Падуя. В автобусе

Падую иногда называют городом с тремя «без». Здесь есть святой без имени, луг без травы и кафе без дверей. Поясню.

Город является центром одного из самых благочестивых католических культов в стране, в центре которого – св. Антоний Падуанский. Поэтому по имени его просто не называют: «Святой» – и достаточно. Всем понятно, о ком речь. Главная церковь называется просто базилика Святого. Даже местная сдоба создана в его честь, но без имени – «сдоба Святого».

Лугом (по-итальянски «прато»), точнее «Долинным лугом» – «Прато делла валле» – называется самая большая площадь Падуи. Когда-то там было болото, а в XVII веке его осушили и разбили изящный овальный сквер с канальчиками, фонтанами и статуями, где по субботам, как и в старое время, развертывается привозной базар с барахлом, едой и каруселями. Вот и луг без травы.

Наконец, кафе без дверей. В старом городе, рядом с муниципалитетом, главной пешеходной улицей под портиками и двумя разделенными старинным дворцом рыночными площадями, стоит старинное белое здание с колоннами и лепниной. Это – знаменитое кафе «Педрокки». Его прославили местные студенты, которые собирались там в революционном 1848 году, обсуждая, как бы лучше выгнать австрийских оккупантов. Выгнали в конечном счете без них и позже. Но заведение уже тогда было известно тем, что в нем никогда не закрывались двери. Теперь оно попало в путеводители, живет той славой, оно по-прежнему всегда открыто, хотя разносят заказы чинные официанты в бабочках. Правда, потрясающий, как везде в Италии, кофе стоит стандартно: 1 евро.

Но главное в Падуе, мне кажется, – университет. По возрасту он – второй в Италии, уступает только университету в Болонье. Улицы около старинного здания уставлены велосипедами и мопедами, как и положено студенческому центру. С незапамятных времен настоящие студенты, как правило, люди небогатые. В соседних кафе галдят стайки школяров, надолго растягивая поглощение бутерброда с чем-нибудь вкусненьким или изысканную сладость, запивая эту снедь кока-колой или кофейком: никакого пива! Атмосфера легкая. Кстати, некоторые шекспироведы утверждают, изучая творческое наследие великого англичанина, что этот человек (или тот, кто скрывался за этим псевдонимом) учился в университете именно в Падуе. Может быть, там сейчас грызет гранит какой-нибудь науки новый Шекспир?

Главное средство транспорта в городе – автобус. Маршрутов много, они ходят точно по расписанию, даже когда бывают автомобильные пробки. Наверно, его составители умеют делать график движения с учетом реального положения на дорогах в разное время суток и в разные дни недели.

Входя в автобус, все компостируют билетик или показывают водителю проездной с фотографией. Если изредка пытаются пройти без билета, водитель останавливает машину, выходит из кабины и разбирается с нарушителем. Тот либо покупает билет, либо высаживается. Редкие нарушители пытаются разжалобить водителя, делают вид, что не понимают и плохо говорят по-итальянски. Но я ни разу не видел, чтобы у них получилось. Остальные пассажиры спокойно ждут конца эпизода, неодобрительно косясь на безбилетника.

Итальянцы, даже школьники со спадающими до колен джинсами (по моде), едут и болтают тихо. Громко разговаривают только иммигранты. Чаще всего в автобусах в Падуе слышна румынская речь. Ее узнать легко: все же романский язык, понятны даже некоторые слова. Много усталых грузных румынских женщин средних лет. Они едут на работу. Она у них есть – сиделки, домработницы и так далее. Часто выходят на остановке недалеко от вокзала и сбиваются в стайки себе подобных. Отдельно – небольшая группа румынских же мужчин – худых и сердитых, которые, как может показаться со стороны, их опекают. Складывается впечатление, что это – своего рода неофициальная биржа труда.

За их спиной, за изящной оградой, в сотне шагов, в уютном парке находится камерная Капелла дельи Скровеньи. Она известна тем, что ее с начала и до конца расписал Джотто – великий мастер итальянского Треченто. Библейские сцены на трех рядах, картинки следуют одна за другой, как своего рода комиксы того времени, пересказывая Новый Завет. Минимум деталей, похожие лица и фигуры, все внимание ситуации, психологии, человеку. И все – на фоне потрясающего синего цвета, который задает ритм и величественное настроение. В Капеллу пускают небольшими группами, на четверть часа ради сохранения микроклимата и, следовательно, фресок. Это – единственная сохранившаяся роспись, которую Джотто сделал целиком сам.

Румынские мужчины в автобусе угрюмы, но только они среди всех пассажиров кричат по мобильному телефону.

– Ты пойми, он хочет показать, что у него все в порядке, – заговорщически растолковывает приятелю пожилой падуанец в берете. – Ясно, что ему делать нечего.

– Да, его домой не отправишь, – отвечает тот. – Теперь они тоже европейцы, как вошли в ЕС.

– Он не причем. Это все римские политики. Понавезли иммигрантов, чтобы работать на стройках и на предприятиях. Теперь все позакрывалось. Вот они на сумки в автобусе и посматривают.

– Не скажи. Главная вина на промышленниках. Им нужна была рабочая сила по дешевке, а теперь не нужна.

Много румынских школьников. Их тоже слышно, даже когда они едут в интернациональной стайке. Среди небогатых школьников они выделяются тем, что плохо одеты, и, конечно, некоторой агрессивностью. Не хочу слушать, но слышу, как один из них рассказывает про драку с одноклассником, про то, как какого-то лоха из класса заставил платить ему каждый день по евро. Ответов итальянских сверстников не слышно – говорят не очень громко.

А вот вошла девочка-подросток, едущая из школы, увидела знакомого, подсела к нему и начала без умолку трещать. Что она только не делала, чтобы привлечь его внимание. А у него – по мобильнику в каждой руке, по которым он елозит пальцами со страшной скоростью, наушники в ушах. Ему ничего не надо. Он еще юн и девочки ему менее интересны, чем технологические прибамбасы. Когда она, грустная, вышла на своей остановке, он с облегчением вздохнул и с новой силой погрузился в свои мобильники. Виртуальность вместо действительности. Это – образ современного мира.

Албанцев в автобусе меньше. У их мужчин очень колючие глаза. Они смотрят нехорошо и пассажиры инстинктивно ёжатся, когда входят несколько молодых албанцев. Их легко узнать по речи, которая не похожа ни на одну знакомую хотя бы на слух. Видимо, албанские мужчины тоже сидят без нормальной работы, живут за счет женщин, если не за счет не хочется думать чего.

Слышна в падуанском городском транспорте и родная речь, но очень странная. Одни женщины средних лет или на подходе к этому возрасту и их дети. Они общаются на непонятном говорке, иногда слышны украинские или, во всяком случае, южные нотки. Но интонация от долгого проживания вдали от источника русского языка изменилась, приобрела итальянские каденции, проскальзывают итальянизмы или целые конструкции, встроенные в устный текст. Вот группа подростков – мальчики и девочки. Ограниченным набором слов они пересказывают друг другу учебные события, русский фильм, который скачали из сети, содержание русской же попсовой песенки. В речь монтируются матерные слова, но очень странно: они не понимают их точного смысла, не знают, как употреблять, отчего их разговор звучит невероятно нелепо.

– Хуже всего – китайцы, – говорит сосед по сидению, показывая на вывеску китайского ресторана за окном. – Ну, зачем здесь китайская еда? Здесь своя – куда лучше.

– Ну, что вы. Китайская кухня мне очень нравится. Она такая изысканная, необычная.

– Нет, не уговаривайте. Я к ним ни за что не пойду!

– Почему? Вы попробуйте.

– Вы, наверно, меня не поняли. Я не про то, вкусно или нет. Я про то, из чего это сделано.

– Они много из Китая везут, поэтому дешево.

– Знаете, я ее попробую, когда в Падуе увижу хотя бы одни похороны китайца. Бывают похороны всех, но не китайцев. Думайте обо мне, что хотите.

В автобус входит симпатичная юная африканка. К ней пристраивается африканец, надеясь проскочить без билета. Попытку пресекает водитель, безбилетник высажен. Девушка проходит вглубь салона и садится на двойные сидения, которые развернуты лицом друг к другу. Там тихо беседуют на звонком диалекте здешней области Венето двое мужчин лет 40. Девушка достает толстый учебник и погружается в чтение. Один из мужчин заглядывает в него и спрашивает:

– Вы это изучаете?

– Да.

Дальше он затевает разговор о том, нравится ли ей этот предмет (к сожалению, не говоря какой именно), и что она хочет делать после учебы. Ответы его, видимо, удовлетворяют. Потом интересуется, какой у нее паспорт. Оказывается, итальянский. Потом спрашивает, работает ли она. Нет, но очень хотела бы. Потом он ей говорит, что они с приятелем, который сидит напротив, создают кооператив как раз по ее специальности и пусть приходит поговорить. Дает карточку. У девушки глаза становятся квадратными.

Она действительно итальянка. Не вышла у остановки, где находится Квестура – городское полицейское управление. Обычно большинство иммигрантов, кроме румынок средних лет, выходят здесь. Их стайки по национальному признаку толпятся у входа. Они там все тихие и смирные. Я еду дальше – до вокзала. Я хочу сесть на электричку до Венеции.

Валерий ВАСИЛЬЕВСКИЙ
Падуя – Москва