Английский иконостас
Что чужеземцы примечают в стране розовых туманов
У каждого из нас, как водится, – свой Пушкин. Равно как у каждого из нас, странствующего, свой Петербург, своя Венеция, свой Париж и свой Лондон. Что именно нравится чужеземцам в старой доброй Англии? Что их приятно поражает в сравнении со своей исторической родиной? Какие такие притягательные атрибуты английского ландшафта, климата, быта и характера заставляют сторонних наблюдателей, возможно, уже длительное время пребывающих на Британских островах в качестве переселенцев-мигрантов, восхищаться своеобычной землей и нацией на западной окраине Европы?
Задавшись целью предоставить трибуну для высказываний иностранцам с пытливым прищуром, способным охватить английские реалии во всем их многообразии и противоречивости, строгая в своих убеждениях, а потому считающаяся рупором консерваторов газета «Дейли телеграф» поместила подборку кратких откровений тех, кому есть что сказать. Послушаем:
Джилиан Слово, романист и драматург из Южной Африки, поставил на первое место в списке своих любимых родовых черт Англии… «серое небо». У него особое отношение к световому решению английского неба.
Удивлены? Вчитайтесь в его исповедь: «Я пробую пронзить взглядом это небо, где фильтруются оттенки серого. И стремлюсь увидеть сочные краски из моего детства. Так продолжалось до того момента, когда я однажды шел по Хэмстед-хит (Хэмпстедская пустошь – лесопарковая зона на севере Лондона). Дождило – не так сильно, как это могло быть в Йоханнесбурге, но весьма деликатно, воздух не был пропитан влагой как при муссонах, но он был бесконечно влажным в типично английском стиле. В одно мгновение на небе из серого фона появилось голубое окошко, а затем столп золотистого света пронизал дождь, и я невольно воскликнул: «Чудо, это поистине великолепно». Так оно и сделалось впредь. Не яркое флуоресцентное сверкание моей отчизны, но мягкое бледное спокойное очарование моей новой обретенной родины».
А вот Лайонел Шрайвер, американский журналист и писатель, поет осанну… английскому молоку и проклинает американский аналог, который называет «безвкусным, водянистым и слегка кисловатым». Американские «тяжелые сливки» бывают только одного вида: «сверх-пастеризованные». Это означает, пишет Шрайвер, что «их разогревали до температуры Марса». В отличие от британских двойных сливок, разумной жирности и нежно желтого отлива, американский эрзац отличается тем, что он – «жиденький, голубого оттенка и на вкус напоминает расплавленную пластмассу».
Разгневанный литератор забивает гвоздь в репутацию американского молока, которое «не портится сколь угодно долго (что уже звучит зловеще)…Таким же свойством обладает «перспекс» (органическое стекло). Но это вовсе не значит, что оргстекло можно добавлять в клубнику». Дальше – больше: «Наше масло похоже на воск, оно полупрозрачное и пресное, и если его намазать на тост, то тост начнет рассыпаться. А вот у британского масла есть сладкое послевкусие, оставляемое во рту, при этом оно тает при комнатной температуре, и даже крохотный кусочек достаточен для того, чтобы придать аромат целой тарелке с зелеными бобами».
В свою очередь, Грег Прупс, комедиант по профессии и соотечественник Лайонела Шрайвера, восторженно откликается на стиль и манеру англичан завязывать дружбу. Она возникает не так спонтанно и не носит такой поверхностный характер, как у американцев, и отличается искренностью.
«В Британии, прежде чем кого-то назвать другом, ему или ей дают испытательный срок! – восклицает Прупс. – Поначалу британцы могут быть весьма чопорными и официальными с вами, но как только они в вас поверят, они становятся удивительно преданными вам и на всё готовы ради вас. Хороший способ продемонстрировать, что теперь вы один из них – это пригласить вас на чай в неожиданное время – когда все бывают пьяны, в два часа утра. У британцев, похоже, так принято».
Довольно неожиданное суждение у Кейт Гренвилль, австралийской писательницы, подлинного книжного червя, ценящего тишь библиотек и возможность прикоснуться к памятникам прошлого. «Когда вы работаете в австралийских архивах, вам выдают белые перчатки и заставляют сдать пластмассовые бутылочки с питьевой водой, а также пишущие принадлежности, прежде чем допустить до самого заурядного документа, датированного девятнадцатым веком. В 2000 году в Государственной регистрационной палате города Кью, где я разыскивала следы своего предка, осужденного на ссылку в Австралию, я не поверила своим глазам, когда мне выдали Реестр петиций о помиловании от 1804 года – это был пергамент и притом очень хрупкий. Выдали, как если бы этот документ был не более ценен, чем вчерашняя газета. Никаких жестких правил в отношении принесенной с собой питьевой воды не было, как и не было никаких заглядывающих через плечо работников библиотеки».
Госпожа Гренвилль, напомню, австралийка с английскими корнями, полагает, что раскрыла секрет такого толерантного отношения к артефактам: в жизни островитян много истории, очень много, просто завидное изобилие. Щедрость местных архивариусов была вознаграждена: «Для меня, как для автора исторических романов, а также потомка морского разбойника, промышлявшего на Темзе, эти документы стали источником вдохновения, что помогло мне написать целую трилогию на эти сюжеты».
Каждому – свое, и это наглядно продемонстрировала Биргит Хъорт Соренсен, датская актриса, для которой Англия ассоциируется не с историческим, а цветочным изобилием. Она поклонница расцветок ткани знаменитого торгового дома «Либерти», построенных на флористических мотивах. «Я впервые открыла для себя «Либерти» в возрасте 19 лет во время поездки в Лондон, – делится сокровенным Соренсен. – Я шила брюки, и мне нужен был материал для карманов. Я увидела эту материю в полоску и с тех пор просто ею одержима; в каждый свой приезд я отправляюсь в «Либерти», а заказываю эту материю я в Дании через Интернет».
Ткань «Либерти» считается эталонной. В 1875 году Артур Ласенби Либерти, человек тонкого вкуса, открыл свой магазин на Риджен Стрит, предлагая изысканные украшения, ткани и диковинные вещицы. Цветочные мотивы и вся стилистика стиля ар-нуво стали родовым признаком линии «Либерти».
Кому люба ткань в полоску, а кому английские пляжи, «обдуваемые свежими солеными ветрами». Ими восторгается Джон Тороуд, шеф-повар родом из Австралии, казалось, знающий цену хорошим песчаным пляжам у себя дома. Однако же в фаворитах у повара – пляж Уотергейт-бей в Корнуолле. «Плавать там немного страшно, потому что вода холодная, но зато в солнечный день можно запускать воздушного змея, погружая пальцы ног в песок,– и это невероятно здорово».
В панораме мнений выделяются интеллектуальные пассажи Дэвида Ванна, американского литератора, который цокает языком, как ценитель-сомелье, процеживая английскую речь. У него специфический взгляд: «Англосаксы создали половину того языка, которым я пользуюсь, когда сочиняю. Они сдвоили тяжелые акценты старого размера английского языка. Hringedstefna isig ond utfus. «Обледенелые корабли с изогнутым носом, готовые отправиться в плавание». В этом пассаже Ванн приводит классический перевод этого образа из англосаксонского эпоса «Беовульф»: «Челн крутогрудый вождя дожидался… льдисто искрящийся корабль на отмели».
Для писателя, из-под пера которого выходят преимущественно трагедии (этот жанр он считает наиболее удобным, чтобы «раскрыть всё то плохое, что есть в нас»), прикосновение к англосаксонским корням вдвойне полезно. Во-первых, «Британия дает мне то, чего не может дать Америка: убедительную связь с историей». А во-вторых, «красота, возникающая от вычищения грамматики и наполнения языка смысловыми понятиями. И это именно то, что мне больше всего нравится в варварах-германцах, превратившихся в англичан: их грубый язык, не поддающийся изменениям».
Соотечественница Ванна, Салли Беделл Смит, автор биографий известных в Америке людей, обожает мелкие детали типично английского быта: изысканные вечерние трапезы, завершаемые «к восторгу моего супруга портвейном и сигарами. Атмосфера непринужденная, разговор ведется живой, сопровождаемый смехом. Собаки тихо посапывают, а потом ловят куски со стола, в саду срезают свежие цветы, в подсобке складированы высокие сапоги для долгих пеших прогулок после ужина, которые устраивают иногда на близлежащих полях для гольфа, где собакам рады не меньше, чем людям».
Миссис Смит также восхищается английским английским языком, припоминая ехидное замечание Джорджа Бернарда Шоу о том, что Англия и Америка – это две страны, разделенные общим языком. Она ценит идиомы либо забытые, либо и вовсе никогда не использовавшиеся переселенцами в Новый Свет: резкое замечание, разнос или отпор – “flee in his ear”; точка и перенос в другой столбик “dot and carry one”; жалующийся зануда – “crumping bore”; не относящийся к эстетам – “non-swanks” (not pretentiously stylish) и т.д.
Самым романтичным в своем восприятии Англии оказался Уилбур Смит, писатель, англичанин, родившийся в Африке, который пропел осанну… лебедям. Которых он обожает и за «королевскую осанку», и даже за «высокомерие». Мистер Смит заслужил обильного цитирования: «Когда я стою на бережку, и появляется семейство лебедей, спускающееся к воде, один из родителей бросает в мою сторону взгляд как если бы хотел сказать: «Послушай, парень, я надеюсь, ты не доставишь нам хлопот, потому что это наша река». В свою очередь, когда я собираюсь подсечь форель, а поверху в это время плавают лебеди, я им говорю: «Вы меня извините, но не могли бы вы перенести свои чудесные оперённые попы в другое место? Мне нужна рыба!» Мне также симпатичны лебеди в Гайд-Парке, но я больше восхищаюсь лебедями с манерами провинциальных джентльменов».
…Попробуем сложить мозаичное панно из этих буколических образов Англии. Спокойное очарование серого неба. Масло, оставляющее сладкое послевкусие. Полосатая ткань от «Либерти». Чай с приятелем в два часа утра. Холодный пляж, обдуваемый соленым ветром. Подсобка, где лежат высокие сапоги для долгих пеших прогулок после ужина. Уважение к собственной истории. Метафоричный язык. Наконец, лебеди с королевской осанкой. Из такого исходного высокохудожественного материала можно составить иконостас английского ландшафта, климата, быта и характера. Уверен, что каждый, кому довелось открывать для себя Британские острова, сможет дополнить эту картину не менее сочными красочными мазками.
Владимир МИХЕЕВ