Недоброе предчувствие
В современной Европе такая история никак не могла бы произойти. Скорее, она принадлежит прошлому. Она должна принадлежать прошлому. Она иллюстрирует прошлое. Но совсем-совсем недавнее.
А еще легендарный Льюис Кэрролл с присущей гению прозорливостью подметил: если этого никогда не было, то этого никогда и не будет. Если это произошло, но очень давно, то вновь случится, но очень не скоро. Если же это произошло совсем недавно, то наверняка повторится и уже в ближайшем будущем.
… Последнее время Правитель почти не спал. Не хотел спать. Не давал себе засыпать. Его мучили кошмары. Жуткие. Высасывающие все силы. Сводящие с ума.
И ничего не помогало. Ни капли и отвары, которыми его в изобилии снабжали придворные медики. Ни заговоры медиумов, которым он все равно не верил. Как давно уже никому и ничему.
Стоило смежить веки… Толпа протестующих сгрудилась вокруг обелиска. Он его сам поставил, когда только взошел на трон на волне надежд и признания соотечественников. Тонкий, неимоверной длины клинок, воткнутый эфесом в постамент. Посреди площади. Огромной, пустой и совершенно квадратной. Окруженной со всех сторон незрячими бойницами тонированных окон пучеглазо взирающих на обелиск бородавками небоскребов. Урбанистическому колодцу он сам дал тогда же провидческое название «Площадь мучеников».
В толпе он легко мог опознать всех и каждого. Они давно уже портили ему кровь. Хоть в чем-то, но каждый из них насолил ему однажды. Они где-то выступали. Устраивали демонстрации. Раскачивали. Обличали. Требовали. Примитивно и гадостно.
Требовали-то самого пустого и примитивного – его отставки. Но настойчиво. Назойливо. Постоянно. Как их ни припугивали. Сажали и избивали. Разоряли или пытались подкупить тысячей разных способов.
Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, внутри квадрата, повторяющего конфигурацию площади. Квадрата, добротно огороженного канатами. Внутрь их пропустили одного за другим. Но обратного хода из него предусмотрено не было. За канатным ограждением мрачно, молча, угрожающе стояли люди в черном обмундировании, вооруженные дубинками и щитами. Вплотную сдвинув шеренги.
Те из толпы еще продолжали что-то выкрикивать в мегафон. Еще что-то скандировали. Легко можно было угадать, что именно. Когда огороженный квадрат пошел вниз. Толпа колыхнулась. Рванулась в стороны. Кто-то попытался даже прыгать. Но было поздно.
Как только квадрат с толпой провалился вниз, в движение пришли стены. Выбрасывая вперед зубья, они стали неотвратимо сближаться. Ближе. Ближе. Еще ближе. Не обращая внимания на истошные крики. На вопли и стоны и страшные проклятия в адрес Правителя.
Вскоре все было кончено. Лишь каша из человеческой крови, из костей и плоти тех, кто за минуты до этого были оплотом, совестью и надеждой нации, продолжала стекать по клинку мучеников в специально выложенный желоб, уходящий в бездну.
Правитель проснулся в холодном поту. С пеной на губах. Он попытался вскочить. Но снова провалился в сон и беспамятство.
Теперь уже он сам был прикован к вздыбившемуся к небу клинку. И квадрат с ним неотвратимо уходил вниз. А уступчатые стены со всех сторон надвигались, чтобы превратить его ни во что.
Он выл, скрежетал зубами, молил Всевышнего. Но тщетно. Конец неминуемо приближался. И невозможно было ни закрыть глаза, ни шевельнуться, ни позвать на помощь. Хотя звать на помощь давно уже было некого. И это было самым ужасным.
Когда Правитель пробудился на этот раз, липкий пот струями бежал по его телу. Дрожащей рукой он налил себе стакан теплой противной жидкости, плеснул воду на платок, чтобы хотя бы обтереть лоб, но, не докончив движенье, вновь провалился в забытье.
Он стоял у окна во всю стену, скрытый от любопытных взоров тонированными стеклами, а внизу, под его ногам квадрат с толпой, окантованный канатами, уходил под землю. И зубчатые стены сходились, давя кричащие, извивающиеся тела в кровавое месиво. Сдвигались, ломая руки, ноги, шеи, позвоночники. Изничтожая все на своем пути. Стирая даже намек на что-то живое, что-то человеческое.
А потом без перехода, не сдвинувшись ни на шаг от окна, увидел себя же прикованным к лезвию меча, плавно уходящего в небытие. И не почувствовал, как спасительная игла входит в его тело, освобождая от всего – бремени забот, ужаса и разочарований. Делая все таким ненужным. Далеким. Нереальным.
© Н.И. ТНЭЛМ