Ошибка времени

Оглядываясь назад, на два десятилетия совместной истории России и Европейского Союза, с грустью вижу вереницу допущенных просчетов. Непозволительных глупостей. Обоюдного недопонимания. Упущенных возможностей. С позиции сегодняшнего дня они, как махонькие этюды маслом, в огромных, массивных, старинных, покрытых патиной рамах.

В какой-то момент надо было уступить. В какой-то – наоборот, настоять на своем. Еще когда-то – просто руководствоваться здравым смыслом. Эх, если бы прошлое можно было изменить. Подправить. Отретушировать. Если бы можно было в нарушение шахматных правил «взять ход назад» и выбрать несколько другой или совсем другой вариант игры. Увы, пустые мечты. Хотя, кто сказал, что это мечты?

… Стальевич обладал бешеным упрямством. Необузданным. Непреодолимым. В остальном – человек как человек. Милый. Симпатичный. Обаятельный. Всем с ним было легко. Мужики ценили его расположение. Женщины были без ума. Но стоило ему заклинить, и всё: никакие увещевания не помогали. Можно было сколько угодно стрелять холостыми в воздух, размахивать сигнальными флажками, он все равно никого не видел и не слышал. Верно сказано: мужик, что бык. Про кого другого – не знаю. Про Стальевича – точно в десятку.

Может, в детстве, когда характер ребенка еще только формируется в неустанной борьбе с родителями, те проявили неуместную твердость или мягкотелость. Или когда подростки начинают соревноваться между собой и пытаются взять верх из-за каждой мелочи, у него не нашлось иных аргументов – он долгое время оставался маленьким и тщедушным. И только тогда, когда другие уже были огромными дылдами, вдруг несказанно рванул, вымахал вверх и раздался в плечах. С тех пор упрямство ему было в принципе уже не к чему. Он мог добиваться своего совсем иначе. Но оно сделалось сильнее него. Стало неотъемлемой чертой характера.

Или когда пришла пора ухаживать за девушками, таким образом ломал врожденную стеснительность, заставляя себя во что бы то ни стало, не смотря ни на какие препятствия, рвы и бастионы, идти до конца. А потом всепоглощающая жажда победы сыграла с ним дурную шутку. Он стал рабом установки, которую когда-то сам для себя выдумал, дабы добиваться прямо противоположного.

Однако это все предположения. Доподлинно известно только то, что в роду у него были колдуны. Не какие-нибудь целители, знахари или феи, а именно колдуны. Дикие. Страшные. Необузданные. Владевшие чудовищной силой. О них рассказывали такие истории, что не дай Бог на ночь глядя обмолвиться – во сне настолько жуткие образы посещали, что неделями глаза смежить боязно было. Наверняка Стальевичу от них что-то перепало. Объяснение несгибаемому упрямству не стопроцентное, но дыма без огня тоже не бывает.

В тот год все складывалось как-то странно. Время то летело, уносимое вперед ураганным ветром. То вдруг останавливалось в задумчивости, как бы переводя дух, и его уже было не сдвинуть с места, будто заржавевшие стрелки давно не заводившихся часов. Всюду что-то тонуло. Взрывалось. Разлеталось вдребезги. Сети были переполнены безумными призывами куда-то идти, крушить, ломать – то ли на баррикады, то ли на футбольно-хоккейные матчи, от которых черти-что зависело.

Однако хуже всего – все всюду горело. Некогда дивный пьянящий воздух наполнился дымом и гарью. Было не продохнуть. Сделавшему нечаянно глубокий вздох с трудом удавалось откашляться. Город весь утопал в мареве. Синевато-сером. Колеблющемся. Прячущем дома. Машины. Людей. И скрадывающем расстояния. Казалось, никого нет – внезапно ты оказывался в гуще толпы. На проезжей не светилась ни одна предательская пара желтоватых глаз – тебе же лишь в последний момент удавалось отпрыгнуть от проносящегося мимо болида.

Все чувства были обострены. Как во время охоты без подставы, когда твердо не знаешь, кто на самом деле за кем охотится: кто зверь, а кто загонщик. Все были на взводе. Все превратились в туго сжатую пружину. Любое неверное слово, необдуманное действие, и пружина готова была распрямиться, превращая жизнь в ад, или даруя тебе неслыханное, ни на что не похожее, обольстительное блаженство.

Их встреча получилась до нелепости смешной. Они пробирались сквозь марево, как фигуристы на ледовой арене, выделывая экзотические па. Обходя постоянно возникающие препятствия. Лавируя между прохожими, рекламой, фонарями и деревьями. И неожиданно оказались в объятиях друг друга. То есть она качнулась вправо, и он туда же. Она влево, и он вслед за ней. Дальше их неудержимо понесло вперед. И, чтобы не удариться, они прильнули телами, обхватив один другого за плечи.

Впечатавшись телами, они сначала было бросились приносить бессвязные, нелепые, никому не нужные извинения. Потом расхохотались. Весело. Задорно. Заразительно. И тут же почувствовали, что им не хочется освобождаться из объятий. Что это восхитительно. Что именно так все и должно было случиться. Что свела их вместе судьба. Вот так просто и обыденно. Взяла за руку, подвела друг к другу и бросила в объятия.

Не разжимая их, они чуть отстранились, заглянули друг другу в глаза и стали в них падать. Стремительно. Безудержно. С самозабвением. Погружаясь все глубже. Так, что было не выплыть.

Никаких сомнений. Не малейшей толики. Даже самой малюсенькой. Они были скроены из одного и того же теста. Их создали для того, чтобы они однажды встретились и уже никогда больше не расставались. Они всю жизнь шли навстречу друг другу. Иначе и не могло получиться.

Их губы – два магнита, силе которых ничего не в состоянии противостоять – слились в долгом сладостном поцелуе. И точно так же, как до этого их тела, не захотели расставаться. Перестать, отступить, отстраниться – было бы святотатством. Предательством. Отказом от самих себя. Бестактностью по отношению к предначертанному.

Их тела колотила дрожь. Кружилась голова. Глаза застилал туман. Горячими волнами накатывало желание. Растекаясь по венам раскаленной лавой. Превращая сердце в вечевой колокол.

Как они очутились у него, или у нее, или у друзей, или в небольшом уютном загородном домике, где никого больше не было, им никогда так и не удалось восстановить в памяти. Да они и не пытались. Главное – они были вместе. Они обрели друг друга. Они нашли вторую половинку. Лучшую. Дорогую. Волшебную. Они воссоединились. Все остальное не имело значения. И никогда не будет. Потому что ничего больше не нужно. Ничего. Ничего. Ничего.

А потом они говорили, рассказывали, мечтали. С такой же силой. Верой. Ненасытностью. Купаясь в обретенном ими счастье близости. Завидуя самим себе. И восторгаясь.

Судьба преподнесла им по-настоящему щедрый, королевский подарок. Они ей были за это безмерно благодарны. Их жизнь сложилась так, что они любили одно и то же. Ценили то, что было близко каждому из них. Смотрели на многое, что их окружало, почти одинаково. В хорошем они видели хорошее. В плохом – плохое. Безобразном – безобразное. И им не нужно было ни в чем друг друга убеждать.

Конечно же, через положенное время у них родился ребенок – малюсенькое земное чудо. Трогательное. Смешливое. Сероглазое. В их крошечном доме стало еще теплее. От любви. От повседневных забот. От того, что их было теперь трое. От того, что они были так нужны друг другу.

Увы, человеческая жизнь, человеческое счастье – такие хрупкие сосуды. Чуть зазевался, отвлекся, недосмотрел – и осколки, на которые все разлетелось, больше не склеить. Любовь любовью, а нужно же было продолжать работать. Приносить в клювике домой деньги. И на еду. И на минимальное шмотье. И на то, чтобы расплачиваться за постоянно дорожающие электричество. Газ. Воду. Да за все на свете.

У Стальевича работа была удобная. Она не требовала отсутствия. Поездок. Командировок. Она позволяла сидеть на одном и том же месте. К тому же была ему по сердцу. Ей же приходилось все время мотаться. Вот и в тот раз она набила холодильник продуктами. Наготовила супы и котлеты на несколько дней вперед. Чмокнула мужа и дитя на прощание. И упорхнула в горячую точку, куда увлекала молодую маму ее профессия.

Стальевич места себе не находил. Считал секунды до ее возвращения. Ни о чем другом думать не мог. Все сыпалось у него из рук. Но на него оставили ребенка. Малыша надо было кормить. Менять ему подгузники. Гулять строго по расписанию. Рассказывать веселые, всегда разные истории. Баюкать в своих объятиях, укладывая спать на ночь. Забот хватало. Их было невпроворот. Так что рассюсюкивать было некогда. Единственно, все его существование превратилось в одно долгое тягучее ожидание.

Когда чужой хриплый голос сообщил в трубку о случившемся, на мир упала черная пелена. Он превратился в пыльный, грязный, омерзительный песок, струящийся между ладонями. Рассыпался на никому не нужный гнилой, вонючий, отвратительный хлам. Свернулся в омерзительную ублюдочную морду вурдалака. Это невозможно. Это неправда. Этого не могло произойти. Когда она делала репортаж вместе со своей съемочной группой, в толпу врезался автомобиль со смертницей, приведшей в действие взрывное устройство. Ни одного человека в периметре не уцелело.

Стальевич метался по дому, сбрасывая все и ломая. Катался по полу. Рычал. Бился обо все, что попадалось, чтобы обычной болью заглушить страшную бездонную боль потери, которую не вернуть. Утраты, которая останется с тобой навсегда, перечеркивая все, уничтожая, делая бессмысленным и ненужным.

«Нет. Не хочу. Так нельзя. Это несправедливо, – взревел Стальевич, пробуждая в себе инстинкты и воспоминания предков. – Вы, Солнце, Ветер, Вода и Земля, будьте моими заступниками. Станьте моими помощниками. Отлейте из моей любви двуручный меч. Закалите его моей скорбью. Возьмитесь за его рукоятку с моей яростью. И ударьте по ходу времени. Пусть все вернется назад. Пусть моя единственная, моя желанная, моя половинка никуда не улетает. Пусть мы снова будем вместе, втроем, как всегда. И жизнь пойдет по прежней колее».

Огненный смерч, в который превратился Стальевич, всосав все силы бесчисленных поколений предков, всех тех, кто был до него, вплоть до самого первого прародителя, опал. Он вышел из него. Все в доме было аккуратно прибрано и расставлено по местам. На плите мирно пыхтел, остывая, чайник. С вешалки свешивалась небрежно брошенная куртка, которую жена собиралась надеть в дорогу. Крепко обняв ребенка одной рукой, она спала на их любимом диване, такая целомудренная, такая соблазнительная и желанная, что внутри Стальевича все в очередной раз перевернулось. «Все теперь будет хорошо», – мысленно прошептал он, пристраиваясь к ним и нежно прижимаясь к ее плечу, и отключился.

Увы, у Стальевича получилось слишком «хорошо». Настолько, что «хорошо» сделалось невозможным. Мир изменился. Слишком сильно. Чересчур. В новом любой человек со стальной волей и задатками колдуна обрел возможность возвращать время вспять, если что-то не получилось. Что-то вышло не так. Если произошел сбой. Все бросились перекраивать ход событий. Латать бесконечные прорехи. Исправлять допущенные ошибки. Потом корректировать то, что получилось. Затем снова править. И так вновь и вновь. Без конца.

Любовь – необузданная стихия. Она может все. Тем более, когда горит в сердце тех, кому многое дано. Но если уж ты взялся устанавливать для времени новые правила, то не имеешь права останавливаться на полпути. Ты должен встать рядом с ним. Чтобы оберегать его. Чтобы превратиться в его нового верного телохранителя. Тогда и от новых правил всем будет лучше, а не наоборот. И они смогут проложить путь к храму. Или хотя бы к миру, в котором удавалось бы предотвращать ошибки. Глупости. Несообразности. А не вечно бросаться исправлять их, делая только хуже.

© Н.И. ТНЭЛМ

№11(81), 2013