Выпуск №12(105), 2016

В преддверии Рождества все настраивает на мажорный лад. Разноцветная переливчатая реклама. Бравурная музыка, доносящаяся со всех сторон. Изящные линии сердцеедок-ёлок, наводнивших витрины. Веселящие душу разноцветные праздничные украшения. Запах жареных каштанов. Горячий глинтвейн, наливаемый щедрой рукой. Слащавые новогодние блокбастеры для всеядной публики, в которых все счастливое – и начало, и середина, не только конец. Однако стоит переключить внимание с рождественских ярмарок на мировую политику и последствия ее несуразности для ситуации, складывающейся в отдельных странах, как впору за голову хвататься – такая всюду царит беспросветность. Будто насмотрелся не киносказок про Деда Мороза, помогающего влюбленным, а фильмов-ужасов. Поделюсь наиболее подходящим сюжетом, до которого, несмотря на его естественную фантастичность, еще чуть-чуть – и рукой подать. Внегалактическая армада военных кораблей подлетела к нашей Солнечной системе как раз после падения Берлинской стены, но атаковать Землю сразу не стала – прибывшие с ней стратеги по захвату обитаемых планет сочли, что перед лицом внешней опасности земляне быстро объединятся и окажут слишком упорное сопротивление. Поэтому они оставили для наблюдения за развитием ситуации пару сторожевых кораблей, а сами отправились дальше, к другим, на тот момент, более доступным целям. На протяжении всех 90-х и нулевых годов сторожевики добросовестно докладывали, что можно не торопиться с нападением – время еще не подошло. Куда склоняется чаша весов, пока не понятно. Однако пару лет назад насторожились. Похоже, на Земле все сбрендили. Одну за другой разваливают и уничтожают вполне благополучные и преуспевающие страны. Только было сообща с глобальным финансово-экономическим кризисом справились, как дружно принялись вновь "лодку раскачивать" – кто кого утопит. Все противоречия по линии Восток – Запад и Север – Юг вновь к жизни вызвали и бросились обострять почем зря. А недавно от сторожевиков сигнал прошел: "пора". Земляне настолько далеко зашли, настолько от реальности оторвались, настолько взаимной ненависти поддались, что даже перед лицом страшной опасности глобального распространения сетевого террористического халифата сплотиться не захотели. От своих шкурных, низменных целей отказаться. Подставлять друг друга продолжили. Значит, и перед лицом внешней угрозы единым фронтом не на словах, а на деле выступить не смогут. А коли так, время для атаки пришло. Так что ждите – она теперь очень скоро последует. В той или иной форме. В какой, правда, никому не ведомо. Или нечто по своим последствиям очень похожее. И пенять не на кого. Мы это заслужили. Если даже на то, чтобы откровенное варварство и мракобесие кровавое, новое издание фашистского интернационала и фашистской идеологии, на этот раз в религиозной упаковке, поддерживать сподобились. Рассказанный ночной кошмар – лучшая иллюстрация того, на какие мысли наводит подведение итогов нынешнего политического года. Занятие это явно неблагодарное. От него лишь настроение портится. Тем не менее, попробуем выделить главное в событийном ряду уходящего 2015 года и разложить все по полочкам и ящичкам – вдруг что-нибудь позитивное и жизнеутверждающее отыскать получится. Событий первой величины за это время случилось не так уж и мало. К их числу, конечно же, нужно отнести начало российской военной операции в Сирии, поменявшей геостратегическую ситуацию как в регионе, так и далеко за его пределами. Кровавое террористическое безумие в центре Парижа, после которого стало понятно, что придерживаться прежних подходов, проводить полностью дискредитировавшую себя политику больше не получится. Заключение Минских соглашений между Киевом и самопровозглашенными республиками Юго-Востока при посредничестве Москвы, Берлина и Парижа, которые открыли путь к цивилизованному мирному урегулированию конфликта и восстановлению нормальных отношений между Россией и ЕС. Достижение пакетного решения по Иранской ядерной программе, прекратившее бессмысленную изоляцию Тегерана и продемонстрировавшее, что при наличии политической воли можно находить удовлетворяющие всех развязки по самым сложным вопросам. Миграционный кризис, с которым столкнулся Евросоюз, сорвавший фиговый листок с морального превосходства некогда самого успешного в мире интеграционного проекта и заставивший на многие вещи взглянуть по-новому, включая политику жесткой экономии и лидерство Германии в Европе. Создание Азиатского банка инфраструктурных инвестиций под эгидой Пекина и Банка развития БРИКС, обозначивших, что и в валютно-финансовой сфере гегемония западных держав не является больше столь уж безусловной. Появление все более многочисленных признаков того, что все страны мира, рассчитывающие удержать или упрочить свои позиции в глобальной конкурентной борьбе, берут курс на всемерное использование всех тех новых возможностей, которые открывает происходящая на наших глазах третья по счету индустриальная революция, к осмыслению последствий которой для человека и общества мы только приступаем. Однако к разряду наиболее знаковых событий года я бы отнес все-таки пакетное решение ЕС по оказанию помощи Греции. К нему стороны шли сравнительно долго. Далось оно очень нелегко. Повсеместно вызвало беспрецедентно резкую реакцию интеллектуальных кругов. Его главное значение – вовсе не в купировании экономического кризиса, переживаемого Грецией. Тем более – возможного нового витка кризиса еврозоны, как это сейчас пытаются представить евроэнтузиасты, что якобы сдвинуло тематику пересмотра политики жесткой экономии на периферию забот ее членов[1]. Не в выделении ей под сотню млрд евро на системное восстановление. Не в единстве, проявленном странами ЕС и еврозоны. Не в демонстрации солидарности. Об этом вряд ли вообще стоит говорить. А в том, что оно проливает свет на истинное положение дел в устройстве современного условно демократического общества и мира в целом.   Греческая сага или предупреждение всем, кто осмелится ослушаться Афины оказались самой жалкой и беспомощной жертвой политики жесткой экономии, проводившейся странами Европейского Союза на протяжении всего последнего периода для преодоления кризиса суверенной задолженности и возвращения им прежней международной конкурентоспособности. С одной стороны, греки в нее никогда не верили. Консенсус в обществе по ее поводу не сложился. Правящие партии, какие бы меры они не предпринимали, неизменно действовали с оглядкой, понимая, что они вредят им. Подрывают их позиции. Грозят им отлучением от власти. Избранный социально-экономический курс всеми воспринимался в качестве навязанного извне. Спасительного не для населения или экономики страны, а иностранных банков, безответственные действия которых создали, если разобраться, предпосылки для кризиса. То есть сопротивление ему всегда оставалось сравнительно мощным и ярко выраженным. С другой стороны, приверженность курсу жесткой экономии подтолкнула Афины к самой настоящей социально-экономической катастрофе. Адаптировать его к специфическим условиям Греции в ЕС не сумели. Или не удосужились. Совместно осуществляли его безграмотно. Непоследовательно. Из рук вон плохо. Необходимые реформы так и не были осуществлены. В результате ВВП страны сократился чуть ли не на четверть. Безработица превысила 25% экономически активного населения. Задолженность государства подскочила на несколько порядков. Публичные финансы пришли в полный упадок. Десятки тысяч средних и мелких предприятий разорились. Жизненный уровень упал не в меньшей степени, чем в годы Великой депрессии. Все системы жизнеобеспечения общества – образовательная, социальной поддержки, пенсионная, здравоохранения – очень пострадали. Естественно, что традиционные партии утратили доверие электората[2]. Они были дискредитированы. Население досыта "наелось" политикой жесткой экономии. Греки больше не хотели ни их, ни проводимого ими курса, ни все более одиозной зависимости от кредиторов и властных структур Европейского Союза. Свои голоса на очередных парламентских выборах они отдали популистской партии "Сириза" крайне левой ориентации. Новое большинство пришло к власти под лозунгами неприятия политики жесткой экономии. Суверенизации страны. Отказа от всего того, что делали предшественники. Далее последовала многомесячная сага фантасмагорических переговоров между правительством страны, поражения и отставки которого хотели все в Европе, весь истеблишмент, и кредиторами, между ним и ЕС. Денег на обслуживание гигантского долга у Греции не было. Будучи в еврозоне, на печатный станок и девальвацию национальной валюты она рассчитывать не могла. Дефолт себе позволить – тоже. Он означал бы фактическое "выкидывание" Афин из еврозоны, вне которой страна существовать разучилась. Оставалось только бросаться ниц и вымаливать у кредиторов снисхождения. Команда молодого амбициозного премьер-министра Алексиса Ципраса на такое, конечно же, идти не собиралась. Она возглавила страну в результате уверенной победы на чистых, безупречно организованных, демократических выборах. Обязалась отстаивать интересы своего народа. Получила от него мандат на проведение вполне определенной политики. Исходила из того – как выяснилось напрасно – что мнение народа надо уважать. Как в самой Греции, так и в пределах всего ЕС. Что демократия, ротация власти, выборы – это все "священные коровы" западного общества, и никто на них посягнуть не осмелится. Поэтому Алексис Ципрас и его соратники апеллировали к здравому смыслу лидеров ЕС и руководства остальных кредиторов, попросив их в общем-то об элементарных вещах: учесть некоторые данные "Сиризой" обещания по смягчению режима жесткой экономии, не настаивать на всем том, под чем подписались партии и политики, проигравшие выборы, и сосредоточить внимание на решении главной проблемы – ослабления долгового бремени. Ведь без этого экономику страны никак не поднять[3]. Обслуживание долга и выплаты будут висеть неподъемными гирями, лишая будущего. Убивая саму возможность подняться. Тем более, что минфин Греции предложил вполне работающую схему, которую можно было бы применить и для того, чтобы помочь другим странам ЕС, сгибающимся под бременем суверенной задолженности (подробно разбирал ее ранее). Однако ни кредиторы, ни лидеры остальных государств-членов ЕС, ведомые Германией, ни на какие уступки политическим врагам не пошли. Ни на какое смягчение требований к Греции не согласились. Зачем. Они были уверены, что рано или поздно Алексис Ципрас сдаст свои позиции. Деваться ему некуда. Деньги в казне быстро иссякнут. Зарплаты госслужащим платить будет нечем. Брать средства на выплаты по долгам неоткуда. Ни Россия, ни Китай, ни кто-либо еще подставлять Греции плечо не станут в силу того, что ее финансовая система не является самостоятельной. Капиталы из страны побегут. Причем настолько массово, что, в случае дальнейшего промедления и дефолта, сметут "безответственное" правительство. Экономическая ситуация продолжит стремительно деградировать, разъедая социальную опору "Сиризы". На прямой же шантаж Брюсселя и Берлина развалом еврозоны Афины ни за что не решатся, поскольку от выхода или выпадения из нее пострадают только они сами. Институты ЕС заранее приняли необходимые меры безопасности. Ими были созданы страховочные механизмы. Накоплены достаточные запасы наличности. Долговые обязательства в основном выкуплены у частных владельцев и повешены либо на греческие же банки, либо на государства и международные структуры. Европейский центральный банк вслед за США, Японией и Великобританией приступил к осуществлению мягкой монетарной политики и количественному смягчению. Мировые биржи на трепыхания Афин никак не отреагировали, сигнализируя тем самым о доверии к ЕС и еврозоне и достигнутом ими уровне стабильности и устойчивости. Дальнейшее несколькими крупными мазками неплохо описывается на страницах "Интернэшнл Нью-Йорк Таймс". "К середине года Греция находилась почти при смерти, – напоминает ее постоянный автор Пол Тейлор. – Тогда левацкое правительство премьер-министра Алексиса Ципраса отвергло условия, на которых кредиторы соглашались спасти ее. Не смогло погасить займ, предоставленный Международным валютным фондом. Провело референдум, чтобы не поддаваться заимодавцам. Вынуждено было на три недели закрыть банки и ограничить выдачу наличных. Теперь Афины оправляются от болезни. После того, как оно было переизбрано, правительство Алексиса Ципраса методично реализует меры, предусматриваемые третьим пакетом помощи. Он был утвержден в августе. Правительство лучше взаимодействует с институтами-кредиторами. Провело успешную рекапитализацию четырех системообразующих банков"[4]. Скажем то же самое несколько другими словами. К виску неопытного, максималистского, возомнившего было о себе руководства Греции приставили револьвер – и оно капитулировало. Афины сломали через колено. Теперь некогда крайне левое правительство из кожи вон лезет, чтобы оправдать доверие "братьев" по Европейскому Союзу. Строчит один закон за другим. Проводит драконовские реформы. Уповает на то, что спад будет не таким глубоким, как ожидалось, и с середины 2016 года пойдет устойчивый экономический рост. Кредиторы же, вполне удовлетворенные поведением "новообращенных", помахивают перед их носом "морковкой" реэшелонирования долгов и снижения процента по их обслуживанию[5]. Руками своих политических "противников", "оппозиционеров", беспощадных критиков брюссельско-берлинского гегемонизма, "внесистемщиков" они последовательно делают все то, на что не осмеливалось ни правоцентристское, ни левоцентристское правительство. Те теперь рьяно осуществляют всю систему мер, отвечающих канонам жесткой экономии. Вновь сократили число государственных служащих. Снизили социальные выплаты. Упразднили льготы. Подняли налоги. Подобрались к пенсионной реформе, по которой вносить придется больше, а получать будут меньше, и т.д. Хотя кредиторы и хотели бы еще большего. Ситуация образно описывается экспертами как несчастный брак, когда супруги предпочитают жить вместе, страдая, нежели расстаться[6]. То, каким образом расправились с Грецией и приручили "бунтовщиков", показывает, насколько все в ЕС изменилось. В том, что касается свободы выбора. Суверенитета. Демократии. Построения власти. Возможности продвижения альтернативных подходов и проведения альтернативной политики. Короче, всего, задающего параметры общественного развития и политического процесса. Первое. Формирование еврозоны и ее превращение в ядро Европейского Союза означают, что тот суверенитет, которым пользуются национальные правительства и который признается за ними, те инструменты реализации политических решений, которые остаются в их ведении, уже недостаточны для проведения самостоятельного внутриполитического, социально-экономического и внешнеполитического курса. (До миграционного кризиса следовало бы добавить "за исключением Германии". Сейчас, похоже, что нет.) "Двадцать восемь" и институты ЕС совместно отправляют суверенные полномочия, переданные на наднациональный уровень. Их становится все больше. Объем растет. В перечень попали бюджетные пропорции, контроль за банковской сферой, упразднение банковской тайны, энергетическая политика и т.д. Но трансформационную роль сыграл переход к совместному управлению валютно-денежной сферой. Он качественно изменил характер взаимоотношений между отдельным государством-членом и большинством, между государством-членом и их совокупностью. Возникла ситуация, при которой отдельная страна, входящая в интеграционное объединение, физически не в состоянии противопоставлять себя ЕС в целом. Второе. Ей это и не нужно. В этом нет необходимости. Поскольку после падения Берлинской стены, развала Советского Союза, всеобщего торжества рыночной экономики и отказа от коммунистической идеологии утвердилось единообразие. В главном все находятся по одну сторону баррикад. Причем как системные игроки, т.е. все силы, интегрированные в истеблишмент, так и внесистемные. Фронда возможна лишь в рамках выбора, сделанного "двадцатью восьмью". Вне такого выбора она заведомо бессмысленна. Колея, пробиваемая ЕС, слишком глубока. Отдельной стране, правящей коалиции, политической партии из нее не выскочить. Соотношение сил между аутсайдерами политического процесса и мейнстримом подобного не позволяет. Полития, в пределах которой идет борьба за власть на национальном уровне, является слишком малой частью общего политического ландшафта интеграционного объединения. Третье. Кто бы ни был у власти на национальном уровне, кто бы ни побеждал на национальных парламентских выборах, какой бы мандат правящее большинство ни получало от электората, все равно будет проводиться та политика, на которой настаивает объединенный политический класс всего Европейского Союза. Кто-то может восставать и бунтовать, рисовать гитлеровские усики Ангеле Меркель, клясться, что будет делать что-то иное, нежели другие, поносить брюссельскую бюрократию и есовскую плутократию. Все равно этот безымянный кто-то будет приведен к общему знаменателю. Либо грубо и уничижительно, как в случае с Грецией. Либо через внутреннее осознание, что иного не дано, как в случае с попыткой президента и правительства социалистов во Франции сразу после победы на последних парламентских выборах повести фронтальную атаку на политику жесткой экономии и рядиться с Германией. Четвертое. По факту произошла частичная федерализация ЕС. Не по методам управления. Тому, как организован и осуществляется политический процесс. Принимаются и реализуются политические и иные решения. А по конечному результату. Все основные параметры формируемого политического и социально-экономического курса, все главные черты общественного развития задаются на наднациональном уровне. То, что демократические процедуры соблюдаются только на национальном и по-настоящему демократические институты есть лишь на нем, не так важно. Упреки, предъявляемые ЕС в том, что оно устроено авторитарным образом, не соответствует классическим канонам демократии, обходится без оппозиции и т.д. – теоретизирование. Понятно же, что на практике при столкновении интересов отдельной страны с интересами всех остальных решение – за большинством электората. Просто оно реализуется специфическим для ЕС образом. К дефициту демократии противоречие между национальным и наднациональным, по сути, отношения не имеет. Пятое. Альтернатива есовскому курсу, выдвигаемая на национальном уровне, таковой не является, поскольку ЕС не признает за ней права на существование. Отвергает ее на корню. Делает все возможное и необходимое для того, чтобы задушить ее в колыбели. Альтернатива самим ЕС не предлагается и не может предлагаться. Основные параметры его функционирования и общественно-политического развития заданы. Если бы она была возможна, это был бы уже не ЕС, а какое-то другое объединение. Вы скажете, а как же тогда успехи Национального фронта во Франции, стремительное восхождение популистских партий, волна национализма, подменившего патриотизм[7]. Осмелюсь утверждать, что все это сделанные выше выводы не опровергают, а, напротив, подтверждают и оттеняют. Давайте разбираться.   Эволюционный сдвиг общества 7 декабря, на следующий день после того, как завершилось голосование на региональных выборах, ведущие французские и не только французские газеты вышли под эмоционально истеричными шапками, типа политический "Шок"[8], "Землетрясение", "Переворот", "Катастрофа", "Исторический прорыв"[9]. По его итогам во Франции, а с учетом веса Франции в европейских и мировых делах, в Европейском Союзе и на глобальном уровне многое изменилось. Крайне правый Национальный фронт стал наиболее популярной политической партией страны, опередив и республиканцев Николя Саркози, и, тем более, социалистов. Абсолютному доминированию классических политических партий пришел конец. Национальный фронт получил 28,42% голосов. Республиканцы – чуть меньше, 26, 85%. Социалисты – 23,47%[10]. То, что его представительство в региональных органах власти, в конечном итоге, оказалось намного более скромным, он нигде не смог взять региональные правительства под свой контроль, и, как в ослеплении считает "Файнэншл Таймс", французы "прокатили" крайне правых[11], значения не имеет. В передовице "Фигаро" справедливо указывалось: "Национальный фронт никуда не исчез. Отнюдь. Также как и гнев народа. Партия Марин Ле Пен получила наибольшее количество голосов за всю свою историю и сумела даже нарастить свой успех от первого тура ко второму"[12]. Национальному фронту не дали одержать победу в регионах, акцентируют аналитики газеты "Монд", но он повсюду наращивает свое влияние. Благодаря этому "за последние три года постепенно от выборов к выборам он превратился в политическую партию, довлеющую в своих бастионах, повсеместно присутствующую в регионах, пронизывающую все страты французского общества и навязывающую другим свою повестку дня"[13]. Не столь пафосные издания прямо констатируют: "Хуже того, что правые, что левые – все сконцентрировались на тематике, продвигаемой лепенистами... и лишь наполнили сердца и головы дезориентированных избирателей еще большей толикой нетерпимости и страха"[14]. Во что важно. Население недвусмысленно высказалось в пользу политических лозунгов Национального фронта, в поддержку его программы и харизматичных лидеров. Электорат самым очевидным образом дал понять истеблишменту, власти в целом, отнюдь не только социалистам и республиканцам и всем, кто с ними блокируются, что он по их поводу думает. И к чему дело идет[15]. Это центральный момент. Западный истеблишмент, естественно, подозревал, насколько все плохо. Углубление негативных тенденций просматривалось давно. Все опросы общественного мнения, все социологические изыскания указывали на усиление протестных настроений. Падение доверия к государственным институтам и геронтократии[16]. Отчуждение населения от действующей политической власти. Упадок классических политических партий. Их неспособность предложить то, что востребовано обществом[17]. Прежде всего молодежью[18]. Переход политической инициативы к внесистемным политическим силам, субгосударственным образованиям, сетевым структурам. Чем все это объясняется, ни для кого не было тайной за семью печатями[19]. И уже давно[20]. Власти нарушили негласный общественный договор с населением. Они допустили неприемлемо высокий скачок безработицы. Особенно среди молодежи. Пошли на повышение налогов, замораживание зарплат, снижение бюджетных расходов и социальных выплат, сокращение объема услуг, предоставляемых государством, и другие меры, ударившие по благосостоянию. Не оправдали возлагавшиеся на них ожидания того, что за будущее своих детей и свое собственное можно больше не беспокоиться. Но слишком многие, входящие в истеблишмент, негативные тенденции старались не замечать. Боялись себе признаться в объективном характере происходящего. Убаюкивали непонятными надеждами. Аховые результаты региональных выборов показали, что прятать голову в песок больше не получится. Потенциальный политический провал, который было еще только вырисовывался на горизонте, превратился в состоявшийся факт жизни. "Региональные выборы 6 и 13 декабря открыли глаза даже самым беззаботным", – констатирует политобозреватель "Монд" Франсуаз Фрессоз[21]. "Наиболее притягательной политической фигурой современной Франции и, как утверждают некоторые, наиболее влиятельной, – делятся откровениями с читателями комментаторы "Интернэшнл Нью-Йорк Таймс", – является теперь Марин Ле Пен"[22]. Но проблема глубже. Намного глубже. Они вдруг открыли для себя, что плохо знают и понимают общество, в которое интегрированы и которым управляют. Что ему надоела постоянная ложь и обман. Оно считает, что верхи его "кинули". О нем забыли. Занимаются только собой. Танцуют на его костях. Модернистские настроения, альтруизм, гуманизм, снисходительное отношение к вседозволенности и пр. выдуманы. Ему приписаны. На самом деле оно истово консервативно. Боится за себя. Откровенно недолюбливает чужаков и не доверяет им. Беженцам, мигрантам, легальным, нелегальным – без разницы. Привержено традиционным ценностям. Не хочет ни в чем и ни в ком растворяться. Готово бороться, драться, кусаться и лягаться, лишь бы было так, как раньше. Тем, кто пообещает это, отдастся душой и телом. В Соединенных Штатах, отмечает известный колумнист Эдуардо Портер, часть населения, образуемая иммигрантами, меньше, чем в таких райских уголках для иммигрантов, как Австралия, Новая Зеландия и Канада. Однако она "намного больше", чем в Евросоюзе. Тем не менее, почти повсюду в странах ЕС "избиратели требуют ограничить иммиграцию". Большинством иммигранты воспринимаются как дополнительная "нагрузка на экономику", как люди, "отказывающиеся ассимилироваться". Мусульмане же – еще и как носители культуры, "несовместимой с присущими Европе ценностями либеральной демократии". "Антииммигрантская реакция на террористическую атаку в Париже, – подчеркивает он на страницах "Интернэшнл Нью-Йорк Таймс", – уже принесла электоральный успех ксенофобскому Национальному фронту во Франции"[23]. Ни кавалерийской атакой, ни малой кровью с подобным экзистенциалистским вызовом не справиться. Крайне правых больше демонизировать, мазать черной краской и безостановочно в чем-то обвинять не получится. Нельзя мешать с грязью треть своего собственного населения. Переделать его тоже уже, похоже, не получится. Точка невозврата, скорее всего, пройдена. Победа над Национальным фронтом на региональных выборах очень хорошо описывается формулой "случаются победы, которые источают запах поражения"[24]. Следовательно, другого выхода не остается. Истеблишменту придется меняться вслед за обществом. Подстраиваться под него. Не мимикрировать – отнюдь нет. Действительно перерождаться. В том, что касается его организации. Идеологии. Жизненных установок. Тех, кто в него кооптируется. Увещевания не делать этого, с которыми поспешила выступить "Файнэншл Таймс"[25], – в пользу бедных. Вариантов того, как это будет происходить, всего два. Согласно первому сценарию, классические партии, исключительно в целях выживания, пошлют куда подальше все те принципы, на верность которым они присягали раньше, и перехватят у крайне правых и популистов их лозунги с где-то расистским и в чем-то националистическим душком. Только с этого момента, по мановению волшебной палочки официозной прессы, они перестанут быть и ксенофобскими, и вызывающими межнациональную и межрелигиозную рознь. По второму – классические партии утрутся. Потеснятся. Громогласно заявят, что никакой "серой" больше не пахнет. Это раньше у них было что-то не так с обонянием. И включат популистов и крайне правых в свои нестройные ряды. По сути, это будет означать, что популистам и крайне правым помогут избавиться от их внесистемного положения. Их статус повысят до своего. Им "поменяют цветность". Они перестанут быть черными или коричневыми. Вернее, их не будут так больше маркировать. Они вольются в истеблишмент. Что любопытно, и в первом, и во втором случае эффект одинаковый. Происходит однотипное перерождение истеблишмента. Только форма и методы разные. На этот счет знаковым образом проговаривается Тони Барбер, пытающийся доказать на страницах "Файнэншл Таймс", будто бы с вирусом популизма и поправения европейцам удалось справиться. Если бы. Все до наоборот. Вчитаемся в то, что он пишет. "После успеха Национального фронта на региональных выборах в прошлые выходные, – предупреждает комментатор, – появляется сильное желание предположить, будто бы антисистемные политические партии выносят смертельный приговор политическому укладу, установившемуся в Европе после 1945 года. Не поддавайтесь ему"[26]. Присмотритесь повнимательнее. В Греции и Испании популистские партии приобрели огромное влияние. Еще вчера казалось, что они леваки. На поверку оказывается, что ничего подобного. В Польше и Венгрии к власти пришли ультраконсервативные националистические партии. В Западной Европе по этому поводу подняли шумиху[27]. Продолжают ее нагнетать[28]. Элиты переполошились[29]. Напрасно. Для беспокойства нет никаких оснований. "В действительности они являются органичной частью национального истеблишмента своих соответствующих стран, а не какими ни внешними бунтарями". Про британских и немецких популистов вообще можно забыть. Они никак не выберутся из передряг организационного характера. Их сдвинули на обочину. Да, во Франции Национальный фронт на гребне удачи. Но по его успеху ни о чем таком на деле судить нельзя. Ни о чем глобальном он не свидетельствует. Слишком уж французы отличаются от других. Они пережили алжирскую войну. С начала нынешнего века никак не оправятся от экономической неврастении. От Шарля де Голля унаследовали политическую систему, в которой доминирующую роль играет президент. Только поэтому то, что Марин Ле Пен наверняка пройдет во второй тур на президентских выборах 2017 года, всех так колышет[30]. Но это вовсе не типичная ситуация. Напротив. Нигде больше в Европе ничего подобного нет и не предвидится[31]. Конечно, рассчитывать на то, что социальная опора популистских и радикальных сил вскоре рассосется, по всей видимости, не приходится. Все-таки их и дальше будут подпитывать такие негативные явления, как безработица, экономическая стагнация, миграционный кризис, угроза терроризма. Ничего страшного в том нет. Пик влияния популистов и радикалов все равно уже позади[32]. Наиболее убедительно на это указывает падение рейтинга партии "Подемос" в Испании. Еще недавно, согласно опросам общественного мнения, она пользовалась столь же мощной поддержкой, как Национальный фронт во Франции. Ей собирались отдать голоса до 28 % избирателей. Сейчас – не более 15-16%[33]. В Италии популисты тоже больше не олицетворяют собой протестное движение[34]. Посыл уважаемого эксперта расшифровывается предельно просто: не стоит преувеличивать то значение, которое имеет успех Национального фронта для политического ландшафта континента. Что не стоит преувеличивать – само собой. Никто к этому, кстати, не призывает. За исключением, пожалуй, только лидеров правоцентристских и левоцентристских партий в самой Франции. Чем они только ни пугали обывателя. И национальной катастрофой. И "гражданской войной"[35], о возможности которой заговорили даже в экспертном сообществе[36]. И другими ужасами. С целью противопоставить Национальному фронту и всем, кто ему симпатизируют, фронт из всех остальных. Умиляет, однако, умение наших западных коллег, глядясь в зеркало, не видеть главного. Оно состоит не в приливах и отливах народного недовольства и той поддержки, которую электорат оказывает популистам, националистам и радикалам, а в том, что они сами, походя, констатируют: внесистемные политические силы, наступавшие на истеблишмент, угрожавшие сделанному им выбору, фактически абсорбированы им одним из проанализированных мною выше методов. Они утратили характер внесистемности. Стали органичной частью политического класса. Это очень важный момент в понимании современного западного общества, который высветил уходящий 2015 год. Его обязательно нужно учитывать при сопоставлении того идеализированного образа, который рисуют апологеты плюралистической демократии и рыночной экономики, и горькой правды, от которой никуда не уйти. Не скрыться. Она вылезает из всех щелей. Первое. Современное западное общество и его истеблишмент очень сильно качнулись навстречу всем тем политическим силам, которые ранее отвергали как внесистемные. Чуждые. Недостойные. Они вобрали в себя их мироощущение. Программы. Лозунги. Подходы. Не полностью пока, но в значительной степени. Заразились вирусом, занесенным в них популистами, националистами и радикалами. Прежде всего, крайне правыми. Процесс шел давно. Такие политики, как Николя Саркози или Дэвид Камерон, ловко перехватывали идеологемы своих оппонентов и делали своими выдвигаемые ими требования. Охватывал самые разные сферы функционирования общества и его взаимоотношений с личностью. К настоящему времени он вышел на принципиально иной уровень, когда количественные изменения переросли в качественные. Иммунитета, выработанного по итогам Второй мировой войны, к сожалению, не хватило. На это указывает, кстати, их ползучая, подленькая, нечистоплотная ревизия. Второе. Сначала не стало альтернативы слева. Она сама подписала себе смертный приговор. Теперь исчезает и альтернатива справа. Но принципиально иным образом. Альтернатива слева утратила состоятельность. Была отвергнута. По крайней мере, на обозримую перспективу. Альтернатива справа, напротив, усвоена современным западным обществом. Частично, но усвоена. Пропитала его. Сделалась плоть от плоти этого общества. Третье. На протяжении всех последних лет политический класс, вроде бы, боролся с популистами, националистами и радикалами, всеми крайне правыми движениями. Открещивался от них. Шельмовал. На поверку получается, что он их использовал для того, чтобы осуществить социально-политический и идеологический маневр. Чтобы сдвинуться самим и сдвинуть общество вправо. Настолько далеко, насколько это необходимо для того, чтобы крайне правые идеи были усвоены обществом, а популисты, националисты и радикалы стали частью истеблишмента. Понять то, как это произошло, очень помогает сравнение с миграционными волнами из более бедных и отсталых стран. Они давят на рынок труда. Дают возможность замораживать и снижать заработную плату и перезаключать коллективные трудовые договоры на невыгодных профсоюзам условиях. Снижают стоимость факторов производства. Открывают путь к получению сверхприбылей и скачкообразному росту конкурентоспособности. В этом нет ничьей злой воли. Предположения о замысле всегда будут оставаться всего лишь спекуляцией. Просто так работает рынок. Аналогично – с политической конкуренцией. В том, что касается современного западного общества, оно не могло не отреагировать на произошедшие изменения. На рост угроз. Появление новых вызовов. Утрату ориентиров. Оно эволюционировало. Туда или не туда – праздная болтовня. Популистская, националистическая и крайне правая идеология оказались востребованными. Как говорится, "ничего личного". Четвертое. Результатом "корректировки курса" стала еще большая тяга к единомыслию. Почему, очень хорошо объясняет недавняя история ключевых стран Европейского Союза. Перехват идеологем и лозунгов крайне правых всегда сопровождается ограничением возможностей противостоять им. Бороться с ними. Отрицать их. Причем не столько в акциях политического протеста – выпускать пар всегда необходимо, сколько в духовной, интеллектуальной сфере. Внешне свобода выражения мнений остается "священной коровой". Ее всячески расхваливают. Ею козыряют. В действительности устанавливаются все более жесткие рамки для инакомыслия. Все и вся подчиняются мейнстриму. С одной стороны, и обыватель, и создатели грез загоняются в него. С другой – он становится внутренним убеждением. Кроме того, наличие возможности говорить правду по разрешаемому списку вопросов и придерживаться иной точки зрения не мешает элите действовать и добиваться своего, как если бы они ничего не значили. Воистину, "Васька слушает, да ест". Прямым следствием подобного положения дел становится рост управляемости общества. Он достигается за счет сокращения поля интеллектуальной свободы, которым пользуются его члены, и усиления технического контроля за поведением и предпочтениями личности под предлогом повышения бдительности. Пятое. Современное западное общество в социальном, политическом и идеологическом отношении делается все более холодным. Злым. Жестоким. Беспощадным. Оно возлагает всю полноту ответственности за несбывшиеся ожидания, бедность, несостоятельность, жизненные неудачи на саму личность. Отказывается разделять ее. Толерантность, сочувствие, сопереживание утрачивают налет романтизма. Они остаются частью фасада. Но за ним все меньше и меньше субстанции, теплых человеческих чувств. В таком обществе все менее комфортно и радостно жить. Если, правда, твое сердце вконец не загрубело, и ты готов отважиться на поступок, за который можешь подвергнуться остракизму. Частично это ухватывают те из неангажированных западных идеологов, которые отмечают, что на смену правовому государству пришло или приходит т.н. "государство безопасности"[37]. Как это все преломляется на практике, хорошо видно на примере того, как менялись в 2015 году подходы к урегулированию миграционного кризиса.   Синдром "осажденной крепости" Какие цели преследовали государства-члены ЕС, когда вкупе с США стравливали между собой народы Северной Африки и Ближнего Востока, свергали светские режимы и разжигали пламя межнациональной и межрелигиозной розни, сейчас вряд ли кто-то возьмется объяснить. Результатом, не без помощи внутрирегиональных игроков, стал невиданный доселе поток беженцев и нелегальных мигрантов, обрушившийся на Европу. Реакция лидеров ЕС и государств-членов была настолько замедленной, что за время разразившегося миграционного кризиса в водах Средиземного моря успели утонуть или иным образом погибнуть свыше 3 тыс. человек. Страшная человеческая драма разворачивалась на наших глазах. Но ее масштабы в ЕС очень долго, по меркам кризиса, не могли и не решались осознать. У сторонних наблюдателей и прагматиков из числа функционеров интеграционного объединения по поводу политики ЕС и того, во что все в конечном итоге выльется, с самого начала не было никаких иллюзий. Поток был слишком мощным, а абсорбционные возможности стран региона – ограниченными. К тому же и традиционную настороженность населения в отношении чужаков, сильно разогретую за последнее время, нельзя было сбрасывать со счетов. Однако на первом этапе кризиса, когда с суждениями о его источниках и вероятных последствиях еще можно было ошибаться, лидерам ЕС и государств-членов очень хотелось показать, какие они передовые. Продвинутые. Гуманные. Что в культурном, цивилизационном, социальном плане они выше других. Другие, как и во всем остальном, должны брать с них пример. Они организовали спасение и перехват ищущих убежище, которые добирались по морю южным коридором. Постарались договориться о добровольном перераспределении между собой 40, затем еще 120 тыс. беженцев. Объявили, что окажут помощь и поддержку странам, через которые те хлынули в Европу. Попробовали, как и прежде, придерживаться Шенгенских правил. Громогласно объявили, что никого не бросят. Очень похоже, что именно это подняло волну "переселенцев" еще выше. По данным Европейской Комиссии, за первые 11 месяцев 2015 года границу ЕС пересекли полтора млн нелегалов[38]. Во всяком случае, специальный репортаж "Файнэншл таймс", обосновывающий провозглашение канцлера Германии Ангелы Меркель выдающимся политиком года[39], особенно красочно рассказывает о том, с какой скоростью ее обнадеживающие слова разлетелись по соцсетям и с каким восторгом на них отреагировали люди в Сирии и других странах. Речь шла теперь уже не о приеме десятков или сотни-другой ищущих убежище, а о цифре на порядок большей. К тому, чтобы регистрировать вновь прибывающих и пробирающихся в Европу, отбирать, просеивать, давать все необходимое, обустраивать, переобучать и интегрировать, в ЕС ничего не было готово. Сочувствие к ним со стороны коренного населения стремительно начало иссякать. Государственные структуры повсеместно стали давать сбой. Страны первоначального и окончательного приема беженцев и транзитные страны бросились отгораживаться друг от друга, закрывать границы, избавляться от "непрошенных гостей" любой ценой. Шенгенские правила временно пришлось "завесить". О потоке людей с Большого Ближнего Востока заговорили как о "нашествии", которое нужно остановить. Ближайшие соратники и однопартийцы Ангелы Меркель забили тревогу и постарались дезавуировать занятую ею позицию. Министр финансов Германии Вольфганг Шойбле, печально знаменитый своими консервативными взглядами и бульдожьей хваткой, сравнил Ангелу Меркель с "безответственным лыжником", спровоцировавшим лавину в горах, а его зам Йенс Спэн прямо заявил, что Германия "переживает развал государственности"[40]. Что касается министра внутренних дел Германии, несмотря на последовавшие окрики, он просто стал корректировать курс, проводимый фрау канцлериной. То, что она всех "выстроила" и вернула под свои знамена на этапе подготовки партийного съезда и во время его проведения 15 декабря[41], имеет отношение к борьбе за голоса избирателей, а не к содержанию практической политики, как бы превратно она ни толковалась в последовавших комментариях[42]. В этих условиях лидеры интеграционного объединения сосредоточили внимание на осуществлении мер по упорядочению работы с ищущими убежище и наведению элементарного порядка, с одной стороны, и достижению договоренностей с государствами исхода мигрантов, с другой, чтобы ограничить их количество до приемлемого для ЕС уровня. Со всеми странами Средиземноморья и Африки провели переговоры о сдерживании нелегальной миграции взамен на техническую помощь и дополнительное финансирование и об открытии центров по регистрации и отбору лиц, стремящихся перебраться в Европу[43]. Все страны Западных Балкан, вне зависимости от того, что там на самом деле творится, признали стабильными, дабы воздвигнуть барьер на пути проникновения выходцев из них в Центральную Европу под видом беженцев. Грецию и ряд других "прифронтовых" стран обязали расширить мощности по приему и отсеву нелегальных мигрантов. Полномочия Агентства по контролю за внешней границей ЕС "Фронтекс" несколько расширили, чтобы позволить ему самому выдворять нежелательных лиц из региона ЕС[44]. Все выплаты, объем услуг и социальный пакет ищущим убежище резко уменьшили[45]. Однако расставить точки над "и", отказаться от прежнего показного альтруизма и полностью поменять приоритеты в подходе к урегулированию миграционного кризиса в ЕС смогли и осмелились лишь после страшных террористических актов в центре Парижа. Необходимость в том, чтобы делать вид, недоговаривать, казаться лучше, нежели есть на самом деле, отпала. Упустить момент, не воспользоваться им для того, чтобы приступить к разработке и осуществлению драконовских мер по недопущению в ЕС нежелательных элементов, было смерти подобно. В ЕС и не стали упускать. Это ведущие политики, пекущиеся о своем имидже, заявляли и продолжают настаивать, будто бы террористическую угрозу ни в коем случае нельзя смешивать с тематикой беженцев и миграционным кризисом. К реальной политике такие высказывания отношения не имеют. В ЕС жестко увязали урегулирование миграционного кризиса с тематикой безопасности. Последней теперь было подчинено все. Абсолютно все. Соответственно стержневым в подходе к купированию кризиса стала охрана внешних границ ЕС. В заключениях Европейского Совета от 17-18 декабря прямо указывается, что "восстановление контроля" за внешними границами" является определяющим условием сохранения Шенгена[46]. Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, от сверхжесткого националистического подхода которого первоначально все в ЕС открещивались, может праздновать победу[47]. С самого начала он утверждал, что "король-то голый", за что навлек на себя негодование европейских элит[48]. Гранды ЕС поставили ребром вопрос о превращении Фронтекса в полноценную Службу по охране внешней границы ЕС[49], которая могла бы подменять национальные даже в отсутствие согласия с их стороны[50], удвоении ее кадрового потенциала и объединения резервных пограничных сил государств-членов в Пограничное агентство[51]. Вынудили Грецию допустить к патрулированию границы с Турцией, из которой идет основной поток нелегалов, их репатриации и регистрации иностранные контингенты. Граница, пересекаемая мигрантами, – объяснил первый зампред Европейской Комиссии на пресс-конференции в Страсбурге, – "является не чисто греческой или болгарской, но и всего Европейского Союза"; за нее государства-члены "несут коллективную ответственность"[52]. Продавили удовлетворение максималистских запросов Турции, тщательно закрыв глаза на то, что в ней происходит[53], лишь бы Анкара, со своей стороны, запечатала свою границу для проникновения в Европу нелегалов. Чем Анкара, по свидетельству наблюдателей, нехотя, но занялась[54]. Заставили страны Западных Балкан, по сути, взять на себя роль буфера. Под давлением Германии дали поручение проработать вопрос о признании даже Афганистана безопасной страной (!)[55]. Разработали планы ужесточения Шенгенских правил, дабы контролировать перемещение через внешнюю границу ЕС не только иностранцев, но и своих граждан[56]. Договорились вести беспощадную борьбу с контрабандой мигрантов и торговлей людьми. В число первоочередных задач включили возвращение и реадмиссию мигрантов, которым отказывают в предоставлении международной защиты[57]. В конечном итоге, в дополнение ко всем ранее обговоренным мерам, склонились к тому, чтобы ввести квотирование допускаемых в ЕС. Германия сделала это абсолютно "гениальным" образом. В качестве политического ориентира она закрепила курс на снижение количества беженцев, принимаемых страной, воздержавшись вместе с тем от утверждения конкретных количественных ограничений и одновременно подвязав своих партнеров по ЕС к проведению такого курса. То есть уклонилась от фиксации обязательных параметров, что возмутило бы партнеров по ЕС[58] и оставило бы надежду у ищущих убежище попасть в число "избранных", и сохранила за собой полную свободу рук (!). В резолюции, принятой съездом ХДС, прямо говорится: "Мы полны решимости серьезно ослабить поток ищущих убежище и беженцев с помощью эффективных мер"[59]. Таким образом, буквально за полгода ЕС и его государства-члены прошли огромный путь от морализаторства, шапкозакидательства и претензий на проведение политики "открытых дверей" к выработке такого курса в отношении ищущих убежища, который больше присущ полицейскому или даже тоталитарному государству, неизменно позиционирующему себя в качестве "осажденной крепости". Во всяком случае, очень напоминает. Первое. Альтернатива тому курсу на избавление от миграционного кризиса, к которому сейчас пришел ЕС, не просматривается. На его проведении с самого начала настаивал премьер-министр Венгрии Виктор Орбан и схожим образом мыслящие европейские политики. Продвигавшиеся ими установки тогда приняли в штыки. На них обрушился вал критики. В чем их только не обвиняли. И в махровом национализме. И в предательстве светлых идеалов интеграционного объединения. И в нарушении духа Шенгена. Жизнь показала, что иным образом справиться с захлестнувшей его волной жаждущих убежища ЕС не в состоянии. В идеале его лидеры и большинство населения предпочли бы, чтобы все беженцы так и остались в странах исхода или по соседству. В крайнем случае, вернулись туда по прошествии какого-то времени. Методом проб и ошибок ЕС выбрал в какой-то степени компромиссный вариант. С какими издержками он будет его реализовывать – уже другой вопрос. По большому счету этот вариант устраивает всех в ЕС. С одной стороны, объединение отгораживается от нелегальных мигрантов руками Анкары и других стран исхода и транзита и закупоривается, вводя жесткий контроль на своей внешней границе. С другой – продолжает "бить себя в грудь" в качестве средоточия гуманизма и передовых цивилизационных ценностей, поскольку будет и впредь принимать беженцев, заботиться о них, стараться интегрировать. Что только некоторую толику, столько, сколько сочтет приемлемым и целесообразным – уже "технические детали". Мировые СМИ работают на ЕС, на его имидж. Они разъяснят, как все надо правильно понимать. Всем – и внутри объединения, и вовне. Второе. На самом деле ЕС никакого велосипеда не изобретал. Не шел и не собирался идти против воли народа, который четко указал, кому он в итоге отдаст власть, если с приемом беженцев и нелегальных трудовых мигрантов не будет наведен порядок. Он лишь привел политику в отношении миграционного кризиса в соответствие с запросом общества. Какого именно – объяснил несколько выше. Простые люди повсюду с состраданием относились и относятся к тем, кто оказался в бедственном положении. Прекрасно помнят, что они сами и их предки неоднократно вынуждены были становиться переселенцами. Готовы всячески помогать. Сочувствовать. Делиться последним. Идти на жертвы. Общество – нет. И в прошлом оно не выдержало испытания мультикультурализмом. И сейчас не хочет и не в состоянии абсорбировать тех, кто не стремится и не собирается ассимилироваться. Тех, кто прибывает в Европу, чтобы, скорее, обратить ее в свою веру и приучить к своим порядкам. Третье. Ставка на закрытие внешней границы и упорядочение миграции полностью отвечает интересам европейских элит. Беря курс на осуществление драконовских мер, они фактически соблюдают договор с обществом в том, что касается обеспечения безопасности, сохранения социокультурной и национальной идентичности. Выбивают оружие из рук политических противников, привлекая их на свою сторону. Либо физически блокируясь с ними. Либо интеллектуально. При этом оставляют за собой свободу маневра. И все это, внешне не отказываясь полностью, по крайней мере на словах, от высоких идеалов гуманизма. То, что квотирование беженцев в корне противоречит духу и букве международных соглашений, международным обязательствам ЕС и государств-членов, самому понятию беженца – дело десятое. Пускай национальные и международные правозащитные организации "клевещут". Это их хлеб. Все равно главное внимание они будут уделять нарушениям прав человека в тех странах, которые им укажут. Ведь многие в ЕС хотели бы включить в разряд стабильных и благополучных держав даже Турцию и Афганистан, чтобы иметь возможность в автоматическом порядке отправлять на родину неугодных ему экономических мигрантов и всех тех, кого он может подвести под эту категорию. Насколько драконовские меры отвечают интересам элит, показывает то, с какой быстротой они переставили акценты в своем отношении к купированию миграционного кризиса после террористического безумства в центре Парижа. Как если бы только и ждали подходящего повода. Четвертое. Превращение ЕС в "осажденную крепость" в принципе для него вполне привычно. Он и раньше очень болезненно относился к проблематике даже просто трудовых мигрантов. Насколько, очень хорошо видно по тому, какие требования к реформированию интеграционного объединения выдвинул Дэвид Камерон. Узловое место в них заняло ограничение миграции внутри ЕС путем снижения социальных выгод, которые могут получать граждане других стран ЕС, пытающиеся устроиться в Великобритании. ЕС в любом случае является "осажденной крепостью", поскольку представляет собой островок относительного благополучия в море бедности, невзгод и неустроенности. ЕС, как считается, тратит столько же, сколько весь остальной мир, на "социалку", дает четверть мирового производства товаров и услуг, но служит домом всего лишь для 7% обитателей нашей планеты. По прогнозам, доля ЕС в народонаселении планеты будет неотвратимо снижаться. Поэтому идеология "осажденной крепости", позиционирование себя в качестве таковой – дорога в никуда. В краткосрочной перспективе они могут принести политические дивиденды. В долгосрочной – безусловно нет. Сделанный ЕС выбор, следовательно, затрудняет поиски ответа на вопрос о том, как быть дальше. Как ЕС выходить из сложившегося положения. Пятое. Что еще хуже, причем для всех – новый курс Европейского Союза позволяет ему отстраниться от решения коренных проблем планеты, в том числе связанных с причинами исхода беженцев и трудовых мигрантов. При таком подходе бедность, нищета, кризисы, нехватка, конфликты, войны – все это становится прежде всего и главным образом головной болью самих стран исхода. Получается, что гуманизм, солидарность, высокие чувства нужны ЕС и обществу, которое замыкается в самом себе, только для внутреннего пользования. Это не только обидно, но и по-человечески страшно. Тем более, что ЕС и его государства-члены обособляются от остального мира и иными способами. Они упорно и методично снижают свою зависимость от него. Оснащают себя все более изощренным арсеналом средств противодействия любым внешним, в первую очередь экономическим, энергетическим и финансовым угрозам.   "Осажденной крепости", но все более прочной и уверенной в себе На протяжении всего 2015 года газеты и журналы, обычные и электронные, были переполнены материалами о миграционном кризисе. О человеческом море, колыхнувшемся в сторону Европы. Тяжелой, невыносимой участи беженцев. Бесконечных дискуссиях и препирательствах внутри ЕС относительно того, что делать или не делать с ними. Поиске консенсуса или, напротив, выкручивании рук, предшествовавших "истеричному" количеству чрезвычайных заседаний Советов ЕС и Европейского Совета. О принятых ими или еще только планируемых решениях, их обоснованности и перспективах исполнения. Иногда возникало ощущение, будто ничего иного в ЕС не происходит. Структуры ЕС и государства-члены настолько перегружены проблематикой миграционного кризиса, что они забыли обо всем другом. Ничего больше их не интересует. Дудки. Чистейшей воды самообман. Дымовая завеса. Просто так работают мировые СМИ. Они полностью "завязаны" на сенсации и новости-однодневки. На самом деле машина европейской интеграции продолжала набирать обороты. Колоссальный эмоциональный взрыв, вызванный страшными преступлениями террористов в центре Парижа, тоже внес свой вклад в то, что на протяжении всей концовки 2015 года картина того, что в действительности происходит в ЕС, оставалась искаженной. Писали и говорили в основном о мужественном ответе властей Франции[60]. Моментально принятом новом законодательстве о чрезвычайном положении[61]. Расширении полномочий органов внутренних дел и их лучшем кадровом и финансовом обеспечении[62]. Возможных сверхреакции и злоупотреблениях властей под предлогом борьбы с терроризмом[63]. Утрате не только внешней, но и внутренней безопасности[64]. Резком изменении внешнеполитических ориентиров Франции и ее ближайших партнеров по НАТО и ЕС и той поддержке, которую оно получает[65]. Последовавших геополитических сдвигах и новой расстановке сил на мировой "шахматной доске". Разобраться в том, какие тенденции превалируют в ЕС, мешало и то, что слишком уж большое внимание уделялось аховым результатам экономической политики Франции, традиционно считающейся одним из паровозов, наряду с Германией, тянущих весь состав Европейского Союза. Всюду в ЕС началось экономическое восстановление. Лишь во Франции оно по-прежнему оставалось слишком уж замедленным, неуверенным и анемичным. Повсеместно безработица, в том числе среди молодежи, начала сокращаться. Однако и в этом отношении Франция не удержалась в господствующем тренде[66]. Всем с лихвой удалось воспользоваться букетом благоприятных возможностей из низких цен на нефть, нулевых процентных ставок, скупки Европейским центральным банком государственных облигаций и других ценных бумаг и падением курса евро. Франция опять же стала исключением[67]. Дело дошло до того, что Париж фактически лишился статуса партнера номер один в экономических отношениях с Берлином. Первую строчку в иерархии ведущих торговых партнеров экономической сверхдержавы Европы заняли Соединенные Штаты. Туда теперь, со все большим отрывом, устремились немецкий экспорт, компании и инвестиции. В общем, как не без сарказма отмечалось в одной из редакционных статей "Файнэншл Таймс", "вопреки здравому смыслу" в 2015 году "темы массовой миграции, притока беженцев из зон вооруженных конфликтов и угрозы, порождаемой исламским терроризмом, на время заняли явно непропорциональное место во внутренней политике Европы"[68]. Неудивительно, что ни бизнес, ни экспертное сообщество пока еще не сумели оценить те масштабные позитивные сдвиги, которые произошли в ЕС за вторую половину 2015 года и опровергают расхожие суждения[69] о том, будто бы "Союз все в большей степени сталкивается с угрозой распада"[70], его рвет на части[71], а в государствах-членах о развале ЕС только и говорят[72], придумывая концепции его децентрализации[73]. Попытаемся суммировать позитивные сдвиги. По необходимости, очень кратко. Почти в тезисном виде. Не затрагивая планы ЕС на 2016 год[74]. В том, что касается техники евростроительства и новой расстановки сил внутри ЕС. Совершенно по-новому заработала Европейская Комиссия под председательством политического тяжеловеса ЕС Жан-Клода Юнкера. Из обслуги Европейского Совета она стала превращаться в орган политического управления, нацеленный на решение стратегических задач. К тому же ей удалось сосредоточиться на продвижении именно тех досье, которые, похоже, имеют ключевое значение для возвращения Европейскому Союзу прежней динамики. И экономической. И политической. И социальной. Эту же задачу призвано решать согласованное между Европейским Парламентом, Европейской Комиссией и Советом ЕС Межинституциональное соглашение о лучшем законотворчестве. На него в ЕС возлагают особенно большие надежды[75]. Произошла серьезная перегруппировка сил внутри ЕС. Последние годы в нем безоговорочно доминировала Германия. Она диктовала единую экономическую политику, невзирая на то, что экономические условия во всех государствах-членах были разные. Она навязала всем политику жесткой экономии с ее очень неоднозначными последствиями, когда социальные издержки зачастую намного перекрывали выгоды осуществления экономических реформ. Она и чуть ли не только она настаивала на неукоснительном соблюдении всеми ранее согласованных решений даже после того, как необходимость их адаптации к новым условиям становилась очевидной для большинства ее партнеров. Она добивалась дальнейшего поступательного углубления интеграции, отказываясь одновременно брать на себя солидарную экономическую и финансовую ответственность за происходящее в ЕС. То, что Берлин сильно "подставил" всех остальных в ЕС тем, как он отнесся к свалившемуся на Европу миграционному кризису, и то, что он, неожиданно для многих, оказался в положении "просящего", как ни странно, пошли ЕС на пользу. Да, Берлин всегда будет выступать в качестве безусловного лидера ЕС и самого влиятельного внутриесовского игрока. Но на настоящий момент в ЕС установилось гораздо большее равновесие между Германией и другими влиятельными игроками региона, включая Францию, Италию, Испанию, страны Новой Европы и т.д. Хотя намекать на изоляцию Германии по итогам выборов в Испании, чем не побрезговали постоянные авторы "Интернэшнл Нью-Йорк Таймс"[76], было бы преувеличением. Лучше всего обрисовал ситуацию премьер-министр Италии Маттео Ренци в интервью "Файнэншл Таймс": "Я очень уважаю Ангелу. У нас превосходные личные отношения. Но будем откровенны. Европа должна служить всем 28 странам, а не только одной"[77]. Это видно по тому, что Берлин вынужден был прислушаться к мнению партнеров и присоединиться ко всем тем, кто настаивает в ЕС на том, что ключом к урегулированию миграционного кризиса является "запечатывание" внешних границ интеграционного объединения. Согласился с позицией большинства, проводником которой стал председатель Европейской Комиссии Жан-Клод Юнкер, о более гибком и вдумчивом проведении политики жесткой экономии. Не сумел заблокировать подготовку и внесение Европейской Комиссией конкретного плана обобществления (коммунтаризации) гарантий по банковским депозитам вкладчиков, против которого продолжает выступать самым категоричным образом. Повлияло на ситуацию, конечно, и то, насколько активно президент Франции взял на себя роль внешнеполитического лидера ЕС и возглавил кампанию по созданию общепланетарной коалиции для борьбы с ЭГИЛ. На практике получилось, что развалившийся франко-германский тандем, в котором Берлин все больше и больше "перетягивал одеяло" на себя, обрел новую старую легитимность. Причем в гораздо большей степени, нежели тогда, когда Франция и Германия вошли в состав "нормандской четверки" и взяли тем самым на себя всю полноту ответственности за развитие ситуации на Украине и состояние российско-есовских отношений. Как представляется, восстановление ситуации в ЕС, пусть и частичное, при котором услышанными оказываются самые различные точки зрения и общая политика объединения вырабатывается с учетом интересов различных группировок, складывающихся внутри ЕС, должны пойти ему на пользу. Практика показала, что единомыслие и диктат противопоказаны ЕС. Они усиливают внутреннюю напряженность. Порождают все более глубокие противоречия. Сейчас для ЕС – пора их преодоления. Всего лишь один пример. Меньшую нагрузку, чем опасались в Брюсселе, наложат на функционирование ЕС требования Великобритании по его реформированию. Премьер-министр Великобритании Дэвид Камерон их тщательно "провентилировал" с грандами ЕС и его функционерами и отобрал только те, которые имеют перспективу. Эти требования, которые подробно разбирались мною ранее, являются, безусловно, программой-минимум, а не программой-максимум. Вокруг их обсуждения и неуступчивости остальных государств-членов будет устроено, конечно же, подобающее политическое шоу, чтобы подыграть лондонским еврооптимистам и, по возможности, спутать карты евроскептикам. Оно уже разыгрывается мировыми СМИ, отрабатывающими заказанный сценарий[78]. Однако, по большому счету, компромисс внутри ЕС уже нащупан, чтобы по этому поводу ни писали. Он удовлетворяет обе стороны – и английских консерваторов, и континентальную Европу. Его надо будет только грамотно "продать" британскому электорату[79]. То, что Дэвиду Камерону нужно лишь показать своим собственным гражданам, будто бы он "истово сражается", отмечают большинство комментаторов[80]. Внешне четырехчасовое[81] обсуждение британских требований к ЕС на Европейском Совете 17-18 декабря дало не так много. Что не помешало, тем не менее, Дэвиду Камерону заявить: "Мы хорошо продвинулись на пути к соглашению"[82]. До следующего заседания в феврале 2016 года поработают эксперты[83]. Обобщенную позицию суммирует Председатель Европейского Совета Дональд Туск. Показательно, однако, что остальные государства-члены уже не отвергают с порога идею отразить договоренности с Лондоном в базовых договорах ЕС. Сделано это будет, скорее всего, по т.н. "ирландскому сценарию", когда под политические обещания страна повторно вышла на референдум о Лиссабонском договоре и проголосовала как надо. Согласно околоесовским СМИ, ЕС даст Лондону "политические гарантии" внесения договоренностей в первичное право интеграционного объединения. Для всех это вполне работающий вариант. Англичане настаивают, в том числе на том, чтобы ЕС действовал более эффективно, а единому рынку был придан более законченный характер. По этому пути Брюссель последнее время и идет. В заключениях последнего в 2015 году Европейского Совета содержится "пламенный" призыв добиваться создания "более глубокого и справедливого единого рынка товаров и услуг во всех значимых областях"[84]. Посмотрим вместе, что было сделано за последнее время по ключевым приоритетам ЕС, без выстраивания какой-либо их иерархии. Перво-наперво, ЕС поменял приоритеты своей экономической политики. Не отказываясь от ставки на сбалансированность национальных бюджетов и проведение структурных реформ, на первое место он все же поставил цели стимулирования роста, сокращения безработицы, поддержки малых и средних предприятий, увеличения инвестиций. Одновременно политике жесткой экономии Брюссель придал гораздо большую гибкость. В трактовке нового состава Европейской Комиссии из нее должны делаться изъятия таким образом, чтобы она могла адаптироваться к национальным условиям и потребностям расширения спроса, изыскания средств на повышение эффективности миграционной политики и обеспечения безопасности. Критически важным инструментом проведения нового экономического курса призван служить "придуманный" Жан-Клодом Юнкером Европейский фонд стратегических инвестиций. До того, чтобы аккумулировать в нем обещанные 315 млрд евро, еще очень далеко, но принципиальное значение имеет то, насколько быстро есовцам удалось подвести под него юридическую базу и запустить его функционирование. Он уже действует не только на бумаге, но и на практике. Приступил к отбору и финансированию первых проектов. Опирается в своей работе, что крайне выигрышно, на Европейский инвестиционный банк, рейтинг которого – "ААА" до сих пор является безупречным. Особое внимание уделяет тем из них, которые нацелены на освоение новых инновационных технологий, создание предпосылок для появления новых высококвалифицированных рабочих мест и формирование инфраструктуры общего пользования, на которую могли бы опереться малые и средние предприятия. В целом, он уже приступил к выполнению возлагаемой на него миссии служить локомотивом и ориентиром для частных инвестиций. Правда, в первом приближении. На решение задачи финансирования мелких и средних предприятий должны работать также Европейские структурные и инвестиционные фонды. Профильный Совет ЕС существенно упростил их функционирование, причем на всех уровнях, сделал сосредоточенные в них средства более доступными[85]. Плавный переход к осуществлению обновленного экономического курса во многом стал возможным благодаря общей экономической стабилизации региона ЕС, опирающейся на серьезный успех в утверждении основ банковского союза. Значительный объем работ по его формированию уже был выполнен за предшествующий период. Надзор за устойчивостью ведущих национальных банков и банковской сферы был передан в единый наднациональный центр – Европейский центральный банк. Он провел их обследование, в том числе под углом зрения их готовности реагировать на возникновение той или иной критической ситуации на финансовом рынке, и выпустил предписания. В соответствии с ними была проведена докапитализация банков. За 2015 год государства-члены завершили все национальные процедуры институализации комбинированной национально-наднациональной системы санации и спасения проблемных банков, устанавливающей источники и порядок привлечения средств для восстановления, в случае необходимости, их кредитоспособности. Кроме этого, они предусмотрели, каким образом будет осуществляться бридж-финансирование гарантийных операций по спасению банков на то время, пока специализированный фонд ЕС, предназначенный для их проведения, накопит свои собственные достаточные активы. Тем самым ЕС сумел обеспечить все необходимое для того, чтобы система реально заработала с января 2016 года. Если по-серьезному, это фактически новое качество банковского союза и всего ЕС. Следующий шаг, который Брюссель должен сделать в этом же направлении, состоит в выравнивании качества гарантий депозитов на согласованную ЕС сумму до 100 тыс. евро, предоставляемых государствами-членами. Поставленная задача – сделать так, чтобы повсюду в регионе гарантии были одинаковыми, где бы банки ни действовали, будь то в Германии, во Франции, Греции, Эстонии или на Кипре. Дабы этого добиться, необходимы их обобществление в масштабах ЕС или расширенной еврозоны и "коммунитаризация". Берлину идеи обобществления долгов, обязательств и гарантий крайне не нравятся. Население Германии к ним настроено сугубо отрицательно. В прошлом сопротивления Берлина было достаточно для создания непреодолимых барьеров на пути внесения и продвижения официальных предложений на этот счет. В настоящее время, как указывалось выше, ситуация несколько изменилась. Воспользовавшись этим, Европейская Комиссия внесла на рассмотрение государств-членов поэтапный план перехода к совместному гарантированию банковских вкладов. Не исключено, что на ту или иную форму обобществления гарантий Берлину все-таки придется пойти. И с политической, и с медийной точек зрения, просто блокировать дальнейшее укрепление банковского союза и финансовой системы ЕС, за которое он так активно ратует, Германии теперь будет явно не с руки. Однако построить банковский союз – полдела. Может быть, даже четверть. ЕС важно не только придать устойчивость своей банковской и финансовой системе, но и добиться, чтобы она работала на конечный результат. То есть чтобы она обеспечивала поступление денег в реальный сектор экономики в должных количествах – этого пока не происходит – и доступ к возможно более дешевым длинным деньгам на одних и тех же или хотя бы примерно тех же условиях повсюду в ЕС. Такова главная цель, которую поставили перед собой ЕС и его государства-члены, приступая к формированию единого рынка капитала, если пользоваться есовской терминологией. Правильнее – его перестройке и совершенствованию, если быть более точными, и придании ему по-настоящему интегрированного характера. Свобода движения капитала в рамках ЕС действует с незапамятных времен. Но по тому, как функционирует рынок капитала ЕС, глобальный финансово-экономический кризис нанес чрезвычайно болезненный удар. Транснациональное движение капитала сильно сократилось. Многие финансовые учреждения замкнулись в национальных границах. Экономические условия, которые сложились в отдельных государствах-членах, отличающиеся очень большим разбросом, стали довлеть над рынком капитала. Все эти последствия глобального кризиса не преодолены до сих пор[86]. К трудностям функционирования рынка капитала добавилось также то, что "козлом отпущения" за него поспешили сделать банковский сектор. В его отношении, под предлогом предотвращения развития событий по сценарию 2007-2010 годов, ввели очень дотошные регулятивные меры. Как всегда бывает в таких случаях, они имели своим эффектом не совсем то, что от них ожидали. Жесткие требования, предъявляемые к банкам, заставили их сконцентрироваться, прежде всего, на самих себе. Они в меньшей степени стали заниматься своими прямыми обязанностями по кредитованию экономики и обслуживанию спроса. Их стали теснить другие игроки рынка, менее стесненные в своей деятельности обременительным регламентированием. В результате европейские банки сильно потеряли в конкурентоспособности, а европейские страны оказались в положении, когда им надо решать двуединую задачу: восстанавливать связи между банками и реальной экономикой и одновременно ускоренно перестраивать рынок капитала, чтобы диверсифицировать, по образцу США, источники финансирования хозяйствующих субъектов. За вторую половину 2015 года ЕС удалось сделать многое. Продолжилось сближение между государствами-членами в налоговой сфере[87]. Брюссель снял последнее препятствие на пути к внедрению тотального обмена банковской информацией, делающего счета индивидуальных вкладчиков-нерезидентов полностью транспарентными для властей. Он заключил международные соглашения, по существу делающие внутреннее законодательство ЕС экстратерриториальным со всеми третьими европейскими странами, которые не входят в состав интеграционного объединения, но выступают в качестве важных финансовых центров, прежде всего, со Швейцарией. В рекордные сроки Брюссель согласовал директиву об автоматическом обмене информацией о налоговых рулингах – индивидуальных разъяснениях, даваемых частным компаниям относительно того, как и в каком объеме они должны платить налоги в стране пребывания. Раньше индивидуальные соглашения с крупными компаниями широко использовались для их переманивания государствами-членами в свою юрисдикцию. Компаниям же давали возможность оптимизировать используемые схемы уплаты налогов. Иначе говоря, уклоняться от их уплаты по месту деятельности, если это не отвечало их интересам. Теперь подобная практика формально не запрещается, но она вводится в правовое поле, делается транспарентной и ставится под перекрестный контроль. ЕС, по мнению игроков финансового рынка, в правильную сторону пересмотрел свои подходы к секьюритизации. Длительное время Брюссель фактически блокировал развитие соответствующего рынка ценных бумаг, полагая, что именно сектьюритизация привела к вызреванию ситуации, когда недостаточно надежные ценные бумаги стали обращаться на финансовом рынке слишком уж вольготно и поспособствовали надуванию спекулятивного пузыря. Подготовкой и принятием директивы о мерах по развитию рынка продуктов секьюритизации он признал, что она, напротив, снижает риски от работы с ценными бумагами различной структуры и различного качества, и дал зеленый свет форсированному развитию схем и механизмов увязывания ценных бумаг в единый пакет и созданию тем самым новых финансовых продуктов, обладающих большей надежностью и ликвидностью. Наконец, ЕС в целом занялся наведением порядка на финансовом рынке. Он, в частности, сделал первые шаги, которые должны привести к утверждению положения, когда все субъекты финансового рынка, вне зависимости от их типа, характера и специфики деятельности, будут поставлены в одинаковые условия. Предпринятые им законодательные меры знаменуют собой начало регламентации теневого и альтернативного банкинга. Речь, прежде всего, о согласованном в ноябре регламенте о прозрачности сделок при привлечении финансирования под залог ценных бумаг. Кроме того, Брюссель заложил основы для такого совершенствования правового регулирования функционирования банковского сектора, которое на практике будет равноценно его частичной дерегуляции. Как считают в экспертном сообществе, это тот "глоток воздуха", который позволит банкам "расправить плечи" и вновь "почувствовать себя на коне". Общие направления дальнейших действий отражены в заключениях Экофина на План строительства общего рынка капитала, подготовленный Европейской Комиссией[88]. Неожиданно быстро пошло у ЕС формирование энергетического союза. Казалось бы, препятствий к тому очень много. У государств-членов совершенно различный энергетический микс. Так, французы всегда делали ставку на развитие атомной энергетики. У поляков очень велик удельный вес в энергетике и экономике в целом угольной промышленности и т.д. Соответственно считалось, что интересы и потребности у стран ЕС настолько разные, что им будет особенно трудно согласовать общие подходы. Кроме того, региональный энергетический рынок не сложился. Национальные государства всегда относили энергетику к сугубо внутренней проблематике. Расценивали ее в качестве одного из важных атрибутов суверенитета. Против форсированной интеграции выступали крупнейшие европейские монополии. Особенно немецкие и французские. Определяющую роль в ускоренном и фактически безальтернативном переходе к формированию подлинного энергетического союза сыграли и стечение обстоятельств, и одновременное действие целого ряда факторов. В ЕС буквально "зациклились" на энергетической безопасности. Причем, как в политическом плане, подразумевающем всемерное снижение зависимости от внешних источников. Так и в экономическом, означающем закрепление условий, при которых на рынке господствовал бы потребитель, цены постоянно снижались или удерживались на приемлемо низком уровне, и за счет этого решались задачи придания европейской экономике большей конкурентоспособности. Масла в огонь подлила энергетическая революция в США. Она превратила американцев в крупнейших мировых производителей нефти и природного газа, не слишком нуждающихся в импортных поставках, что резко снизило у них издержки производства и поставило энергоемкие отрасли национальной экономики в исключительно благоприятное положение. Такое же стимулирующее действие, может быть только с обратным знаком, оказали война на Юго-Востоке Украины и беспрецедентное ухудшение российско-есовских отношений, вынуждающие интеграционное объединение иначе выстраивать свои связи с российскими энергетическими компаниями. Сопротивление скептиков было сломлено. Все в ЕС встали под знамена солидарности в энергетической области. Не стоит сбрасывать со счетов и то, что в форсированном создании энергетического союза изначально были очень заинтересованы Европейская Комиссия, средние и малые страны интеграционного объединения. Комиссия с его помощью получала новые чрезвычайно важные властные полномочия и меняла в свою пользу баланс сил между сторонниками наднационального строительства и теми, кто ратовал за большую самостоятельность национального государства. Средним и малым странам такой союз был особенно важен под углом зрения подчинения крупнейших держав Евросоюза общим интересам. Свою роль сыграл и научно-технический, в первую очередь технологический прогресс. Во всех странах региона ощутимую отдачу дала фетишизация энергосбережения. В том, что касается энергоэффективности, произошел настоящий качественный скачок. Количество энергии, потребляемой в ЕС на различные нужды, включая производство товаров и услуг, отопление жилых зданий и офисов и транспорт, продолжило снижаться. Одновременно получение энергии из возобновляемых источников, которое развивалось ранее только благодаря дотациям, вышло на уровень рентабельности. Как бы то ни было, за 2015 год ЕС совершил прорыв на главном направлении – были заложены основы общей системы управления энергетическим рынком в масштабах объединения с подключением к нему некоторых критически важных внешних игроков[89]. Кроме того, продолжилась методичная работа по демонополизации энергетического сектора, распространению на него общих правил конкуренции, ужесточению технических стандартов энергосбережения, строительству критической инфраструктуры, необходимой для постепенной увязки разрозненных субрегиональных и страновых рынков в единое целое[90]. Намного медленнее, чем хотелось бы Брюсселю, шло формирование общего цифрового рынка. Но и ему за вторую половину 2015 года в ЕС придали ускорение. Причем сравнительно большое. Согласно общей стратегии развития ЕС, формирование транснационального цифрового рынка имеет для него критическое значение. Оно должно идти по нескольким основным направлениям. Чтобы не отставать от американских и китайских конкурентов, ЕС следует всемерно стимулировать развитие информационно-коммуникационных технологий. На них и эффективное использование генерируемых ими преимуществ ЕС и государства-члены намерены перевести весь свой хозяйственный комплекс. Включая производство, распределение и потребление как товаров, так и услуг. То есть, все. Особое внимание – ликвидации национальной обособленности в информационно-коммуникационной сфере; обобществлению защиты авторских прав и прав интеллектуальной собственности, осуществляемой сейчас в ЕС, как и прежде, преимущественно в национальных рамках; снятию всех и всяческих ограничений на пути транснационального движения цифровых товаров и услуг; предотвращению злоупотреблений при использовании персональных данных. Только несколько примеров из того, что ЕС успел сделать. Под занавес 2015 года были подготовлены проекты директив об онлайновой продаже товаров и о предоставлении цифрового контента. Презентован План действий по модернизации правил защиты авторских прав. Получено одобрение со стороны Европейского Парламента законодательного пакета о защите персональных данных[91]. Передан на межинституциональное согласование проект регламента о трансграничной переносимости онлайновых услуг по предоставлению контента на внутреннем рынке. Запущен пересмотр европейской системы торговых знаков. Достигнута договоренность с Европейским Парламентом по поводу основного содержания будущей директивы о защите непубличного ноу-хау и деловой информации. Существенный прогресс достигнут в отношении единой системы защиты патентов[92]. Подготовленная директива о сетевой и информационной безопасности, казалось бы, затрагивает несколько другие вопросы, однако в сферу ее действия также попадают элементы цифровой инфраструктуры. В октябре Европейский Парламент одобрил телекоммуникационный пакет. Он предусматривает отмену роуминга и обеспечение недискриминационного доступа в Интернет. Тогда же в октябре Совет ЕС по конкурентоспособности утвердил разработанную председательством инициативу по созданию нового механизма "проверки конкурентоспособности"[93]. Этими регулятивными актами действительно предусматривается ликвидация многочисленных барьеров, мешающих предоставлять цифровые услуги в пределах всего ЕС и пользоваться ими. В частности, обеспечивается унификация защиты прав покупателей, где бы они ни получали товары и продукты, заказанные по сетям электронной торговли. Гарантийный срок обслуживания и замены приобретенного таким образом устанавливается в два года. За пользователями закрепляется право на доступ к онлайновому электронному контенту, заказанному и оплаченному им, и тому, на который он абонирован, вне зависимости от того, в какой стране ЕС он находится и где совершил соответствующую покупку. Изюминкой новейшего законодательства ЕС в данной сфере является ставка не на гармонизацию, как прежде, а на взаимное признание технических стандартов. Очевидно, что все это раскрепостит экономику и создаст как регулятивные, так и материальные предпосылки для бурного развития цифрового рынка. Не забыли в ЕС и о социальной сфере. За годы глобального финансово-экономического кризиса и кризиса суверенной задолженности она сильно "обветшала". Как только у ЕС в связи с общей нормализацией экономической ситуации появились соответствующие возможности, он взялся за исправление допущенных ошибок. Люксембургским председательством в Совете ЕС была разработана весьма любопытная концепция социального развития интеграционного объединения на перспективу, предполагающая в идеале, что рейтинг социальной защиты и защищенности в ЕС выйдет на столь же высокий уровень, что и экономический рейтинг наиболее преуспевающих государств региона, таких как Германия и он сам – то есть "ААА". С точки зрения восстановления доверия к ЕС, налаживания более тесных отношений между наднациональными властями и общеесовским социумом, возвращения ко временам еврооптимизма, концепция крайне выигрышная. Ее наполнение конкретным содержанием пока отстает. Проведена лишь первая серия международных конференций в режиме мозгового штурма. Заказаны и подготовлены первые аналитические доклады. Важно, однако, что она прижилась в ЕС. Получила поддержку. В декабре по инициативе председательства были приняты первые в своем роде "заключения" о социальной экономике как ключевом инструменте развития[94]. Последующими председательствами, в частности голландским, концепция будет также активно лоббироваться. Более того, нашла закрепление в подходах профильных структур к экономическому планированию. Отныне при его осуществлении будут учитываться такие базовые социальные показатели, как основные аспекты безработицы. Еще один важный элемент – акцент в обязательном порядке будет делаться на формировании и переподготовке кадров, востребованных современной экономикой, что, естественно, потребует дальнейшей модернизации системы образования и осуществления массированных финансовых вливаний в неё. Для полноты картины нужно было бы остановиться на достижениях ЕС в области укрепления общего пространства внутренней безопасности[95] и создания предпосылок для ускоренного совместного военного строительства, но и приведенного анализа достаточно для того, чтобы с большим оптимизмом, нежели это сегодня принято, взглянуть на развитие ЕС. Первое. Смотреть на то, что происходит в ЕС только через призму миграционного кризиса и невнятного, суетливого и противоречивого первоначального ответа на него было бы неверно. Как всегда медленно, болезненно, опробовав какие-то другие варианты, ЕС и его государства-члены к концу 2015 года вышли на вполне прагматичные решения. Они позволяют уже в краткосрочной перспективе купировать его и снять остроту проблемы. Переложив ее всей своей тяжестью, правда, на других. На страны исхода и транзита ищущих убежище и нелегальных мигрантов. Но это уже другое дело. Принципиальный характер имеет то, что долгосрочного, столь уж негативного влияния на будущее ЕС миграционный кризис не окажет. Хотя влияние его последствий, конечно же, будет сказываться еще долго. Аналогичную неточность аналитики допускали, гипертрофируя деструктивное значение для ЕС греческого бунта и риски, порождаемые угрозой референдума о выходе Великобритании из интеграционного объединения. То, как расправились с Грецией, вызвало возмущение лишь у интеллектуальной элиты. Остальных оставило безучастными. Хирургическая жестокость, которую Брюссель, Берлин и Франкфурт проявили к Афинам, сдвинули проблему на периферию политической жизни ЕС. Ее взрывной потенциал сохраняется. Но только для самих Афин[96]. И с другой, исходящей для ЕС от евроскептиков в Великобритании, Лондон, Брюссель, Берлин и другие в основном договорились, как справиться. Перед тем, как выдвигать свои требования к ЕС, Дэвид Камерон и его команда, как отмечалось выше, тщательно проговорили с партнерами по интеграционному объединению их приемлемость и реалистичность. Теперь из показной борьбы вокруг них и искусственной шумихи будет устроено политическое шоу, призванное убедить английского избирателя в аутентичности и глубине уступок, на которые пойдет ЕС. Однако это уже вопрос политической техники. А вот проанализированные выше успехи в создании банковского и энергетического союза, строительстве общего рынка капитала, зеленой и цифровой экономики и придании ЕС более выраженного социального измерения будут иметь, несомненно, определяющее долгосрочное влияние на эволюцию и модернизацию интеграционного объединения и придание ему большей эффективности. Второе. Европейский Союз, как и прежде, переживает системный кризис. Он никуда не делся. У ЕС, единодушно констатируют западные аналитики, "дела идут плохо"[97]. Только он связан не с текущими трудностями, а многочисленными ошибками, негативный кумулятивный эффект которых с годами стал ощущаться все больше и больше. ЕС допустил разсинхронизацию процессов расширения, внешней экспансии и углубления интеграции. В результате плохо подготовленное скачкообразное расширение под лозунгом исторического воссоединения Западной и Восточной Европы дало ЕС не одни только плюсы, но и минусы. При создании еврозоны государства-участники этого наиболее смелого и далеко идущего интеграционного проекта не учли, что в условиях жесткой фиксации паритета валют и передачи Европейскому центральному банку суверенных полномочий в области валютно-финансовой политики неравномерность их экономического развития может взорвать ее. Так и получилось. Еврозона распалась на богатый преуспевающий центр и относительно более бедную и менее эффективную периферию. По большому счету политика жесткой экономии и бюджетная консолидация были абсолютно необходимы ЕС и государствам-членам для наведения порядка в своем бюджетно-финансовом хозяйстве. Но не в таком же примитивно унифицированном виде, в каком они начали проводиться. Побочным эффектом курса жесткой экономии для целого ряда стран ЕС стали резкое падение ВВП, безобразно высокая безработица, деградация социальной ткани общества и т.д. Специфика нынешнего этапа системного кризиса ЕС заключается в том, что выход из него сделался намного более последовательным и убедительным. Политическое руководство интеграционного объединения и государств-членов негласно признало перечисленные и некоторые другие ранее допущенные ошибки при реализации интеграционного проекта и приступило к их исправлению. Призывать их публично покаяться, как продолжают настаивать социальные прожектеры в хорошем смысле этого слова[98], нет никакой необходимости. В осуществление политики жесткой экономии внесены серьезные коррективы. Она проводится, в целом, намного мягче и дифференцированнее. Среди приоритетов первое место отдано стимулированию экономического роста, поощрению инвестиций и борьбе с безработицей. Валютно-финансовый союз достраивается отсутствовавшими элементами. Социальная проблематика снова в чести. Первые ростки экономического подъема используются для возрождения настроений еврооптимизма и пропаганды достижений и ценностей евроинтеграции. На руку политической элите ЕС и государств-членов играют дешевая нефть, фактическая девальвация евро и сверхмягкая монетарная политика ЕЦБ. Однако получать отдачу от конъюнктурных преимуществ очень помогают ЕС большая нацеленность нового состава Европейской Комиссии на получение конечного результата, проявляемые ею динамизм и инициативность и концентрация на решении ключевых задач. Плюс к этому на практически всех направлениях реализации внутренней политики, за исключением только связанных с миграционным кризисом, страны региона проявляют возросшую солидарность и тягу к совместным действиям. Это видно на примере отношения к Европейскому фонду стратегических инвестиций, созданию банковского и энергетического союзов, восстановлению и модернизации общего рынка капитала, планам построения общего цифрового рынка. Ярким примером и "выражением солидарности" назвали люксембуржцы в своем отчете о председательстве утверждение бюджета ЕС на 2016 год[99]. Третье. Однако нынешний системный кризис, с которым интеграционное объединение справляется все лучше и лучше – цветочки по сравнению с глубиной эндогенных проблем, на которые ЕС и государствам-членам рано или поздно придется давать ответ. Понятно, что если они займутся поисками их решения как можно раньше, у них будет больше шансов на успех. Население региона быстро стареет. Система социального обеспечения, пенсионная и система здравоохранения уже не справляются с возрастающими нагрузками. В дальнейшем давление на государственный бюджет и общество в целом будет только усиливаться. Рождаемость во многих странах ЕС, включая такие ключевые, как Германия, крайне низкая. Согласно всем имеющимся прогнозам, достоверность которых никем не ставится под сомнение, Германия уже через несколько десятилетий превратится из крупнейшей в рядовую крупную державу по численности населения. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ситуация на рынке труда далека от благостной. Уже сейчас в экономике Германии и ряда других стран, находящихся в сходном положении, ощущается нехватка квалифицированных кадров. Программистов. Специалистов по кибербезопасности. Информационно-коммуникационным технологиям. Инженеров. Техников. Тех, от кого зависит создание новой экономики. И рынок труда, и система образования плохо или недостаточно удовлетворительно откликаются на потребности экономики. Правда, эти потребности частично покрываются за счет иммиграции и трудовой миграции. Но есть и свои "но". Они вызывают к жизни не меньшее количество проблем, нежели решают. Мигранты по большей части заполняют те вакансии, на которые не идет коренное население. Соответственно проблема трудоустройства и люмпенизации низкоквалифицированных кадров превращается в бомбу с часовым механизмом. Их все меньше прельщают перспективы ассимиляции в то общество, которое их принимает. Это раньше они растворялись в нем, в какой-то степени потому, что не было других вариантов. Сейчас разноязыкие общины разрослись повсюду и вновь прибывшие легко вживаются в них. Тем самым обостряется проблема потенциального конфликта интересов между общинами и принимающим государством, их членами и коренным населением, между ними и обществом, отталкивающими друг друга. К тому же само западное общество претерпевает весьма сложную эволюцию. Его абсорбционные возможности в значительной степени исчерпаны. Появление критической массы мигрантов, как показывает опыт Швейцарии, Франции, других стран, резко усиливает его враждебность к "чужакам", вызывает истерию, подпитывает ксенофобские, националистические и радикалистские настроения. Но это одна сторона медали. Вторая заключается в том, что западное общество по набору своих ценностей и установок все дальше дрейфует от традиционалистского. Оно поощряет те модели поведения, которые за пределами европейского континента вызывают настороженность и непонимание. Вступает в противоречие с заповедями, которых на протяжении столетий придерживались основные мировые религии. Отсюда проблемы, остроту которых не мог бы снять даже мультикультурализм. А ведь в Европе, вроде бы, он уже потерпел провал. Еще одна проблема высшего стратегического порядка – низкий динамизм европейского социума. Да, за годы колониального господства и получения маржи вследствие своего привилегированного положения в производственных цепочках европейское общество накопило колоссальные богатства. Уровень жизни здесь чрезвычайно высокий. Но на обозримую перспективу ЕС обречен на низкие темпы роста. В этом сходятся все специалисты. В среднесрочных и долгосрочных прогнозах, подготовленных ведущими мировыми научными центрами и международными организациями, другие сценарии вообще не рассматриваются. Значит, ЕС со временем будет неминуемо превращаться во все меньшее суденышко, окруженное бурным меняющимся океаном страстей, вожделения, нищеты и горя. Хватит ли у ЕС ресурсов, умения и мудрости для того, чтобы противостоять этому другому, либо дружелюбному, либо враждебному миру, отыскать свое место в нем, предсказать крайне сложно. Очевидно, тем не менее, что ни создание новой зеленой экономики, ни построение общего цифрового рынка, ни реиндустриализация на базе информационно-коммуникационных технологий, объемного принтинга и тотальной роботизации к этим вызовам прямого отношения не имеют. Все эти стратегические задачи или направления деятельности, призванные обеспечить модернизацию хозяйственного механизма ЕС, касаются другого. Их предназначение состоит в том, чтобы вернуть ЕС конкурентоспособность в мировом разделении труда, в основном за счет всеобъемлющего снижения издержек производства. Однако специфика новой технологической революции, стучащейся в наши двери, заключается в том, что она вынуждает организовывать производство и предоставление услуг за счет замены человека техническими системами, его вытеснения из реальной экономики и многих других сфер деятельности[100]. К тому, чтобы ситуация развивалась как-то иначе, западное общество не готово. Неолиберализм с его индивидуализмом, вседозволенностью, мишурой и самообманом политической корректности, жизненной установкой "каждый за себя" надежд европейскому социуму на то, чтобы сломать тренд, не оставляет. Поэтому лидеры ЕС и государств-членов спешно бросились за советом к ведущим теоретикам индустриальной революции, нового технологического уклада, социального конструирования. Их рецепты очень интересны и перспективны. Многие из них имеют прикладной характер. Но они универсальны. Одинаково востребованы и развитым миром, и развивающимся. И ЕС, и его конкурентами на мировой арене. Они подсказывают, как адаптироваться к грядущим изменениям и подчинить их своим интересам, если бы все было более-менее благополучно. На благополучие же бывшим колониальным державам и окружающим их странам рассчитывать не приходится. Четвертое. ЕС и государствам-членам удалось или почти удалось преодолеть глобальный кризис и кризис суверенной задолженности весьма специфическим образом. Конечно же, экономика региона не стояла на месте. Шло ее техническое перевооружение. Продолжалась ее модернизация. Но рост производительности труда стал отнюдь не главным и определяющим фактором выхода из кризиса. Не его движущей силой. Он был обеспечен главным образом за счет снижения стоимости факторов производства. ЕС и государства-члены осуществили невиданное за послевоенную историю наступление на права трудящихся. На их плечи правящие элиты переложили все тяготы кризиса. На улице оказались миллионы людей. Замораживание или даже снижение заработной платы и социальных выплат сделались повсеместным явлением. То есть правящие элиты ЕС пошли на беспрецедентное сокращение внутреннего спроса, построив свою стратегию на снижении удельного веса затрат в человеческий капитал до уровня, сопоставимого с тем, который был до сих пор характерен для развивающихся стран. Тем самым они смогли вернуть себе потерянную было часть своего собственного рынка и бросились завоевывать чужие. Перелом наметился еще в 2014 году. Дефицит во внешней торговле сменился на профицит. На протяжении всего 2015 года он стремительно шел в гору. Особенно быстро дело стало поправляться в этом отношении в периферийных странах ЕС. Не говоря уже о Германии, профицит внешней торговли которой достигает 7% ВВП. Еще раз подчеркну, внутренних предпосылок для роста производства товаров и предоставления услуг ЕС не создал. Спрос в государствах-членах по-прежнему стагнирует. Выход из кризиса он нашел в усилении экспортоориентированности своей экономики. Другими словами, стал экспортировать вовне все свои проблемы: спад, безработицу, банкротство, разорение мелких и средних предприятий, снижение темпов экономического роста и т.д. Выкарабкиваться из ямы, в которую опрометчиво свалился, предпочел не путем увеличения "мирового пирога" и решения тем самым своих проблем за счет сохранения прежней доли в нем, а иначе. Путем передела рынков. За счет других. И это в добавление к тому, что ЕС активно накачивает мировой финансовый рынок своей валютой. Здесь механизм примерно такой же. Если страны с неконвертируемой валютой увеличивают денежную массу, они лишь разгоняют инфляцию. Если это делает ЕС, то перекладывает существенную часть потерь на всех остальных игроков мирового рынка. Заставляет их расплачиваться по своим счетам. Щедро делится с ними всеми своими проблемами. Пользуясь тем, что они не могут ответить той же монетой. Поэтому, по большому счету, колоссальным усилиям ЕС и государств-членов по содействию развитию, продвижению экономической и климатической повестки, повсеместному насаждению ценностей демократии, прав человека и правового государства – грош цена. Они несут прямую ответственность за нищету, бедность, нехватку самого необходимого, за ухудшение экономического положения развивающихся стран и нарастание в них кризисных явлений. Как и в колониальные времена, одной рукой они дают. Другой забирают. Только на порядок больше. Такая модель построения экономических, политических и любых других отношений с внешним миром, прежде всего развивающимся, нежизнеспособна. Она "проходит" только потому, что все остальные к ней давно привыкли. Потому, что коллективный Запад жестко контролирует мировые СМИ. Любые намеки на полемику по этому поводу пресекаются на корню. Во всяком случае, удерживаются подальше от мейнстрима. Однако долго так продолжаться не может. Для ЕС это тупиковый вариант. ЕС надо искать новую парадигму своих связей с внешним миром. Гораздо более многочисленным. Проблемным. Отчаявшимся. Алчущим перемен. Если ЕС вновь уклонится от совместных поисков, ему в дальнейшем будет только сложнее. О возможном выходе и для ЕС, и для всех остальных уже говорил раньше. Им может быть инклюзивная повестка, стержнем которой станет повсеместное повышение качества жизни и выравнивание уровней экономического развития на планете. Пятое. Одним из приоритетов отнюдь не только внешнеэкономической политики ЕС, но и его политического и экономического развития является создание общей с Соединенными Штатами зоны свободной торговли и защиты инвестиций. Зачем она нужна ЕС и для чего, обстоятельно проанализировано в значительном числе специальных и публицистических материалов. Официальный предлог – паралич ВТО. Пробуксовка Дохийского раунда. С декабря 2015 года – его "фактическая смерть"[101]. Неспособность стран-участниц выйти на взаимоприемлемые универсальные решения. Истинная цель, которая давно уже не скрывается, – установить такие правила игры в мировой экономике, которым бы подчинялись все остальные. Не буду сейчас вдаваться в детали. Тема заслуживает отдельного рассмотрения. Отмечу только, что ЕС и государства-члены стоят на пороге исторического выбора. Они решают для себя, быть ли им со всеми, совместно строить, регулировать и преобразовывать мир или же, как и в прошлом, пытаться навязать остальным свои подходы. Командовать. Править. Принуждать. Делая свой выбор, лидерам ЕС и государств-членов, всему европейскому социуму надо отдавать себе отчет в том, что второй вариант чреват безумными издержками и для ЕС, и для развивающегося мира, с которым интеграционное объединение, вроде бы, хочет наладить отношения подлинного сотрудничества. Кроме того, оно его, если исходить из предпринятого выше анализа, просто не потянет… © Марк ЭНТИН, главный редактор, профессор МГИМО МИД России Екатерина ЭНТИНА, доцент НИУ ВШЭ [1] Thierry Nelissen. Présidence sortante. Les réfugiés au cœur d'une Europe entre humanisme et raidissement // Le Jeudi, 17-23 décembre 2015. – P. 6. [2] Martin Wolf. Greek debt and a default of statesmanship // Financial Times, December 9, 2015. – P. 2. [3] О чем тысячу раз писали независимые экономисты – Martin Wolf. Greek debt and a default of statesmanship // Financial Times, December 9, 2015. – P. 2. [4] Paul Taylor. In Greece, a problem of trust // International New York Times, December 8, 2015. – P. 21. [5] Раз за разом откладывая переговоры и напоминая грекам, что "утром деньги – вечером стулья, вечером деньги – утром стулья, но деньги вперед" – Manon Malhère. Grèce: Tsipras peine à réformer, les créanciers s'impatientent. L'"allégement" de la dette, qui approche les 200% du PIB, n'interviendra pas avant l'année prochaine // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 17. [6] Martin Wolf. Hope and fear in the endless Greek crisis // Financial Times December 23, 2015. – P. 7. [7] Как пишут в своей недавно вышедшей книге специалисты, уже несколько десятилетий изучающие генезис и современные черты крайне правого движения – Jean-Yves Camus, Nicolas Lebourg. Les droites extrêmes en Europe. – P., Ed. Seuil, 313 p. Кратко о ней и о выводах, к которым приходят авторы, см. Charles Jaigu. Dans les entrailles du national-populisme // Le Figaro, 10 décembre 2015. – P. 17. [8] В одних случаях это слово было убрано в текст – The presidential threat posed by Le Pen in France // Financial Times, December 8, 2015. – P. 8. В других – занимало полразворота – Le choc // Le Figaro, 7 décembre 2015. – P. 1. [9] Régionale: la poussée historique de FN // Le Monde, 8 décembre 2015. – P. 1. [10] Приводится по Olivier Faye. Le Front national plus haut que jamais // le Monde, 8 décembre 2015. – P. 4. Раскладку голосования по регионам в первом туре см. Résultats du premier tour // Le Monde, Régionales 2015, 15 p. Во втором – Résultats du second tour // Le Monde, Régionales 2015, 15 décembre 2015, 12 p. [11] Anne-Sylvaine Chassany. United front French voters turn out en masse to repel Le Pen's far right // Financial Times, December 14, 2015. – P. 1. Намного более реалистичные и сбалансированные оценки даются французскими аналитиками – Patrick Roger. Le jour ou le FN aurait pu avoir 46 députés // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 7. [12] Editorial par Alexis Brézet. D'un tour l'autre... // Le Figaro, 14 décembre 2015. – P. 1. [13] Gérard Courtois. La présidentielle à qui perd gagne. Loin de clarifier le paysage politique, les régionales l'ont rendu plus complexe, confus et imprévisible // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 24. [14] Jean Portante. Un thermomètre plongé dans le corps malade de la France // Le Jeudi, 17-23 décembre 2015. – P. 12. [15] Sylvie Kauffmann. Marine Le Pen postponed // International New York Times, December 15, 2015. – P. 9. [16] Baptiste Rossi. Finissons-en avec la vielle classe politique française! // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 14. [17] Что французы думают по поводу обещаний властей и конкретно президента страны см. Marc Landré. Les Français ne croient plus aux promesses de Hollande. Une immense majorité, y compris sympathisants PS, pense que le chef de l'Etat ne tiendra pas ses engagements économiques et sociaux en 2016 // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 16. [18] Simon-Pierre Sengayrac. Ne laissons pas le sommeil de la raison enfanter des monstres idéologiques // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 14. [19] Editorial. Comment en est-on arrivé là? // Le Monde, 8 décembre 2015. – P. 31. [20] Jean-Jacques Mével. Le succès de Marine Le Pen ébranle l'Union européenne // Le Figaro, 8 décembre 2015. – P. 21. [21] Françoise Fressoz. La poudrière // Le Monde, 19 décembre 2015. – P. 14. [22] Alissa J. Rubin. National Front victory in France shakes up political landscape // International New York Times, December 8, 2015. – P. 1, 4. [23] Eduardo Porter. Europe's immigrants face formidable barriers // International New York Times, December 9, 2015. – P. 18. [24] Ran Halévi. L'année ou la légitimité de nos politiques a été ébranlée // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13. [25] The presidential threat posed by Le Pen in France // Financial Times, December 8, 2015. – P. 8. [26] Tony Barber. France is the exception as support for Europe's populist parties wanes // Financial Times, December 10, 2015. – P. 2. [27] Насколько Тони Барбер прав в этой части своего диагноза, свидетельствует поток статей в самых престижных газетах и журналах. Вот одна из них – Henry Foy, Zusia Wasik. Poland's lurch to the right opens deep divisions // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 5. [28] Типичный образчик – Pologne: l'inquiétant virage autoritaire // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 1; Jakub Iwaniuk. Une révolution conservatrice à la polonaise // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 2. [29] На это указывают, в том числе, высказывания высших функционеров Европейской Комиссии о том, что в 2016 году Польша станет одной из "крупнейших проблем" Европейского Союза – Jean-Pierre Stroobants. Vu de Bruxelles, des dérives "effrayantes" // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 2. [30] Да и вообще результаты региональных выборов рассматриваются главным образом через призму того, с какой поддержкой и какими программами основные политические партии придут на президентские выборы 2017 года – Solenn de Royer. François Hollande met le cap sur 2017 // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 6-7; Jean-Baptiste Garat. Le Maire: "Il faut une offre politique nouvelle" // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 4; Bastien Bonnefous, Nicolas Chapuis. Au PS, la rengaine du changement // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 2. [31] Сильное заявление. Только оно как-то плохо вяжется с оценками других экспертов. Пол Тейлор, например, на страницах "Интернэшнл Нью-Йорк Таймс" походя замечает: политические элиты "во Франции, Нидерландах и Дании просто в ужасе от подъема крайне правых антииммигрантских популистов в своих странах". – Paul Taylor. If E.U. thinks 2015 was bad – wait // International New York Times, December 22, 2015. – P. 18. [32] Почему-то популярный журнал "Экономист" утверждает, что, наоборот, они на подъеме – Playing with fear. In America and Europe, right-wing populist politicians are on the march. The threat is real // The Economist, December 12-18, 2015. – P. 13. [33] Действительно, "Подемос" получила меньше, чем первоначально ожидалось – 20,6% (консерваторы – 28,7%, социалисты – 22%), но те, кто проголосовали за нее, все равно сломали двухпартийную систему Испании и оставили правящую партию в относительном меньшинстве. Приводится по Après les élections, l'Espagne en quête d'une coalition inédite // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 1. Подробнее см. Isabelle Piquer. Espagne: la victoire impossible de Mariano Rajoy // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 2-3; Sandrine Morel. Avec la percée historiques de Podemos, la gauche plus divisée que jamais // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 3; Sandrine Morel. L'entrée en masse de "gens normaux" au Parlement // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 2; Raphael Minder. Spain's vote deals blow to austerity in Europe // International New York Times, December 22, 2015. – P. 1; Raphael Minder. Vote breaks open Spanish politics // International New York Times, December 22, 2015. – P. 3. [34] Любопытно, что действующий премьер-министр Италии высказывается гораздо более нюансировано. В интервью, данном в конце 2015 года "Файнэншл Таймс", он в частности предупреждает, что популисты сметут чуть ли не все правящие партии на южном фланге ЕС, если они будут следовать прежним курсом... Знаковое суждение – James Politi. Renzi warning. Tide of austerity-driven populism is rising among EU's voters // Financial Times, December 22, 2015. – P. 1. [35] Anne-Sylvaine Chassany In. Valls warns of "civil war" if National Front wins power // Financial Times, December 12/13, 2015. – P. 4. [36] "Общество находится на грани гражданской войны", – пишет, например, известный французский ученый и публицист Никола Баверес, подводя политические итоги 2015 года – Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13. [37] Giorgio Agamben. De l'Etat de droit à l'Etat de sécurité // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 16. [38] James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3. [39] Stefan Wagstyl. Transformation of a cautious chancellor // Financial Times, FT Person of the Year. Angela Merkel, December 14, 2015. – P. 7. [40] Цитируется по Stefan Wagstyl. Transformation of a cautious chancellor // Financial Times, FT Person of the Year. Angela Merkel, December 14, 2015. – P. 7. [41] Nicolas Barotte. Migrants: Merkel obtient le soutien sans faille de la CDU // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10. [42] Frédéric Lemaître. Angela Merkel réaffirme son autorité sur son camp. Au congrès de la CDU, la chancelière allemande a accepté de réduire le flux de migrants sans fixer pour autant de limite // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 12. [43] Meeting on the Western Balkans Migration Route: Leaders Agree on 17point plan of action, European Commission – Press Release, Brussels, 25 October 2015 – http://europa.eu/rapid/press-release_IP-15-5904_en.htm; 2015 Valetta Summit on Migration, 11-12 November 2015, Action Plan and Political Declaration – http://www.consilium.europa.eu/en/press/press-releases/2015/11/12-valletta-final-docs/ [44] Council Conclusions on Measures to handle the refugee and migration crisis, Press Release 789/15, November 9, 2015. [45] Германия в первых рядах. [46] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. "Migration", point 1. – P. 1. [47] Andrew Higgins. For Hungary, tough stance on migrants gains traction. Vilified for his policies, premier now finds views being echoed in Europe // International New York Times, December 21, 2015. – P. 1, 3; Andrew Byrne. Orban's tough stance on refugees pays off amid EU focus on security // Financial Times, December 17, 2015. – P. 3. [48] Andrew Higgins. Hungary's migrant views get wider assent // International New York Times, December 21, 2015. – P. 3. [49] В пакете предложений Европейской Комиссии по укреплению контроля на внешних границах ЕС предлагается учредить Службу пограничной и береговой охраны ЕС, в которую войдут пограничные службы и службы береговой охраны государств-членов и Агентство пограничной и береговой охраны ЕС (АПБО ЕС). Это агентство должно быть создано на базе "Фронтекса", но существенно нарастит кадровый потенциал и получит самостоятельность в плане технического оснащения. В его рамках будет создан центр мониторинга и оценки рисков. Оно сможет посылать своих сотрудников в качестве офицеров связи в государства-члены фактически для сбора данных о ситуации. Кроме того, готово будет оказывать в случае необходимости прямое содействие. В проекте регламента об учреждении АПБО фактически предусматривается возможность введения внешнего управления. – European borders. A real border guard at last // The Economist, December 19-January 1, 2015. – P. 32-33. [50] Jean-Jacques Mével. Des gardes-frontières aux portes de Chengen. Le Commission cherche à instaurer un pouvoir supranational pour surveiller la frontière "externe" de l'Europe // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10. [51] James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3. [52] Цитируется по James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3. [53] С объективной оценкой ахового положения в Турции и правами человека, демократией и господством права можно познакомиться в заключениях Совета ЕС от 15 декабря. В нем перечисляются "подрыв независимости и беспристрастности системы правосудия", "значительный откат назад в области свободы слова и собраний", "недостаточное соблюдение принципа разделения властей и основных прав человека", "судебное преследование СМИ", "террористическое насилие" в контексте необходимости восстановления мирного процесса урегулирования курдской проблемы" и т.д. [54] Tim Arango. Turkey puts new focus on tightening its borders // International New York Times, December 23, 2015. – P. 1, 3. [55] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. "Migration", point 2. – P. 2. [56] В соответствующем пункте заключений Европейского Совета от 17-18 декабря указывается на необходимость скорейшего введения систематических и скоординированных проверок на внешних границах ЕС и распространения их на граждан ЕС – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part II. "Fight against terrorism", point 8. – P. 4. [57] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. "Migration", point 1 f) and e). – P. 1. То, как эта мера уже заработала, см. Guy Chazan. Germany cracks down on Balkan migrants // Financial Times, December 24, 2015. – P. 2. [58] Nicolas Barotte. Migrants: Merkel obtient le soutien sans faille de la CDU // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10. [59] Цитируется по Frédéric Lemaître. Angela Merkel réaffirme son autorité sur son camp. Au congrès de la CDU, la chancelière allemande a accepté de réduire le flux de migrants sans fixer pour autant de limite // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 12. [60] La France en état d'urgence // Le Monde, 17 novembre 2015. – P. 1; Le virage sécuritaire de Hollande // Le Monde, 18 novembre 2015. – P. 1. [61] Вызывающем неприятное послевкусие, по мнению французских комментаторов, – Jean-Baptiste Jacquin. Etat d'urgence: questions après l'unanimité // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 8. [62] Bastien Bonnefous, David Revault d'Allonnes. Etat de guerre: jusqu'ou peut aller Hollande // Le Monde, 17 novembre 2015. – P. 6; David Revault d'Allonnes. Une loi qui renforce les pouvoirs de police // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 6; David Revault d'Allonnes. Déchéance: Hollande sur la ligne radicale // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 6. [63] Sophie Huet. La gauche émet de sérieuses réserves sur l'arsenal répressif du gouvernement // Le Figaro, 18 décembre 2015. – P. 3. [64] "Avec l'émergence de l'EI, l'Europe n'est plus en sécurité". La vice-ministre israélienne des affaires étrangère Tzipi Hotovely justifie le gel des contacts avec l'UE sur le Moyen-Orient // Le Monde, 18 décembre 2015. – P. 4. [65] Nathalie Guibert. Les limites de l'opération française contre l'EI. Face à la promesse présidentielle de "détruire le terrorisme", les militaires réclame "patience et persévérance // Le Monde, 13-14 décembre 2015. – P. 8. [66] В среднем по еврозоне рост составил в 2015 году 1,8%, во Франции – 1%. В целом было создано 2,2 млн. рабочих мест. Однако во Франции отряд безработных продолжил пополняться и составил 5,7 млн. чел. Суверенная задолженность начала снижаться. Во Франции до 2017 года она достигнет 100% ВВП. Данные приводятся по Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13. [67] Насколько глубоко укоренились неверие и пессимизм, по данным социологических исследований, читай Marc Landré. Les Français ne croient plus aux promesses de Hollande. Une immense majorité, y compris sympathisants PS, pense que le chef de l'Etat ne tiendra pas ses engagements économiques et sociaux en 2016 // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 16. [68] The retreat before the anti-immigrant tide // Financial Times, December 24, 2016. – P. 6. [69] Конечно, не о том, что "индустриальная Европа умерла", задушенная брюссельскими фанатами от конкуренции. "Европа энергетики и транспорта" убита отказом Ангелы Меркель от АЭС. "Финансовая Европа тоже умерла", сраженная совершенно неуместными мерами против Греции. "Европа экономического роста умерла" – она слишком сильно отстает от других мировых игроков. "Европа внутренней безопасности умерла" с распадом Шенгена. Остается лишь Парламент, штампующий законы, и армия чиновничьей саранчи. А "оду радости" пора заменить на похоронный марш. Это не более чем эпатаж. – Yves de Kerdrel. L'Europe se meurt, l'Europe est morte // Le Figaro, 16 décembre 2015. – P. 17. [70] Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13. [71] Paul Taylor. If E.U. thinks 2015 was bad – wait // International New York Times, December 22, 2015. – P. 18. [72] Jim Yardley. Has Europe reached the breaking point? // International New York Times, December 19-20, 2015. – P. 1-2. [73] Hugo Dixon. In E.U. crises, a decentralized alternative // International New York Times, December 21, 2015. – P. 18. [74] Их суммарное изложение см. Jean-Claude Juncker, Frans Timmermans. Email to Mr. Martin Schulz, President of the European Parliament et Mr. Xavier Bettel, Prime Minister of Luxembourg, Strasbourg, 9 September 2015, 7 p. [75] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, An Introduction. Union for the citizens. – P. 8. [76] Alison Smile, Andrew Higgins. Spanish vote ends a year of division for Europe // International New York Times, December 23, 2015. – P. 1, 3. [77] James Politi. Renzi warning. Tide of austerity-driven populism is rising among EU's voters // Financial Times. December 22, 2015. – P. 1. [78] Что характерно СМИ, казалось бы, разного профиля и с диаметрально противоположными политическими установками – Jean-Jacques Mével. Cameron se heurte à l'inflexibilité de l'UE // Le Figaro, 18 décembre 2015. – P. 8; Philippe Ricard. Cameron et les questions qui fâchent // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 23. [79] То, что в этом состоит главная цель переговоров, соглашаются чуть ли не все. В их число входит и Пол Тейлор. – Paul Taylor. How Britain could fray E.U.'s unity // International New York Times, November 10, 2015. P. 17. – Однако он в то же время предупреждает о ряде подводных камней. Не исключено, что вслед за Великобританией от "все более тесного союза" захотят откреститься поляки, может, и другие страны, где сильны позиции евроскептиков. Формальное признание того очевидного факта, что наряду с евро в ЕС имеют хождение и другие валюты, даст основание новобранцам ЕС отказаться от своего обязательства по вступлению в еврозону. А это ни много ни мало Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Хорватия и Чехия. Вместе с ними, Стокгольмом и Копенгагеном Лондон окажется в состоянии оказывать достойное сопротивление доминированию еврозоны. Расширение полномочий национальных парламентов влиять на утверждение и ревизию европейского законодательство тоже не так безобидно. Оно может вызвать к жизни поколение парламентариев и политиков, которые будут на этом специализироваться. [80] Philippe Bernard, Cécile Ducourtieux, Jean-Pierre Stroobants. "Brexit": "David, on veut t'aider" // Le Monde, 19 décembre 2015. – P. 3. [81] George Parker, Alex Barker. UK set to hold EU referendum in summer // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 2. [82] Цитируется по EU on road to deal for "Brexit" vote // Financial Time, December 19/20, 2015. – P. 1. [83] George Parker, Alex Barker. UK set to hold EU referendum in summer // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 2. [84] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part IV. "Internal market", point 16 a). – P. 6. [85] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 10. [86] Jim Brunsden. Integration in Europe still lags behind the pre-crisis era // Financial Times, December 14, 2015. – P. 2. [87] В том числе, см. Council conclusions on corporate taxation – base erosion and profit shifting, Press Release 910/15, December 8, 2015; Council conclusions on business taxation – future of the code of conduct, Press Release 908/15, December 8, 2015. [88] Council Conclusions on the Commission Action Plan on building a Capital Markets Union, Press Release 791/15, November 10 2015. [89] Council conclusions on the governance system of the Energy Union, Press release 869/15, November 26, 2015. [90] "Связанный между собой рынок", по терминологии Европейского Совета – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part V. "Energy Union with a forward-looking climate policy", point 19 d). – P. 7. [91] Sarah Belouezzane, Cécile Ducourtieux. L'Europe renforce la protection des donnée personnelles // Le Monde, Eco&Entreprise, 17 décembre 2015. – P. 7; Mark Scott. E.U. poised to back new rules on data protection // International New York Times, December 16, 2015. – P. 17. [92] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 4. Revitalizing the single market by focusing on the digital dimension. – P. 21-23. [93] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 9. [94] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 2. Deepening the European Union's social dimension. – P. 12-13. [95] Здесь тоже немало того, что стоило бы упомянуть. Скажем применительно к совместной борьбе с международным терроризмом. Обмен данными всех видов будет интенсифицирован. Европейские информационные системы начнут накапливать сведения по более широкой номенклатуре досье. Интернет-провайдеров обяжут гораздо теснее сотрудничать с силовыми ведомствами. Максимальная поддержка будет оказана контртеррористическому центру ЕС, который начал функционировать с января 2016 года. – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015). – EUCO 28/15, CO EUR 13 Concl 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en): II. Fight against terrorism. – P. 3-4. Обстоятельный обзор различных направлений работы см. A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 3. Managing migration, combining freedom, justice and security. – P. 16-20. [96] Один из подзаголовков в "Файнэншл Таймс", гласящий "Кризис в Греции, а не еврозоне", говорит сам за себя – John Authers. The long and the short of a year of trading in hindsight // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 22. [97] Alain Frachon. Marine Le Pen et le vaudou // Le Monde, 18 décembre 2015. – P. 20. [98] В частности хроникер газеты "Монд", известный французский экономист, автор неоднозначно воспринятой книги "Капитал в XXI веке" Тома Пикетти, призывающий к социально-экономическому возрождению ЕС вокруг его передового ядра – Thomas Piketty. Changer l'Europe, maintenant // Le Monde, 20-21 décembre 2015. – P. 29. [99] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 11. [100] Eilene Zimmerman. Robots to write letters for you // International New York Times December 17, 2015. – P. 22. [101] Shawn Donnan. Trade talks lead to "death of Doha and the birth of a new WTO" // Financial Times, December 21, 2015. – P. 4.

Самая западная страна Европы – Португалия – обрела нового президента: им стал социал-демократ Марселу Ребелу ди Соуза, получивший на выборах 24 января 52% голосов и одержавший победу в первом же туре. Он заменит в Беленском дворце консерватора Анибала Каваку Силву, который занимал кресло главы государства два пятилетних срока подряд и поэтому не мог выдвинуть свою кандидатуру. Его полномочия истекают 9 марта 2016 года. Результаты голосования не стали неожиданностью, хотя в выборах участвовали десять кандидатов – наибольшее число конкурентов за 42 года португальской демократии. В борьбу впервые за последние три десятилетия вступили и две женщины, однако их опыт оказался неудачным. Любопытно, что в португальском языке нет слова женского рода, которое обозначало бы президента. Незадолго до нынешнего волеизъявления все опросы предсказывали победу широко известному в стране 67-летнему «Профессору Марселу», который ранее возглавлял социал-демократическую (правоцентристскую) партию, был министром по парламентским делам, депутатом однопалатного парламента Португалии, но затем покинул активную политику более чем на десять лет. Однако, главное – преподавая право на юридическом факультете Лиссабонского университета, М.Ребелу ди Соуза был «раскрученной медийной персоной», поскольку много лет выступал комментатором на телевидении по воскресным вечерам. Зрители ценили его, прежде всего, за объективность оценок и доходчивость изложения сложных тем. Несмотря на нескрываемые консервативные взгляды, «Профессор Марселу» сумел заручиться поддержкой широкого спектра избирателей. Теперь ему придётся иметь дело с правительственной коалицией, образованной левыми силами (см. «Португалия опять пойдёт не в ногу?», №11(104), 2015). Второе место по результатам голосования (22%) занял бывший ректор Лиссабонского университета, независимый кандидат Антониу Сампайю да Новоа, третье – представительница «Левого блока» Мариза Матиаш с 10% голосов, что стало наилучшим результатом этого объединения. Как и на предыдущих президентских выборах 2011 года, более половины избирателей не явились к урнам. Евгений ОРЛОВ

Сразу две страны – Швеция и Дания – ускорили в начале января коллапс Шенгенского договора о свободе перемещения людей внутри Европейского Союза. Вслед за вступившим в силу шведским усилением контроля на южной границе правоцентристское правительство соседнего Датского королевства объявило о введении аналогичных мер на границе с Германией. Блокируя приток нежелательных мигрантов на свою территорию и в Швецию, Копенгаген тем самым усиливает их концентрацию в ФРГ, вопреки призывам канцлера Ангелы Меркель пропорционально распределять беженцев по странам ЕС. Однако в конце 2015 года власти самой Германии, а также Австрии, Венгрии, Мальты и Франции ужесточили паспортный контроль для незваных гостей. Весьма показательным можно считать шаг последовавшей за ними Швеции, которая до сих пор считалась одной из самых открытых и щедрых принимающих стран. Теперь мост Орезунд, связывающий две скандинавские страны, перестал быть символом свободы передвижения, которым он служил более полувека. Очевидно, что этому примеру могут последовать и другие государства, входящие в шенгенскую зону (таких всего 26) и подвергающиеся еще более массовому нашествию иммигрантов. Ведь в Дании, по официальным данным, в минувшем году попросили убежище всего около 21 тысячи человек, но правительство вынуждено действовать с оглядкой на популистов из Народной партии, требующих ужесточения антииммиграционных мер. Усиление контроля на границах вызывает нескрываемое беспокойство у Европейской Комиссии, хотя власти этих стран и оправдываются тем, что оно – временное. В Брюсселе понимают: под угрозу ставится главное завоевание «единой Европы», которым она привыкла гордиться, и которое имеет огромное не только политическое, но и экономическое значение. Однако сторонники дальнейшей интеграции и свободы перемещения сознают также, что массовые инциденты накануне Нового года с активным участием мигрантов в ряде германских городов неизбежно подталкивают европейцев к большей осмотрительности в выборе гостей с юга. Разжиганию расистских настроений, вероятно, может способствовать и официальная публикация произведения Гитлера «Майн кампф», которая, по очень странному стечению обстоятельств, вышла в свет именно в эти напряженные дни. А тем временем поток беженцев не останавливается и плодит жертвы в водах Средиземного моря. Самой первой в 2016 году стал двухлетний мальчик… Сергей ИЛЬИН

Заключительная в 2015 году встреча Европейского Союза в верхах, как и ожидалось, решила официально продлить антироссийские санкции ещё на полгода. Предлог всё тот же: это ответ «на вмешательство России во внутренний конфликт на Украине» и «до полного выполнения (Украиной? – авт.) Минских соглашений». Предыдущий срок истекал в конце января, поэтому новый период должен завершиться в самом конце июля 2016 года. Эта мера действует с 29 июля 2014 года, но теперь её автоматическое продление вызывает критику у руководства такой влиятельной страны Евросоюза, как Италия. Апеннины заинтересованы в сохранении своего места на ёмком российском рынке, на котором сотни итальянских компаний обосновались одними из первых среди западноевропейских фирм. «Я считаю противоречивым решение продлить санкции без какого-либо обсуждения этого шага, – заявил в Брюсселе глава правительства Италии Маттео Ренци. – Мы никогда не скрывали своей позиции, даже когда она подвергалось острой критике: для борьбы с экстремизмом и радикализмом мы нуждаемся в России». Вопрос о санкциях против Москвы на декабрьском саммите обсуждался «под сурдинку» и, в отличие от жгучих проблем иммиграции и «Брекзита», практически не привлёк внимания (см. «Последний, но не решающий. Острейшие проблемы ЕС снова обсудит «потом», №11(104), 2015). Однако, в отличие от Берлина и Парижа, Рим настаивает на полноценных дебатах в отношении этой темы – на уровне глав государств и правительств, а не послов «двадцати восьми», как это произошло в декабре. А пока что Брюссель увязывает возможность отмены санкций с полным выполнением «Минских соглашений» для урегулирования конфликта. Однако их соблюдение, естественно, зависит не только от России.

Российский совет по международным делам (РСМД) и Посольство Люксембурга в России провели в октябре 2015 года совместный семинар «Отношения России и ЕС в период председательства Люксембурга». Об этой встрече хочется вспомнить, подводя итоги 2015 года и открывая год 2016-й. В 2015 году РСМД заложил традицию проведения совместных семинаров с государствами-председателями Европейского Союза, которая будет продолжена. В период, когда диалог на официальном уровне не отличается регулярностью и открытостью, значение дискуссий на 1,5 и 2 треке с приглашением представителей посольств европейских государств и представителей МИД России, а также других министерств и ведомств, возрастает. По крайней мере, можно быть уверенными, что площадка для дискуссии, обмена мнениями и озвучивания позиций, которые будут услышаны, имеется. Участники дискуссии совпали во мнении: еще в 2011 году было трудно предположить, что к 2015 году мир окажется в сложившейся ситуации - в ситуации конфликта в самом центре Европы, в условиях санкций и контрсанкций, в состоянии глубочайшего кризиса отношений Россия-Запад. На Западе многие аналитики и политики воспринимают Россию как часть Европы, признают, что ей нужна Россия, без участия которой невозможно решение ряда международных проблем. Однако, если в начале 2000-х было ощущение, что достижение цели строительства Большой Европы вполне реально в ближайшем будущем, то сейчас об этом речи не идет. Сегодня нужна повестка дня, которая могла бы объединить действия ЕС и России. Можно выделить три сферы их совпадающих интересов. Во-первых, проблемы безопасности. Первостепенная задача - предотвращение эскалации военной напряженности, восстановление диалога по вопросам безопасности. Важно уделить внимание и новым вызовам и угрозам, в частности, предотвращению угрозы терроризма, вызовам в киберпространстве. Во-вторых, взаимодействие возможно по вопросам развития, включая экономические, социальные, культурные, гуманитарные аспекты. В-третьих, к сфере совпадающих интересов относятся вопросы глобального управления. Ни Россия, ни ЕС не заинтересованы в дальнейшей дестабилизации мировой политики. Кризис в отношениях вышел далеко за пределы дипломатической сферы. В первую очередь, налицо кризис доверия. В его усугублении немалую роль играют СМИ. Присутствует некоторая безответственность в интерпретации информации с обеих сторон. Это не способствует формированию понимания сторонами сути происходящего, имеет далеко идущие последствия в неприятии друг друга на уровне обществ. С ообщения СМИ – основной источник информации для общественности, для некоторых представителей политических кругов. Было бы целесообразно наладить каналы общения между представителями российской и западной прессы для прекращения подачи информации в формате взаимных обвинений. В последнее время набирает силу тенденция к спекулированию на исторических фактах и их различной интерпретации. История должна оставаться историей и она не может становиться первостепенным фактором, определяющим характер отношений в настоящем и будущем. Внимательно обсуждалось и сотрудничество в области образования, которое могло бы встать весомым вкладом в решение проблемы отсутствия доверия и взаимопонимания в будущем. В периоды охлаждения отношений, вероятно, не стоит пренебрегать политикой малых шагов. Имеет смысл сосредоточиться на тех сферах, где сотрудничество возможно и может принести результат. Обсуждение столь важных вопросов не ограничивается одной встречей. Следующий семинар РСМД планирует провести с посольством Нидерландов в первой половине 2016 года в рамках председательства этой страны в Европейском Союзе. Наталья ЕВТИХЕВИЧ, программный менеджер РСМД

Инициатива Европейской Комиссии застала врасплох, если судить по растерянной реакции из столиц ЕС. Накануне декабрьской встречи на высшем уровне она предложила создать общеевропейскую пограничную стражу численностью в полторы тысячи штыков. Они должны находиться в состоянии готовности к операциям через трое суток после получения приказа, а еще тысяча должна быть в новой организации на постоянной основе. Задача нового корпуса – подключиться к охране внешних границ Союза там, где возникнет сложное положение. Главное новшество в этом предложении состоит в том, что это вмешательство может осуществляться даже в той стране ЕС, которая будет возражать против такой помощи. Предлагаемое агентство собираются назвать «Европейским корпусом охраны берегов и границ». Его численность будет в три раза превосходить нынешнее агентство, которое расположено в Варшаве и теоретически отвечает за это направление – «Фронтекс». Этот шаг Брюсселя, как легко понять, является реакцией на нынешний кризис с мигрантами-беженцами. Совершенно очевидно, что ни Италия, ни тем более бедная Греция с ее сотнями островов в Эгейском море не могут самостоятельно прикрыть морские границы на столь протяженном участке. Международная организация по делам мигрантов полагает, что в 2015 году в страны ЕС попали 920 тысяч беженцев, из которых 770 тысяч – через Грецию из Турции. Еврокомиссию поддержали Германия и Франция, но многие другие страны ЕС высказались против. Они воспринимают такой план как еще один шаг по ограничению национального суверенитета – охраны границ. Особую тревогу вызывает тот факт, что решение об отправке пограничников в кризисную зону будет принимать Брюссель. Тем самым Еврокомиссия намерена присвоить себе еще одно эксклюзивное право, расширив де-факто сферу своей компетенции. Валерий ВАСИЛЬЕВСКИЙ

Nous vivons des temps étonnants. Tout est mis sens dessus-dessous. La peur gouverne le monde. On nous habitue à l’idée que chacun peut devenir la prochaine victime, surtout celui qui est exposé et protégé moins que les autres [1], on nous habitue à l’idée qu’il vaut mieux se taire [2].   Collaboration contrainte et forcée Il n’y a que des tragédies terribles, comme cette récente débauche terroriste en plein centre de Paris, pour ramener à la raison les dirigeants contemporains et les élites politiques (mais ce n’est pas toujours le cas, comme le démontre cette histoire d’une absurdité inacceptable d’un avion russe SU-24 abattu par la Turquie dans le ciel syrien, incident qui a été perçu par les hommes politiques occidentaux sensés comme un indice de ce que « Ankara a cessé d’être un allié » [3].) Il n’y a que de pareilles tragédies pour obliger les dirigeants à suivre le bon sens et pas ce qui leur est inspiré par leur égoïsme national extrême, individuel ou collectif. Il n’y a que de pareilles tragédies pour obliger les dirigeants à ne plus élaborer ni appliquer des mesures franchement absurdes dans leur politique extérieure et intérieure, des mesures dont le caractère vicieux est évident dès le départ. En plus, dans la plupart des cas ce ne sont que des mesures annoncées, jamais appliquées concrètement : juste pour calmer les esprits. Comme si des millions de tués ou estropiés de la Première guerre mondiale n’existaient pas ; comme si l’agression fasciste contre le monde entier n’avait jamais eu lieu, quand l’idéologie de haine avait failli prendre le dessus et dominer notre continent ; comme si les crimes de génocide n’existaient pas, ce génocide qui a laissé derrière lui des montagnes de cadavres et une mer de chagrin, ce génocide contre lequel l’humanité s'est insurgée avec un retard impardonnable ; comme si la crise des Caraïbes, qui a poussé la planète au seuil de la destruction, ne s’était jamais produite ; comme si la Libye, l’Irak, l’Afghanistan et d’autres pays n’avaient pas été écrasés, détruits, repoussés sinon dans la barbarie, alors pour le moins des décennies en arrière ; comme si tout se faisait pour justifier ce proverbe, qui jadis était spécifiquement russe : tant que le tonnerre n'éclate pas, le paysan ne fait pas le signe de la croix [Note du traducteur : prévoir des mesures de sécurité après l’évènement] On a du mal à croire que des projets innovateurs et unificateurs, tels que la création de l’ONU, la célébration commune de la victoire décisive des Alliés dans la Seconde guerre mondiale, avec une participation internationale exceptionnelle, le plan Marshall et le lancement des programmes régionaux d’intégration, le développement du Mouvement des pays non-alignés et son agenda humanitaire, les Jeux Olympiques et autres évènements de la même ampleur destinés à renforcer l’amitié entre les peuples, on a du mal à croire que tous ces projets appartiennent au passé. Il ne reste que crimes abjects et catastrophes « faits main » pour pousser les pays et les peuples vers la cohésion; la démence, l’étendue des dégâts et la préméditation abominable de ces crimes et catastrophes font se glacer le sang dans les veines. L’attaque terroriste contre les Etats-Unis le 11 septembre 2001 a secoué tous les pays et tous les peuples. La solidarité qui en est née, l’horreur et l’aversion que cette attaque a provoquées, les ont poussés à oublier les différends et à se rapprocher, à créer un front commun dans la lutte contre le terrorisme international et à faire monter d'un degré la coopération entre les états. Mais tout ceci s’est avéré insuffisant pour donner à l'agenda un caractère unificateur. Ensuite survient une crise globale, économique et financière et ses effrayantes conséquences destructrices pour les économies nationales, l’économie mondiale et le commerce international. Cette crise a pesé de tout son poids sur les affaires, sur les petites et moyennes entreprises, sur les travailleurs, sur les couches de population les plus démunies ; elle nous a fait prendre conscience de notre extrême vulnérabilité devant le danger commun, elle nous a tous forcés à unir nos efforts afin de ne pas laisser sombrer dans un précipice le système économique mondial. Cette crise nous a démontré à quel point il est important de ne pas se laisser séduire par le protectionnisme et l’avantage trompeur des mesures unilatérales ; elle a fait porter au G20 la responsabilité de la réponse et l’a placé au centre de la politique mondiale, mais uniquement pour la période qui a été nécessaire pour sortir de la phase la plus aigüe de la crise. Ensuite ce sont les contradictions entre les Etats et entre différents groupements qui ont repris le dessus. Le vandalisme terroriste sanglant à Paris, le « vendredi noir » du 13 novembre 2015, a de nouveau ébranlé les principes de base de l’ordre mondial, a lancé un défi à toutes les élites politiques, à tous les Pays et à leur politique méchamment égoïste qu’ils appliquaient avec une énergie accrue ; ce vandalisme a incité les membres de la CE à le reconnaître : oui, nous sommes en grande partie responsables de ce qui arrive ; nous avons nous-même implanté « les dents du dragon » ; nous avons commis plein d’erreurs [4], et il faut les corriger [5]. Pour ce faire, nous devons non seulement « fermer » notre frontière externe [10], mais se serrer les coudes dans la lutte commune contre le mal commun [6] – l’Etat islamique, Al-Qaïda et autres groupements barbares de bandits [7] dont les tentacules et les structures décentralisées [8] ont envahi le monde entier [9].   La guerre contre le terrorisme La guerre contre le terrorisme et la prise de conscience du fait qu’il est devenu indispensable de rapprocher les intérêts nationaux, de mener une guerre commune contre le terrorisme international qui défie tous ceux qui appartiennent à notre civilisation, quelle que soient leur structure politique, leur implication dans les affaires internationales, leur situation géographique, cette prise de conscience fait renaître l’espoir qu’on pourra mettre fin à la crise généralisée dans les relations internationales et à l’accroissement du potentiel de confrontation. Cet espoir n’est pas énorme, compte tenu de la résistance enragée que rencontre le mouvement de réunification, compte tenu de la présence de sponsors bien connus qui sont même parfois directement pointés du doigt [11] par certains médias occidentaux audacieux [12], compte tenu du fait que les dirigeants de certains pays sont prêts à toutes les provocations possibles afin de faire valoir leurs intérêts et attirer l’attention sur eux [13], comme l’écrit  le «Financial Times» dans son éditorial. Mais l’expérience des dernières années prouve que la participation à une guerre commune ne garantit rien. Une simple participation est largement insuffisante ; elle pourrait faire tomber dans le même piège, celui de recourir aux mêmes méthodes vicieuses qui consistent à résoudre les problèmes politiques internes et à faire valoir ses intérêts sur la scène internationale après avoir atteint une victoire apparente sur l’ennemi. La une du « Monde », éclatante et émouvante, parue quelques jours après les événements parisiens, quand les premiers effets du choc ont commencé à s'estomper, le décrit d’une certaine façon. Je me permets une large citation : « Au lendemain des attentats du 11 septembre 2001, le président George W. Bush avait usé et abusé de l’expression « guerre au terrorisme ». Il avait juré que les Etats-Unis allaient remporter cette « guerre ». Ils allaient défaire Al-Qaida, l’écraser, raser de la carte le djihadisme islamiste. On sait ce qu’il en est advenu, en Afghanistan comme en Irak. Si « guerre » il y a eu, alors l’Amérique ne l’a pas gagnée. Quinze ans plus tard, le terrorisme islamiste se porte mieux que jamais. Les Parisiens viennent de le payer très cher [14]" En ce qui concerne l’Etat islamique en tant que la dernière incarnation du terrorisme islamique, lui il fait vraiment la guerre : il dispose d’une grande partie du territoire de l’Irak et de la Syrie, il a des ressources considérables, il a à sa disposition des dizaines de milliers de combattants. Rien ne l’arrête. Il est prêt à commettre les crimes les plus ignobles afin d’atteindre ses objectifs. Par ailleurs, selon « Le Monde », ces objectifs visent non seulement la création d’un khalifat mais aussi la destruction des infidèles, y compris sur leur terre, c’est-à-dire en Europe. C’est pourquoi la guerre menée par DAESH a comme priorité la formation des recrues venant des pays européens, dans lesquels ils vont retourner pour répandre partout la flamme du djihad. A la guerre il faut répondre par la guerre. Et en connaissance de cause [15]. On n’a pas le choix, soulignent les Français. Il faut agir résolument, comme le fait l’adversaire. Les Français ont raison de croire qu’agir en réaction n’est plus suffisant, surtout s’il faut combattre l’ennemi sur deux fronts – externe et interne [16]. Si on se limitait à la « guerre de rétorsion », on gagnerait quelques combats, mais on perdrait la guerre. Il faut viser l’anéantissement de l’adversaire, sinon il va tout le temps renaître de ses cendres, le retour des talibans en Afghanistan en est la preuve tangible [17]. Ce n’est possible que si l’Islam est réformé par les musulmans eux-mêmes, afin de priver le terrorisme de ses fondements religieux et de prévenir de cette façon l’engagement des milliers de jeunes musulmans dans le mouvement djihadiste. « C’est là qu'il est le plus important de les aider », conclut « Le Monde » qui reprend cette idée plusieures fois [18], en ajoutant qu’il ne faut pas mélanger terrorisme et problème de migrants ou de l’Islam en général, comme certains le font [19]. Malgré tout, ce n’est pas suffisant. Les Français s’arrêtent à mi-chemin. Pour compléter ce qu’ils déclarent il faut un programme positif unificateur pour tous ceux qui sont prêts non seulement à mener un combat commun contre l’ennemi mais aller plus loin sur la voie d’une collaboration mutuellement avantageuse.   Esquisse éventuelle d'un agenda unificateur global On imagine qu’une telle collaboration devrait viser une démocratisation graduelle des relations internationales, donner à cette collaboration un caractère inclusif, mettre en exergue l’aide au développement en tant que priorité générale et outil réel de création de conditions de vie décentes dans les Pays et régions qui constituent le berceau du terrorisme, des conditions de vie qui contribuent à une autoréalisation de la personnalité des réfugiés et des migrants illégaux. Cette collaboration devrait amener à une égalisation des niveaux de développement économique partout sur notre planète. C’est une des directions. Une attitude sérieuse face à cette direction suppose l’abandon des méthodes néocoloniales de la construction des relations économiques entre le monde évolué et son ex-périphérie, quand une main reprend ce que l’autre vient d’offrir, quand une évolution unilatérale est encouragée, ainsi que la monoculture. L’argent n’est investi que dans les branches économiques axées sur l’exportation, l’extraction et la transformation des ressources minières, une production de masse de certains produits agricoles. Les autres branches sont usurpées par des compagnies étrangères débrouillardes plus puissantes qui dévorent facilement les concurrents locaux inexpérimentés, sous le couvert d'accords internationaux iniques, ce qui en réalité ne fait qu’aggraver la dépendance des sources externes et affaiblir l’équilibre interne des économies nationales. Angus Deaton [21], prix Nobel d’économie « frais émoulu » [20], écrit que le monde en développement n’a pas besoin d’une aide financière trompeuse, mais d’un accès non discriminatoire au marché, d’une liberté de migration et des médicaments à des prix accessibles, ces médicaments qui, précisément, intéressent le moins les géants mondiaux de l’industrie pharmaceutique [22]. Une attitude sérieuse face à cette direction suppose aussi que tous les médias internationaux, toutes les institutions financières et monétaires internationales, tous les centres occidentaux de recherche refusent de mener une campagne de propagande qui visait, ces derniers temps, à discréditer les économies nationales qui étaient en croissance et coinaissaient un développement rapide. Il est unanimement reconnu que ces économies sont en crise ou vont y être entraînées [23], que leurs succès et leur relative attractivité sont du passé [24], que ces Pays sont en retard pour effectuer des réformes structurelles et n’en sont même pas capables, qu’ils sont rongés par la corruption et vivent des temps difficiles, qu’ils ne sont pas si favorables aux capitaux étrangers qu’on le croyait, qu’ils sont prêts à tout moment à s’en prendre, à ces capitaux. Que ces pays sont politiquement instables, contaminés par le virus d’autoritarisme et de totalitarisme ; qu’ils n’ont pas eu le loisir de se doter des institutions démocratiques efficaces et fonctionnelles, ce qui provoque une incertitude législative et politique, ce qui rend leur politique interne et externe difficilement prévisibles. De cette façon, l’investissement des capitaux dans ces Pays est exposé à de grands, très grands risques, parfois extrêmes. Toute cette propagande ne poursuit qu’un objectif : détourner les flux financiers vers les Pays occidentaux. Une attitude sérieuse face à cette direction suppose aussi l’abandon de la situation, créée historiquement mais étant absolument contre nature, quand la monnaie mondiale est frappée par un groupe restreint de Pays les plus développés, Etats-Unis en tête, tout ceci d’une façon tout à fait arbitraire, en tenant compte uniquement de leurs intérêts. Cette façon d'agir leur donne une possibilité de faire supporter les aléas des crises cycliques par leurs voisins, de distribuer la charge parmi tous les intervenants de l’économie internationale et du commerce mondial, de se développer au détriment des autres, voire même de les parasiter. L’argent mondial est pratiquement privatisé par eux, tandis qu’il devrait être un bien commun géré par tout le monde et au bénéfice de tous. Une attitude sérieuse face à cette direction suppose l’abandon du système régulateur international appartenant au passé, qui avantageait les économies les plus évoluées de la planète tout en condamnant les autres à suivre les modèles vicieux du développement de rattrapage. Pour arriver rapidement à la hauteur du monde développé, les Pays émergents ont besoin d’un libre accès aux technologies avancées les plus modernes, y compris celles qui pourraient contribuer à une diffusion rapide des connaissances, à la création de systèmes efficaces de santé publique et de sécurité sociale, à la fabrication de médicaments à des prix accessibles, à la création accélérée d’une « nouvelle » économie, à l’abandon de la monoculture, de la spécialisation dans l’extraction et la transformation de minerais et de productions énergivores et polluantes. Mais cet accès est contrecarré par la législation mondiale, et les législations nationales qui lui emboîtent le pas, qui perpétue un monopole sur les réalisations des progrès scientifique et technique. Tous les principes du droit de propriété intellectuelle, ses institutions et mécanismes prohibitifs et coercitifs ont été «initiés» à l'époque de Bismarck, à la fin du XIXème siècle; ils sont en contradiction avec les besoins du développement, les nouvelles tendances de l'économie qui se globalise; ils se sont transformés en frein, et il est impératif de les remettre en question. Ce dont on a surtout besoin maintenant, mis à part un agenda unificateur, c’est d'un développement commun du potentiel d’une nouvelle révolution industrielle qui évolue, de façon spectaculaire, sous nos yeux ; c’est aussi une compréhension de ses inconvénients et de ses avantages, ainsi que les conséquences qu’elle pourrait engendrer. On a aussi besoin de conjuguer nos efforts afin de mettre cette révolution au service du développement stable et harmonieux. En attendant, elle ne fait qu’approfondir le fossé entre les pauvres et les riches, augmenter les inégalités et exacerber la concurrence, elle ne fait qu’engendrer de nouveaux nœuds de contradictions imprévisibles, dans la politique mondiale, l'économie internationale et à l’intérieur des sociétés nationales.   Enseignements de la crise migratoire Il est clair que dans les décennies à venir la migration non contrôlable sera au centre des préoccupations politiques. Sur la planète on compte pour l’instant 60 millions de réfugiés et personnes déplacées, et leur nombre continue à augmenter [25]. Si on prenait en compte tous ceux qui aspirent à un sort meilleur et à des conditions de vie tant soi peu humaines, le nombre d’émigrés potentiels est d’un ordre de grandeur supérieur. La crise, vécue pour l’instant par l'UE, démontre bien quels différends politiques, quels malheurs et quels dangers elle peut générer. Berlin et Bruxelles n’ont pas apprécié à sa juste valeur le caractère déstabilisant de cette crise, qui avait commencé à mûrir depuis un bon moment. La tentative de lui faire face «à visière relevée», de respecter les traditions humanitaires qu’on s’est attribuées, mener la politique des « portes ouvertes », cette tentative a échoué lamentablement. Bruxelles et Berlin ont vite fait marche arrière, une fois retrouvés face à ce flux de réfugiés et de migrants illégaux qui s’est déversé sur l’Europe Centrale en passant par les Balkans ; leur objectif de redistribuer les demandeurs d’asile a été remplacé par des mesures de restriction d’accès à l’UE des « personnes indésirables », et ceci aussi bien au niveau national que supranational. Il s’est avéré que les capacités d’accueil de l’Allemagne et de la Suède (sans parler des autres pays de l’UE), qui, dans l’emportement, ont d’abord entrouvert leurs portes, sont fort limitées en ce qui concerne l’accueil et l’intégration des étrangers. On a beau essayer d’embellir la réalité, ces « capacités d’accueil » sont très mal perçues par la plus grande partie de la société [26]. Très nombreux sont ceux qui les perçoivent comme une menace à la sécurité, à leur mode de vie traditionnel, à l’identité nationale, aux emplois. Et cette menace leur semble tellement énorme qu’ils seraient prêts à « envoyer sur le chemin du Calvaire » même les leaders absolus, comme la chancelière allemande Angela Merkel ou l’actuel gouvernement Néerlandais, qui récemment encore semblait être très respecté, tout ceci parce qu’ils n’ont pas suffisamment bien évalué cette menace en question. Très nombreux sont ceux qui seraient prêts à remettre en cause l’avenir-même de l’Union Européenne en tant qu’union d’intégration, dans laquelle, selon certains commentateurs, « les forces centrifuges, semble-t-il, deviennent incontrôlables » [27]. A cause de ce « pédalage » Européen, désinvolte et spéculatif, ils seraient, par contre, prêts à supporter les populistes, les extrêmes droites, les eurosceptiques et même les nationalistes déclarés. La preuve en est une croissance impétueuse de l’influence du Front National et de Marine Le Pen en personne en France [28], des démocrates qui se prononcent pour une restriction maximale de l’accueil des réfugiés en Suède [29] ; les résultats des élections en Pologne, Croatie, et ainsi de suite, en est une autre preuve. L’accueil et l’intégration de centaines de milliers de personnes va grever l’économie et le budget des Pays concernés, va peser lourdement sur les systèmes d’éducation, de santé et de sécurité sociale, sur les institutions de la sécurité intérieure. Les avantages d’une migration sélective est une chose. Les avantages d’une migration chaotique, qui aide à occuper les emplois vacants ignorés par la population locale, qui fait pression (bénéfique pour les entrepreneurs) sur le marché du travail, ces avantages-là sont beaucoup moins évidents et ne sont pas plus nombreux que les inconvénients. Ce n’est pas étonnant que l’Allemagne consacre plus de 6 milliards de son budget pour lutter contre la crise migratoire. L'Italie, la France, la Grèce et les autres y allouent des montants importants. Mais c’est la réaction de la Commission Européenne qui est la plus significative : elle a enfin abandonné l’interprétation draconienne du Pacte de stabilité, soutenu par Berlin, cette stabilité au nom de laquelle les Pays de la zone euro étaient obligés de faire tous les sacrifices sociaux pour réduire les déficits budgétaires et arriver, en fin de compte, à un budget équilibré. De fait, la Commission Européenne a adopté le point de vue de Paris selon lequel « le Pacte de sécurité l’emporte aujourd’hui sur le Pacte de stabilité » et a soutenu ceux qui appelaient à dépenser plus pour stimuler une croissance économique et à prendre en compte les frais supplémentaires imposés à certains pays par la crise migratoire. Après vérification des projets budgétaires pour 2016, la Commission a fermé les yeux sur le fait que la France, l’Italie et l’Espagne atteindront les objectifs du Pacte de stabilité beaucoup plus tard qu’on ne leur réclamait avant. Vers la fin 2015, dans les décisions des réunions ordinaires et extraordinaires du Conseil de l’Union Européenne et du Conseil « Justice et affaires intérieures », consacrées à l’arrêt de la crise migratoire, l’accent a été déplacé sur la prévention de la pénétration des illégaux sur le territoire de l’UE et sur la révision de l’accord de Schengen dans le sens d'un durcissement sévère du contrôle aux frontières, y compris le contrôle de ses propres citoyens Européens [30]. L’opération civile et militaire « Sophia » de patrouille des eaux internationales près des côtes de la Libye et de ses voisins a permis de fermer le couloir méridional de passage vers l’Europe par la Méditerranée des migrants illégaux venant de l’Afrique du Nord. On s’est mis d’accord avec la Turquie afin que cette dernière aide à « neutraliser » le couloir balkanique, emprunté par presque un million de réfugiés venant du Proche Orient, afin qu’elle fasse un effort pour améliorer les conditions de séjour des réfugiés sur son territoire permettant aux Syriens d’y rester, afin qu’elle mette en œuvre les dispositifs de l’accord avec l’UE sur la réadmission, selon lequel les Etats-membres auront le droit de renvoyer les illégaux arrivés chez eux par la Turquie. Certains racontent qu’en cédant au chantage et en se moquant de toutes autres considérations [31], on a accordé à Ankara tout ce qu’elle exigeait [32], y compris la reprise du processus d’adhésion de la Turquie à l’UE, freiné par l’Allemagne et la France il y a à peu près cinq ans pour un certain nombre de raisons, ainsi qu’une réouverture immédiate des consultations relatives à certains chapitres des négociations-marathon, sans oublier l’introduction dès 2016 d’un régime sans visas pour les voyages de courte durée en Europe des citoyens Turcs, ni une aide financière de l’ordre de 3 milliards d’euros à la réinsertion des Syriens, ni une tenue régulière des rencontres au sommet selon la formule « 28+1 » deux fois par an. Tous ces arrangements ont été validés par le sommet UE-Turquie qui s’est tenu à Bruxelles fin novembre ; ils reflètent, selon l’appréciation du « Financial Times », un désir éperdu des leaders Européens de dresser un barrage sur le chemin des migrants, et ceci le plus près possible de sa source, afin d’arrêter ou ne serait-ce que de réduire leur flux [33]. Un certain nombre de mesures ont été mises en place par l’UE pour améliorer le financement et l’effectif de l’agence Frontex chargée de la sécurité des frontières extérieures, ainsi que pour élargir ses compétences afin qu’elle puisse, d’une façon indépendante, renvoyer de l’UE toute personne indésirable qui serait interceptée. Ces mesures doivent aussi aider à appuyer les premiers pas préliminaires, nécessaires pour créer dans l’avenir un service européen de garde-frontières. Elles sont destinées à apporter discrètement une aide financière et en effectifs aux Etats-membres « frontaliers », en premier lieu à la Grèce et à l’Italie. Le Premier ministre Grec Alexis Tsipras a été prévenu que son Pays sera « éjecté » de Schengen, s’il n’assure pas un contrôle efficace de sa part de frontière européenne ou s’il ne laisse pas les autres le faire à sa place [34]. Dans les pays tiers ont été mis en place des centres d’enregistrement, de sélection et de refoulement de ceux qui tentent d’entrer illégalement en Europe. L’UE et ses Etats-membres rêveraient de faire supporter le fardeau de la crise migratoire par les Pays d’origine des migrants ou par les pays de transit ; ils rêveraient de conditionner la coopération économique et d’octroyer une aide technique, ainsi que l’aide au développement, en fonction du taux de succès dans la lutte contre la migration illégale dans les pays en question. Pour une région explosive comme les Balkans une pareille approche pourrait avoir des conséquences fâcheuses telles que l’augmentation de la tension intérieure et l’aggravation des relations inter-ethniques. Lors du sommet UE-Afrique, convoqué de toute urgence, les leaders du Continent noir ont rejeté cette approche sans ménagement ; mais qui plus est, les leaders africains, en échange des demi-mesures qu’ils auraient été prêts à accepter en violation des droits fondamentaux de l’homme, ces leaders Africains ont exigé donc une amélioration des conditions de la migration légale vers l’UE. Au niveau national, les Etats-membres ont accepté de repenser ce qui rend lucrative et attractive la migration illégale. Ils ont accepté de suspendre la suppression des barrières intérieures dans le cadre du système de Schengen, cette suppression qui assure un libre déplacement au sein de la plus grande partie de l’Europe unie. Ils l’ont accepté en connaissance de cause, en admettant que ça peut nuire à la croissance frémissante de l'économie [35]. Ils ont même accepté un contrôle sélectif aux frontières et/ou leur fermeture à une libre circulation. Par exemple, l’Allemagne a significativement réduit ses dépenses consacrées à l'accueil des immigrés en situation irrégulière et a limité les droits qui leur avaient été auparavant accordés [36]. La plupart des Pays, y compris les Pays européens les plus importants comme la France et l’Allemagne, ont partiellement restauré le contrôle de certains segments de frontière avec leurs voisins de l’UE [37]. La Hongrie, suivie par certains autres Pays, a pris parti d’ériger une barrière de barbelé qui la sépare du monde extérieur. Deux épisodes ont démontré la profondeur de la discorde dans la politique migratoire de l’UE. En manifestant sa supériorité par rapport à tous ou presque, la Suède a d’abord promis d’accepter chez elle tous les migrants sans restriction. Mais Stockholm s’est très vite rendu compte qu’il était incapable de poursuivre sa politique de « portes ouvertes ». Comme le racontent les journalistes, certains membres du Cabinet des ministres pleuraient [38] en annonçant l’introduction d'un quota d’accueil. De son côté l'Allemagne a d’abord, avec défi, suspendu l’application de l’accord de Schengen qui autorise le renvoi des migrants illégaux dans le premier Pays par lequel ils sont entrés en Europe. Ensuite, à contrecœur et en perdant la face, elle a restauré [39] cet accord au prix d’un affrontement entre Angela Merkel et les membres de son Cabinet à position plus dure. La réduction des droits des personnes accueillies, relatifs aux allocations sociales et à la réunification familiale, est inscrite à l’ordre du jour. Parmi les mesures indirectes, ou parmi les anti-mesures, on peut citer la complaisance de la police et des pouvoirs locaux par rapport à la vague croissante d'actes de sabotage et d'attaques contre les centres d’accueil, des cas d’islamophobie, de persécutions religieuses, ethniques, nationales et ainsi de suite. Les défenseurs Occidentaux des droits de l’homme et les gens concernés considèrent comme le plus effrayant le fait que l'antisémitisme banal est en train de refaire surface en Europe, après toutes les horreurs de la Seconde guerre mondiale et les camps de concentration nazis. Les Pays européens s'essayent à l'antisémitisme d'Etat [41]. L'agression de membres de la communauté Juive devient chose banale [42]. Voici une image, d’une certaine façon objective, constituée de différentes pièces de puzzle, chacune d’elle reflétant une facette de la crise migratoire vécue par l’UE et par tous ceux qui se sont précipités en Europe à la recherche du salut. Mais la situation en Turquie, au Liban, en Jordanie, en Syrie, en Irak et d’autres pays non-européens est nettement plus difficile et tragique. Rien que la Jordanie et le Liban ont accueilli tellement de réfugiés, que la première en compte un pour cinq habitants, et le deuxième – un pour trois [43]. Cela veut dire que se mettre d’accord sur des standards communs, relatifs à la politique mondiale de l’accueil des réfugiés, est devenu une nécessité absolue. La migration est une part énorme et très importante de la politique mondiale et de l’économie internationale. Il faut absolument transformer la migration chaotique et tragique en outil d’interaction positive entre les Etats, en outil de développement. Rien n’apporte autant à l’économie internationale et au développement que la migration. Tous les experts, sociologues, politologues, économistes sont d’accord sur ce point. Mais pas une migration sous sa forme actuelle.   Rébellion contre les dogmes outrageants du néolibéralisme La deuxième direction est une réévaluation réaliste, par tous les principaux acteurs mondiaux, du paradigme du développement néolibéral. Ce paradigme doit être poussé hors de notre vie et supplanté par les valeurs humanistes, par tout ce bagage de l’humanité et de l’inclusivité sociale qui s’est avéré juste durant les cycles précédents de l’évolution. J’explique de quoi il s’agit. Ces derniers temps, je participe régulièrement aux rencontres annuelles des Centres Jean Monnet, organisées par la Commission Européenne. C’est une occasion unique de revoir mes vieux amis et anciens collègues des Pays de l’UE, de la CEI, de la Turquie, du Japon, d’Israël, du Canada et d’autres régions, qui sont reconnus comme spécialistes dans le domaine de l’intégration. C’est aussi l'occasion d’entendre des fonctionnaires européens remettre les points sur les « i » et évaluer la situation à l’intérieur de l’UE, une occasion de comprendre ce qu’on attend de la coopération internationale, de ressentir dans quelle direction souffle le vent au sein de la communauté des experts. Le forum de 2015 [44] était à la hauteur des espérances. Tous les esprits étaient préoccupés par un seul et unique problème: le défi lancé à la société européenne et à l’establishment européen par la crise migratoire et la réponse (pas très lisible) à cette crise par les dirigeants de l’UE et les pays-membres. Les commentaires que les participants s’échangeaient dans les couloirs se ramenaient à une constatation: la Vieille Europe se trouve, à l’avis de tout le monde, « dans un… endroit bien connu, mais pas très confortable » ; la politique menée par elle est extrêmement critiquable, mais pas forcément d’une façon débonnaire et amicale ; le monde qui nous entoure s’est transformé, ou est en train de se transformer, en une connerie complète. Terrifiante. Menaçante. Imprévisible. Quelques jours plus tard cela été confirmé à Paris de la façon la plus terrible. Mais une fois à la tribune, bien entendu, on ne parlait que des valeurs communes et de l’expérience positive qui en découle, du caractère éternel et universel de ces valeurs ; on disait que ces valeurs constituent un socle en granit de l’intégration européenne, qu’elles expliquent et assurent son succès ; qu’il faut les répandre partout, protéger, défendre, faire du lobbying en leur faveur. Ce n’est que de cette façon-là qu’on pourra défendre l’identité européenne et apporter une contribution décisive dans l'avancement de tous les pays, tous les peuples et toutes les régions sur la voie du progrès, de la prospérité et de la stabilité. Ce n’est que de cette façon-là qu’on pourra mettre fin à toutes ces conséquences négatives que la solidarité européenne a essuyées suite à la façon de traiter la Grèce, et à cause des différends à l’intérieur de l’UE relatifs à l’accueil des réfugiés. C’est ce qu’il faut impérativement enseigner dans les universités et autres établissements d’éducation et de recherche, sur base desquelles fonctionnent les centres Jean Monnet. C’est ce qu’il faut faire ressortir dans l’activité éducative de l’UE, dans le programme de mobilité pour les étudiants, le programme Erasmus+ et autres programmes internationaux de l’UE du même profil. Une profonde rupture entre les préoccupations quotidiennes des gens, leurs soucis, leurs inquiétudes et les sujets de discussion était désagréable, laissait perplexe, produisait un effet de « déjà vu », rappelait vivement une blague de l’époque soviétique : un homme consulte un médecin pour un problème d’oreilles. Le spécialiste l’ausculte méticuleusement, lui fait passer une batterie de tests et d’analyses et essaie d’expliquer au patient, ce malade imaginaire, que tout va bien. Ce dernier s’indigne : « Mais non, j’ai un vrai problème : tout le temps j’entends une chose mais j'en vois une autre ! »   Appel à lutter contre une nouvelle édition de darwinisme social Toutes ces émotions négatives ont été effacées complètement et sans restriction par un discours intelligent, honnête et intransigeant de Paul Verhaeghe, professeur de l’Université de Gand (Belgique). Il a lancé un appel circonstancié et argumenté à revoir profondément notre attitude à l’égard des événements actuels, d’abandonner les anciens clichés propres au néolibéralisme effréné, ces clichés qui détruisent, en nous et dans notre société, tout ce qui est bon, beau et important. Après son appel le reste a perdu son importance et était perçu d’une façon tout à fait différente. Il faut en remercier les organisateurs de ce forum. Paul Verhaeghe est un psychologue-clinicien et psychanalyste. Son activité est consacrée à établir un lien entre les changements sociaux, l’identité et les problèmes psychologiques. Il a acquis sa notoriété grâce à son livre « Love in a Time of Loneliness » [45] (« L’amour au temps de la solitude »), traduit en plusieurs langues. Dans ce livre il explique comment les paramètres sociaux changés et les nouveaux stéréotypes ont provoqué une dégradation des relations entre l’homme et la femme. Mais c’est son autre livre qui lui a apporté une popularité internationale : « What about Me? the struggle for identity in a market-based society » [46] (« Et moi alors ?  Le combat pour l’identité dans une société de marché »). Si la société humaine continue à se développer selon le modèle néolibéral, ce sera néfaste pour elle, car le néolibéralisme va finir par l'engloutir : voici l’idée, la quintessence de ce livre. En tout cas, son discours m’a beaucoup plu, ce que j’ai déclaré haut et fort. J’y ai trouvé beaucoup de choses qui coïncident avec ce que je pense. Voici un exposé concentré de ce qu’il a dit :   Généralités Aucun fondement d’identité, sauf économique, ne fonctionne plus. Le modèle néolibéral du système social et de l’organisation économique a tout, absolument tout transformé en marchandise. Dans le cadre de ce modèle il n’y a que le succès personnel qui compte, et la condition de ce succès est un égoïsme absolu. Cela sous-entend l’oubli de tout le reste, y compris l’altruisme, le collectivisme, la solidarité, l’entre-aide, etc. A l’époque du nazisme, le darwinisme social a servi de base théorique à l’extermination des Juifs et des autres « races inférieures ». Maintenant le darwinisme social revient avec assurance. Il a été réhabilité. De sa nature, il a beaucoup en commun avec le néolibéralisme. Ils vont très bien ensemble. Selon les modèles qui triomphent maintenant dans la société, le mérite du succès est toujours personnel. Et la responsabilité de l’échec dans la concurence, dans la carrière échouée est aussi strictement personnelle. Une pareille organisation du monde, sans cœur, extrêmement rude et foncièrement pragmatique, a amené à un approfondissement d’un gouffre qui sépare les riches des pauvres. Plus ce gouffre devient infranchissable, plus il y a de suicides, de maladies psychiques, de grossesses précoces, de tragédies dues aux échecs scolaires.   Réflexions au sujet de l’exposé factuel Voici, pour illustration, un peu de statistiques puisées dans d’autres sources. Il n’y a pas très longtemps, l’establishment des Etats-Unis a été carrément ahuri. Apparemment, il y a longtemps que l’économie américaine n’avait créé des millions d’emplois à une telle vitesse. Le chômage a atteint un bas niveau jamais vu. Le système d’assurance maladie poursuit sa marche triomphale à travers le Pays. Grâce à la persévérance du Président Obama, une majorité écrasante de la population profite de cette couverture. Mais les dernières recherches démontrent que, malgré tout, les Américains ont de moins en moins envie de travailler. La part de la population active, entrant sur le marché du travail, diminue d’année en année. Qui plus est (et ça dépasse toutes les bornes), ces derniers temps le taux de mortalité des Américains blancs d’âge moyen augmente. Il n’y a rien de comparable nulle part ailleurs. Selon les données de 2014, 12% de la population masculine des USA âgée de 24 à 54 ans n’a jamais travaillé ni cherché du travail. Ce chiffre est comparable à celui qu’on observe en Italie, où tout est très spécifique. Mais il est de 1,5 fois supérieur qu’en Grande Bretagne (8%), encore plus par rapport à l’Allemagne et la France (7%) et trois fois supérieur au chiffre japonais (4%) [47]. En ce qui concerne la population américaine féminine, les chiffres font réfléchir non seulement les économistes, les sociologues, les spécialistes en qualité du marché, mais aussi les psychologues : 26% d’Américaines d’âge moyen préfèrent ne pas travailler. Cet indice est cette fois comparable à celui du Japon, où la situation est spécifique, tout en restant le plus élevé par rapport à tous les pays développés, à l’exception – de nouveau - de l’Italie. Mais ce n’est pas tellement les chiffres qui comptent mais leur dynamique. En 1991 le pourcentage des Américains « perdus » pour le marché du travail, était de 7%. En 2015, il a augmenté de 5 points. En Grande-Bretagne et en France – seulement de 2 points. Au début de 2009 le taux d’emploi de la population apte au travail, âgée de plus de 16 ans, était à un niveau de 65,7%, puis a baissé jusqu’à 62,8%. Parmi les femmes le taux d’emploi montait de façon stable jusqu’à l’année 2000, puis a commencé à baisser. Les spécialistes se cassent la tête pour expliquer ce phénomène. Il ne s’agit quand même pas d’une prédisposition à l'oisiveté ou à une « dolce vita ». Cela ne s’explique pas non plus par les conditions sociales, car le salaire minimum aux USA est inférieur à celui des Pays européens d’avant-garde ; ni par une réglementation excessive du marché du travail qui est plutôt beaucoup moins contraignante qu’en Europe. Un manque de crèches et d’écoles maternelles ? Le refus d’accepter un travail peu rémunéré ? Une proportion élevée de personnes ayant un casier judiciaire ? C’est possible, répondent les spécialistes. Mais il existe un diagnostic plus fondé, si l’on suivait la logique de ceux qui s’en insurgent : ce sont les conséquences du darwinisme social formaté au néolibéralisme. Les gens sont maintenant plus libres que jamais. Mais ils sont tout autant impuissants que libres. Ils peuvent se moquer de la foi, être avides de sexe, profiter de la permissivité, soutenir n’importe quel parti ou mouvement politique. Tout simplement parce que tout cela n’a aucune valeur pour eux. En réalité ils sont pieds et poings liés par de nouvelles normes qui exigent d’eux de réussir, d’immoler sur l’autel du succès absolument tout : tout ce qui leur est cher, tout ce qu’ils voudraient garder, y compris soi-même. Alors là on peut profiter de la liberté sans restriction. Mais ce jeu en vaut-il la chandelle ? Toute la question est là. Les valeurs ne disparaissent pas de notre vie, de notre culture ; mais – hélas – elles changent, elles se dégradent. Puisque nos valeurs c’est nous-mêmes, notre identité. Nous nous empoisonnons la vie, nous la rendons de moins en moins humaine et confortable. Le modèle triomphant de l’économie néolibérale conduit à la situation où le pire de l’être humain devient recherché. Ce n’est pas un quelconque chercheur de sensations, ou un chroniqueur désirant épater les lecteurs, qui a attiré l’attention du public à ce taux de mortalité, jamais vu et difficilement explicable, parmi les Américains de race blanche sans formation universitaire. C’était Angus Deaton, économiste britannique célébrissime, prix Nobel de l’économie 2015, professeur de l’Ecole Woodrow Wilson des affaires publiques et internationales (The Woodrow Wilson School of Public and International Affairs) et de la faculté économique de l’Université de Princeton. Avec son épouse Ann Case, elle aussi professeur à l’Université de Princeton, ils ont traité une quantité énorme de données empiriques. Le résultat est décourageant : la cause la plus probable de cette tendance négative serait le mal-être [48] dans la vie. Les conclusions de leurs recherches ont provoqué aux Etats-Unis une réaction violente. Le leitmotiv de cette réaction était le suivant : on savait que les Américains blancs d’âge moyen buvaient plus qu’avant, que les Américaines blanches d’âge moyen avaient plus de problèmes de santé qu’avant, que la drogue était plus répandue qu’avant, que la consommation des opiacées avait augmenté et le nombre de suicides grimpé. Mais on ne savait pas que la situation était aussi grave. Maintenant on le sait [49]. Alors il faut chercher à comprendre ce qui a provoqué cette hausse de mortalité déjà depuis 1999 et a fait maintenir cette tendance négative aussi longtemps. Et quand on aura compris, il faudra prendre les mesures nécessaires. Les spécialistes soulignent que ce sera loin d’être facile. Cette partie de la société américaine sort de l’ordinaire, et on ne comprend pas pourquoi. Partout dans le monde l’espérance de vie augmente. Même quand il s’agit des afro-américains ou des américains d’origine hispanique (mexicaine). Il s’avère donc que les Américains blancs se tuent eux-mêmes sciemment et délibérément. Quelque chose de semblable, mais à une échelle beaucoup plus importante, est arrivé en Russie après la chute du communisme et la désintégration de l’Union Soviétique. Mais à cette époque les gens avaient perdu leurs repères vitaux, l’économie s’était effondrée, la crise avait gagné tous les aspects de la vie. C’est un vrai « choc de voir la même chose, même sous une forme atténuée » en Amérique, le Pays le plus riche et le plus influent au monde, écrit à ce propos Paul Krugman, un autre prix Nobel en économie [50]. La tentative d’expliquer le comportement autodestructeur par l’affaiblissement des valeurs morales et l’excès de paternalisme de la part de l’Etat, par le fait que les gens ne trouvent plus de soutien en foi et famille, comme auparavant, que les programmes d’assistance sociale, trop généreux, anéantissent la capacité de résister aux ennuis, cette tentative, d’après les experts, ne résiste pas à la critique. Invoquer le laissez-faire n’a pas de sens ; la famille et la religion ne jouent plus depuis longtemps leur rôle et ne mobilisent personne dans aucun des pays développés du monde. Mais partout l’espérance de vie augmente. D’ailleurs le traditionalisme aux USA est plus fort qu’en Europe. Faire état d'une dépendance excessive aux programmes sociaux et d'un penchant pour l’assistanat engendré par ces programmes, ça ne tient pas debout non plus. Le modèle européen en général, et le modèle scandinave en particulier, a un caractère beaucoup plus orienté socialement que le modèle américain. Mais la mortalité n’augmente qu’exclusivement parmi les Américains de race blanche, d’âge moyen et sans formation universitaire. Nulle part ailleurs. En Suède le taux de mortalité est deux fois inférieur qu’aux Etats-Unis. Aux USA-mêmes on ne remarque aucune tendance négative ni en Californie, ni sur la côte Nord-Est où la liberté des mœurs est au plus haut niveau, ainsi que le montant des allocations sociales. La supposition que les cols blancs et les cols bleus aux USA ont souffert à cause de la stagnation économique, de l’inégalité croissante, de la baisse de leur statut social etc., cette supposition non plus ne tient pas la route. Si c’était le cas, la détérioration du climat économique pour une certaine partie de la main-d’œuvre se ferait sentir par les minorités. Mais la baisse de l’espérance de vie n’a aucunement atteint ni les afro-américains ni les hispanophones. Dans son analyse comparative Paul Krugman, en suivant les traces d’Angus Deaton, s'oriente vers la conclusion suivante : tout s’explique par une rupture entre les attentes et ce que les gens reçoivent réellement, par le contraste entre le rêve américain et la réalité, par le sentiment d’avoir été abusé, trompé, abandonné. Mais vous n’êtes pas satisfait de votre vie, explique le scientifique, une batterie de mesures traditionnelles (programmes de formation ou d’apprentissage d’un nouveau métier, augmentation du salaire minimal, assistance sociale généralisée) ne vous serait d’aucune aide [52]. De mon point de vue, ceux qui accusent de tous les maux le caractère destructeur du modèle économique néolibéral, ont une position plus fondée. Selon leur explication, c’est la société elle-même, soumise au darwinisme social, qui sévit contre ceux qui ne réussissent pas, pour qui les ascenseurs sociaux ne marchent pas. Cette société vous oblige à faire une auto-évaluation, à évaluer la vie et tout entourage selon seulement deux couleurs - blanc ou noir, et selon un seul et unique système de repères. Elle prive certaines couches de population d’une heureuse possibilité, utilisée par d’autres pour avancer dans la vie – la possibilité de se jeter de la poudre aux yeux et d’épater les autres. La société contemporaine préfère ceux qui gagnent, ceux qui réussissent, battent les autres au jeu, marchent sur les cadavres, tirent le maximum de chaque situation, créent des alliances de court terme afin d’atteindre des objectifs concrets et puis muer en fonction des nouvelles alliances. La société actuelle contraint l’homme à vivre dans une peur permanente, elle le rend primitif, le prive des autres sources de plaisir et de satisfaction ; dans l'existence de l’homme, la société contemporaine met tout sens dessus-dessous, et l’homme perd la capacité de se réjouir de la vie. Et ce n’est pas tout. L’homme se retrouve dans une situation où son bonheur et son bien-être passent par le malheur des autres, et il s’y habitue. En définitive, il accepte, dans son subconscient, les règles du jeu qu’on lui impose, et il considère que c’est normal, que c’est comme ça qu’il faut faire. « Mainstream », pensée unique.   Explication sur un exemple concret Regardons avec le maître, pour voir plus clair, comment le modèle néolibéral casse les relations humaines dans les écoles supérieures et comment il provoque la régénération de la vocation-même d’enseignant. Ce modèle a laissé une lourde empreinte sur la formation universitaire. Auparavant, l’éducation donnait naissance à des hommes instruits qui, idéalement, étaient au service d’eux-mêmes et de la société. Maintenant la composante « au service de la société » a disparu, s’est atrophiée, n’est plus demandée. La baisse d’intensité des protestations et des troubles estudiantins parle d’elle-même. Auparavant la jeunesse estudiantine était en ébullition constante, tout le temps en train de se battre pour quelque chose, pour obtenir quelque chose, en train de protester contre le conformisme. L’état d’esprit des étudiants permettait de conclure sur l’état d’esprit de la société. Tout ça n’existe plus. Il n’y a qu’une seule explication : le lavage de cerveau a porté ses fruits, et la perception critique du monde est morte. D’un autre côté, toute forme de protestation est soumise à la même évaluation : celui qui proteste, a perdu. Il est un looser, un marginal, il vaut mieux ne pas avoir affaire à lui. Au niveau subconscient, le modèle néolibéral enfonce une idée dans la tête: vise le succès, vise ta carrière, ne fais rien qui puisse la freiner. En réalité, dans le système universitaire règne la loi de la jungle. Ce système est complètement commercialisé, mais actuellement c’est très bien considéré, et pas du tout mal vu. L’enseignant est évalué selon sa production. Mais sa production ce n’est pas le niveau de ses étudiants ni la qualité des connaissances qu’ils ont acquises, loin de là. Sa production est calculée en nombre de publications, et encore, de publications dans des revues cotées, c’est-à-dire anglo-saxonnes, et naturellement, rédigées en anglais. Tout le reste est soumis à cet indice de production : la nomination au titre de professeur, l’avancement, la rémunération, le licenciement. En conséquence, le niveau de formation baisse ; il baisse parce que les enseignants ont autre chose à faire dans cette atmosphère qui commence à prévaloir dans les universités. Ce sont les administrateurs qui mènent la danse, les bureaucrates de la science et de l’enseignement ; ce sont eux qui servent de conducteur du modèle néolibéral, qui définissent le paradigme du comportement. En voici les composantes principales : vous devez viser les recherches à court terme, vos publications doivent être extrêmement succinctes. C’est clair : il faut s’inscrire dans le « mainstream », la pensée unique, ne pas déranger ceux qui établissent les règle du jeu, et surtout citer, citer sans relâche ceux qui vont évaluer votre travail, accepter vos publications. Dans le cadre du modèle néolibéral, « le grand frère » n’est pas ailleurs, il est en nous, il contrôle de l’intérieur chacun de nos actes. Il n’existe qu’un seul critère d’évaluation : le succès. Il équivaut à la survie. En langage coutumier – il exige de percer les rangs en repoussant tout le monde. Tous les actes, toutes les décisions, toutes les pensées du professorat obéissent à un seul et unique objectif : agir et enseigner « comme il le faut », comme convenu. Ce n’est même pas la peine de mentionner que la plupart des recherches modernes sont banales, précipitées, conjoncturelles, conditionnées par les opinions du client. Les étudiants, dans le système d’éducation actuel, ne sont plus les « studiosus » comme auparavant, mais des clients. Ils paient, donc ils doivent obtenir leurs diplômes en échange. S’il y a quelque chose qui ne va pas, c’est la faute des professeurs. Si le contrat n’est pas respecté, on peut vous poursuivre en justice. On peut donc agir comme au marché, et non dans un sanctuaire de la science. L’essentiel déserte la vie universitaire. Ce n’est plus l’éducation qui prime mais la conformité de l’enseignant à des critères formels. Si l’enseignant consacre tout son temps au travail avec les étudiants, à la communication, à l’éducation des personnes utiles à la société, ce n’est plus un enseignant. En somme, on n’a plus besoin d’un enseignant en tant que tel. L’université devrait s’en débarrasser : le professeur n’apporte rien à la côte de popularité d’un établissement d’enseignement, puisque êlle est définie selon des critères formels. Cela s’explique quand le nombre de publications devient le critère principal. Si ça continue, considère Paul Verhaeghe, la formation universitaire va dégénérer complètement, et il n’y aurait que deux solutions. Solution numéro un : les universités seront au service des multinationales. Solution numéro deux : les grandes entreprises vont racheter les universités et les faire fonctionner comme une entreprise ordinaire ; et c’est ce que les universités sont en train de devenir.   Quelques conclusions intermédiaires La crise financière et économique globale et son évolution ont démontré à quel point le modèle économique néolibéral est nuisible. En ce qui concerne les universités, elles doivent réfléchir elles-mêmes comment faire changer les choses. Elles sont obligées de revenir aux anciennes valeurs éthiques et morales, afin de produire un service d’utilité commune, et non une marchandise. Ceci afin de servir la société, comme jadis. Pour ce faire, il faudra nettoyer les écuries d’Augias, souillées jusqu’à en déborder durant les trente dernières années. L’objectif de ce nettoyage est de restaurer l’ancien état des choses quand le professorat travaillait par vocation, et non pour rédiger des rapports, quand le professorat n’avait pas besoin de prouver qu’il travaille à la sueur de son front, ne faisait pas semblant de travailler, mais enseignait tout simplement. Le modèle économique néolibéral a modifié non seulement ce champ d’activité restreint, mais toute notre vie, a laissé une très forte empreinte sur toutes les valeurs que nous défendons avec une telle opiniâtreté et déraison, et non seulement dans nos pays à nous, mais dans le monde entier. Tandis que les valeurs du darwinisme social et du modèle néolibéral sont les faces les plus sombres de l’âme humaine. Il faudra voir dans quelle mesure le terrorisme international contemporain, l’Etat Islamique, et sa réincarnation tentaculaire répandue partout dans le monde, peuvent être considérés comme le fruit du modèle néolibéral. Une chose ne fait aucun doute : ils sont liés. La réalisation du modèle néolibéral dans la politique extérieure, dans les actions unilatérales, dans la tentative d’imposer son interprétation des relations internationales, ont provoqué un chaos dans la politique mondiale, ont engendré la situation dont je parle depuis le début, quand c’est la peur qui gère tout dans la politique nationale et internationale : toutes les actions entreprises actuellement y sont soumises.   En guise de conclusion : un programme global de lutte contre la terreur au nom de la coopération universelle IL semble que la lutte coordonnée contre le terrorisme international, sous toutes ses formes et manifestations, doit inclure les éléments suivants : Primo. La lutte armée contre le terrorisme. Pour ça il faut un front commun de ceux qui ont la même vision des choses. Il faut que tous reconnaissent, dans les paroles et les actes, que cette lutte est un objectif prioritaire. Deusio. La bataille pour le cœur et les esprits des gens. Sans y inclure les forces saines de l’islam, on n’arrivera à rien. L’Islam doit se débarrasser définitivement de l’extrémisme religieux de l’intérieur, par lui-même, il doit rompre le lien qui associe le terrorisme à la religion. Tertio. L’agenda unificateur: il faut commencer à élaborer l’agenda sans attendre la progression de la création du front commun. Ça permettra aux alliances, conclues dans un domaine bien défini, de servir de fondation, de se transformer dans une coopération permanente à long terme dans toutes les questions qui émeuvent l’humanité. Quarto. La révision des valeurs. Une deuxième tentative d’imposer au monde le darwinisme social, même si ses formes ne sont pas aussi odieuses qu’à l’époque des nazis, il faut l’envoyer à la décharge de l’histoire, et avec elle la version néolibérale des valeurs et des principes selon lesquels vit notre société. Sans avoir résolu ce problème crucial, nous perdrons l’essentiel de notre vie : la capacité d’être un être humain. Un être humain normal, ordinaire, touchant, compatissant. Nous perdrons toutes les qualités propres à un être humain. Et ça commence déjà à se ressentir. © Marc ENTIN, rédacteur en chef, professeur de l’Institut d’Etat (Université) des relations internationales de Moscou auprès du Ministère des Affaires Etrangères de la Fédération de Russie

В какой мере Лондон соучаствует в бомбардировках Йемена Что именно скрывают «секретные протоколы» соглашения о взаимодействии Британии и Саудовской Аравии в области безопасности, подписанного без всякой огласки в прошлом году? Фракция либеральных демократов в палате общин потребовала пролить свет на сумеречные договоренности, предполагающие якобы всего лишь помощь британских спецов в «модернизации» саудовского ведомства, занимающегося обеспечением внутренней безопасности. На документе стоят подписи министра внутренних дел Терезы Мей и ее саудовского коллеги, наследного принца Мухаммеда бин Найефа. Принц посетил тогда столицу бывшей империи, которая в свое время кроила и перекраивала Ближний Восток силой канонерок и экспедиционных корпусов, ловкостью лоуренсов аравийских, а на финальном этапе – с помощью карандашей и линеек, закладывая мины долговременного действия, поводы для будущих конфликтов и, как следствие, потребность в посреднической роли той же Британии. Исторический экскурс не излишен, поскольку проведенные чаще всего искусственные границы сегодня испытывают сильный нажим ниспровергателей религиозных авторитетов и королевских династий, в первую очередь со стороны ДАИШ или самопровозглашенного «Исламского государства», а также других региональных и внерегиональных игроков, желающих либо покромсать зашатавшиеся государства, либо выступить в роли патрона нарождающихся прото-государств (Курдистан), обреченных быть слабыми и зависимыми. В этот контекст укладывается самозваное вторжение турецких войск в Ирак и военная операция саудитов в Йемене с понятной целью установить дружественный режим в своем мягком подбрюшии или, по крайней мере, не допустить закрепления у власти проиранских хуситов, которые служат, но только предположительно, инструментом давления и просто раздражающим фактором для Эр-Рияда. Бомбардировки позиций хуситов начались еще в марте 2015 года, и за это время, по сведениям правозащитных организаций, их жертвами стали, как минимум, 5800 человек, половина из которых – некомбатанты, гражданские лица. Параллельно с января по июнь правительство Дэвида Камерона выдало своим производителям более 100 экспортных лицензий (разрешений) на поставку снаряжения для вооруженных сил нефтяного королевства. Суммарно, эти сделки должны принести доход в 2,6 миллиарда долларов. В ноябре официальным представителем кабинета министров было сделано заявление, что в правительстве «очень серьезно и ответственно относятся к экспорту вооружений и соблюдают один из самых строгих в мире режимов контроля за экспортом». Заверения властей не помогли. Правозащитники продолжают выражать обеспокоенность, что Британия сотрудничает с королевством и, в частности, с местным МВД, несмотря на то, что здесь в феврале был принят новый закон, квалифицирующий терроризм не только как действия, но и как слова, которые могут прямо или косвенно «нарушить» общественный порядок и «дестабилизировать» ситуацию. А в марте МВД издало ряд декретов, где обвинение в терроризме может быть предъявлено тем, кто «исповедует атеистические взгляды» (!) и кто «тщится разрушить национальное единство», призывая к протестным действиям. Более того, за первые полгода Британия поставили своему союзнику в аравийской пустыне 1000 бомб. Корреспондентка газеты «Индепендент» Иона Крейг повстречала 4-летнего йеменского мальчика, Рашида Отмана, в провинции Лахитдж: его отец стал жертвой двойного ракетного удара силами саудовской коалиции по автобусу с мирными гражданами, причем нигде поблизости не было ни одного военного объекта. А в октябре в ходе воздушного налета был разрушен госпиталь организации «Врачи без границ». Для причинения максимального ущерба пришедшим к власти в Йемене повстанцам, одновременно с нанесением ударов с воздуха Саудовская Аравия ввела блокаду воздушных и морских портов Йемена, не допуская поставки продовольствия, горючего и медикаментов. Как следствие, разразившийся гуманитарный кризис поставил на грань выживания 21 миллион жителей этой совсем не богатой страны. И, как побочное следствие, война, насилие и хаос приводят к нарастанию потока беженцев, устремляющихся в Европу. В британской прессе и на политических подмостках раздаются голоса, что, мол, негоже проводить столь нечистоплотную морально политику. Пример заголовка в лондонской «Индепендент»: «Британия: тайный партнер Саудовской Аравии в гражданской войне в Йемене». В свою очередь, Тим Фэррон, лидер партии либеральных демократов, состоящей в правящей коалиции вместе с тори, говорит: «Договоренности с такими странами, как Саудовская Аравия, не должны совершаться в тайне… Парламент должен иметь возможность призывать министров к ответу. Пришло время пролить свет на теневые стороны наших отношения с Саудовской Аравией». А уже упоминавшаяся журналистка Иона Крейг пишет: «До тех пор, пока Соединенное Королевство будет спонсировать войну саудитов, гражданские лица будут гибнуть под бомбами, от пуль и в результате блокады, и если мы делаем это сознательно, то значит, мы виновники их страданий». Однако вопрос о том, что в конечном счете перевесит – призыв к возвращению нравственных критериев во внешнюю политику Лондона или полученный доход в 2,6 миллиарда долларов с перспективой дальнейших барышей – остается открытым. Владимир МИХЕЕВ

Мандела и Мбеки не сумели отговорить Буша и Блэра от войны Нельсон Мандела и его преемник на посту президента ЮАР Табо Мбеки напрасно потратили усилия и время, чтобы отговорить правителей двух самых мощных в военном отношении англосаксонских государств, Соединенных Штатов и Соединенного Королевства, от вооруженной интервенции в Ирак с целью свержения ненавистного им по причине своего антизападного настроя диктатора Саддама Хусейна. Мотивы Табо Мбеки загадочны. Быть может, он нуждался в лаврах миротворца или честного посредника. Как знать, может исполнял неведомые пока для историков секретные обязательства. Так или иначе, но именно глава самого внушительного государства черной Африки, ныне примкнувшего к неформальному альянсу БРИКС, взялся доказать Вашингтону и Лондону, что у Ирака и в помине нет ядерной бомбы. Следовательно, нет и формального повода к превентивной агрессии, слухи о которой витали в воздухе. Самое удивительное, доселе скрытое от глаз, что у ЮАР были дипломатические и технические возможности собрать такие доказательства. Раскрыл секрет южноафриканский журналист Джон Матисон в своей только что изданной книге «Бог, шпионы и ложь» (God, Spies and Lies). Еще в 1980-годы две страны партнерствовали в разработках оружия массового поражения. Режим апартеида явно рассчитывал без спроса ворваться в клуб избранных, если не ядерных держав, то хотя бы обладательниц химического боевого потенциала. Известно, что «Багдадский бык» обладал запасами боевых отравляющих газов, применив их против мирных курдов, своих же сограждан. В 1994 году со сменой режима в ЮАР, похоронившей правление белого меньшинства, от амбициозных планов отказались. Но когда на Ближнем Востоке запахло порохом и гарью, президент Мбеки уговорил Саддама Хусейна допустить команду его собранных по такому случаю заново ядерных экспертов на объекты, где предположительно могли вестись разработки или складироваться оружейный плутоний. По утверждению автора книги, «Саддам согласился, и дал команде из ЮАР право беспрепятственно передвигаться по всему Ираку». Вернее, южноафриканские специалисты точечно посещали объекты, определенные как подозрительные еще инспекторами ООН. Их отчеты посылались в ООН, а также руководству США и Великобритании. Еще ранее у Табо Мбеки сложились доверительные отношения как с Саддамом Хусейном, так и с британским премьером Тони Блэром. Однако это обстоятельство, превращавшее южноафриканского лидера в естественного и эффективного посредника, не сыграло никакой роли, даже после того, как эксперты однозначно вынесли свой вердикт: у Ирака нет ОМП. Сменив Нельсона Манделу на посту президента в январе 2003 года, Мбеки первым делом послал миссию с выводами своих экспертов в Вашингтон. Позднее он в течение трех часов беседовал с Тони Блэром, разъясняя, что смещение Саддама и отстранение от власти партии БААС может привести к неблагоприятным последствиям, в том числе к возникновению движения сопротивления оккупационными войскам Запада. По сути, Табо Мбеки выступил тогда пророком: военные успехи ДАИШ или «Исламского государства», по мнению многих специалистов, обусловлены тем, что основу вооруженных сил составляют исполненные чувством мести офицеры саддамовской армии. Не стоит забывать, что к исламистским радикалам примкнули функционеры БААС и лишившиеся постов и статуса чиновники среднего и низшего звена – из числа суннитов, конфессионального меньшинства в преимущественно шиитском Ираке, утративших в результате интервенции США и Британии привилегированное положение во всех управленческих структурах и обществе в целом. Строго говоря, изначальным провидцем был сам Нельсон Мандела. Еще ранее человек ­– живая легенда, сокрушивший апартеид, позвонил в Белой дом, но Джордж Буш-младший перекинул звонок своему госсекретарю Кондолизе Райс. Не пожелавший смириться с таким обращением, Мандела позвонил Джорджу Бушу-старшему, и папа велел своему сыну выслушать, что скажет уже принадлежавший истории выдающийся сын Черной Африки. Разговор состоялся. Но вышел пшик. Мандела был настолько разочарован, что позволил себе перед телекамерами прокомментировать: «Президент Буш не знает, что такое думать». Позднее уже президент Мбеки услышал от Буша-младшего слова, что ему, на самом деле, не хочется воевать, но для того, чтобы этого не делать, требуется «убедительный сигнал», подтверждающий отсутствие у Ирака ОМП. Мбеки проинформировал о докладе своих экспертов, который они передали генсеку ООН, в Совбез и в МАГАТЭ. В ответ Буш пообещал запросить доклад у своего постпреда при ООН. Лег ли в итоге этот документ на стол в Овальном кабинете, неведомо, но есть основания полагать, что это не случилось. Дальнейшее – уже история. Буш-младший и Блэр не вняли настоятельным (что подтверждает исследование журналиста из ЮАР) уговорам Манделы и Мбеки, занялись силовым свержением действительно малосимпатичного и жестокого по отношению к своим гражданам режима. Разогнали партию БААС и всех, кто составлял костяк госуправления, а также армии и служб безопасности. Почти одномоментно оформилась мощная социальная база для оппонентов как оккупационным державам, так и новому режиму в Багдаде. На этой тлеющей от ненависти почве в скором времени и произросли ростки исламистского экстремизма, одним из которых и стало «Исламское государство» (ИГИЛ) – даже не подозревая, что своим появлением на свет во многом обязано близорукости британского правительства и правящих элит. Владимир МИХЕЕВ

Турецкий премьер Ахмет Давутоглу после саммита с ЕС-Турция выглядел человеком, пребывающим на седьмом небе. Ещё бы, впервые главы государств и правительств стран Союза столь однозначно позитивно оценили перспективы вступления Анкары в организацию, у дверей в которую она провела не одно десятилетие. Представьте себе, даже Австрия и та отказалась от противостояния тому, чтобы Турции был предоставлен безвизовый режим! Восторги политика, в особенности, высказываемые для внутреннего потребления, в турецкой прессе, легко понять: а как ещё можно продемонстрировать свою небывалую эффективность? Дескать, никто не мог, а вот я – смог! На политическую опору эродогановской партии – турецких селян и горожан в первом поколении – это способно произвести весьма благотворное впечатление: теперь в поисках счастья можно будет попробовать податься не только в ближайший райцентр, но и аж в саму Европу! Профессионалов на мякине провести гораздо труднее. Поэтому эксперты в области отношений с ЕС и искушённые политические комментаторы отнеслись к этим восторгам весьма сдержанно. Стамбульский «мозговой трест» Фонд экономического развития – проевропейская, кстати говоря, организация – резво подсчитал, что Турции придётся выполнить – внимание! – 72 условия, прежде чем безвизовый въезд для её граждан может стать реальностью. Причём все делается в типично европейской манере: вы выполнили наши требования, ну, так мы вам предъявим новые. Вспомните, сколько было разговоров о том, что надо ввести паспорта с биометрическими данными, и вот тогда… В 2010 году Турция это сделала. Теперь всё? Всё, да не совсем. Оказывается надо подписать принятый в 2013 и ратифицированный в 2014 году договор о приеме назад нелегальных иммигрантов, что, кстати, в турецком случае равнозначно отказу от мощного орудия шантажа Европейского Союза. В общем, вывод фонда однозначен: никакой безвизовый въезд турок в Европу в 2016 году не состоится, в отличие от того, что твердили политики в своих широковещательных заявлениях. Ведь для этого туркам предстоит в быстром темпе провернуть все, на что у европейцев ушли годы. Ну, а политические оппоненты правящей партии, скажем, Харун Гюмрюкчю, профессор Университета Акдениз, эксперт в области международных отношений, и вовсе оценивает договорённости, достигнутые Давутоглу с европейскими политиками, как абсолютно проигрышные. Он не без оснований считает все «дорожные карты» и «графики введения» пустой тратой времени и полагает, что Турции надо было просто давно обратиться в суд и апеллировать к договору об ассоциации от 1963 (!) года. Теперь, правда, делать это поздно: срок истёк в 2013 году. И обо всех ранее принимавшихся в пользу турецких граждан судебных решениях можно просто забыть. То есть, на колу мочало, начинай сначала… А вот Асли Айдинташбаш из газеты «Джумхуриет» так и вовсе дал понять, что Анкаре просто заткнули рот тремя миллиардами евро, обещанными ей за то, что она больше не будет пропускать в Европу беженцев из Сирии, Афганистана и Пакистана. Ну да у властей с такими очернителями разговор короткий, хотя и далёкий от европейских демократических традиций. Вот главного редактора «Джумхуриет» и главу её анкарского бюро без затей отдали под следствие по обвинению в шпионаже. И в самом деле, кому еще кроме шпиона придет в голову написать, что турецкие спецслужбы поставляют оружие сирийским мятежникам? О переговорах о присоединении Турции к ЕС, идущих уже больше десяти лет, достаточно сказать только следующее: ни одну из уже обсуждённых глав в Брюсселе не считают «закрытой». И значит, Анкаре в любой момент могут быть предъявлены новые требования. Сергей ПЛЯСУНОВ

Бывшая югославская республика Македония (таково официальное название этой небольшой балканской страны), кажется, готова урегулировать застарелый международный спор и пойти на уступки в этом вопросе. Проблема не решается с начала 1990-х годов, с момента распада бывшей Югославии. Тогда беднейшая республика, входившая в состав этой федерации, объявила о выходе из нее и создании независимого государства Македония. При отсутствии собственной истории, власти новой страны, как мы часто видели за два последних десятилетия, принялись создавать себе прошлое, присваивая чужую героику. Центральной темой стала древняя Македония и Александр Македонский, хотя современное государство, взявшее себе это название, является по населению славянским (македонцы родственны болгарам, их язык – диалект болгарского), с большим албанским меньшинством. Соседняя Греция тогда «встала на дыбы», восприняв это как покушение на свою историю и культуру. Греция не только имеет провинцию с таким названием, но и с полным основанием считает все, связанное с македонским прошлым, включая великого завоевателя Александра, принадлежащим исключительно ей. Афины наложили вето на использование этого названия северными соседями, негодовали в связи с использованием ими всего, что связано с Александром, включая графические символы на гербе и флаге. Греческое вето – главное препятствие включению этой республики в НАТО и ЕС. В Скопье, столице бывшей югославской республики, за эти годы постепенно шли на небольшие уступки, но не в принципиальном вопросе о названии (см.  Македония в поисках имени и места в Европе, №6-8(78), 2013). Теперь премьер-министр Никола Груевски заявил о готовности к смене названия. «Мы готовы к обсуждению, к возобновлению диалога с ними (греками. – А.С.) , чтобы найти решение», – заявил он в интервью лондонской газете «Гардиан». Когда будет найдено взаимоприемлемое решение, отметил глава правительства, его вынесут на общенациональный референдум. Возможно, компромисс будет найден через использование композитного названия страны, например, «Верхняя Македония» или «Новая Македония». Однако пока это остается в пределах газетных спекуляций. Надежду на возможность урегулирования спора, длящегося уже 24 года, вселяют политические перемены в обеих странах, а именно – потеря остроты восприятия этого вопроса греческим и македонским обществами. В немалой степени Скопье и Афины побуждают к расширению контактов проблемы, с которыми они столкнулись в последнее время. Речь идет не только об экономических трудностях, которые переживают обе соседние страны, но и о кризисе, вызванном нашествием ближневосточных беженцев. Основной маршрут их следования из Турции проходит как раз через Грецию и Македонию. Свидетельством сдвигов стал обмен визитами министров иностранных дел. Это положило конец 11-летнему периоду отказа от контактов на правительственном уровне. Андрей СЕМИРЕНКО

Двухпартийная система в Европе обречена – такой вывод напрашивается из итогов сначала региональных выборов во Франции, а теперь и парламентских в Испании. Приговор традиционной сменяемости двух партий у кормила власти однозначно вынес электорат этих крупных стран Европейского Союза. Правда, для приведения его в исполнение ещё потребуется некоторое время. Правящей правоцентристской Народной партии Испании с огромным трудом и большими потерями в голосах и числе депутатских мест удалось одержать победу. И при этом главная оппозиционная сила – социалисты – продемонстрировали 20 декабря 2015 года самые плохие результаты из всех состоявшихся до сих пор всеобщих выборов. Зато заметно усилилось влияние на умы избирателей двух новых партий – «Подемос» («Мы можем») и «Граждане», возглавляемых политиками, которым нет и 40 лет. Представители обеих организаций буквально ворвались в парламент нового созыва. Получившийся расклад политических сил – 123 мандата у Народной партии, 90 – у Испанской социалистической рабочей партии, 69 – у «Подемос» и 40 – у «Граждан» – представляет собой сложную головоломку: как сформировать правительство, способное сохранить устойчивую управляемость королевства? На распутье оказались социалисты: поддержать «народников» или пуститься в авантюру, возглавив блок левых сил? Пока под вопросом остаётся и вероятность того, что премьер-министр Мариано Рахой возглавит новое правительство, так как потенциальные союзники в лице партии «Граждане» и баскских националистов могут потребовать замены лидера. Такое условие может прозвучать, несмотря на то, что в 2015 году рост ВВП в Испании ожидается в объеме 3,1%, и должно быть создано около 600 тысяч рабочих мест. На принятие стратегических решений, несомненно, повлияет и формирование нового правительства Каталонии, руководители которой настроены на проведение референдума об отделении этой автономной области от остальной Испании. При отсутствии абсолютного большинства в Конгрессе депутатов представленные в нём партии не смогут эффективно действовать в одиночку, что означает очень важное изменение в этом законодательном органе, и подтверждает усталость испанцев от резкой поляризации общества. Теперь многое зависит от переговоров лидеров четырёх крупнейших партий, их готовности искать компромиссы и идти на уступки друг другу. Игорь ЧЕРНЫШОВ

Бельгийский премьер-министр Шарль Мишель высказался за то, чтобы в Европейском Союзе была сформирована секретная служба, естественно, по лекалам Центрального разведывательного управления США. Нам нужно европейское ЦРУ, так он и сказал, да. А нужно оно для борьбы с «джихадистами», от которых и исходит сейчас главная, по мнению премьера, угроза. Контора, которую предлагается создать в масштабах всего Союза, будет аккумулировать и распространять по своим каналам информацию о подозрительных лицах и тех, кто «приехал в Европу с враждебными намерениями». Что-то подсказывает мне: в условиях нынешнего беспрецедентного наплыва иммигрантов в старушку Европу без дела это новообразование явно не останется. Собственно, глава бельгийского кабинета министров был вынужден сказать что-то подобное, поскольку в трагических парижских событиях 13 ноября принимали участие и те экстремисты, которые жили в Бельгии. Что помешало местным спецслужбам их выявить и проинформировать об этом европейских коллег, мы никогда не узнаем. Но есть сильные подозрения, что это можно было сделать и в отсутствие «европейского ЦРУ», в особенности Брюсселю и Парижу. Тем не менее, бельгийский премьер активно упирает на то, что именно отсутствие единой системы обмена информацией между спецслужбами является сегодня главной проблемой. А вот если бы они смогли наладить информационный обмен «без белых пятен», то и теракта, может быть, никогда бы не случилось. Воля ваша, но мне все же кажется, что эти пассажи больше продиктованы стремлением создать общеевропейского козла отпущения, в которого, не дай бог, можно будет тыкать пальцем и причитать «это все они, это они прозевали, это они не предупредили». Хотя вполне очевидно, что наивно ждать чудес от бюрократической структуры без серьезных оперативных возможностей. А уж то, что в условиях нынешнего европейского раздрая таких полномочий «европейскому ЦРУ», даже будь оно создано, никто не предоставит – это и к бабке не ходи! Недаром в кругах профессионалов, насколько это можно судить по открытой печати, идея эта больших восторгов не вызвала. Хотя, казалось бы, ну, почему не создать некоторое количество тёплых предпенсионных местечек? Зато политики, в частности – глава Европейской Комиссии Жан-Клод Юнкер, чутьем опытных бюрократов уловили возможность перевести с себя стрелки, и принялись выступать за «более тесное сотрудничество европейских спецслужб». Сам Юнкер на прямой вопрос о том, выступает ли он за создание подобного общеевропейского органа, кратко ответил: «Да». Попробовал бы он в такой момент сказать: «Нет»! Все это до боли напоминает призывы к сотрудничеству в борьбе с терроризмом, оглашавшие города и веси после нью-йоркского теракта 2001 года. О плодах этого сотрудничества можете судить сами. Андрей ГОРЮХИН

Когда датчане «приходят к избирательным урнам, они голосуют за уменьшение власти Брюсселя. Так случилось и на этот раз», прокомментировал итоги референдума в Дании лидер настроенной евроскептически Народной партии Кристиан Тулесен Даль, который не скрывал глубокого удовлетворения. Общенациональный опрос, проведённый в Датском королевстве 3 декабря, был посвящён возможности присоединения этой страны к единой политике Европейского Союза в сфере юстиции, которой Брюссель стремится придать наднациональный характер для всех государств. После парижских терактов 13 ноября правительство Дании и оппозиционные силы (кроме Народной партии, поддерживающей, кстати, нынешнее правительство в парламенте) особенно активно призывали избирателей сказать «да» изъятию положений из Маастрихтского договора, которые позволяют Копенгагену проводить самостоятельную политику в области безопасности и обороны, а также европейского гражданства и сохранять собственную валюту. Однако, несмотря на усилия властей, 53% голосовавших высказались против такого решения. Премьер-министр Ларс Лёкке Расмуссен поспешил заявить, что он глубоко уважает решение народа. Большинство электората высказалось, таким образом, за обеспечение контроля над государственными границами собственными силами – при сотрудничестве с «Интерполом», что предусматривает отдельный договор с этой правоохранительной организацией ЕС. Очевидно, что датских избирателей подтолкнул к этому нынешний наплыв беженцев на территорию «двадцати восьми» и неэффективная миграционная политика Брюсселя. За исходом референдума в маленькой стране внимательно следили в Лондоне, намечающем провести плебисцит по вопросу о выходе из Евросоюза в 2016 или 2017 году. В отличие от Дании, властям Великобритании и Ирландии предоставлено право включать изъятия в области судопроизводства и внутреннего законодательства, поэтому они могут в каждом отдельном случае принимать или отвергать те или иные общеевропейские законы. Датское правительство для минимизации влияния итогов референдума в своей стране на развитие событий в Британии даже перенесло плебисцит с 2016 на декабрь 2015 года.

Невиданная юридическая битва разворачивается между правительствами Испании, Колумбии, Панамы, Перу, а также американской поисково-спасательной фирмой. Яблоком раздора стали несметные богатства, обнаруженные на борту испанского галеона «Сан-Хосе». Он затонул у берегов Колумбии во время нападения английских пиратов более трёхсот лет назад. По оценкам экспертов, сделанным ещё в 1982 году, в трюмах находятся золотые дублоны, слитки золота, изделия из серебра и многочисленные ювелирные украшения и драгоценные камни на общую сумму не менее 10 миллиардов американских долларов. Их покупательная способность тридцать с лишним лет назад была совсем другой… Галеон с примерно 600 моряками и пассажирами на борту отчалил от причалов Панамы 4 мая 1708 года и взял курс на испанский город Кадис в составе целой флотилии. Панамский перешеек должен был стать последним местом стоянки для целой парусной флотилии, прибывшей с драгоценным грузом из Перу. Однако на корабли напали английские пираты, и «Сан-Хосе» попытался укрыться в бухте колумбийского города Картахены в Карибском море, однако потерпел крушение. Спаслись лишь одиннадцать человек. С тех пор эта история не давала покоя не только властям Колумбии, но и многочисленных искателям счастья, а также профессиональным ныряльщикам, водолазам и подводным археологам. Ещё в 1979 году тогдашнее правительство Колумбии заключило договор с американской компанией «Си Сёрч Армада», согласно которому в случае обнаружения находки богатство будет поделено пополам. Однако уже через 3 года колумбийский президент Белисарио Бетанкур снизил потенциальный гонорар фирмы до 5%. С тех пор она ведёт судебную тяжбу с Боготой. Кстати, предполагаемое место кораблекрушения указали именно американцы, а затонувший «Сан-Хосе» обнаружили совместно специалисты Института антропологии и истории Колумбии, группа иностранных учёных и представители колумбийских военно-морских сил. Но точные координаты хранятся в строжайшей тайне. Тщательный анализ поднятых на поверхность пушек подтвердил: речь идёт именно о злополучном галеоне. Узнав об этом, о своих правах на богатство немедленно заявила Испания, поскольку судно принадлежало ей, и оно направлялось на Пиренейский полуостров. В свою очередь, Перу претендует на часть сокровищ, поскольку они происходили из этой страны. Свою долю желает получить и Панама. Какая судьба ожидает несметные сокровища? На этот вопрос пока не берётся ответить ни один юрист в области международного права, хотя многие ссылаются на важный недавний прецедент – находку каравеллы «Нуэстра Сеньора-де-лас-Мерседес». Она была обнаружена у берегов Португалии американской компанией «Одиссей», которая требовала в качестве гонорара значительную часть из уцелевших 600 тысяч золотых и серебряных монет. На них претендовало также правительство Перу и потомки людей многих национальностей, находившихся на борту во время кораблекрушения. Однако в 2012 году судья из американского города Тампы постановил передать это богатство Испании, потому что каравелла принадлежала этой стране. Вскоре Верховный суд США подтвердил такой вердикт. Тем не менее, президент Колумбии Хуан-Мануэль Сантос объявил о намерении создать исторический музей, посвящённый находке затонувшего галеона. Хотя сейчас его груз оценивается в 17 миллиардов долларов, чего достаточно для покрытия внешнего долга этого латиноамериканского государства. Но правительство Испании полно решимости «восстановить историческую справедливость», ссылаясь на международные соглашения о культурном наследии, достигнутые под эгидой ЮНЕСКО. Испанские дипломаты ведут переговоры с властями Колумбии, напоминая о неоднократной важной поддержке Мадрида Боготе – в частности, о посредничестве в урегулировании длительного внутреннего вооружённого конфликта и достижении договорённости с Европейским Союзом о предоставлении безвизового режима колумбийским гражданам, отмечает испанская пресса.

Исламистские теракты в Париже вызвали в соседних странах большую тревогу, вынудив некоторые из них реагировать. Власти Бельгии, откуда во французскую столицу прибыли некоторые террористы, пока предпочли действовать по старинке и демонстрировали определенную растерянность. Так, полиция, возможно, упустила главного разыскиваемого, поскольку закон запрещает стражам порядка задерживать людей в ночное время. В результате предполагаемый террорист смог скрыться. Особое непонимание вызвали действия бельгийских властей сразу после террористической атаки на Париж. Они объявили о непосредственной угрозе Брюсселю, закрыли метро и школы, вывели на улицы военных. Город замер, однако постепенно меры были ослаблены на фоне заявлений о сохранении высшей террористической угрозы, хотя эффективность таких мер эксперты считают весьма ограниченной. «Анкара, Бейрут или Исламабад находятся под гораздо большей прямой террористической угрозой, – считает крупнейший в Бельгии эксперт по борьбе с исламским терроризмом Биляль Беняш. – Однако там никогда не останавливали общественный транспорт и не закрывали школы». По его словам, бельгийские правоохранительные структуры не готовы к серьезным террористическим вызовам и вынуждены учиться на ходу. Его коллега из Оксфордского университета Джонатан Лидер разделяет эту тревогу: «Слабость одной страны Союза в этом отношении отражается на всех нас. Невозможно надеяться только на то, что Бельгия решит сама все проблемы». В соседнем Люксембурге к делу подошли иначе. Премьер-министр Ксавье Беттель внес в парламент серию антитеррористических мер, призванных повысить эффективность правоохранительных органов. Эти меры предполагают возможность проведения обысков круглые сутки (до сих пор это нельзя было делать ночью), допускают обыски любых подозрительных людей или помещений, расширяют полномочия полиции в наблюдении за подозреваемыми, облегчают прослушивание телефонов и контроль за электронной перепиской, и многое другое. Особое внимание уделено прекращению продажи безымянных сим-карт для мобильных телефонов. Кроме того, ложные сообщения о якобы заложенных бомбах будут считаться тяжким преступлением. «В чрезвычайной ситуации надо принимать чрезвычайные меры», – объяснил глава люксембургского правительства в парламенте свою инициативу. Оппозиция обвинила его в превращении великого герцогства в полицейское государство. Алексей СТРАШЕВ

утверждают либералы и предлагают сделать оргвыводы Пафос 150-страничного доклада, подготовленного после двух лет сбора данных и их осмысления Комиссией по религии и верованиям в общественной жизни, заставил часть думающих и граждански активных жителей, особенно коренных британцев, поверить в коварный заговор с целью размыть их национальную идентичность. Скандальным доклад сделался потому, что умозаключения его составителей сводятся к громкому утверждению: Великобритания перестала быть христианской страной, с этим пора бы уже смириться и сделать правильные оргвыводы. Англиканская церковь назвала документ «заложником либерального рационализма». В правительстве один из высших чиновников назвал вердикт этого исследования «вводящим в серьезные заблуждения» (”seriously misguided”). Авторы, а их возглавляет бывшая верховный судья баронесса Батлер-Слосс, не согласны с критикой, и ссылаются на статистику: с 1983 по 2013 год паства англиканской церкви уменьшилась вдвое – с 40 до 20 процентов; при этом число граждан, которые не причисляют себя ни к какой религии, увеличилось с одной трети до почти половины. Баронесса и ее единомышленники предлагают постепенную «де-христианизацию» Британии. Обязательные молитвы в школах во время церемониальных действ должны быть отменены и заменены «временем для размышлений». Число представителей англиканской церкви в палате лордов должно быть сокращено, а возникшие вакансии заполнены имамами, раввинами и представителями других культов. Попутно поборники «де-христианизации» общества ратуют за то, чтобы пересмотреть анти-террористическую политику и позволить студентам в университетских кампусах свободно выражать «радикальные взгляды» (!), не опасаясь, что на них донесут. Самым революционным рационализаторским предложением авторов доклада можно считать идею заключить новую «Великую хартию вольностей», чтобы определить правила сосуществования разных конфессий и культов. По ряду внешних признаков баронесса Батлер-Слосс недалеко отходит от предложения принять во внимание, что в Британии складывается все более полифонное и гетерогенное общество. Однако слишком явные преференции атеистам и не-христианским верованиям вызвали подозрения в предвзятости и даже наличии подвоха в этой инициативе. Показательно, что правительству рекомендовано в корне пересмотреть подход к мусульманской умме в Британии, перестать делить верующих в Аллаха на «хороших» и «плохих» мусульман, а также на «умеренных» и «экстремистов» двух типов: либо склонных, либо не склонных к насилию. В позитивных тонах расписан уход от любых религий с распространением либо атеизма, либо индифферентности. Стоит привести реакцию представительницы англиканской церкви: «Доклад построен на старомодном представлении о том, что традиционная религия увядает и что отторжение всякой религии равнозначно гуманизму и светскости». Не менее любопытна спровоцированная докладом полемика в соцсетях и на форумах. Британец под ником Каракатус пишет: «Так вот значит как, Британия стала уже больше исламской, а не христианской страной, как это утверждает Батлер-Слосс. Пройдет 20 лет, и можно ожидать, что введут законы шариата, а еще через 40 лет у нас будет Исламская республика Британии». Через час на этот пост приходит реплика от некоего Дэнни: «Боюсь, вы правы». Наконец, некий «скотишанна» сокрушается: «Жаль, что эта женщина не проживет достаточно долго (баронессе Батлер-Слосс 82 года), чтобы увидеть плоды своих трудов. Было бы огромным удовлетворением взглянуть, как ее лишат высокого статуса и заставят надеть паранджу». Владимир МИХЕЕВ

«Никогда прежде не рассказанной историей» называют греческие журналисты опубликованные мемуары бывшего греческого короля Константина. Он долго отказывался поведать тайны, которыми так богата его биография, но после настойчивых просьб дал согласие консервативной газете «Вима». Брат испанской королевы Софии назвал свои воспоминания весьма оригинально: «Без заголовка». Они печатаются в виде приложения к периодическому изданию, их объем – 1100 страниц. Реклама утверждает, что в этом произведении Константин Греческий «приводит неизвестные события, сцены и подробности, шокирующие политические диалоги, изменившие курс современной истории страны». Первый том нетерпеливые читатели раскупили за несколько часов, благо его цена была всего четыре евро. Рассказ начинается 1863 годом с прибытием датского принца Кристиана Вильяма Фердинанда Георга, ставшего вскоре королём Греции Георгом I и основателем греческой королевской династии. Она поддерживала тесные семейные отношения с венценосными персонами России, королевскими дворами Дании, Англии и Пруссии. Автор, родившийся в 1940 году, подробно рассказывает о своём детстве и юности, упоминая многие события, вплоть до 1964 года, когда скончался его отец король Павел. Второй том посвящён краткому царствованию Константина – с 1964 года, когда он женился на принцессе Анне Марии Датской, до 1967 года, когда ультраправые греческие половники свергли его с трона, но режим которых монарх собственноручно легализовал, подписав соответствующий указ. Через несколько месяцев экс-король попытался совершить контр-переворот, но безуспешно. Это помогло полковнику Георгиосу Пападопулосу стать диктатором и править Грецией до 1973 года. Прожив немало лет в изгнании, в основном, в Риме и Лондоне, Константин Греческий отважился вернуться на родину по печальному поводу – на похороны матери Федерики Ганноверской. В 1994 году глава правительства социалистов Андреас Папандреу лишил его гражданства и всего имущества. Однако бывший монарх не сдавался: он обратился в Европейский суд по правам человека в Страсбурге, который в 2002 году встал на его сторону. Третий том повествует о жизни в эмиграции и о событиях, предшествовавших референдуму 1974 года, превратившему Грецию в республику. С 2013 года Константин с супругой – Анной Марией Греческой, одним из сыновей и невесткой – живёт в Пелопонесе. Но греческое гражданство он до сих пор не обрёл. Александр СОКОЛОВ

Европейская Комиссия, надо полагать, окончательно потеряла терпение, раз она решила начать процесс расследования действий Венгрии, приведших к нарушению законодательства ЕС и в области иммиграционного права. Будапештскому правительству ещё в июле этого года были направлены письма, где освещались опасения, которые появились у брюссельских инстанций в этом отношении. Ответ, пришедший из Венгрии, как сочли в столице Единой Европы, этих опасений не развеял. Еврокомиссия еще в середине октября информировала Будапешт, что критически оценивает «даваемые на границе с Сербией систематические отказы в предоставлении международной защиты», а также «отсутствие достаточной защиты в ходе рассмотрения вопроса о предоставлении убежища». Кроме того, исполнительный орган ЕС выразил сомнения, что решения об отказе в предоставлении убежища, принимаемые непосредственно на венгерско-сербской границе, имеют под собой достаточные правовые основания. Особенно возмутило Европейскую Комиссию то, что основные полномочия по управлению границей Будапешт передал армии. (А кому, интересно, он должен был их доверить? Клубу любителей вышивания гладью?) Наплыв незваных гостей побудил Венгрию закрыть границу и даже построить вдоль неё забор. Теперь будапештское правительство всеми силами сопротивляется тому, чтобы выполнять квоту приёма «понаехавших», которую, будем откровенны, навязывают партнёрам по ЕС северные государства, уставшие от наплыва беженцев не меньше других, но вынужденные делать хорошую мину при весьма плохой игре. Но под раздачу попали не одни только мадьяры. Против Италии, Греции и Хорватии тоже начато расследование. Правда, их обвиняют в том, что они не могут должным образом наладить процесс регистрации искателей счастья, прибывающих неудержимым потоком. (см. «Последний, но не решающий. Острейшие проблемы ЕС снова обсудит «потом», №11(104), 2015). Теперь от них требуют, чтобы они тщательно проводили в жизнь требования «Евродака», то есть, в течение трех суток снимали отпечатки пальцев и собирали личные данные, которые затем передавали бы в центральную систему. Требования, прямо скажем, с точки зрения единых правил игры, вполне справедливые, поскольку иначе не будет никакой возможности обеспечить нормальное выполнение дублинского принципа. В соответствии с ним вопрос о предоставлении убежища должна решать именно та страна, которой не повезло первой принять беженца. Но, признаться, меня всегда удивляло очевидное неравенство, которое возникает при таком подходе. Дублинские требования могли бы быть справедливыми, если бы ЕС в целом оказался в состоянии обеспечить нормальную охрану внешних рубежей. Одного взгляда на карту Европы вполне достаточно, чтобы понять, что средиземноморские границы – именно они подвергаются мощнейшему нашествию с Ближнего Востока и из Африки – должны охраняться совсем не так, как морские рубежи Германии и Британии. И требовать одного и того же от Афин с Римом и от Берлина со Стокгольмом как-то странно. Так что кавардак, творящийся, скажем, в Греции, не очень-то и удивителен. Да, Эллада умудрилась с июля по конец ноября зарегистрировать прибытие 492 тысяч мигрантов, но в базу «Евродака» при этом направить всего 121 тысячу регистраций. Даже если учесть ту тщательность и усердие, которым греческие чиновники славятся на всю Европу, это, прямо скажем, не идеальный результат. Итальянские коллеги не сильно отстают от своих восточных соседей: с конца июля там высадилось 65 тысяч мигрантов, но отпечатки пальцев и личные дела в базу переданы только на 29 тысяч человек. В общем, на практике картина складывается такая: мигрантов последовательно перепихивают все дальше на север, в богатые страны. Логика южан примерно такая: разве не фрау канцлерин так убедительно обещала «мы сделаем это!»? Вот пусть теперь и делает… Андрей НИЖЕГОРОДЦЕВ

В Вене назрела проблема: надо усилить контроль за детскими садами. Что с ними не так? Ну, не со всеми, а только с теми, которые следуют в своей работе, как бы это повежливее сказать, традициям мусульманской религиозной педагогики. Одни считают это воспитанием в исконных традициях исламского общества, а другие, как министр австрийского правительства по делам интеграции Себастиан Курц, не иначе как созданием некоего анклава, существующего в параллельной реальности, мало пересекающейся с собственно местным обществом. Можно ли пустить дело на самотек и не кончится ли это созданием в столице мусульманских гетто, живущих по своим мало кому ведомым законам? Венские власти уверяют, что ситуация под контролем. Еще они упирают на то, что речь идет о детях, и выдвигают прочие лирические аргументы. Но ведь именно они буквально до последнего дня, пока не разразился довольно шумный скандал, отрицали даже сам факт наличия таких детских учреждений. И именно это не даёт поверить в эффективность их контроля. Никакого централизованного управления этими садами не существует, они управляются, да и финансируются, различными союзами и общественными организациями. Городу это, понятно, на руку: баба с возу – кобыле легче. Но что это за союзы, и какие именно ценности прививают детям в спонсируемых ими учреждениях? Утверждается, что город посылает запросы даже в Ведомство по охране конституции – австрийскую политическую полицию – на предмет того, нет ли там компромата на сотрудников садиков. Затея, конечно, благотворная: так и видишь матёрых бойцов экстремистского подполья, на отдыхе занимающихся воспитанием своей смены, начиная с годовалого возраста. И все же есть ли уже свидетельства того, что исламские детские сады могут вызвать проблемы? Помимо уже упомянутого Себастиана Курца, нашлись и другие люди, которые дают на этот вопрос однозначный ответ: «Да, есть». Один из них – Аднан Аслан, религиозный педагог. Его мнение основывается на беседах с воспитателями этих садов и родителями посещающих их детей. И вот вывод: воспитание в таких садах сильнейшим образом пронизано религиозными мотивами – заметьте, это говорит отнюдь не исламоненавистник! И кроме того, общаются там в подавляющем числе случаев отнюдь не по-немецки, что никак не способствует успешной интеграции. Но и это не все. За изрядным числом «общественных организаций», финансирующих эти сады, по мнению, Аслана, на самом деле стоят экстремистские группировки. Обвинение весьма серьезное, к тому же ставящее под сомнение достаточную информированность Ведомства по охране конституции. Хотя и эту организацию упрекнуть трудно: попробуй, обзаведись надёжной агентурой в такой специфической и закрытой от посторонних среде, как экстремистские исламские сообщества. Так или иначе, но теперь городские власти хочешь, не хочешь, а будут вынуждены вплотную заняться наблюдением за этими учреждениями, а главное – за стоящими за ними союзами и обществами. Андрей ГОРЮХИН

В треугольнике ЕС-Турция-Россия сплошь острые углы Напуганная появлением в течение всего лишь одного года сотен тысяч иноконфессиональных мигрантов, единая Европа сочла, что ее недосмотр сводится к недооценке щели в заборе, через которую проникают не обязательно желанные гости, вознамерившиеся остаться здесь на ПМЖ. Щелью оказалась страна, у которой 97% суши расположено в Азии и только оставшиеся три – в Европе. Щедрый жест высших функционеров ЕС – предоставить Турции финансовую помощь в размере 3 миллиардов евро в течение следующих двух лет, облегчить визовой режим и ускорить процесс принятия бывшей Оттоманской империи в состав союза (см. «Сможет ли Турция въехать в ЕС «на плечах» беженцев», №9(102), 2015) – объясним перегрузкой, вызванной наплывом маложелательных беженцев с Ближнего Востока. Но размахивание общинной мошной и раздача посулов, едва ли исполнимых в ближайшее десятилетие, плохо согласуются с драматически возросшей непредсказуемостью правящего тандема – президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана и его первого министра Ахмета Давутоглу, которые на пару едва не спровоцировали конфликт между НАТО и Россией, расчетливо, но недальновидно сбив залетевший на 17 секунд в их воздушное пространство СУ-24. Понятно, что Брюссель пытается «умиротворить», если не задобрить Турцию, превратившуюся (не исключено, что сознательно, с дальним и не обязательно благим умыслом) в главный пересылочный пункт для отчаявшихся сирийцев и афганцев, устремившихся от зверств и хаоса гражданских войн во внешне благостную и зажиточную Европу. Понятно, и германская бундесканцлерин Ангела Меркель прямо о том заявила на слете своей партии, что Германия вместе с другими должны регулировать поток мигрантов на дальних подступах. С этой целью привратнику, в роли которого выступает Эрдоган, нужно помочь материально и поманить пряником. Но вопреки обязательному к исполнению решению о выделении «подъемных» для затыкания щелей, внутри Союза нет полного единодушия по поводу финансирования Турции «вскладчину». Полмиллиарда евро изымут из общего бюджета ЕС. Остальное будут компилировать по крохам, собирая по всем странам-членам в соответствии с их экономическим весом: так, 534 миллиона внесёт на заплатки Германия, 410 миллионов – Британия и 386 миллионов – Франция. Но даже оставшаяся «мелочь», пусть даже и по карману, не греет душу многих единоевропейцев, подозревающих, что на этом поборы не завершатся, а лишь станут опасным прецедентом. В числе ворчунов-диссидентов значатся Польша, Чехия, Словакия и Венгрия (к слову, все они прежде состояли в другом союзе, где принимали обязательства в рамках СЭВ и ОВД). На саммите по кризису с беженцами, проходившем на Мальте, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан выразился несколько абстрактно: «Мы не хотим садиться за стол переговоров с Турцией, чтобы они подумали, будто бы они – наша последняя надежда на спасение». На самом деле, корни внутренней фронды в том, что малые страны не хотели бы привлекать чужаков к решению сугубо европейских проблем, придавая им тем самым политический вес и возможность требовать благодарности, что опять же имеет стоимостное выражение. Акселерация переговоров о кооптировании Турции в ЕС вызвала не меньшую озабоченность. В публикациях европейских газет замелькали высказывания всех тех «пандитов» (это слово стало синонимом говорящих голов-политологов), что стоят в жесткой оппозиции к этой идее. Например, Фади Хакура, аналитик Чэтэм хауса, то есть Британского Королевского института международных отношений, обвиняет власти ЕС в «лицемерии», упрекая их в том, что они зазывают к себе под крышу Турцию, прекрасно отдавая себе отчет: стремление этой евразийской страны «войти в Европу продиктовано преимущественно экономическими расчетами, а вовсе не желанием повысить качество своих демократических основ и, в частности, улучшить соблюдение прав человека». В свою очередь, Адриель Касонта, бывший председатель Комитета по международным делам в старейшем консервативном мозговом тресте «Бау Груп» (The Bow Group), задается вопросом: во сколько обойдется европейцам их щедрость в адрес турок, и подходит к тревожно-прискорбным выводам, выраженным в заголовке его публикации на сайте консервативного американского портала «Национальный интерес»: «Почему Европа должна опасаться Турции». Не менее звонкий финал у статьи: политолог ставит под сомнение утверждение председателя Европейского Совета Дональда Туска, будто у ЕС «нет выбора», кроме как заключить соглашение (вариант перевода – «сделку») со страной, у которой, по выражению Касонты, «исторические и культурные корни никак не связаны с Европой». В потоке аналитических суждений выделяется и мнение Кэтрин Шакдам, директора исследовательских программ в Институте Шафакна по изучению Ближнего Востока, напомнившей, что улучшением престижа в регионе Турция обязана своей прежней разумной внешней политике, построенной на идее «ноль проблем с соседями», на сотрудничестве и взаимном учете национальных интересов. Отказ от этого курса в пользу попытки воссоздать отношения «патрон-клиент», распространив свой патронат на ныне суверенные страны, когда-то входившие составной частью в империю османов, привел к нарушению баланса сил и влияния, разогреву давних противоречий, зачастую уходящих в прошлое (геноцид армян в 1915 году), радикализации части политической элиты в самой Турции и обострению конфликта интересов в обществе: исламисты против сторонников светскости, прозападники против неоосманов, националисты против культурно-языковой самобытности курдов и т.д. Среди алармистски настроенных обозревателей бытует мнение, что Турция хочет воспользоваться благоприятным моментом, когда отчетливо трещат по швам государства, возникшие в результате тайного соглашения англичанина Марка Сайкса и француза Жоржа Пико, которые от имени двух империй, Британской и Французской, решили судьбу, а если попросту, то разделили азиатские владения рушившейся Османской империи. На дворе был 1916 год. Сегодня, 100 лет спустя, начинается перекройка этой части Ближнего Востока, и «секретные протоколы» Сайкса-Пико никак не способны послужить надежными скрепами. Поговаривают, что Турция хочет заполучить части «Сирака» – Сирии и Ирака, поскольку эти два государства оказались недостаточно сильны, чтобы сохранить свою территориальную целостность. Сказались и гражданская война в Сирии, а затем появление террористического интернационала и халифата, провозглашенного в июне 2014 года «Исламским государством». Турки могут планировать аннексию «отдельно взятых» районов под внешне благовидным предлогом защиты туркоманов – они проживают на территории Сирии и Ирака, в частности, в районе Мосула. Напомним: к «туркоманам» относят потомков туркмен-сельджуков, пришедших на Ближний Восток из Туркменистана и заселивших земли будущей Османской империи. Реально ли это? Кэтрин Шакдам прямым текстом говорит об «империалистических» замыслах Анкары, вернее, нынешнего руководства Партии справедливости и благоденствия, то есть тандема Эрдоган-Давутоглу. Она утверждает: «За кажущимся иррациональным поведением скрывается строгая логика… это аннексия бывших оттоманских провинций». Если принять эту гипотезу как рабочую, то военная операция российских военно-космических сил (ВКС) в Сирии, объективно приведшая к укреплению режима Башара Асада, готового вот-вот пасть еще весной под натиском террористов ДАИШ и сирийской оппозиции, ставит крест на амбициозной перекройке границ в регионе Леванта по чертежам, составленным в Анкаре. Этим можно объяснить и провокацию с нападением на СУ-24, и последующую воинственную риторику тандема, и вторжение турецких наземных сил в Ирак. Что дальше? Прогнозы изобилуют. Так, Марк Галеотти на страницах лондонской газеты «Гардиан» с плохо скрываемым злорадством предвидит дальнейшую эскалацию конфликта между Москвой и Анкарой. Его прогноз: российские ВКС активизируют нападения на отряды экстремистов, «находящихся под патронажем Анкары», станут еще интенсивнее бомбить «караваны с помощью», идущие из Турции на территорию Сирии. В ответ турки расширят поставки оружия своим подопечным и будут их поощрять совершать вылазки против русских. Вывод этого автора: «Таким образом то, что еще вчера не было «войной по доверенности», скорее всего, таковой станет». С затаенной радостью Марк Галеотти пишет, что это конфликт, честно признавая, «развязанный Анкарой», даже сдерживаемый, все равно не рассосется и, более того, «не станет просто еще одной главой в соперничестве русских и османов». Более развернутый прогноз по этапам эскалации конфликта прописал доктор Французского института геополитики при парижском университете Александр Бархударьянц, рассмотревший три возможных сценария. Первый: ограниченные экономические санкции и тщательно дозированные акции неудовольствия. Второй: сворачивание крупных совместных проектов (газопровод «Турецкий поток», АЭС «Аккую» и т.д.) и возвращение в повестку дня стародавних противоречий. Третий: переход к фазе непосредственного военного противостояния, сопровождаемого вооружением третьих сторон (украинской армии, подчиняющейся Киеву), поощрением сепаратистов на Северном Кавказе проведением военно-морских маневров вокруг Кипра и т.д. Взвесив шансы на реализацию каждого из сценариев, француз явно армянского происхождения А.Бархударьянц пришел к выводу, что с учетом опыта «холодной войны», учитывая сдержанную реакцию на призыв к трансатлантической солидарности со стороны Турции, наиболее вероятен первый сценарий. Ни Москва, ни Анкара, по разумению политолога из Парижа, не захотят перейти от «холодного мира» к горячей ссоре. Чисто теоретически, замысел Эрдогана-Давутоглу с провокацией, когда российский боевой самолет приносился в жертву, полностью отвечал их корыстному интересу: во-первых, не допустить возникновения широкой коалиции с участием западных держав и России – все произошло после визита инициатора новой антиигиловской «антанты» французского президента Франсуа Олланда в Вашингтон и перед его намеченной поездкой в Москву. Во-вторых, втянуть НАТО в конфронтацию с Россией. В третьих, заставить Москву умерить прыть и, паче чаяния, как задача максимум, заставить свернуть операцию в Сирии, что рушит неоосманский проект. Не удалось. В итоге Эрдоган, став вольным заложником доктрины Обамы об американской «исключительности», но только сменив эпитет на турецкую исключительность, оказался в проигрыше. Султанизация Эрдогана стала свершившимся фактом. На фоне потери доверия Москвы, которая все эти годы с предельной прагматичностью (даже на грани беспринципности) сохраняла дружественную тональность в политическом диалоге, выделенные Евросоюзом 3 миллиарда евро служат малым утешением и слабой компенсацией за уже понесенные потери. Не столько материальные, сколько репутационные. Опять же, чисто теоретически: быть может, второе издание неоосманского проекта с имперским подтекстом – это вовсе не горячечная фантазия политиков с авантюристической жилкой, пульсирующей у виска и где-то пониже? Едва ли. Дважды войти в один и тот же босфорский пролив никому не удавалось. Трудно не согласиться с французским политологом былых и бурных времен Алексисом де Токвилем: «История – это галерея, где экспонируется мало подлинных картин, зато предостаточно их копий». Владимир МИХЕЕВ

Политические силы, не принадлежащие к европейскому политкорректному преобладающему течению, продолжают занимать всё новые территории. Неопытные прогнозисты ожидали, что это случится на декабрьских областных выборах во Франции, где первой партией оказался Национальный фронт во главе с Мариной Ле Пен, но из-за особенностей местной избирательной системы она не смогла завоевать ни одну из недавно укрупненных областей (см. «Франция: могут, если захотят!» №11(104), 2015). Зато в Польше возврат к власти правых националистов вывел эту постоянно турбулентную страну в число тех участников ЕС, события в которых не вписываются в брюссельское представление о правильном и неправильном (см. «Назад, к демократии?» №2(96), 2015 и  «Радикальные движения: правая-левая где сторона?» №2(96), 2015). До сих пор такие претензии на правительственном уровне выдвигались только к Греции, где правят крайне левые, и к Венгрии, управляемой антилиберальными националистами. В течение 2015 года в Польше в результате сначала президентских, а потом и парламентских выборов националистическая партия Право и справедливость вернула себе всю полноту власти после 8 лет в оппозиции. (см.  «Польша вступает в полосу политической турбулентности», №6(100), 2015 и Польша: «Порулили и хватит», №10(103), 2015). Это обернулось ростом политической напряженности, которая вызвана как решениями новых властей, соответствующих их представлениям, так и встречными акциями либеральной части общества. В стране, причем, не только в столице, начались манифестации, предпринимаются попытки запрета спектаклей, давления на ныне оппозиционную прессу. Против рупора либералов «Газеты выборчей» был даже проведен ритуал экзорцизма, а экзальтированная толпа, собравшаяся у здания редакции, требовала от властей отказаться от подписки на это издание и от размещения на его страницах рекламы компаний с госучастием. Однако кульминацией противостояния стала тяжба вокруг назначения членов Конституционного суда. Новый президент Анджей Дуда не стал утверждать нескольких из них, отобранных незадолго до выборов прежней властью, а утвердил новых, выдвинутых от националистов. В результате сложилась ситуация, при которой число членов этого важнейшего государственного института превышает положенное. Кто-то признает одних, кто-то других, разные органы власти принимают взаимоисключающие решения, тысячи манифестантов выходят на улицы, поддерживая своих кумиров. Оппозиция заговорила даже о ползучем государственном перевороте. Конституционный суд является независимым органом, призванным осуществлять надзор над конституционностью принимаемых законов. Он имеет право аннулировать законы, которые, по его мнению, противоречат конституции. В него входят 15 судей, избираемых парламентом сроком на 9 лет. Эта возня скрывает принципиальные расхождения между двумя основными на данный момент политическими силами Польши: управлявшими ею 8 лет либералами, проигравшими парламентские выборы в октябре 2015 года, и националистами. Их основное отличие – оценка места страны в системе западных объединений, прежде всего, в ЕС. Сам факт участия Польши в НАТО и ЕС под сомнение нынешняя власть не ставит. Однако она считает, что Варшаве не следует автоматически принимать все спускаемые из Брюсселя решения, она может и должна ставить на первое место свои интересы, в том виде, как она их понимает. Первой проблемой, на которой ЕС споткнулся в отношениях с новыми польскими властями, – проблема приема ближневосточных беженцев, или нелегальных иммигрантов: кому как нравится их называть. Правительство высказалось против их распределения между «двадцатью восемью» по квотам и вообще не захотело открывать им польские двери. Символическим стало решение о том, что теперь за спиной высших должностных лиц будет только красно-белый государственный флаг, а синий с желтыми звездами флаг ЕС уберут. Появление в ЕС еще одной страны, которая открыто выбивается из строя, подтверждает усиление в Европе спроса на политические альтернативы. Все больше жителей европейских стран приходят к выводу, что генеральная линия, которая проводилась в этом объединении на протяжении последних трех с лишним десятилетий, исчерпала свой ресурс. Валерий ВАСИЛЬЕВСКИЙ

Бурные события последних недель, в центре которых оказалась Турция, позволили этой стране реанимировать диалог с «единой Европой», в которую она безуспешно просится с 1960-х годов. Вряд ли в Анкаре очень хотят вступления в это объединение, которое принесет блага, но одновременно ограничит возможность проводить самостоятельную политику внутри страны и за ее пределами. Такая перспектива вряд ли серьезно рассматривается турецким руководством. Тем не менее, после серии внешнеполитических провалов Турции надо было что-то предъявить, прежде всего, внутренней аудитории. Возобновление диалога с ЕС оказалось единственным направлением, на котором можно было показать активность со знаком плюс (см. «Можно, но при определённых условиях…», №12(105), 2015). Однако вряд ли стоит ожидать, что европейско-турецкое сближение возобновится и будет искренним. Интересы сторон расходятся все больше. Пока процесс выглядит как продиктованный одномоментным стечением обстоятельств, хотя частично организованный одной из сторон. Поводом для Брюсселя вспомнить о существовании Анкары как потенциального партнера стал беспрецедентный кризис с беженцами, хлынувшими преимущественно из Турции на греческие острова в Эгейском море, которые невозможно прикрыть даже стране, имеющий больше материальных возможностей. Турецкие власти подталкивали к такому поведению скопившихся у них беженцев, которых побудили двигаться в Европу и довольно безответственные приглашения германского канцлера. Когда европейцы, захлебнувшись в этом людском море, поняли, что натворили, то предпочли откупиться от турок, пообещав им возобновление переговоров о приеме в ЕС, облегчение визового режима и 3 миллиарда евро на обустройство этих самых беженцев, но в Турции. Это немного напоминает поведение дряхлевшей Византийской империи, откупавшейся от наседавших агрессивных племен – болгар, русов, сельджуков… Выглядит не очень красиво и уж никак не принципиально. Зато принципиальные преграды на пути Турции в состав ЕС никуда не делись. Их можно объединить в две группы. Первая связана со все более репрессивными мерами, принимаемыми внутри Турции, что совсем не отвечает представлениям европейцев. Вторая группа относится к геополитической сфере: прием Анкары означает выдвижение ЕС вплотную к бурлящему и воюющему Ближнему Востоку, что предполагает прямую вовлеченность в эти непредсказуемые события, от которых европейцы пока ограждены другими территориями как подушкой безопасности. «Неужели важнее военные альянсы и экономические возможности? – спрашивает комментатор итальянской газеты «Коррьере делла сера». – Это неправда. Принципы тоже важны. Если мы продадим и их, то – привет, Европа». Андрей СЕМИРЕНКО

Премьер-министр Люксембурга Ксавье Беттель выступил с инициативой создать «группу девяти» (G9), объединяющую европейские страны с населением меньше миллиона человек. Он выдвинул это предложение, принимая в качестве лидера страны-председателя в ЕС премьер-министра Японии Синдзо Абе. Глава японского правительства председательствует сейчас в «группе семи» наиболее развитых западных стран (G7) и летом 2016 года организует ежегодную встречу их руководителей. Его люксембургский коллега сообщил, что перед этим намерен собрать коллег-малышей и проинформировать Японию о принятых решениях. По его словам, «крупным странам нужно сотрудничать, поскольку они принимают решения, которые в конечном итоге нас коснутся». Он намерен проинформировать С.Абе о тех решениях, которые примет G9. В эту группу Кс.Беттель приглашает также Андорру, Исландию, Кипр, Лихтенштейн, Мальту, Монако, Сан-Марино и Черногорию. Алексей СТРАШЕВ

Ответить на этот вопрос непросто, даже при том, что сейчас правая часть политического спектра в очередной раз переживает этап подъёма. Но особенно показательно, что правые взгляды все более популярны у польской молодёжи. Именно поэтому германская газета «Вельт» заинтересовалась темой и решила подойти к изучению нового феномена через личности тех, кто стоит на правых позициях. Вот четыре портрета молодых представителей основных течений правого фланга польской политики. Обязательно сделайте поправку на то, что написаны они кистью германского журналиста.   Монархистка Эва Заячковская, 25 лет, член праволиберальной партии Корвин. Глава этой политической организации – Януш Корвин-Микке – аттестован автором материала как неприкрытый антидемократ и монархист, славящийся своими скандальным выходками. Он и в Европейском Парламенте-де поднимал руку в нацистском приветствии, и против объединения Европы выступает, и пощёчины коллегам-депутатам раздаёт. А еще недавно прямо в парламенте назвал мигрантов «человеческим мусором». Его молодую сторонницу это, к немалому удивлению германского журналиста, вовсе не смутило: «Да, это действительно резкие слова, но иммигранты, которые не хотят работать, и в самом деле заслуживают такого названия». Вдоволь наябедничав про эпатажное поведение Корвина-Микке, автор переходит к изложению политической стороны вопроса. И здесь он вынужден признать, что поведение человека, резко выступающего против истеблишмента, молодежь просто-таки вдохновляет. Аргумент номер один донельзя современен: у этого политика 720 тысяч приверженцев в «Фейсбуке». Вы вправе иронизировать над таким барометром популярности, но имейте, пожалуйста, в виду, что у главной парламентской партии Польши – либерально-консервативной Гражданской платформы – виртуальных симпатизантов в десять раз меньше. Вот и результаты недавних выборов полностью отразили популярность Корвина-Микке среди молодых граждан Польши. Свои голоса ему отдал 21% учащихся и студентов, хотя в целом он набрал довольно скромные 4,8%. Но вернёмся к пани Заячковской. Веру в демократию она полностью утратила и теперь считает так: «Если бы у нас была монархия, то выигрывали бы не те, кто больше всего обещают, имеют самые красивые предвыборные плакаты или хорошо выглядят». Разочарованная девушка хочет, чтобы во главе её страны стоял сильный человек, способный принимать решения. Конечно, лучше, чтобы это был король, но на худой конец сгодится и президент. Главной задачей такого обладателя «сильной руки» должно быть вот что: государству надо радикально «похудеть» и снизить налоги. (От себя заметим: разве не такова розовая мечта всех российских либералов? Разумеется, если худеть предстоит в основном другим, ибо себе они отводят иную роль). Партия Корвин уже разработала длинный перечень государственных учреждений и министерств, на двери которых надо навесить амбарный замок. Не нужны они – и точка! В общем – тощее государство и абсолютная рыночность экономики, в которой приватизировано все, кроме полиции и армии. (Ну, как такое может не импонировать недорослям среднего ума, уверенным, что именно они, если даже и не будут вечно молодыми, то уж старыми и немощными не станут никогда). Следующий ориентир корвиновцев на большинство германской элиты действует как мулета на быка: Польша должна покинуть Евросоюз. И этот тезис пани Заячковская полностью разделяет: «Не должно быть так, чтобы законы ЕС стояли выше законов Польши. Польша сейчас стала площадкой германской экспансии. Это ужасно». Журналист поясняет: мнение этой девушки соответствует обвинению, часто высказываемому польскими СМИ правого спектра: находясь в рамках ЕС, Польша попала под германский контроль и её политика направляется из Берлина.   Националист Адриан Горский, 19 лет от роду, земляк Эвы Заячковской. Их родной Радом получил мало выгод от экономического развития Польши последних лет. Доля безработных в этой округе достигает 20% самодеятельного населения. Город находится всего в 100 километрах к югу от Варшавы, но контраст со столицей просто разительный, замечает автор. В польском мегаполисе – небоскрёбы, шикарные рестораны и люди в солидных костюмах. В небольшом Радоме – неухоженные домишки, парни в потрёпанных трениках и закусочные, в меню которых вершина кулинарного искусства – курица-гриль. Адриан Горский состоит в националистической организации «Всепольская молодежь», кующей смену для взрослой партии Национальное движение. К национализму он пришел через интерес к родной истории, потом друг-одноклассник убедил его влиться в ряды Всепольской молодежи. Парень возмущён экономической ситуацией в родном городе и твердо убеждён, что националисты смогут сделать для своей страны гораздо больше, чем этаблированные партии. Конечно, Горский выступает за то, чтобы Польша побыстрее освободилась от дружеских объятий Европейского Союза. «Сейчас выгоды от ЕС получает, прежде всего, ФРГ», – уверен он. Рассуждая с немецким репортёром о Германии и Польше, он все время употребляет местоимения «вы» и «мы»: «Вы доминируете в польской экономике и лишили её собственной продукции. А теперь пользуетесь только дешевой рабочей силой». Однако в отличие от пани Заячковской, юноша совсем не собирается отказываться от услуг государства. Управленческий аппарат должен быть сильным и вмешиваться в экономику во имя общего блага. Модель либерального государства западного образца он отвергает. Целью всех усилий в области экономики должно, по его мнению, быть не обогащение индивидуума, а процветание всего народа. «Молодые люди в Польше перестали верить в то, что на Западе лучше, и мы должны делать всё так же как там. У нас есть свои собственные представления и ценности», – уверяет он. И поясняет: «Мы не ненавидим другие народы. Мы просто хотим самого лучшего для своего народа». До сих пор Национальное движение не играло в стране большой политической роли. Но на последних выборах с ним решил сотрудничать рок-музыкант Павел Кукиз, а его организация «Кукиз-15» собрала 8,8% голосов и стала третьей силой в парламенте. И теперь законодательный орган страны пополнился несколькими националистами.   Правый либерал Марцин Крушевский, 21 года, студент-юрист и член партии, называющейся Конгресс новых правых. В парламент он был избран именно по списку «Кукиз-15». Дела у него идут совсем неплохо: он живёт в Варшаве и ездит на черном «Мерседесе». И пиджак на нём сидит отлично, констатирует автор. Но, как и многие его сверстники, пан Крушевский совсем недоволен политикой Гражданской платформы. Он поясняет: «Молодые люди больше не верят в эту систему. Она разочаровала граждан». Родители Крушевского – предприниматели и голосовали как раз за Гражданскую платформу, поскольку она давала щедрые обещания, к примеру – снизить налоги. Надо ли говорить, что ничего подобного не произошло? Кстати, семья Крушевских не представляет собой какое-то исключение. Партии вроде Корвин и Конгресса новых правых привлекательны для всех тех, кто утратил веру в умеренные либеральные партии. Крушевский и его единомышленники выступают за абсолютно рыночную экономику с максимально низкой налоговой нагрузкой. «Государство должно как можно меньше вмешиваться в жизнь граждан. И никому не должно оказывать социальную помощь», – полагает он. Свобода для пана Крушевского означает и ограничение влияния Европейского Союза: «Я выступаю против того, чтобы более богатые страны что-либо платили более бедным. Из-за этого мы не можем разговаривать друг с другом на равных, как партнёры, поскольку при любой возможности нам могут напомнить об этих выплатах». Автору пан Крушевский напомнил молодых германских либералов из Свободной демократической партии. Например, кроме обучения в университете он успел не только создать, но и умудряется руководить транспортной компанией. Но одно из его требований глубоко разочарует не только германского либерала, но и нарушит политическое табу, непререкаемое в ФРГ: пан Крушевский выступает за то, чтобы в уголовный кодекс Польши была возвращена смертная казнь.   Консерватор Матеуш Рожевский – член партии Право и справедливость (ПиС), последователь главного победителя последних выборов Ярослава Качиньского. И его тоже можно отнести к людям успешным: кроме изучения юриспруденции он на полставки трудится в адвокатской конторе. Ну и конечно пан Матеуш – функционер молодёжного союза ПиС. Свою поддержку этой партии он объясняет тем, что ему важна «связь с нашей культурой и традициями». Сам он каждое воскресенье ходит в церковь и считает себя правым и консервативным. Пан Рожевский выступает против приёма беженцев. «Мы не начинали войну в Сирии. У нас не было колоний в Африке. И я не понимаю, почему мы должны сейчас нести ответственность за эту проблему», – говорит он. Против европейской интеграции Рожевский не возражает, но критически относится к действующим правилам сотрудничества. «Страны, входящие в ЕС не равны, более мелким странам все решения просто навязываются», – говорит он. Польша, по его мнению, должна занять в ЕС боле прочные позиции, чем те, которые она имеет сейчас, поскольку Варшава «мало влияет на то, что происходит». Андрей НИЖЕГОРОДЦЕВ

Принимая с благодарностью высокую награду в Париже за приверженность делу «органически выращенных» продуктов, наследник английской короны принц Уэльский польстил хозяевам: судьба европейской цивилизации находится в руках французских сыроделов. Почему? Изготовители французских традиционных сыров остаются одним из последних бастионов сопротивления. Это они своей верностью дедовским рецептам служат заслоном перед нашествием генномодифицированных организмов (ГМО). Таким речам благосклонно внимали ученые мужи: принц Чарльз удостоился знаменательной награды Французского института наук и искусств, носящей имя Франсуа Рабле, великого сатирика XVI века – автора «Гаргантюа и Пантагрюэля», но также искуснейшего врача. Наследный 67-летний принц, так и не дождавшийся трона, давно занимается благим делом: в своей вотчине, графстве Корнуолл, он производит экологически чистые продукты. В ассортимент входят бисквиты, бекон, конфитюры, шоколад и сидр, которые солидными партиями закупаются, в том числе, и хозяйственным управлением Букингемского дворца (см. «Виндзор инкорпорейтед», №6-8(78), 2013). Говорить, что это чистая блажь, не приходится. Принц в душе – убежденный экологист и «зеленый», на дух не переносящий ГМО. Парижская публика была впечатлена познаниями постаревшего принца в высокой моде сыроварения. Чему есть веская причина: за Ла-Маншем давно отмечен подлинный бум как в приготовлении сыров, так и в сыропоедании (см. «Британия стала «сырной» державой», №1(40), 2010). С трибуны звучали ласкающие слух истинных галлов пафосные слова, перемешанные с тревогой – перед лицом агрессии «генномодифицированных» – за сбережение гастрономического наследия не только Франции, но и всей Европы: «Что станется с такими сортами сыров, как Brie de Meaux (первое упоминание – в 774 году, когда король франков Шарлемань потребовал регулярно поставлять ему этот вид сыра к столу), Crottin de Chavignol (особо пахучий козий сыр) или Bleu d'Auvergne (голубой сыр с плесенью, рожденный в середине XIX века, подаваемый в виде соуса к антрекотам)?» (см. также  «Плесень животворящая», №1(73), 2013). Между тем принц продолжил удивлять своих слушателей, сверкая гранями эрудиции: «В свободном от микробов, прогрессивном и генетически смоделированном будущем какие шансы останутся у старомодного Fourme d'Ambert (самый мягкий и рафинированный из голубых сыров), Gruyere de Comte (о нем писал еще Плиний и воспевал Виктор Гюго) или ароматного Pont L'Eveque (старейшина среди сыров Нормандии, упоминавшийся уже в XIII веке в средневековой аллегорической поэме «Роман о Розе)?» Принц Чарльз изящно завершил пассаж, оговорившись, что его велеречивые восхваления французским сырам могут показаться, глядя со стороны, “глупыми”. Но он убежден, и в искренности сентиментального потомка королевы Виктории сомневаться не приходится, что «важнейшая часть фундамента великолепного здания европейской цивилизации – это природный талант и высочайшее мастерство тех, кто способен создавать такие выдающиеся произведения». Слова подвижника экологически безупречного фермерства падали на благодатную почву. Эта награда французских ученых и деятелей искусства находит только тех, кто ревностно сберегает и умножает «гастрономическое наследие». В этом случае награда нашла своего героя. Героя без кавычек. Владимир МИХЕЕВ

Вообще-то, у этого господина есть и другая фамилия, не столь смахивающая на французскую, а выглядящая совсем на немецкий манер – Нормальфербраухер, то бишь «обычный потребитель». Именно об этом вымышленном господине вспоминают статистики, когда выясняют, как живется обычному немцу. На сей раз эксперты из «Консорсбанка» решили установить, каковы же расходы этого среднестатистического жителя ФРГ? Да, кстати, разрешите представить: зовут его Торстен, от роду ему 40 лет, недавно женился, детьми обзавестись не успел, имеет кое-какие личные пристрастия и интересы. В общем, человек как все. Как считают сами авторы исследования, на научную точность оно не претендует, но задуматься заставляет. Итак, господин Нормало за свою жизнь, а отмерили ему вполне приличный срок в 79 лет, тратит ни много ни мало миллион евро. На что же уходит эта сумма?   Жильё До восемнадцати лет Торстен квартировал у родителей, затем перебрался в квартирку для бессемейного человека. После женитьбы, понятное дело, переселился с женой в квартиру побольше. Статистика уведомляет, что одиночка в 2012 году тратил на наём жилья, его отопление и электроснабжение в среднем 582 евро в месяц. Для бездетной пары эти расходы составят уже 906 евро. Итак, с 18 до 40 лет Торстен выплатит в сумме 153.648 евро, а за последующие 39 лет жизни – ещё 212.004 евро. Итого – 365.652 евро. Как видите, почти 400 тысяч евро уже пристроено. Причем без учёта неизбежного повышения квартплаты и расходов на переезд из квартиры в квартиру. Однако идём дальше.   Мобильность Под этим термином скрываются транспортные расходы. Как и положено приличному немцу, Торстен с 18 лет водит собственную машину. За 79 лет расходы на покупку, эксплуатацию, ремонт, топливо и т.д. суммируются в 146.730 евро. Между прочим, профильное издательство «Мотор ферлаг», проводя аналогичные подсчёты, пришло к заметно большему итогу – 332 тысячи евро. Поэтому эксперты из «Консорсбанка» выбрали «золотую середину» – 239.365 евро.   Отпуск В этом отношении Торстен проявляет истинно подвижническую скромность. Отдыхать он ездит каждый год – надо же заботиться о своём здоровье – но никогда не шикует, избирая «бюджетненькие» варианты. На это ему выделили 700 евро в год, то есть значительно меньше, чем рассчитали специалисты из Общества потребительских исследований, отмерившие по 1051 евро на год. И за 61 год самостоятельной жизни Торстен выложит за свои отпуска 42.700 евро.   Питание Одинокие мужчины в месяц проедают 185 евро, бездетная пара – 382 евро, то есть примерно вдвое больше. Для простоты подсчёта Торстену выделили расходы как одиночке, и это сложилось в сумму 135.420 евро.   Средства личной гигиены Понятное дело, у мужчин с этим дело обстоит не в пример выгоднее, чем у женщин. На мыло, шампуни и дезодоранты бережливый Торстен тратит жалкие 17 евро в месяц. (Для справки – дамам потребуется 38 евро.) К финалу жизни, тем не менее, и у него сложится немалая сумма в 12.444 евро.   Домашние животные Между прочим, обходятся такие любимцы дороже, чем гигиенические мероприятия. Но Торстен расположен к «братьям нашим меньшим», и у него в семье живут как добродушные дворняги, так и строгие породистые псы. По подсчётам Германского союза защиты животных, за время собачьей жизни на четвероного друга надо потратить 11 тысяч евро – на приобретение, пропитание и прочие потребности, исключая расходы на ветеринара, которые, кстати, изрядно кусаются. Торстену выделили на всё про всё 22 тысячи евро.   Досуг И тут Торстену пришлось довольствоваться малым. Из хобби ему выделили регулярный бег трусцой, раз в четыре недели – посещение кинотеатра, дважды в месяц – ужин в ресторанчике, да приобретение двух книжиц в мягкой обложке и двух музыкальных компакт-дисков. Аскетичненько? Тем не менее, на всю эту дребедень за многие годы жизни будет израсходовано 157.258 евро – жуть, что такое!   Одежда Помодничать нашему герою тоже не придётся: как и все прочие одинокие мужчины, он тратил на одежду 45 евро в месяц. Вступление в брак его привычек не изменило и гардероб на протяжении жизни обошелся господину Нормало в 32.940 евро. У прекрасного пола все, понятное дело, куда сложнее. Одинокая женщина расходует на одежду в среднем 70 евро в месяц. Подведём итог: суммировав все статьи расходов Торстена, получим 1.007.799 евро. Вы уже испугались? А зря! Мы ведь еще не учли расходы на страхование всех видов – от медицинского до юридического. А обстановка в квартире? А холодильники-посудомойки-микроволновки с миксерами-тостерами-мультиварками? А компьютеры, которые сейчас есть у даже у тех, кому они решительно не нужны ни для какой осмысленной деятельности? Ну, да бог с ними, остановимся на том, что выделили Торстену скуповатые банковские эксперты. Ведь если умножить эти расходы на 81 миллион – именно столько людей живёт в Германии – то получится 81,6 триллиона евро – больше, чем весь мировой ВВП за 2014 год, составивший 70,3 триллиона евро. Ненаучно? Ну и что? Зато, какие внушительные цифры! Марина СМИРНОВА

Итальянские парламентарии решили принять меры, поощряющие использование банковских карт, в том числе, при совершении совсем маленьких покупок, вроде газеты в киоске. С этой целью на рассмотрение внесен законопроект, отменяющий потолок в 30 евро для совершения покупок с использованием дебетовых или кредитных банковских карточек. Эта мера решает проблему взимания платежными системами средств при совершении таких покупок (в зависимости от операции – от 0,007 до 0,01 евро). Законодатели предусматривают также систему наказаний для тех коммерсантов, которые не смогут принимать карты в оплату маленьких платежей. Контроль должен начаться с апреля 2016 года. Одновременно предполагается поднять потолок сумм за покупки, которые можно будет оплачивать наличными – с нынешней тысячи евро до 3 тысяч. Сочетание подобных шагов вызывает у некоторых экспертов недоумение. Впрочем, в Италии проблема применения банковских карточек относится не к технической, а к культурной сфере. До сих пор продавцы и покупатели предпочитают наличные, хотя страна является европейским лидером по выдаче банковских карт и по пунктам их приема. По официальной статистике, итальянец использует ее для оплаты 38 раз в году, меньше в ЕС это делают только греки и румыны. Зато британцы применяют ее 166 раз в году, а французы – 130 раз. Средний показатель для ЕС – 98. При этом итальянцы имеют в кошельках и бумажниках в среднем 1,5 банковских карточки на человека, находясь по этому показателю среди европейских лидеров. Зато страна занимает первое место по числу точек, оборудованных для приема этих видов платежа. В Италии их 30,4 тысячи на миллион жителей, против 26,3 тысячи в Великобритании и Испании, 24,3 тысячи во Франции и 10,7 тысячи в Германии. Всего с помощью банковских карт в Италии оплачено 155 миллиардов евро при общем объеме потребительских платежей в 600 миллиардов. Итальянец достает свой пластик для совершения более крупных покупок. Средняя сумма оплаты с помощью этого способа – 61 евро против 49 евро в среднем в ЕС. Светлана ФИРСОВА

I. Caldera… Dumbfounded and flabbergasted, you stand in awe absorbing with each and every cell of your inner self the stunning megalithic beauty. Carved and moulded by possibly extra terrestrial forces, the hillside elevation, resembling a horseshoe, embraces the basin-shaped volcanic depression called Caldera. This Spanish word, which stands for “cauldron”, adds another pinch of mystic charm to the Island of Santorini, suspected to be the actual burial place of the legendary Atlantis, the land of our glorious ancestors with superhuman abilities matching those of the Marvel comics heroes. Whether true or not, the sheer mega proportions of Caldera with the mesmerizing rich blue gleam of Aegean waters thrills you with indiscriminate joy. Why indiscriminate? Probably you feel becoming part of the grandiose scenery that must have witnessed the splendour of the days of yore when titans battled with gods, goat Amalthea nurtured with its milk infant Zeus, and Heracles was slaying the many-headed Hydra as part of this 12 glorious exploits. The technicalities from the guidebook on how the volcano eruption caused the emptying of the magma chamber resonated with my almost forgotten classroom lessons. It made me feel once again small and insignificant. The magnitude of the ancient disaster leaves you bewildered and fascinated at the same time. The disappearance of 84 square kilometres of land can be assessed today when you try to pierce with your eyes the “watery plain” and discover remnants of an old civilization, but fail. It's all gone. Gone with the wind and the tidal wave kick-offed by the explosion under the seabed. You find consolation in the fact that no human remains were found in the ruins of Akrotiri. It supports the scholar's supposition that the people living here in the 14th century BC were smart enough to have envisaged the looming disaster. They left in good time. But have they found a safe passage and a new home? No clues. The excavation works on the Isle of Crete proved that the wrath of the roaring and raised wave has destroyed the cities of the Minoan epoch, and cut short a unique evolution branch in our history.     But enough of brooding over the romanticized (partly sanitized) antique times. They served their purpose, whatever it could have been. The present standing on the shoulders of the past is no less intriguing, teasing, curious and worth exploring. Small villas in the traditional Cyclades architectural style are still around. Clusters of whitewashed sugar-candy houses with flowered gardens, resembling swallows' nests from afar, rekindle the usual sense of wanderers keen to find shelter, refuge and comfort. Santorini, in spite of its wildly rocky environment, is all about soothing your mainland-born worries and “chasing away” the “cares that infest the day”, as Longfellow knew it.     In sum, Santorini is about deciphering and digesting the wizardry of nature, finding your own “philosophical stone” in the grandeur of rocks and cliffs, and getting inspiration in the minute details of a very distinct and inimitable environment. Small wonder that as a Russian, accustomed to ponder over the stealthy meanings of the surrounding particulars, I was encouraged to pencil it in the old-fashioned notebook, hallmark of many old-timers as my humble self.   Fancy Island Walk on brink of a steep slope, Hoping there is always hope, Reach the limits of the edge With all risks you cannot hedge, Stand exposed to briskly breeze Wanting you to squeeze and freeze, Face skin-burning hefty heat With nowhere to retreat, Hear volcano's dormant growl Underneath the water's bowl... Yet, besides caldera's charm, One thing would your fears disarm: You will willingly embrace Fanciful design of place… Beautiful, in fact, is mini On the Isle of Santorini.   II. Quite a number of seasoned if not professional voyagers, leaving their emotional outbursts and cool-minded descriptions in the web, claim that Santorini is the primary tourist destination in the rich assortment of Greek islands. I find it hardly disputable.     Having set foot on the island long before the peak hot season, I nevertheless was impressed by the omnipresence of wanderers from the vicinity, meaning European shores, and far-off lands. I once bumped into a true Ozzie, a typical redneck, using as a vernacular a peculiar mix of English and aye-aye oldspeak. Then there was a robust-built German moderately curious when meeting strangers. A couple of fast-talking American ageless ladies were indoctrinating an aboriginal, most probably a local party-linked functionary, imposing on him the stereotyped methodology of winning elections. Pathetic!     At one moment I sensed a nagging premonition while watching a scrupulous artist with a photo camera taking incessant shots from fancy angles at a newlywed Chinese couple. As the monetized opulence of the middle class in the rising “new economies” gets thicker, the traditional European vacationers will be dispersed and diluted in the cosmopolitan melting pot with the “new wave” of demanding ardent travellers from lands afar. It would be natural just like natural is the appeal of the breathtaking views forming a theatrical setting for all who would want to celebrate and make their honeymoon an unforgettable lifetime experience. Simply choose a spot to have an overview of the megalithic beauty predating our times, or discover the gastronomical delights of the local cuisine. Family-run boutique-style restaurants attract with unpretentious design, promising homely comfort while saying plainly: “Come and taste Greece!”   Frankly, it makes a difference whether you digest the aroma of the island's scenery and food in broad daylight or at dusk or at late night. As you might know, when the light dims, other senses are alerted and enable you to see things in 3D, smell the grippy iodine of the seaweeds, hear the wings of the bats slice the thickened air…     No use to pretend that Greek tourist industry remained intact not being impaired by the weighty debt crisis and euro liquidity crunch. After talking to my hotel manager, a lively lady in her 40s, absolutely loyal to the ‘craftswomanship' of hospitality, there were no illusions left: The downside effect of the financial woes for her trade was the relative decrease in numbers of visitors and the substantial shrinking of the most generous segments of the tourists' flow. The on-going murky bargain between the omnipotent “troika” of international creditors and the government in Athens did not improve neither the repute of Greece as a preferable destination for a holiday or a summer vacation nor the eagerness of the most dynamic voyagers in Europe, which are the Germans, to travel as usual to resorts in Greece where their bundeskanzlerin has been routinely portrayed as the fuhrer of the Fourth Reich. And yet, the Greek have preserved this inherent quality so explicitly featured in the character of Zorba the Greek: tenacity and a nonchalant attitude to the unfriendly circumstances. Watching them at close range, you cannot but admire this national trait, moulded by centuries of foreign invasions, oppression, deprivation, famine, humiliation, and other destructive occurrences. In an ambitious attempt to get to grips with the predominant properties of the Greek archetype, I composed a short poem dedicated to an old friend of mine, Jorgos Hatziioannou, who enriched me a long time ago with a sensible and justifiable guidance: “Vladimir, be tender to Greece!”   Feel Greek When you are worn out and weak With no help around to seek, There is one survival gimmick: Sip your coffee and feel Greek. When the prospects are all bleak — Earth inherited by meek, There is one survival secret: Sip your coffee and think Greek. When you're struggling, so to speak, Without paddle up shit creek, There is one survival wisdom: Sip your coffee and be Greek.   … The mood of the people affected by a “sea of troubles” usually reflects their innermost thoughts and psychological maturity. The sign hanging on one of the walls serves is evidencing the proverbial and going back to the antique times stoicism of the Greeks. Isn't it a White city on top of the hill?! III. When offered a chance to pretend for a while to be a “gentleman of leisure”, and with no pressing necessity either to do your job's routine, you involuntarily become more attentive to all the particulars of life in all dimensions and incarnations. The island's fauna cannot boast of endemic or exotic species. The usual mix. But it served as inspiration for some verses aimed at summing up the human perception of the “Animal world”, featured in a selected assortment of snap-shots.   We are not the sole and main, World, apart us, also features Multicultural domain Full of animals and creatures. What the careless human dumps, Gaps in food chain links and narrows: Picking endlessly bread crumbs Is nutrition sport for sparrows. Fish within ship's foaming trail Chased by seagulls. It's amazing! Never meet an epic fail, Their beaks like swords are blazing. Cats are pleasant. That's because They are gentler than the average, Less inclined to use their claws As a most convincing leverage. Frozen still on cliffs and rocks, Warming up on sunny morning, Lizard teases us and mocks, Looks like jewel stone-adorning. Stubbornness stands firm on hoofs, Donkey's lot is worth to mention; Their case one dictum proves: Good is Evil's shade extension. Watch the buzzing busy bee Work long hours (not so funny); In my other life I'd be Bee the Doer making honey. Dogs are friends, and pals, and chaps, Number one, though listed seven, This is why we say perhaps: Passed away dogs go to heaven. We are not the sole and main, World, apart us, also features Multicultural domain Full of animals and creatures. IV. Mystic charm. True, you can vivisect the beauty first into segments, then into small particles, and end up scrupulously examining them, one by one, through the magnifying glass. Taken separately, all the elements of the mosaic panorama, thrust open from the hillside plateau, would certainly look amazing, astounding, awesome, whatever high-flown epithet you choose to apply. Yet, only a holistic approach to this cluster of natural splendour will allow you to inhale the perfect harmonies of light, colour and shape.   Apparently, the lucky moment when Santorini exposes its uttermost grandeur of caldera and the sea views comes at dusk prior to sunset. The little secret that ensures the magnitude of the island's miracle does not escape you is to embrace the scenery from all angles and in a slow-paced manner. Do not hurry but do not delay as well. Watch the sunset in a meditative mood, detached from marginal details of the landscape and, as Byron called it, the “watery plain”, as if you are sipping a glass of a seasoned Porto. Do not gulp, sip, sip, sip.   Sunsets' Message Pale orange with a fading rating Slowly sinking into Aegean Sea Makes us, humans with long lenses waiting This pathetic moment for to see. Would it be the same if we were knowing Sun expires now, it is his plight? Would we watch with sadness final glowing Of purveyor of the warmth and light? We would be subdued, depressed and frantic… But rejoice for life was mapped out wise: The sunsets would never be romantic If we were not destined for sunrise.   The Lure of Santorini Here you are free from praise and curses, You can choose to keep profile low While the Time in molecules disperses In the lazy wind and sunshine flow. It's a pastoral oasis luring Where the urban windmills stop to grind. Sense the calm of waveless waters stirring. Think tranquility and peace of mind, Think of Aristotle and of Plato, Wish eternity against all odds… Standing on caldera's hillside plateau You are close to sky and maybe gods. It's a perfect place that nature nurtures On the Day of Reckoning to go: To repent, admit all sins and virtues, Be forgiven and forgive your foe.   Finally, it happens: A revelation befalls you, and you uncover the innermost meaning of the material world, of every single cell, of the succession of seemingly random occurrences in your life. At last, you effortlessly weave together the strings and bridge the narrows of “outrageous fortune”. You re-discover your inner self, sometimes, your long-forgotten and lost identity.   Santorini… No way can you dispel the creeping suspicion that here and only here you are close to sky and, just maybe, to gods.   Vladimir MIKHEEV

Цикл "Мондорф" С детства запомнил добрый совет тех, к мнению кого я привык прислушиваться. Они утверждали: по жизни доверяй только послевкусию. Первое впечатление обманчиво. Полагаясь на него, ты легко можешь ошибиться. Но если от любви, встречи, напитка, кушанья, да чего угодно – приятное послевкусие, значит они того заслуживают. Они высшей пробы. Они с тобой навсегда, если ты этого захочешь. Уже куча времени промчалась с той поры, как мне довелось несколько сказочный дней провести вместе с Валентином Гафтом, разговаривая, общаясь с почитателями, споря о смысле жизни, а в памяти по-прежнему его стихи. Его экспромты. Его сарказмы. Рука непроизвольно тянется к перу. Хочется написать что-то похожее. По глубине. Остроте. Неочевидности подтекста. Вот маленькая толика, из того, что решился положить на карандаш. Ну уж, а вам решать, дорогой читатель, годятся ли они в подражанье Валентину Гафту или, скорее, вдохновлены им.   Нарциссик На фотографии и статен, и красив, И обаяние расточают щеки. "Какая лапонька!" Все, кто способен на порыв, Ему умильно посылают чмоки... Но ступит лишь по жизни два шага, Когда не щеки, а надежная рука Всем встречным в ней Как радуга нужна, И сквозь портрет проступит глубина – В ней не герой, а червоточина видна...   Герой нашего времени Есть два достоинства: Он тих и скромен, как забытые слова. И недостатка два: Он спит, когда нельзя, И рвется в бой, когда война прошла.   Лидер Он скрывает пресыщение, Кардинал, актер, игрок. В том лишь видит упоение, Чтоб людей сплетать в венок. Но цветы так быстро вянут, Осыпаясь на порог. Лучше он плясать заставит Тех, кто вырваться бы смог.   Вершитель судеб Он темнота. Он мрак. Он вечность. И отступает человечность – Зачем, кому она нужна, Объедки с царского стола. Сталь, лязг брони – вот он в чести, Но им Отчизну не спасти. Ей нужен к Солнцу разворот, А не к Востоку поворот. Умыться в девственной воде, Подняться на морской волне, Судьбу опять поймать за хвост – И мрак отступит за погост. © Марк ЭНТИН

Экономическая столица Италии – Милан – вышел победителем в ежегодном конкурсе наиболее удобного города в ЕС для инвалидов. Европейская Комиссия присудила ему приз «Аксесс сити ауорд» за нынешний год. В финале Милан победил соперников, названия которых меньше находятся на слуху. Это были Капошвар (Венгрия), Тулуза (Франция), Ваза (Финляндия) и Висбаден (Германия). Мэр итальянского города Джулиано Призапиа напомнил, что городские власти принимают меры для его превращения в удобное место проживания для всех категорий жителей. «Присуждение премии показывает, что мы находимся на правильном пути», – сказал он.

Британские женщины могут всех перепить Нет, теперь уж точно зарекусь вчитываться в заметки о таком неприглядном явлении, как женский алкоголизм. Пусть даже не у нас дома, а за тридевять земель, на одном отдельно взятом острове, прозываемом со времен древних римлян Альбионом. Пусть любопытство терзает, как у всякой кошачьей породы, зарекусь! А то почитаешь, и волосы сами по себе в бигуди сворачиваются. Ежели еще вдуматься и за словами смысл и подтекст разглядеть, то совсем не по себе становится. А все началось у меня с того, что дотошные эксперты при Организации экономического развития и сотрудничества (ОЭСР), объединяющей, как нас учили в институте, самые что ни на есть развитые-преразвитые страны, подсчитали и, не прослезившись, доложили. В негласной табеле о рангах самых отчаянных выпивох верхнюю строчку по итогам 2015 года уверенно заняла такая социальная категория, как… британские женщины в возрасте от 45 до 64 лет. Это еще не все. В стране, иронично усмехающейся, что у нее нет климата, а есть только погода, доля женщин, переваливших за 60, которые обратились за медицинской помощью во избавление от алкогольной зависимости, выросло за пять лет на 65%. И самое пугающее и отталкивающее, это «тренд». По нашему, тенденция. В 2014 году рост обращений к эскулапам со стороны женщин в три раза превышал аналогичную статистику для мужчин. Хотите или нет, но в Британии у алкогольного пристрастия – отчетливое женское лицо (см. также  «Британцы: что нам в них не нравится?»,  №12(105), 2015). Медики, психологи и социальные работники дружно схватились за голову. Стали разбираться и обнаружили поразительную – и поучительную – закономерность. Британки в зрелом возрасте проявляют непреодолимую тягу к веселящим спиртосодержащим напиткам обычно после того, как их повзрослевшие дети начинают жить самостоятельно, уже не под крышей родительского дома. Сара Джарвис, терапевт по своему профилю, установила, что после того, как птенцы покидают семейное гнездо, их мамы начинают все чаще заглядывать на дно бутылки. Нет, они не напиваются в хлам, но для них становится делом обычным и привычным выпивать по бокалу вина – причем ежедневно. Страшно и чудовищно то, что в пересчете на декалитры вчерашние мамаши, прежде державшие себя в руках, чтобы не подавать дурной пример своим отпрыскам, совершенно распоясались, стоило тем покинуть отчий или материнский дом. Опрос среди 500 британок старше 45 лет, проведенный респектабельной структурой под названием YouGov, показал, что 28% из них стали потреблять больше дурманящей жидкости, чем их дети, а еще 14%, то ли похваляясь, то ли лукавя, признались, что могут засасывать в себя алкоголь «наравне» с молодыми. Кстати, опрос был проведен на средства, выделенные компанией «Лундбек», что специализируется на лекарственных препаратах, купирующих или хотя бы снижающих алкогольную зависимость. Доктор Джарвис называет это новое явление для доброй старой Британии «эпидемией». К тому же выяснилось, что в отличие от молодых в возрасте от 18 до 24, что регулярно, а точнее каждый пятничный вечер платят дань обряду «биндж дринкинг» (binge drinking), напиваясь чуть ли не вусмерть, их великовозрастные мамы ничуть по этому поводу не комплексуют. Молодежь тоже не стыдится этих возлияний, но, по крайней мере, осознает их пагубность и, в меру своей просвещенности и силы воли, старается сдерживаться. А вот у их заполошных мамаш, принадлежащих к другому поколению, как оказывается, никаких тормозов нет и в помине. Помните реплику Маши из чеховской «Чайки» в третьем действии? Ну, Маши, дочери Ильи Шамраева, поручика в отставке и управляющего у Сорина? Она там признается в грехе: «Женщины пьют чаще, чем вы думаете. Меньшинство пьет открыто, как я, а большинство тайно». Готова поспорить, что это не так. Почти не так. Вот только подвели меня эти заморские эксперты, будь они неладны. По ихнему выходит, что мы, женщины, еще как пьем. Задорно, загульно. А британки и вовсе – вне конкуренции. Правда, что с них взять? Больше половины браков у них распадаются. Или находятся в состоянии полураспада. И потому они вечно одиноки на своем примостившемся с края острове. Нетипично! Надежда ДОМБРОВСКАЯ

Голландцы слывут в Европе расчетливыми изобретательными прагматиками, первопроходцами во многих важных областях жизни – будь то сельское хозяйство, поражающая своей необычностью и функциональностью архитектура или футуристические автомобильные дороги (см. «Нидерланды: с ветерком по пластмассе», №9(102), 2015). Жители Нидерландов славятся этим с давних пор, когда слово «инновации» ещё не появилось в лексиконе большинства языков. Это объясняется, пожалуй, не особым складом ума голландцев, а необходимостью решать многочисленные проблемы, неизбежные на маленькой территории, на которой вынуждены тесниться 17 миллионов человек. Вспомним: 40 лет назад соседи посмеивались над «этими странными любителями селёдки», когда они начали в массовом порядке пересаживаться из автомобилей обратно на велосипеды. Сегодня их примеру по разным причинам следуют десятки миллионов европейцев, и эта мода только-только набирает обороты… Похоже, именно голландцы станут изобретателями метода, способного избавить нашу планету от одного из самых страшных бедствий – стремительного накопления на её суше и в океанах миллиардов тонн мусора и разнообразных вредных отходов. Более того, инноваторы из Нидерландов намерены добиться того, чтобы человек смог превращать всевозможные отходы в ценные источники сырья и энергоносители. Если удастся создать «циркулярную безотходную экономику», то, по мнению учёных, по значению для жизни на Земле это можно будет сравнить с изобретением колеса или электричества. Голландские изобретатели исходят из необходимости подражать естественным процессам, происходящим в природе, где ничего не выбрасывается, а так или иначе идёт в дело. Их модель предлагает «закольцевать» производственные циклы, максимально подняв уровень эффективности каждого из них. Переработка мусора и отходов – лишь начало этого процесса. Любопытно, что к стремлению превратить свою страну в лабораторию новой производственной модели голландцев подтолкнула весьма прозаичная проблема: в Нидерландах находятся дельты двух крупных европейских рек – Рейна и Мозеля, воды которых насыщаются вредными веществами во многих странах, по которым они протекают. «К сожалению, только теперь, с большим опозданием, мы осознали, какое это неиссякаемое потенциальное богатство для нашей экономики», – шутят эксперты. По подсчётам «Исследовательской организации в сфере прикладной науки», применение методов «циркулярной безотходной экономики» будет приносить Голландии ежегодный доход более чем в 7,3 миллиарда евро и позволит создать 54 тысячи новых рабочих мест. Не менее важно, что она окажет колоссальное положительное влияние на окружающую среду. Некоторые достижения нового метода голландские специалисты уже с гордостью демонстрируют. Например, «фэйрфон» – мобильный телефон, «умный» и рассчитанный на очень длительную эксплуатацию – не менее десяти лет. Продано уже более 60 тысяч таких гаджетов, в которых применены только материалы, подлежащие полной переработке и последующему многократному использованию. Голландцы зарекомендовали себя пионерами и в переработке старых матрасов. Их изобретение, некий механизм, полностью разделяет и сортирует составляющие этот предмет материалы – металл, наполнители, текстиль и другие – и обеспечивает стопроцентную их переработку. Тем временем в стране набирает обороты кампания «Не вздумайте выбросить в мусор!». Её инициатором выступила Мартина Постма, с лёгкой руки которой открылись «ремонтные кафе». Люди несут в них старую или сломанную электронную технику, и специалисты-добровольцы в свободное от работы время охотно её восстанавливают. Техника продолжит ещё долго служить людям. Новую производственную модель Гаага намерена продвигать среди партнёров по Европейскому Союзу во время своего председательства в ЕС в первой половине 2016 года. Евгений ОРЛОВ

Люксембуржцы оказались лидерами стран еврозоны по запланированным расходам на подарки и прочие рождественские и новогодние увеселения. Как показал опрос, проведенный банком Ай-Эн-Джи, они готовы выделить на эти нужды 300 евро. Больше собрались выложить только британцы (420 евро) и американцы (360 евро). Замыкают список поляки (70 евро) и голландцы (40 евро). Исследование проводилось в 15 странах, опрашивались 15 тысяч человек. Россия в список не входила. Опрос выявил некоторые другие забавные детали. Например, среди опрошенных лидерами по части выполненных обещаний, которые они давали сами себе в прошлые новогодние праздники, оказались австрийцы с немцами (68% выполнили это) и опять же люксембуржцы (66%). Подданные великого герцога оказались и самыми экономными: 43% из них в новом году планируют больше откладывать денег, чем тратить. Алексей СТРАШЕВ

Бесконечные ряды оливковых деревьев, то взбегающих на холмы, то выстраивающихся на равнинах до самого горизонта, – неотъемлемая деталь пейзажей Андалусии. Сейчас в этой автономной области Испании горячая пора: идёт сбор урожая ценнейших плодов. Страда традиционно длится с ноября по февраль. Горячее время наступило и для смешанных испанско-румынских банд, совершающих по ночам набеги на плантации. Они ломают ветви вековых деревьев, грабят подвалы фермеров, вывозя собранные оливки, маслины и оливковое масло, которое в средиземноморских странах считается «жидким золотом». Вес украденного добра идет на десятки тонн. Для противодействия ворам в Андалусии, Эстремадуре и ряде провинций, где выращивают оливки и миндаль, которыми славится на весь мир испанская земля, созданы народные дружины и специальные подразделения Гражданской гвардии. Совместными усилиями их ночным патрулям недавно удалось возвратить нескольким владельцам более 20 тонн изъятых у воров оливок и маслин. А в прошлом году только в провинции Хаэн гражданские гвардейцы конфисковали 92 тонны маслин из похищенных 264 тонн. Однако противостоять любителям чужого непросто: моторизованная мафия нанимает местных работников и крестьян, которые за умеренную плату информируют бандитов не только о содержимом подвалов, но и о перемещении патрулей. Испания – крупнейший в мире производитель и экспортёр оливкового масла. На долю одной только Андалусии приходится 47% его мирового производства. Однако в супермаркетах этой страны литр расфасованного оливкового масла высшего качества в среднем стоит 4,3 евро – в четыре раза дороже бензина. Похищенные оливки и «жидкое золото» поступают не только на «чёрный рынок» в Мадриде и других крупных городах страны. Наибольшая часть через морской порт в городе Малаге вывозится в Восточную Европу, где перекупщики не задают лишних вопросов о происхождении этих товаров. В последние годы, в связи с острым финансовым кризисом в Испании, наряду с контрабандой оливок и миндаля начала процветать и нелегальная торговля лесными грибами. По свидетельству газеты «Мундо», в разгар сезона в грибных местах можно натолкнуться на целые лагеря приезжих из Румынии, которые промышляют этим бизнесом, оцениваемым в миллионы евро. Сборщики поставляют грибы перекупщикам или непосредственно на «чёрный рынок», зарабатывая до 30 евро в сутки, что позволяет им худо-бедно жить на родине чуть ли не целый год. Стражи порядка задерживают сборщиков, конфискуют грибы и выписывают крупные штрафы, которые никогда не доходят до провинившихся в их стране. Игорь ЧЕРНЫШОВ

Калифорнийский сайт «Куора» (Quora), возникший в 2009 году, и предназначенный для нахождения пары «вопрос-ответ» через свободное выражение мнений всех пользователей Сети, вызвал немалый ажиотаж, предложив высказаться на не вполне политкорректную тему «Что больше всего раздражает иностранцев, общающихся с жителями Британии». Желающих внести свою лепту, будь то ложка меда или дегтя, в эту скоростную флэш-дискуссию оказалось предостаточно. На выходе, или в сухом остатке, сложилась занятная и парадоксальная мозаичная картина, которую с одинаковым основанием можно отнести и к провокации, и к диалектически сбалансированному психологическому портрету нации. Нации, замечу, сложно-композитной, обремененной и одновременно осчастливленной богатой на события историей, воспитанной на самобытной и поучительной литературе, а также на не менее своеобычном архитектурном наследии и изобразительном искусстве. Нации, что внесла весомый вклад в общий цивилизационный котел, в том числе в области фундаментальной науки, прикладных высоких технологий, юриспруденции, медицины и так далее. Засчитаем вышеприведенный пассаж как обязательную бочку мёда для разбавления ее совсем не комплементарными наблюдениями, составляющими своего рода «коллективный» диагноз того, что значит быть британским островитянином с позиции стороннего наблюдателя. Итак… Первое. Британцы исключительно вежливы. Настолько вежливы, что это выдает их подавляемую таким способом природную грубость. Например, они всякий раз преуменьшают или принижают значение чего-либо, и это заставляет подозревать их в неискренности. Или – после встречи вы слышите фразу: «Это надо делать чаще», а на практике это проявляется как прямо противоположное послание: «Надеюсь, я вас больше никогда не увижу». Или – раздается реплика «О, как интересно!», подразумевающая на самом деле: «Я лучше умру, чем буду вас слушать дальше». Второе. Вежливость опадает как осенняя листва в ураган, стоит только бриттам принять дозу алкоголя. Молодые люди, бывает, притом часто, берут годовой «отгул», обычно после окончания школы или в свою студенческую пору, и отправляются путешествовать по миру. Других посмотреть, себя показать. Называется это «gap year». Сняв с себя груз ответственности, не до конца оперившиеся юнцы обоего пола не могут устоять во время странствий перед соблазнами, превращаясь зачастую в невольника (-ницу) бутылки. Такой же зависимостью от алкогольного дурмана отмечены британские традиции мальчишников (stag-dos) и девишников (hen parties), а также ритуал ежепятничного (а подчас и ежечетвергового) возлияния «binge drinking» (см. также  «Постыдилась бы, мамаша!», №12(105), 2015). Третье.   Они – занудные ворчуны. Бритты вечно на что-то жалуются, считают авторы постов на сайте «Куора». На погоду, на еду, и, конечно же, на этих несносных иностранцев. Четвертое.   Если вынести за скобки неделю высокой моды в Лондоне, то обитатели этих островов имеют смутное представление о том, как надлежит одеваться. Для начала, съехидничал один из форумчан, им нужно научиться, будучи на пляжном отдыхе в южных краях, не надевать носки, если у них на ногах сандалии или шлёпки. Пятое.   Это самый спорный тезис, поднятый многими из тех, кому доводилось посещать Британию. Раздражение вызывает то, что там левостороннее движение. Видимо, напрягает, что при переходе улицы нужно сперва сообразить, в какую сторону поворачивать голову. Не меньшей головной болью становится для приезжих на колесах передвижение по автомобильным дорогам – приходится себя постоянно контролировать, чтобы не выехать на встречную полосу. Справедливости ради стоит напомнить, что у бриттов нет монополии на это «чудачество»: по левой стороне ездят и в Японии, и в Индии, и в Австралии. Можно засчитать попытку авторов этого коллективного портрета в негативных тонах высказаться, не взирая на лица и не покривив душой. Не во всем с ними можно согласиться. Но у каждого – своя пара глаз, а потому своя точка зрения. Надежда ДОМБРОВСКАЯ

Многие иностранные туристы будут расстроены, не увидев у стен Колизея ставших привычными ряженых «центурионов». Увы, муниципальные власти запретили изображать «древних римлян» людям, которые охотно соглашались сфотографироваться вместе с гостями Вечного города. Мало того, отныне запрещено подрабатывать катанием туристов на больших трёхколесных велосипедах и продавать билеты в музеи на улицах, а не в кассах и специализированных киосках. Эти меры, по мнению мэрии, будут способствовать сохранению культурного облика Рима и улучшат безопасность на его улицах и площадях.   Брюссель заботится о здоровье европейцев Власти Евросоюза решили значительно сократить использование искусственных жиров во всех пищевых продуктах, производимых на территории 28 стран. Вредные вещества появляются в растительных маслах при их гидрогенизации, рафинировании и придании более аппетитного вида. По мнению медиков, употребление этих веществ способствует сердечно-сосудистым заболеваниям – главной причине смертности в ЕС. Особенно часто искусственные жиры встречаются в галетах и хлебных соломинках, причем на недопустимо высоком уровне. В заявлении Еврокомиссии говорится о необходимости законодательно ограничить употребление таких масел, чтобы обеспечить защиту здоровья потребителей. Такой закон уже действует в Австрии, Венгрии, Дании и Латвии. Европейские эксперты обнаружило немало продуктов с высоким содержанием искусственных масел в Швеции, Польше, Хорватии, Болгарии и Словении. Летом 2015 власти США запретили, за редким исключением, использовать масла, получаемые трансгенным способом. Компаниям-производителям предоставлено три года для соблюдения этого регламента.   На лимузине по водной глади С подобным заданием полиция Рима столкнулась впервые: ей пришлось задерживать водителя автомобиля марки «Мазерати» не за превышение скорости на дороге, а за передвижение по реке Тибр. Сорокалетний житель Генуи Марко Аморетти собственноручно превратил свой спорткар в автомобиль-амфибию и отправился на нём в плаванье по столичной реке, рассчитывая добраться до Венеции. Когда путешественник направлялся к центру Вечного города и находился на отрезке Тибра между мостами Витторио и Мильвио, он был задержан стражами порядка. На допросе в столице Марко признался, что на длинном пути из Лигурии от него не раз требовали причалить к берегу и предстать перед речной полицией. Однако он игнорировал приказы властей населённых пунктов, мимо которых проходил его маршрут. Капитан, он же владелец необычного плавсредства, уже предпринимал аналогичную попытку в 2009 году, но она тоже закончилась его задержанием. Однако неудачи не останавливают его: теперь он намерен совершить морское путешествие с Мартиники (Французские Антильские острова) до Нью-Йорка на малолитражке «Фиат-500». Молодой итальянец – опытный «автонавт», как его окрестили газетчики. В 1999 году он вместе с приятелем Марко де Кандиа на приспособленных к плаванию автомобилях «Форд Таунус» и «Фольксваген» решили повторить морской путь своего земляка-генуэзца Христофора Колумба. Им удалось за 119 дней плавания добраться с одного из Канарских островов до Мартиники.   Мойте руки после… Привычка обязательно мыть с мылом руки после посещения туалета, оказывается, не так уж распространена в Европе. Только половина жителей Нидерландов, по данным опроса, проведённого Институтом Гэллапа, рефлексивно подставляют руки под струю воды. Зато в Боснии и Герцеговине таковых 96%, и эта страна по праву может считаться самой чистоплотной из всех, в которых состоялось анкетирование. На второе место вышла Молдавия, где этот показатель – 94%, на третьем – Португалия с 85%. Неплохой показатель у британцев – 75%. А вот итальянцы, испанцы и французы забывают о полезной привычке мыть руки после туалета: их показатели соответственно равны 57% (Италия) и 60% (Испания и Франция).