Главная > Дневник событий > Право > Эволютивный подход в теории и практике ЕСПЧ*1

Эволютивный подход в теории и практике ЕСПЧ*1

С недавних пор Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) установил замечательную традицию начинать очередной судебный сезон большой международной конференцией по наиболее острым и злободневным проблемам толкования и применения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (ЕКПЧ). В этом году темой очередной Страсбургской конференции был выбран «судебный активизм» или, иначе, судебное нормотворчество, его пределы и возможности, потребность в нем со стороны сообщества европейских государств.

Для ее обсуждения председатель ЕСПЧ Жан-Поль Коста*2 пригласил, как всегда, звездную плеяду юристов, заслуженно пользующихся мировой известностью. В их число вошли судья Верховного суда Великобритании баронесса Хейл оф Ричмонд*3, первый вице-президент Венецианской комиссии Совета Европы «За демократию через право», профессор университета г. Осло Ян Эрик Хельгесен*4 и генеральный секретарь Парижского института высоких исследований правосудия Антуан Гарапон*5. С вступительным словом перед участниками встречи – руководителями и представителями конституционных и верховных судов и ведущими правоведами континента выступила одна из наиболее популярных судей ЕСПЧ Франсуаза Тулкенс*6.

Актуальность

Выбор темы был далеко не случаен. В «судебном активизме» ЕСПЧ видит свою миссию. Для ЕСПЧ он крайне важен. Это его предназначение. Судебное нормотворчество лежит в основе всей деятельности ЕСПЧ. Без него не было бы Европейской системы защиты прав человека. Не было бы никакого прецедентного права.

Благодаря «судебному активизму», судебному нормотворчеству ЕКПЧ из некоторого набора общих и сравнительно абстрактных максим и лозунгов превратилась в стройный свод четких и ясных правил. Именно они теперь, а не сама Конвенция, регламентируют внутреннюю жизнь государства и общества в европейских странах. Они определяют совокупность гарантий, которые современное государство обязано предоставить личности и обществу. С помощью «судебного активизма», судебного нормотворчества ЕСПЧ внес неоценимый вклад в становление современных представлений о достоинстве человеческой личности и их закрепление в повседневной практике.

Однако на пороге нового десятилетия возникло ощущение или даже предчувствие ощущения того, что ЕСПЧ несколько оторвался от «тылов». Что он зашел слишком далеко. Что государствам-участникам ЕКПЧ порой сложно безоглядно за ним следовать. Что в какой-то, пусть и ничтожной, но все же чувствительной степени, активизм начал превращаться в волюнтаризм. ЕСПЧ стал слишком вольно интерпретировать некоторые базовые положения, закрепляющие за ним свободу рук в толковании и применении ЕКПЧ.

Подспудные дебаты, скрытые от стороннего наблюдателя, закипели вокруг Страсбургского Суда и в самом Суде. Подавляющее большинство в судебном и экспертном сообществе безоговорочно высказываются в поддержку «судебного активизма», судебного нормотворчества. Мол, Суду доверено. Он должен, он просто обязан делать все, что в его силах для того, чтобы эффективно обслуживать главный, основополагающий интерес сообщества европейских государств и народов, состоящий в том, чтобы защита прав человека и основных свобод была реально обеспечена. Его практика должна развиваться вслед и одновременно с развитием общества.

Но имеется и авторитетное меньшинство. Сторонники несколько другой, пускай чуть-чуть иной, но все же другой точки зрения возражают. Причем их ряды постоянно пополняются. Для них существенны нюансы. Они указывают на то, что ставки во вновь нарождающемся конфликте между национальным и наднациональным уровнем регулирования и правоприменения, между потребностью в активизме и сдержанности, который начинает прорываться наружу, очень и очень высоки. Речь идет не много, ни мало о суверенитете. Государственном суверенитете. Народном суверенитете. Его следует понимать, как строгое ограничение осуществляемого Судом толкования и правоприменения исключительно тем, что ему было поручено государствами. Тем более что активизм Суда состоит в отходе от ранее занятой позиции, от того, как он в прошлом толковал материальные и процессуальные нормы ЕКПЧ. Отход же означает отрицание таких важных, необходимых требований судопроизводства, как стабильность и предсказуемость.

Кроме того, Суд стал подвергаться нелицеприятной критике не только со стороны отдельных ученых – теоретиков и практиков, но и со стороны государств-участников ЕКПЧ. Как правило, преувеличенной и недобросовестной, но все же. Причем, что принципиально важно, не только отдельных государств, что случалось и раньше и нередко, а со стороны многих. Подвергаться критике не вообще, абстрактно, а в привязке к конкретным делам. Не только в связи с преходящей политической конъюнктурой, а и под углом зрения более фундаментальных цивилизационных ценностей. Причем когда (!) – в преддверии присоединения к Конвенции столь важного нового участника, как Европейский Союз.

В какой-то мере символичной оказалась реакция большой группы государств на постановление ЕСПЧ против Италии по делу о христианской символике в публичных школах (см. подробнее предшествующие выпуски «Всей Европы»). Палата Суда сочла, что присутствие такой символики нарушает право на свободу вероисповедования. К обращению Италии в Большую палату ЕСПЧ с просьбой пересмотреть постановление в качестве третьей стороны присоединилось порядка полутора десятка других государств-участников Конвенции – беспрецедентный случай (!). Все они солидаризовались с Италией в том, что это, скорее, область культурно-цивилизационного наследия европейских стран. Пользование индивидуальными правами и свободами не должно идти в ущерб ему.

Обратил на себя внимание и еще один симптом, заставляющий задуматься. В Интерлакенской декларации, запустившей процесс укрепления Европейской системы защиты прав человека, начавшей было пробуксовывать, и утверждения более жесткого международного контроля над соблюдением прецедентного права ЕСПЧ, прозвучали настораживающие нотки. Государства-участники прямо обратили внимание Суда на то, что ему следовало бы поднять качество выносимых постановлений и поумерить пыл.

Все эти симптомы не стоит преувеличивать. Ни в коей мере. Они ни в малейшей степени не затрагивают авторитет ЕСПЧ. Он остается незыблемым. Все государства-участники Конвенции, все их судебные, административные и политические органы обязаны руководствоваться той интерпретацией, которую он дает ее духу и букве, и применять ЕКПЧ именно в том виде, которая им освящена.

Тем не менее, Страсбург, похоже, захотел послать всем заинтересованным сторонам завуалированный сигнал о том, что он не остается равнодушным к наблюдаемому вокруг брожению. Он открыт к дискуссии. Он готов не только слушать, но и слышать. Он черпает силу в поддержке стран-участниц Конвенции и будет на нее опираться. Речь не может и не должна идти о смене парадигмы, о сколько-нибудь существенном изменении подходов. Но корректировки возможны. Ведь проблема заключается, скорее, в отыскании надлежащего баланса между здоровым консерватизмом, в котором нуждается общество, и потребностью в развитии, без которого общество существовать не может. В отыскании правильного баланса между «судебным активизмом» и сдержанностью. Страсбургский суд всегда к нему стремился. И будет стремиться. В том числе, при поддержке со стороны государств-участников ЕКПЧ.

На отправляемые им полномочия это нисколько не влияет. Поиск правильного баланса их нисколько не затрагивает. Напротив, он из них вытекает. Ведь они покоятся на твердом правовом цоколе ЕКПЧ.

Прочные правовые основания

О них ЕСПЧ не преминул напомнить до начала дискуссии и основных выступлений. В досье участников конференции была вложена тщательно составленная, разъясняющая всё аналитическая справка. Из нее четко следовало, что «судебный активизм» – призвание ЕСПЧ. Государствами ему доверена соответствующая миссия. Все необходимые прерогативы у него имеются. Но «судебный активизм» возможен только в определенных рамках. Остается только выяснить, в каких.

Пункт 1 ст. 32 ЕКПЧ распространяет компетенцию Суда на все вопросы толкования и применения Конвенции и проколов к ней. Тем самым он вверяет Суду полномочия самостоятельно решать то, как, каким образом и в какой степени этой компетенцией пользоваться. ЕКПЧ делает Суд единственным оракулом того, как следует понимать защищаемые ею права и свободы. Их интерпретация поставлена во главу угла деятельности ЕСПЧ.

Без интерпретации содержания прав и свобод пользование ими невозможно. Их толкование лежит в основе правоприменения. Все права и свободы по определению сформулированы в общем и абстрактном виде. Они обретают конкретику только в процессе их реализации на практике. А практика – это всегда конкретные ситуации, конкретные правоотношения.

Поэтому Суд первым делом должен был выработать свои, присущие именно ему методы толкования. Для этого в качестве ориентира он обратился к статьям 31 и 32 Венской конвенции о праве договоров. Пункт 1 ст. 31 Венской конвенции легитимирует телеологический метод толкования, метод выявления сути и содержания нормы права, нормы договора, исходя из ее предмета и целевой направленности. Пункт 1 ст. 32 закрепляет понимание преамбулы договора как интегральной части контекста, без учета которого толкование недопустимо. ЕСПЧ в дальнейшем сам указывал на то, сколь важна преамбула для определения предмета и целей нормы права, нормы договора, подлежащей интерпретации*7.

В преамбуле ЕКПЧ говорится о двух вещах – не только о защите, но и развитии, продвижении прав человека и основных свобод. Оба понятия относятся к разряду динамических. Защита предполагает, что пользование правами и свободами должно оставаться эффективным вне зависимости от меняющихся внешних условий. Развитие означает, что к правам и свободам следует относиться творчески, исходя из того, что их объем может и должен расширяться. Таковы ключевые понятия, которые заложили правовой фундамент зволютивного толкования положений ЕКПЧ, взятого на вооружение Судом.

Изначально такой подход отвергал рестриктивное толкование ЕКПЧ. Поэтому уже в одном из первых своих основополагающих постановлений по делу Вемхоф против ФРГ Суд установил, что его главной задачей является поиск такого толкования, которое в наибольшей степени обслуживало бы достижение искомой цели защиты прав человека и основных свобод и тем самым максимально соответствовало бы предмету Конвенции*8. Рестриктивное толкование с таким подходом, конечно же, плохо согласуется. Иначе говоря, никак не согласуется.

Всю свою деятельность Суд построил, оттолкнувшись от базисного предположения, согласно которому, заключая Конвенцию, стороны стремились к тому, чтобы обеспечить всем лицам, находящимся под их юрисдикцией, эффективное пользование освящаемыми ею правами и свободами*9. Соответственно в качестве девиза он начертал на своих знаменах требование эффективного отправления прав и свобод. Это требование он возвел в ранг главного и решающего условия надлежащего применения ЕКПЧ. Таким образом, он установил, что задача, которую на него возложили государства-участники Конвенции, состоит в том, чтобы защищать права и свободы не как что-то теоретическое и иллюзорное, а вполне конкретное и осязаемое*10. Тем самым требование эффективности Страсбургский суд превратил в безусловный приоритет, объясняющий и освящающий все, что он делает.

Во имя эффективности ЕСПЧ разработал свой автономный понятийный аппарат, чтобы не быть связанным ограничениями, встречающимися в национальном законодательстве*11.

Он вывел из уже содержащихся в ЕКПЧ положений новые, без которых, по его мнению, пользование закрепляемыми в Конвенции правами и свободами утрачивало бы смысл. Но сделал это, не выходя за рамки обязательств, которые государства-участники взяли на себя при ее заключении*12.

Ограничимся лишь одним примером из длинного перечня. В частности Суд указал, что обеспечение справедливых начал судопроизводства утратило бы смысл, если бы не было самого судопроизводства, и вывел из этого право на доступ к правосудию*13.

Он установил, что защите подлежит суть прав и свобод, а не только их отдельные проявления. Так, он постановил, что принуждение к отправлению права противоречит сути пользования правом, и поэтому сконструировал право на ассоциацию как предполагающее право на то, чтобы оставаться вне ассоциации*14.

Но главным, квинтэссенцией эволютивного подхода, поднятого на щит Европейским судом, стала концепция истолкования ЕКПЧ в качестве «живого развивающегося организма». В знаменитом постановлении по делу Тирер против Великобритании он сформулировал основополагающую максиму, которую неизменно повторял в дальнейшем: договоры о правах человека являются живым организмом; их толкование следует давать с учетом происходящих со временем изменений; такое толкование должно отвечать современным реалиям*15.

Концепция ЕКПЧ как живого развивающегося организма стала, таким образом, олицетворением динамической характеристики требования эффективности. В постановлении по делу Скополла-II против Италии ЕСПЧ напомнил: «Поскольку Конвенция, прежде всего, является механизмом защиты прав человека, Суд обязан принимать во внимание изменения, происходящие как в стране-ответчике, так и в сторонах Конвенции в целом, и реагировать, в том числе, на консенсус, который мог бы выявиться в отношении минимального уровня защиты, который следовало бы обеспечивать»*16.

И далее: эволютивное толкование прав и свобод необходимо не только для того, чтобы они оставались конкретными и эффективными, а не теоретическими и иллюзорными, но и для того, чтобы не препятствовать реформам и развитию.

Ограничения и сдержанность

Но это как бы та часть оснований «судебного активизма», которая предоставляет ЕСПЧ своего рода свободу рук в интерпретации новых условий и новых потребностей жизни общества, требующих новаторского подхода к определению сути и содержания прав человека и основных свобод. Вторая, как показано в аналитической справке, устанавливает пределы «судебного активизма», судебного нормотворчества. Пределы и ограничения. ЕСПЧ, безусловно, полностью отдает себе в них отчет*17.

Так, ЕСПЧ может предлагать расширительное толкование тех или иных прав и свобод только тогда, когда консенсус в среде европейских государств в определенной степени уже сложился. Свидетельством того, что он сложился, выступает закрепление новых подходов во внутреннем правовом порядке государств-участников ЕКПЧ. То есть, нужно, чтобы процесс конвергенции зашел достаточно далеко.

Кроме того, ЕСПЧ не должен волюнтаристски обращаться со своим собственным прецедентным правом. Да, он связан им в меньшей степени, нежели государства-участники, поскольку является высшей инстанцией в том, что касается толкования Конвенции, но все же связан. С учетом этого необходимо, чтобы отход от устоявшейся практики обосновывался достаточно весомыми потребностями и основаниями. Преемственность в деятельности Европейского суда обусловлена императивами правовой определенности, предсказуемости права и равенства всех перед законом.

При использовании расширительного толкования, при внесении новаций в предлагаемую им интерпретацию нормы ЕКПЧ, Суд обязан быть внимательным и осторожным. Если нужно, он должен предусматривать включение т.н. компенсаторных механизмов. Одним из них служит отказ от распространения нового толкования на ситуации, которые имели место в прошлом, т.е. признание того, что оно, по сути дела, не может иметь обратного действия. Как следует из постановления по делу Джонстон и др. против Ирландии, толкование прав и свобод в свете потребностей сегодняшнего дня не означает, что государства-участники согласились с ним изначально – уже при заключении Конвенции*18.

Вместе с тем, признаваемые ограничения на «судебный активизм» не отменяют его. Они лишь ставят его в определенные рамки. Однако, каковы эти рамки, насколько они подвижны, в какой степени зависят от критического отношения государств-участников ЕКПЧ, настаивающих на своих суверенных прерогативах, – тоже вопрос интерпретации*19. А, значит, вопрос баланса. Другими словами, постоянного поиска наилучшего соотношения между здоровым консерватизмом и потребностями в развитии, которым неустанно занимается ЕСПЧ.

Такова в общих чертах логика рассуждений, которой придерживается Страсбург. Во всяком случае, именно таким образом она представлена в позиционном материале, вынесенном на суд юридической общественности. Выше она была изложена как можно более детально.

Теперь же самое время предоставить слово основным докладчикам и участникам дискуссии, развернувшейся на конференции, а, может быть, послужившей лишь самым предварительным прологом к более серьезному и обстоятельному разговору.

Взгляд с позиций общего права

Сложности, с которыми сталкивается ЕСПЧ, очень похожи на те, которые характерны для деятельности судов в рамках англо-саксонской системы права. С одной стороны, нужно придерживаться тех смыслов, из которых исходит парламент, как носитель верховной законодательной власти. С другой стороны, необходимо постоянно приспосабливаться к меняющимся условиям и потребностям.

По всей видимости, считают юристы, работающие в рамках этой системы, следовало бы отбросить обе крайности. Недопустима как регидность в интерпретации нормы права, так и ничем неограниченный и волюнтаристский активизм.

Как решить противоречие, порождаемое потребностями в адаптации к меняющимся условиям и тем, что государства-участники международной конвенции вправе ожидать, что они взяли на себя именно те обязательства, которые в ней записаны? Ответом может служить господствующее представление о том, что международный инструмент такого типа, как ЕКПЧ, является «постоянно растущим деревом». В терминологии ЕСПЧ – живым развивающимся организмом.

Но если за Судом признается право на «судебный активизм», более того, если от него требуют «судебный активизм», встает вопрос следующего порядка: каковы пределы усмотрения, который может и должен признаваться за ЕСПЧ. Вот на него-то ответить гораздо сложнее. Юридические тексты и практика уклончивы.

В практике Суда имеются случаи, когда он руководствовался в основном действующими актами. В других – утверждающимися в обществе представлениями. В третьих – сам их создавал. Получается, вроде как, что сам Суд для себя определенных ограничений не устанавливает. Специальным, конкретным образом не ограничивают его и государства-участники ЕКПЧ.

Вследствие этого возможны две, казалось бы, прямо противоположные результирующие ситуации. Парадокс заключается, однако, в том, что они одинаково неудобны для государства-ответчика. Каков бы ни был выбор Суда, постановления, выносимые им, создают для государства-ответчика большие сложности. Только принципиально разные. То его принуждают следовать в общем русле развития европейского правосознания. То ему предлагают быть первопроходцем. Если не подопытным кроликом. Соответственно дихотомия указанных ситуаций служит подсказкой при определении пределов судебного нормотворчества.

Важно, чтобы ЕСПЧ эти ограничения видел и понимал. Чтобы все время тщательно взвешивал все обстоятельства. Чтобы придерживался определенной стратегии. Особенно тогда, когда речь идет о пограничных проблемах – эвтаназии, высылке, праве на жилище, на участие в голосовании и в целом обо всех тех правах, которые относятся к категории приобретенных или косвенным образом могут вытекать из их признания. Таков вердикт представителей англо-саксонской системы права.

Возможны варианты

Под этим углом зрения, скорее, следовало бы предложить Суду проводить четкое различие между ситуациями, классификация которых могла бы строиться несколько иным образом.

Представим себе, что речь идет о том, как обеспечить реализацию индивидуального права, признаваемого ЕКПЧ, включая признание за ним таких характеристик, которые первоначально в Конвенции записаны не были (право на доступ к суду и на исполнение судебных решений). Это одна ситуация. И здесь за Судом может в принципе признаваться самое широкое усмотрение.

Возьмем другой случай – Суд пересматривает баланс в пользовании отдельными, тесно связанными между собой правами (право на личную жизнь и право на информирование общества; право частной собственности и изъятия из него). Здесь он естественно обязан реагировать на меняющуюся ситуацию.

И совершенно иное дело, когда предоставление более широких прав индивиду или группам лиц ограничивает права других, принуждает других отказываться от естественных, законных, устоявшихся поведенческих традиций, образа жизни, моральных, нравственных ценностей, представлений и т.д. В этом плане достаточно сослаться на широкое неприятие со стороны государств-участников постановления ЕСПЧ о запрете на использование религиозных символов в публичных школах.

Эти три разные ситуация можно описать и несколько иначе. Индивидуальное право – это всегда защита личности от государственного молоха. И здесь поиски того, что нужно для того, чтобы сделать защиту эффективной, должны вестись самым настойчивым образом.

Другая группа случаев касается ситуаций, когда индивидуальное право утверждается как баланс интересов личности и общества. И в этом плане крайне важно, ориентируясь на всемерную защиту интересов личности, не ставить их выше интересов общества. Ведь общество – это совокупность индивидов плюс еще что-то, гораздо более нужное для нормального существования личности.

Третья группа случаев – когда естественным ограничителем индивидуального права личности являются индивидуальные права других людей. Здесь расширительное толкование прав одних может вести к автоматическому ограничению или отрицанию прав, которые должны быть реально гарантированы другим.

Скандинавская интерпретация ситуации

Казалось бы, у скандинавов в Европе меньше всего проблем с соблюдением прав человека и исполнением постановлений ЕСПЧ. Однако тема предсказуемости права и установления более четких рамок судебному нормотворчеству волнует их ничуть не меньше, чем других. Может быть, только вопрос они ставят несколько в иной плоскости. Главное им видится в определении пределов судебного активизма, поскольку необходимость в эволютивном толковании нормы права, как они считают, просто не может ставиться под сомнение.

Обращение к концепциям суверенитета мало что дает. Они не могут служить ориентиром. От них трудно ждать субстантивной подсказки. Ведь, заключая международные соглашения или вступая в них, государства не отдают свой суверенитет, не ограничивают его, а пользуются им, реализуют его.

Более важную подсказку, похоже, дает представление о легитимности выносимых международных судебных решений. Для того чтобы быть легитимными, одной лишь законности и обоснованности мало. Необходимо, чтобы постановления ЕСПЧ отвечали еще целому ряду критериев. Они должны быть логичными и непротиворечивыми. Они должны быть понятны простым людям, поддерживаться ими. Желательно, чтобы они приносили реальную пользу и создавали как можно меньше проблем. Во всяком случае, не воспринимались обществом, как создающие их.

Ключевое понятие (элемент, требование или характеристика) – эффективность. Решения, выносимые международными инстанциями, должны соблюдаться и исполняться национальным государством. Без связи с этой чрезвычайно важной частью судопроизводства все остальные утрачивают смысл. Судебный активизм не должен создавать трудности для государств. Если его следствием становится нежелание государств брать на себя новые международные обязательства, вступать в новые соглашения, ратифицировать факультативные протоколы и т.д., он противоречит самим целям интерпретации права как меняющегося эволюционирующего организма. Он порождает результат, прямо противоположный желаемому.

Примером могут служить особенно дебатируемые последнее время судебные решения о введении временных мер и их соблюдения (или несоблюдения). Здесь чрезмерный активизм ЕСПЧ также может оказаться некстати. Не исключено, что Суду лучше было бы от него отказаться. Чтобы предпринимаемые им попытки судебного нормотворчества не оказались контрпродуктивными.

Общий вывод – активизмом не следует злоупотреблять. Намек на это не составляет труда найти в Интерлакенской декларации. Право регламентировать принадлежит государствам, а не судебным органам.

ЕСПЧ должен проявлять повышенную осторожность, ему следует действовать с предельной деликатностью, когда затрагиваются вопросы национальной культуры, традиций, образа жизни. Иначе постановления ЕСПЧ будут наталкиваться на растущее отторжение со стороны национального общественного мнения, и его рецепция национальной судебной практикой будет превращаться во все более сложную неподъемную задачу.

И в этом плане сотрудничество между национальным и наднациональным судьей ни в коем случае нельзя сводить к семинарам, конференциям, простому информированию, ознакомлению и т.д. Неотъемлемым слагаемым сотрудничества должно быть очень внимательное, очень трепетное отношение наднационального судьи к тем юридическим позициям, которые формулируются высшими судебными инстанциями национального государства, когда они специально подчеркивают их принципиальную значимость для национального правового порядка.

Особенно сейчас, когда ЕСПЧ стал неотъемлемой частью не только европейского, но и национального правового ландшафта, и, подавая иск в национальные инстанции, истец изначально излагает его таким образом, чтобы затем обратиться в Страсбургский суд.

Против преувеличений

А также против того, чтобы приструнивать ЕСПЧ или предостерегать от чего-либо, выступили представители французской юридической науки. С их точки зрения, проблема, вынесенная на обсуждение Страсбургской конференции, вообще была плохо сформулирована. Ее следовало бы поставить несколько иначе. Ведь ЕКПЧ создала особый правовой порядок, выходящий за рамки взаимных межгосударственных обязательств. Она закрепила объективные права и поставила их соблюдение под эффективный международный контроль.

Поэтому гораздо лучше было бы оценивать деятельность ЕСПЧ с позиций внешнего наблюдателя. В этом плане ЕСПЧ выступает в качестве инструмента универсализации прав человека, универсализации их понимания и применения в масштабах континента. ЕКПЧ не противопоставляется и не может противопоставляться национальному праву. Она является его частью. Причем привилегированной. Следовательно, практика ЕСПЧ должна вбираться национальным правом, впитываться, абсорбироваться им. Но не хаотично, не как бог на душу положит, а так, чтобы повсюду в Европе это происходило сходным образом.

Применение ЕКПЧ на национальном уровне в соответствии с толкованием, которое дается норме Конвенции Страсбургским судом, очень продуктивно рассматривать как естественное, поступательное, взаимное обогащение и обучение. Ведь обучение предполагает, по крайне мере, две вещи. Первое – уважительное отношение к тому, что говорится и делается наставником. Второе – постоянный непременный качественный, культурный, интеллектуальный рост обучаемого.

Если так, то важнейшим элементом правового порядка, базирующегося на ЕКПЧ, становится сотрудничество между национальным судьей и его коллегами, заседающими в ЕСПЧ. Однако целевая направленность такого сотрудничества должна состоять в утверждении общего видения той благородной миссии по эффективному применению ЕКПЧ, которую они призваны осуществлять.

Другой заход к объяснению феномена «судебного активизма» лежит в природе того, чем занимается ЕСПЧ. Права человека по определению находятся в развитии. Они постоянно обогащаются. Их понимание эволюционирует. Отношение к ним меняется. Им придается все большее и большее значение. Поэтому ЕСПЧ обязан придерживаться эволютивного подхода. Никакое иное решение просто невозможно.

Ничто не мешает аналогичным образом посмотреть и на проблему определенности и предсказуемости права, якобы создаваемую судебным нормотворчеством. В том, что касается прав человека, новое прочтение нормы ЕКПЧ ничуть не подрывает определенность права. Наоборот, оно распространяет в масштабах континента общее, сходное, одинаковое ее понимание и применение. За счет этого определенность права становится на порядок более высоким.

Что ж, на Страсбургской конференции, как мы видим, прозвучали самые различные мнения. Волны от запущенной Судом дискуссии, наверное, будут еще долго расходиться. Обсуждение наверняка получит продолжение. Однако, намного важнее, в какой степени оно повлияет на позицию, которой в ближайшие годы будет придерживаться ЕСПЧ, и те решения, которые на межгосударственном уровне удастся принять в рамках Интерлакенского процесса.

*1 Размышления по поводу выступлений и дискуссии на традиционной международной конференции, приуроченной к открытию очередного судебного года в Европейском суде по правам человека – European Court of Human rights / Cour europeenne des Droits de l'Homme. Seminar/Seminaire “What are the limits to the evolutive interpretation of the Convention?/Quelles sont les limites a l'interpretation evolutive de la Convention? and/et Solemn hearing of the Court/Audience Solonnelle de la Cour. Strasbourg, Friday 28 January 2011/Vendredi 28 janvier 2011.

*2 President of the European Court of Human Rights/President de la Cour europeenne des droits de l'homme Jean-Paul Costa.

*3 Justice of the Supreme Court of the United Kingdom/Juge de la Cour supreme du Royaume-Uni The Rt. Hon. The Baroness Hale of Richmond, DBE, PC.

*4 First Vice-President of the Venice Commision, Professor, University of Oslo/Premier Vice-President de la commission de Venise, Professeur, Universite d'Oslo Jan Erik Helgesen.

*5 Secretary General of the Institut des Hautes Etudes sur la Justice – Paris/Secretaire general de l'Institut des Hautes Etudes sur la Justice – Paris Antoine Garapon.

*6 ECHR Section President/Presidente de Section Francoise Tulkens.

*7 См.: Golder c. Royaume-Uni, 21 fevrier 1975, serie A, №18, para 34.

*8 См.: Wemhoff c. Allemagne, 27 juin 1968, serie A, №7, para. 8.

*9 См.: Affaire “relative a certains aspects du regime linguistique de l'enseignement en Belgique” c. Belgique (fond), 23 juillet 1968, serie A, №6, para. 5.

*10 См.: Airey c. Irlande, 9 octobre 1979, serie A, №32, para. 24, а также Podkolzina c. Lettonie, №46726/99, CEDH 2002-II, para. 35; Folgero et autres c. Norvege, №15472/02, CEDH 2007-VIII, para. 100; Mehmet Eren c. Turquie, №32347/02, 14 octobre 2008, para. 50.

*11 См.: Engel et autres c. Pays-Bas, 8 juin 1976, serie A, № 22, para. 81.

*12 См.: Golder c. Royaume-Uni, 21 fevrier 1975, serie A, № 18, para. 36.

*13 См.: Ibid., para. 35.

*14 См.: Young, James et Webster c. Royaume-Uni, 13 aout 1981, serie A, № 44, para. 52.

*15 Из порядка более 30 постановлений, в которых данная формула была использована, см., например: Tyrer c. Royaume – Uni, 25 avril 1978, serie A, №26, para. 31; Loizidou c. Turquie (exceptions preliminaires), 23 mars 1995, serie A, №310, para. 71; Christine Goodwin c. Royaume-Uni, №28957/95, CEDH 2002-VI, para. 75; Ocalan c. Turquie, 12 mars 2003, №46221/99, para. 193; E.B. c. France, №43546/02, CEDH 2008-…, para. 92; Saadi c. Royaume – Uni, №13229/03, CEDH 2008-…, para. 62. Ее анализ см., в том числе: Wildhaber L. The European Court of Human Rights in Action // Ritsumeikan Law Review, 2004, vol. 83. – P. 84; Prebensen S.C. Evolutive Interpretation of the European Convention of Human Rights / Mahoney P. et al. (eds.) Protecting Human Rights: The European Perspective. Studies in Memory of Rolv Ryssdal. – Koln-Berlin-Bonn-Munich: Heymanns Verlag, 2000. – Pp. 1123-1137.

*16 Scoppola c. Italie (№2), №10249/03, CEDH 2009-…, para. 104.

*17 См.: Chapman c. Royaume-Uni, №27238/95, CEDH 2001-I, para. 70. Обстоятельный анализ пределов и ограничений «судебного активизма», судебного нормотворчества в трудах судей ЕСПЧ см.: Tulkens Fr., Drooghenbroeck Van S. Le soft law des droits de l'homme est-il vraiment si soft? Les developpements de la pratique interpretative recente de la Cour europeenne des droits de l'homme / Liber Amicorum Michel Mahieu. – Bruxelles: Larcier, 2008. – Pp. 505 et suiv.

*18 См.: Johnston et autres c. Irlande, 18 decembre 1986, serie A, №112, para. 53.

*19 См., в частности: Bossuyt M. Should the Strasbourg Court exercise more self-restraint? On the extension of the jurisdiction of the European Court of Human Rights to social security regulations // Human Rights Law Journal, 2007, vol. 28, № 9-12. – P. 321 et suiv.

№2(52), 2011