Cherchez la femme
Мы, европейцы, очень доверчивы. Всё время всем верим на слово. То о рае на Земле. То о всеобщей социальной справедливости. То о равных возможностях.
Вот и с историей о Санта Клаусе и Дедушке Морозе так же получается. Что, мол, сказка и вымысел проникают в нашу жизнь только под Рождество и Новый год. Ничего подобного! На самом деле наша жизнь намного богаче. В ней всегда есть место чуду. Не верьте тем, кто говорит иначе. Повседневность и вымысел в ней тесно переплетены. Перемешаны. В самых разных пропорциях. В каких – зависит от каждого конкретного человека.
Кэрот Сейфи Уэлс был своим парнем. Простым, веселым, общительным. Без тараканов в голове и кирпича за пазухой. Хорошим рассказчиком. Внимательным собеседником. В меру начитанным. В меру от сохи. Когда надо. Это не одно и то же.
В нем чувствовалась порода. Не снобистские замашки отмирающих аристократических родов. Не пренебрежительное отношение ко всем, как к быдлу и лузерам, привычное для нуворишей и выскочек. А настоящая. От Бога. Не вызывающая сомнений или разночтений. Когда все встают и кланяются. Когда сразу освобождают кресло. Когда, непонятно почему, тянутся пожать руку.
Порода человека, умеющего все делать своими собственными руками. Человека, у которого получается. На которого можно положиться. С которым и в огонь, и в воду. Потому что не подведет. Потому что не мыслит иначе. Потому что таким родился. И таким умрет.
Начинал Кэрот в бедняцкой крестьянской семье. Однако быстро вытащил её в середнячки. А вернувшись домой после окончания университета, превратил хозяйство своих родителей в процветающее. Богатое. Законодателя мод. Буквально за несколько лет и свои владения, и все вокруг превратил в настоящий оазис. Визитную карточку свободного предпринимательства. Место паломничества всех тех, кто хочет чему-нибудь научиться.
В какой-то степени успеху способствовали его работоспособность, в какой-то –рассудительность и смекалка его жены. Она все предвидела на десять шагов вперед. Умела всё схватывать налету. Ладила с местными и неместными властями. Легко обводила вокруг пальца конкурентов.
Кэрот в ней души не чаял. И было за что. В её присутствии всё казалось ярче. Выше. Весомее. Значительнее. Женщины переставали тараторить неизвестно о чем. Мужики подтягивали животы и становились во фронт. Свирепые сторожевые псы забывали свои звериные повадки и начинали ластиться, как котята.
Но от судьбы не уйти. Молодые недолго наслаждались близостью. Им совсем мало довелось вместе постоять под водопадами, взявшись за руки, поваляться в лугах, прижимаясь друг к другу, поспорить с солнцем теплотой, яркостью, улыбчивостью. Она подцепила какую-то пустяшную простудку, на которую они даже не обратили внимания. Играючи, вроде бы, перенесла её на ногах. А потом слегла и в одночасье истаяла.
Кэрот год оставался безутешен. И два. И три. Не открывал глаз. Вкалывал за десятерых, умножая богатства, чтобы забыть и забыться. Работал так, чтобы ни секунды не оставалось на сомнения, раздумья и воспоминания. В итоге совсем извелся и, в конце концов, сдался.
– Я же нормальный человек, – решил он. – Не сыч. Не обитатель пустынь. Не отшельник. Мне не вмоготу больше жить одному. Что угодно, только не одному. Брошу-ка я Мандорфские идиллии к чертовой матери и отправлюсь в город на поиски жены.
Так он и поступил. Распродал излишки земли, присоединенные к его бывшим владениям, и с кругленькой суммой денег отправился в город. Там, не теряя времени даром, быстренько отыскал скромный, но добротный особнячок, в котором, в случае чего, могла бы жить его будущая семья, и приобрел его. А потом с чувством выполненного долга отправился в добрую старую таверну, хорошо ему знакомую, чтобы обмозговать дальнейшие шаги. Иногда подумать нелишне. Особенно до, а не после.
С этого момента жизнь его резко изменилась. Она понеслась совершенно неожиданным и непредсказуемым образом. Только заказал он себе чарочку вина и легкий привычный ужин, как подсела к нему голытьба трактирная и стала расспрашивать, что и как, и почто пожаловал. Угостил Кэрот голытьбу трактирную другой чарочкой. И еще одной. И еще. И еще. Пока разговор не завязался. Накормил пряником печатным. Да и рассказал, не таясь, свою печальную историю. Поведал, в том числе, и зачем в город пожаловал.
Выслушала его голытьба трактирная внимательно-внимательно. Не перебивая. Не поддакивая. И не путая вопросами каверзными. А потом так сказывает.
– Поможем мы тебе забыть горе горькое. Поможем твоим надеждам и поискам. Поможем найти суженую. Поскольку знаем, кто она. Поскольку видим – человек ты хороший. Цельный. Сильный. Что к чему понимающий. Одним словом, свой. Слушай сюда.
Оденься завтра с утра во все чистое, справное, новое, и выходи на старую площадь. В толпе увидишь старушку, старую-престарую, вроде бы, немощную и беспомощную, держащую на поводке железной рукой, тем не менее, гигантского сторожевого пса. Ноги сами тебя к ней понесут.
А как понесут, знай: это Мария-кудесница. Она фея трав, лесов и рек. Краше неё и лучше никого на всем белом свете нет. Вам быть вместе на роду написано. Не сомневайся. И не страшись. За увядшей чужой личиной разгляди душу светлую, дивную, лучезарную.
Подойди к ней. Встань на одно колено. Возьми за руку и произнеси обет верности. Мол, отдаю тебе, богиня-красавица, всё, что у меня есть. Всё, чем дорожу. Всё, что в этой жизни нажил. Бери мои земли, потом и кровью политые. Бери дом, что предки завещали, а я достроил и разукрасил. Бери мое сердце пламенное, по любви исстрадавшееся.
Буду тебе верной опорой всегда и во всем. Буду тебе служить и людям помогать. Чтобы было всё по справедливости. Чтобы труженику легче жилось. И чтобы было в мире больше счастья и доброты.
Как скажешь эти слова заветные, спадет с нее личина увядшая, чуждая, и обратится она снова в красавицу из красавиц, которой всегда была и будет, сколько земля стоит. А как прикоснешься губами к губам её алым, трепетным, и заглянешь в глаза серые, бездонные, отдаст она тебе своё сердце, которое и так для тебя и только тебя бережёт, и станет твоей навсегда.
Сказала так голытьба трактирная и сгинула, будто её и не было. Посидел еще какое-то время Кэрот в задумчивости. А потом пошел к себе и приготовил всё к завтрашнему дню, как ему велено было. Поутру же поспешил на старую площадь.
Только вышел на нее, как сразу видит: вот она, старушка немощная, тщедушная, с сенбернаром на поводке по ту сторону площади. Ноги его сами, как обещано было, к ней понесли. Только что за наваждение? Вроде бы он вперед бежит, ногами перебирает, а все на том же месте остается. И старушка, в образе которой его суженая заточена, к нему спешит, а приблизиться не может.
Тут видит Кэрот боковым зрением, как к нему со всех сторон дюжие парни с шеями литыми, накачанными, подбираются. И к ней тоже подкрадываются. Крикнуть хочет, позвать, предупредить, да куда там. Не может. Не получается.
Ничего не может. Ни ей подсобить, беду отвести. Ни себя оборонить. Видит только, как лапы страшные, грубые, волосатые, спокойненько сторожевую собаку, чем-то парализованную, в сторону отбрасывают и его суженую хватают и в холщовый мешок засовывают. Сам же ощущает страшный тупой удар по темечку и в небытие проваливается.
Когда же приходит в себя, понимает: лучше бы не приходил, лучше бы прямо там, на площади, в дикой схватке за избавление суженой жизнь отдал. Висит он на дыбе, руки противоестественным образом над головой заломлены, и вокруг него палачи-истязатели в масках кошачьими шажками прогуливаются.
– Пришел в себя? Отлично. Тогда за дело. Давай, мил человек, с тобой по-хорошему договоримся. Ты нам заклятье заветное, которым с тобой голытьба трактирная поделилась, скажешь, а мы тебя держать более не будем. Отпустим на свободу. Гуляй на все четыре стороны.
Коли же будешь упрямиться, всё равно признание вырвем. Только с зубами. Ушами. Волосами. Пальцами. С чем подвернется. Будем отрывать от плоти твоей кусочек за кусочком и гиенам стравливать, пока от ужаса, боли и обреченности пощады не запросишь. Не веришь? Сопротивляешься? В героев играть надумал? Тогда пеняй на себя.
И как начали его плетками по обнаженному торсу охаживать, только сгустки крови в стороны полетели. Кэрот от ярости и мучительной, нестерпимой боли орет благим матом, извивается. Но не сдается. Только в беспамятство раз за разом проваливается. Да его из ведра холодной водой обдают, в чувство приводят и дальше лупцевать принимаются.
Вот уже вся камера кровью забрызгана. Все стены в ржавых подтеках. И воздух такой спертый, что задохнуться можно. А Кэрот все сопротивляется – видать, точно, крепкий мужик. Только и не таких ломали. Дело привычное.
Как в очередной раз в себя приходит, видит: истязатели глумливо со стола щипцы длинные, страшные, хирургические берут и недвусмысленно показывают – надоело, мол, с тобой нянчиться. Не скажешь, оскопим, как борова. Тут уж язык сам собой развяжется.
Да, наконец-то понимает Кэрот: сила на их стороне. Лучше уж совсем не жить, чем так-то оставаться. В такой ситуации не стыдно на любую сделку с совестью пойти. Не стыдно тысячу раз самого себя предать, продать и перепродать.
В общем, сдался Кэрот. Заклятье заветное слово в слово повторил. И оно свои чудодейственные свойства сразу проявило. Те, кого он за палачей-истязателей принял, в юных обворожительных красавиц оборотились. Все как один. Или одна. Принялись они вкруг него ворковать, причитать, раны залечивать и тело, в кровавое месиво иссеченное, бальзамами целебными смазывать. Только для него волшебное превращение, виновником которого он сам сделался, слишком сильным ударом по психике оказалось. Вырубился он по полной программе и надолго.
Пришел в себя уже в таверне. Сколько он без памяти провалялся, страшно сказать. Но главное – выкарабкался. Мозги в порядке. Котелок варит. И силы восстановились. Правда, жизнь есть жизнь – на лечение и сиделок все деньги ушли, какие были. Плюс заимодавцы земли и дом с молотка пустили.
Однако ничего не поделаешь. Пусть дорогой ценой досталось, не жалко. Здоровье оно по другому разряду ценится. Тем более, когда здоровье человеку возвращается, которому жажды жизни не занимать. Который любую гору свернуть может. У которого все внутри клокочет. И только одна фраза на устах: «Любимая, суженая, где ты? Что с тобой? Я найду тебя. Освобожу. Вот увидишь. Землю ради тебя переверну. Но мы будем вместе».
Пока же, чтобы горе залить и мозги в порядок привести, отправляется Кэрот в тот же самый старинный, предпочитаемый им трактир. Как положено, заказывает себе чарку вина и привычный легкий ужин. А как чарку ко рту подносит, подсаживается к нему голытьба трактирная и такие речи ведет.
– Пойми всё правильно, добрый человек, и прости. Не бери груз на душу. Прости за то, что жизнь твоя не по той колее пошла. Прости за то, что мы невольными виновникам твоих лишений и страданий сделались. Только ведь, что случилось, то случилось. Прошлое не вернешь. И назад время, чтобы всё подправить, не отмотаешь. Это только в дешевой беллетристике людей такими низкопробными историями потчуют. А вот будущее – в наших руках. Готовы тебе верой и правдой служить и все сделать для того, чтобы правда и справедливость восторжествовали. Приказывай.
– Ладно. Проехали. Прощаю и принимаю. Тем более что выбор не просматривается. Только как и что я вам приказывать могу. У меня ведь, ничего не осталось. Ни земель. Ни дома. Ни денег. Ничего. О том же, где мою суженую прячут, и как её вызволить, у меня даже самых смутных предположений нет. Так что давайте уж вы мне сами свой хитроумный план рассказывайте. Потом вместе покумекаем, как его осуществить.
– Блеск, Кэрот. Недаром мы в тебя поверили. Не зря нам провидение на тебя указало. Сильный ты всё же мужик. И котелок у тебя варит. И слова верные говоришь. Прикинь.
Одному тебе и даже с нашей помощью от ворогов не оборониться. Один на один чуждую нам колдовскую силу не одолеть. Надо, чтобы за тобой мир стоял. Тогда побороться сможешь и длинную соломинку вытащить.
Только как сделать, чтобы мир тебя подпирал, никто, кроме тебя, не определит. Внутренний голос в тебе заговорить должен. Чтобы ты поженил сухой расчет и интуицию.
– Эх, други, вижу, опять вы меня испытываете. Да, конечно, то будущее, которое вы мне прочите, меня ничуть не смущает. Вижу, к чему вы клоните. Пророкам сейчас никто не верит. От них все устали. И сотни человек на площади не соберешь. Люди выходят лишь, чтобы свою злость и безнадегу наружу выплеснуть. Так что в пророки рядиться не получится.
Времена, когда люди верили тому, что с экранов вещают, тоже давно прошли. Лжи, подлости, продажности и предательства сполна наглотались. Не дурачки. Больше так, как бывало в прошлом, никого не обманешь. И не поднимешь. Ни на бунт. Ни на подвиг.
Что остается? Только власть. Лишь она одна дает возможность всех под свои знамена созвать. Лишь она силу любого движения в любую сторону удесятеряет. Лишь с её помощью настоящее зло и настоящее добро творить можно. Так, чтобы полными горстями раздавать. Но власть легитимная, в открытой схватке завоеванная. А коли так, будем пробиваться в президенты. Правильно я вас понял?
– Правильно, неправильно – не в том суть. Главное, что по Сеньке шапка. Есть у тебя все по части человеческих качеств, чтобы в президенты пробиться. Мы это в тебе сразу распознали. С первого же мгновения почувствовали. Так что приступаем. Трактир под избирательный штаб лицуем. Сами манифесты писать садимся. Наших людей всюду пускаем, дабы фондрайзингом занялись и партстроительством.
Тебе же самую тяжелую и неблагодарную работу оставляем: «глаголом жечь сердца людей». Отправляйся в народ. От двери к двери. От площади к площади. Чтобы люди тебя узрели. Услышали. Чтобы они за тебя стеной встали. Чтобы увидели. Ты – это они. Ты их. Ты свой. Тебе можно верить. На тебя можно положиться. Ты не подведешь. Что пообещаешь, то и сделаешь.
– Принимается. Роли распределены. Партитура написана. С исполнением не подкачайте. А я двинулся. Как мы определили. Как нужно, чтобы все получилось.
И Кэрот пошел в народ. И люди в него поверили. И поднялись вслед за ним. И выбрали его Президентом. Не без помощи, само собой, вездесущей и всё знающей голытьбы трактирной.
Только больше уже Кэрот не приходил в старинный, дорогой его сердцу трактир. Как тогда, после трагической смерти жены, он с головой ушел в работу. Он был везде. Он был всем. Он вкалывал так, как до этого никому и не снилось.
Только на таком поприще, где каждый правильный шаг дает тысячекратную отдачу. Где каждое доброе дело окрыляет миллионы. Где каждый успех выпускает на свободу несметные силы, таящиеся в человеке.
За считанные годы Кэрот преобразил страну. Поднял её из руин. Вдохнул в сердца людей такую веру, что им все стало по плечу. Дал им такую гордость, что жить по-скотски сделалось ниже их достоинства. Задрал так высоко планку, что всем захотелось на предложенный им уровень подняться и ему соответствовать.
Радость от того, что получается, от того, что дерзаешь, от того, что всё теперь другое, окрасило всё вокруг. И жизнь сделалась именно такой, как утверждалось в том заклятье, которое старуху обращало в девицу, дурнушку превращало в красавицу, в омертвевшее сердце вкладывало огонь любви.
Только заклятьем можно было оживить одного человека. И лишь однажды. То, что удалось ему с помощью голытьбы трактирной, касалось всех. Народов. Стран. Мира, в котором мы живем.
А когда он почти до дна вычерпал свои силы, когда всего себя отдал другим, когда потускнели глаза и морщины избороздили лицо, к нему подошла не та – другая Мария-кудесница, но такая же молодая, красивая, страстная, и произнесла слова заклятья. И чудо снова свершилось. Потому что в нашем мире всегда есть место чуду. И всегда будет. Его только нужно призывать. Жаждать. Хотеть. Очень, очень, очень.
© Н.И. ТНЭЛМ