Реалполитик

Нет ничего справедливее утверждения "человек предполагает, а Бог располагает". На протяжении всех последних десятилетий наши друзья из США и ЕС пытаются его опровергнуть. В Латинской Америке, Африке, на Ближнем Востоке, в Восточной Европе, у себя дома. Результат известен. Расхлебывать не одному поколению. Печально.

… Дею все порядком уже надоело. Затея была явно не по нему. Он был человеком дела. Забойщиком. Лидером. Всегда брал на себя инициативу. А тут битый час, не известно ради чего, стоял с ружьишком в засаде. Выйдет на него косолапый, не выйдет, зависело не от него. И зачем он только позволил знакомому егерю себя уговорить?

Дей в сердцах плюнул. Перехватил поудобнее новенький, с иголочки, дорогущий тульский карабин. Потоптался за елкой для проформы еще несколько минут и собрался уходить. Вдруг раздался характерный треск раздвигаемых веток, и прямо на него из бурьяна вывалился медведь. Огромный. Матерый. Он шел охотнику навстречу, злобно щурясь.

Не медля ни секунды, Дей вскинул двустволку – свою охотничью гордость – к плечу и выстрелил. Мишка упал, как подрубленный. Раздался пронзительный испуганный вой. Сотни птиц взмыли в воздух, спасаясь от неведомой опасности. И наступила тишина. Жуткая. Странная. Пронзительная. Все застыло вокруг. Ни одна былинка не шевельнется. Природа как бы оторопела, не веря в случившееся.

Дей слегка помедлил. Что-то внутри него переполошилось. Ему захотелось оказаться как можно дальше от этого места. Бросить все. Бежать. Спрятаться на сеновале. В подвале. Забить вход в дом изнутри дубовыми досками. Но выбора не оставалось. Он понуро двинулся к поверженному им зверю, стараясь не глядеть в его сторону. Тот лежал навзничь, распластавшись, во весь свой гигантский рост, не подавая никаких признаков жизни.

Подойдя поближе, Дей выхватил кинжал из ножен, повернулся к доставшемуся ему трофею и обомлел: утопая в сочной зеленой траве перед ним лежала женщина потрясающей красоты. Чтобы описать ее, у него не нашлось бы слов. Да они были и не нужны. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы ослепнуть, прозреть и вновь забыть обо всем на свете. На груди у нее расползалось дымящееся красное пятно. "Что я наделал?" – пронеслось в голове у Дея. Но он не успел подумать ни о чем другом. Все произошло в мгновение ока. Обворожительное существо открыло бездонные черные глаза, обвило руками ему шею, притянуло к себе и впилось испепеляющим поцелуем ему в губы.

Небо обвалилось на Дея. Он стоял посреди величественного первозданного леса. Огромные корабельные стволы, ровные, без единой извилинки, надменно устремлялись ввысь, нарочито отстраняясь от мелкой живности, копошившейся у их ног. Несмотря на густые кроны, теплое, яркое, благодатное солнце заливало все вокруг, выстраивая рядом с исполинами армию своих световых столбов. Было жарко. Ярко. Ароматно. Радостно.

Дей собрался было бросить на землю патронташ с ружьем, стащить с себя видавшую виды трудовую ветровку, разуться и, устроившись на отдых, немного покемарить, как вдруг почувствовал что-то неладное. Периферийным зрением он увидел непонятные тени. Иссиня черные. Мохнатые. Бесформенные. Их было много. Очень много. Стремительными прыжками от дерева к дереву они приближались к нему, окружая со всех сторон. Кровожадные хари победно скалились. Кривые белоснежные клыки искрились в лучах солнца, отбрасывая узорчатые полоски отблесков. Дей был обречен. О спасении нечего было и думать. Оставалось лишь пару мгновений на то, чтобы помолиться перед смертью, и пожелать себе: «пусть она окажется не слишком мучительной».

Внезапно огненным смерчем из вышины к нему устремилась какая-то невиданная птица. Острыми когтями ухватила его и вырвала из готовящихся сомкнуться вокруг него пастей. "Ура, – запело все внутри Дея. – Спасен! Кто ты, мой волшебный избавитель?" Не обращая на него ни малейшего внимания тот, кого Дей по ошибке принял за избавителя, устремлялся в высь, забираясь все выше и выше. Набрав головокружительную высоту, он разжал когти и отпустил добычу. Дей дико закричал, теряя память, разум и все на свете, но вопль, противно клокоча, застрял у него в горле.

Весь ломаный-переломанный, безвольным мешком стоял Дей у входа на участок вокруг его деревенского дома. Открыть калитку сил у него еще хватило, однако на то, чтобы закрыть, уже не оставалось. Его тело начало медленно оседать, сползая на землю, когда чьи-то сильные, нежные, заботливые руки подхватили его и потащили на открытую террасу перед банькой. Стол, который там был накрыт, ломился в буквальном смысле этого слова. О том, что такое бывает, ему приводилось читать только у Гиляровского и Салтыкова-Щедрина. Кто-то сунул ему в руку хрустальный стакан с обжигающей ледяной жидкостью, и он на автомате проглотил его содержимое. Взор его прояснился. Перед ним стояла давешняя лесная красавица и ласково обнимала его.

"Нет, только не это! Не хочу! Не буду! Бежать со всех ног!" – молнией пронеслось у него в мозгу. Но было поздно. Кудесница ловко усадила его за стол и поднесла вторую чарку. Затем третью. Не забывая одновременно забрасывать ему в рост расстегайчики с чем-то потрясающе вкусным, разносолы и прочую снедь. Под рукой у нее лежали, выгнув хвосты, осетры и стерлядки. В хрустальных вазочках призывно отсвечивали груды черной икры. Возлежа друг на друге, пирамидами высились блины. Взгляд невольно перепрыгивал с одного блюда, радующего взгляд, на другое, не в силах остановиться. После надцатой чарки со страхами было покончено. Дею хотелось ухватить и это, и то, перепробовать все, что стояло на столе. Оборотень перед ним, не оборотень – какое, к черту, дело. Наплевать, когда судьба подбрасывает такую роскошную жизнь.

Между тем, умело подливая ему в фужер, хозяюшка не забывала травить анекдоты, один забористее другого, да такие смешные – не захочешь, а расхохочешься. Правда, как показалось сначала Дею, когда он еще не избавился от первоначальной настороженности, все они были как-то об одном и том же. "Приходит мужик к ведунье и просит: "Помоги. Подскажи, что делать. Жена опостылела жуть как. Невмоготу терпеть больше. Своими руками задушил бы. Да на каторгу идти не охота. Подскажи. Как бы так сделать, чтобы и от нее избавиться, и за решетку не угодить?" – рассказывала тем временем затейница. – Ведунья ему советует: "А ты, дорогуша, затрахай ее до смерти. Ни один следак не придерется". Мужику рецепт понравился. Он на диету специальную сел. Не такую, как у нас сегодня, конечно. Попроще. Но такую же эффективную. Отдохнул от трудов праведных, сколько положено. Все силы собрал. И с вечеру за дело принялся. Под утро чувствует: под ним бездыханное тело. "Ура! Класс! Получилось!" – думает. Но для верности пульс щупает – не прослушивается. Ухо к груди прикладывает – сердце не бьется. Веко приподнимает – все, верняк, дело сделано. С тем на бочок переворачивается и отключается. Утром просыпается, глядь, а рядом с постелью столик буквально ломится. Закуска – царская. Посередине скатерки хрустальный штоф запотевший. Никогда такого не было. Даже близко. Даже в мечтах самых дерзких. Рядом жена восседает. Прямо светится. Только он глаза открыл, она ему сразу рюмочку для сугрева и на вилочке огурчик солененький протягивает. "Ты это что?" – удивляется мужик. "А ничего, – отвечает благоверная. – Ты ко мне по-человечески, и я к тебе по-человечески!"

«Что за чепуха, зачем она мне все это нашептывает?», – вновь насторожился Дей, насколько позволило его благодушное состояние. Однако вновь припозднился с реакцией. Те же сильные, нежные, заботливые руки подхватили его и потащили в баньку. От их прикосновения у него внутри опять, как давеча, все перевернулось.

Вновь он стоял посреди первобытного девственного леса, залитого жарким полуденным солнцем. Грудь переполнял сказочный пряный воздух. По ароматам, щекочущим нос, легко было определить, что маковка лета уже позади, но до осени еще времени хватает. Вокруг, в первый раз он не разглядел, вернее, ему не дали, расстилались поля черники и брусники, и удивительного многотравья. Насколько хватало глаз. Темно-фиолетовый, ярко-красный, желтый и зеленый тона сплетались в настолько сочную зачаровывающую картину, что в Дея вселилось только одно, но совершенно непреодолимое желание: есть, есть, есть, не переставая. Набивать себе рот ягодами, запихивать их в него пригоршнями и проглатывать. Набивать его какими-то сладчайшими травами и кореньями и жевать, жевать, жевать. Не переставая. Без конца. И без устали. Вскоре все руки, все лицо сделались у Дея цвета ягодно-травяной массы, в невероятных количествах поглощаемой им. Бирюзовый сок стекал у него с губ на подбородок, рубашку, брюки, оставляя на всем несмываемые разводы. Тело все полностью, под завязку пропиталось им. Насытилось. Сделалось упругим. Жилистым. Тянущимся. Его переполняла сила. Дивная. Страстная. Бесконечная. Она ждала выхода. Она жаждала его. Требовала. Немедленно. Сейчас. Сию же секунду.

Дей вновь находился в баньке. В печурке весело потрескивал огонь. Со всех сторон исходило обворожительно приятное жаркое тепло. Тело покрывали серебристые шарики пота. Капельки сталкивались, сливались и, щекоча его, веселой гурьбой срывались вниз. Напировавшись, они вольготно расположились на полатях. Выдумщица, столь же ловко, как она делала все остальное, устроилась наездницей и, взнуздав Дея, устремилась вскачь. Вертко. Рьяно. Бесшабашно. Сруб наполнился шершавым заговорщическим поскрипыванием осиновых досок, стонами и всхлипываниями затейницы, с каждым движением, с каждым покачиванием приходящей все в больший раж. Дей вконец утратил ощущение времени. Окружающие его мир полностью исчез. Ничего больше не существовало. Только это чувство свободы, устремленности, упоения, бури и огня, требующих выхода. Но какого! Цунами. Землетрясения. Ядерного катаклизма. В котором сгорели бы все силы Земли, щедро отданные ему первобытным лесом, самой древней природой. Чтобы вновь возродиться к жизни. Потом еще. И еще. И еще. И так без конца.

На рассвете Дей вывалился из баньки. Его обуревало одно единственное желание: пить, пить, пить. Что угодно. В любом количестве. Он припал к бочке с дождевой водой и принялся лакать. Как будто вернулся из Сахары. Как будто не пил ничего лет десять. Опустошив с четверть, он собрался было нырнуть в бочку целиком. Но тут нежные, но сильные и уверенные в себе руки вытащили его и отнесли обратно в баньку. После короткого непредвиденного перерыва все началось по новой.

На третий день Дею чудом удалось вырваться. Зазноба поверила, что он вырубился, и на мгновенье отошла что-то там проверить или приготовить. Ему этого мгновения было достаточно. Он скатился с порога, добежал до дома, метнулся в сени и забаррикадировался. Подпертую изнутри дверь было не взломать, поэтому, довольный, не ожидая подвоха, он ввалился в светелку. Трепетное создание его там уже поджидало. "Возлюбленный, – проворковала она. – Как ты прав. Конечно же, нам здесь будет лучше". И, легко ломая его беспомощное сопротивление, потащила к богато убранной постели. Через пару минут от бюргерского порядка, царившего в светелке, не осталось и следа. В огромной кровати с толстенным тюфяком и легчайшими кисейными перинами действительно было неизмеримо удобнее, чем на полатях в баньке. К тому же и акустика здесь была совсем другая. Вскоре сладострастные стоны, всхлипывания и удовлетворенное ржание раздавались на всю округу.

Это Дея чуть было не спасло. Не то, чтобы ему на подмогу, сколько из тщеславного мужского любопытства, к дому Дея хлынул поток друзей. Человек он был известный. Толковый. Общительный. К числу его друзей себя относили многие. Поэтому поток получился вполне полноводный. Однако затейницу это нисколько не смутило. Как ей подобное удалось, никто впоследствии в памяти восстановить не смог, но вскоре стоны, всхлипывания и победное ржание раздавались из всех палисадников, амбаров и с сеновалов.

"Единственное спасение, – понял Дей, – когда ускользну в следующий раз, пробраться к ведьмяку через железнодорожную линию. Если не он, то никто уже больше не поможет. Загибаться так нет никакой больше возможности. Пусть любую цену назначит. Отдам все, что есть, и еще все три последующие поколения в рабство запишу. Однако ведьмак, когда он к нему через неделю прорвался, никакую цену назначать не стал. Расспрашивать, зачем да отчего, ему тоже никакой надобности не было. Он только сунул ему в руки склянку со снадобьем, собачий ошейник и серебряный кинжал и пояснил: "Снадобье волшебное. Если кто хотя бы глоток выпьет, оборотится враз обычной девицей-красавицей, и делай с ней, что хошь. Удастся на нее ошейник надеть – как, смекай сам – моментально в твоей воле окажется. Нож серебряный – на крайний случай. Нож, он и есть нож. Бьет без промаха. Аминь".

Только воспользоваться полученными талисманами у Дея не получилось. Осерчавшая богиня Диана заставила его самого испить снадобье, над которым она сначала повела рукой. В результате, выпив, он не только не ослаб, а, напротив, ощутил себя одновременно и Черномором, и тридцатью тремя богатырями, чем ненасытная не преминула тут же и воспользоваться. И собачий ошейник оказался не на ее, само собой, а на его шее. Если и раньше она могла с ним творить все, что угодно, то теперь бездонно душой и телом он оказался в ее услужении.

Только как это случилось-приключилось, в деревню вернулась суженая Дея. Она уезжала на месячишко навестить бабушку. Может быть, конечно, совпадение. Хотя, кто его знает. Лариска взяла старую грязную половую тряпку и пошла на приступ. Стоило оборотню к ней повернуться, как она огрела его задубевшей вонючей истлевшей материей и проговорила: "Ах, ты стерва, дрянь, змея подколодная! Чужих мужиков таскать? А вот этого ты пробовала?" И хрясть оборотня по лицу. Хрясть по рукам. Хрясть по шее. По ногам. Груди. Всему тому, что подвернется.

От удара грязной половой тряпкой лицо хозяйки медной горы почернело и провалилось. Руки и ноги рассыпались прогоревшими углями. Тело превратилось в рой шипучих злобных ос, не знающих, что им делать. Тогда Лариска выхватила у Дея из-за пояса серебряный нож и вонзила в Землю. Та расступилась. Образовался многокилометровый провал, на дне которого вздымались и корчились потоки лавы. В мгновенье ока он засосал улей, прогоревшие угольки и все остальное.

Наступила долгожданная тишина. Дей вновь мчался по первобытному лесу. Бежать было трудно. Ноги путались в густой траве. Корни обхватывали лодыжки и заставляли оступаться. Пот застилал глаза. Силы оставляли. Но нужно было бежать. Бежать. Бежать. Другого выхода не оставалось. Сзади подстерегала жуткая опасность. Спасение было там, впереди, где лес, наконец-то, расступался и заканчивался. Дей сделал последний истерический бросок, но не удержался на ногах и упал, растянувшись во всю длину. Сверху на него упала какая-то страшная тяжесть. Неподъемная. Липкая. Давящая. Леденящая кровь. Парализующая волю.

Лариска подняла Дея из травы, поставила на ноги, отряхнула. "Родненький, – участливо сказала она, – как ты тут без меня? Вижу, совсем зачах, сбледнул и исхудал. Ничего, я тобой займусь. Теперь нас ничто не разлучит". Уверенно взяв его за ошейник, она повела Дея в дом. Бедняга даже не пытался сопротивляться. Все внутри него подсказывало: бесполезно, это судьба. Куда там взбалмошному оборотню, боящемуся заговора и серебряных пуль. Куда там примитивным ненасытным затейницам. Они все из второй лиги. Дворовая команда. Не чета мастерам. Чепчики долой. Пришли настоящие хозяева. Они своего не упустят.

© Н.И. ТНЭЛМ

№4(86), 2014