Перипатетическая соната
Четырехчастные впечатления от прогулки по Вене
Аллегро
Утверждаю: и сегодня не предосудительно брать пример с перипатетиков, последователей философской школы в древней Греции, которые вслед за Аристотелем, своим учителем, имели обыкновение рассуждать и размышлять над животрепещущими вопросами бытия в ходе неспешных степенных прогулок (перипатетики, слово произошло от греческого περιπατέω – «прогуливаться, прохаживаться»).
Мимоходом заприметишь даже то, что скрыто от беглого взгляда, и поймешь то, что «недоступно нашим мудрецам». Да и вряд ли кто оспорит, что прочувствовать любой иноземный город – в первом приближении – можно, в частности, и таким способом. Посетить самый значимый музей. Поместить в исторический контекст памятники выдающимся соплеменникам и фасады пообносившихся домов. Понаблюдать за посетителями популярного кафе, заказав себе те же напитки и блюда, что и завсегдатаи. Ощутить темп жизни, смешавшись с толпой на центральной площади. Поймать не рассчитанное на публику выражение лица уличного мима. Или рассмотреть рисунки цветными мелками на асфальте.
… Первое, что бросается в глаза на Кертнер-штрассе, пожалуй, главной туристической артерии бывшей имперской столицы, соединяющей две культовые реперные точки – Оперный театр с собором Святого Стефана, – знакомый облик юноши в красном камзоле и старомодном парике. Моцарт, бежавший в Вену от тиранического архиепископа Зальцбурга, а скорее всего, и от чересчур ригористски настроенного своего отца, Леопольда Моцарта, заставившего сына стать музыкальным гением, он – повсюду. Всех размеров и во всех ракурсах. На альбомных обложках. На шоколадных коробках. На книжных закладках. На кружках и магнитиках для холодильника.
Моцартиана, овеществленная в сувенирной продукции, многообразна, вездесуща, но не утомительна. И в этом обилии Моцарта никто не повинен: у этого солнечного вундеркинда такой привлекательный бренд, прибегнем к новомодному слову, что никакие версаче и рядом не стояли…
Городские власти, отдадим им должное, ценят и используют к вящей выгоде прямую взаимосвязь Вены с блистательной плеядой композиторов, избравших в разные эпохи этот город местом пребывания и творчества. Достаточно упомянуть громкие, рождающие сентиментальные реверберации в памяти, имена: Глюк, Гайдн, Моцарт, Брамс, Бетховен, Шуберт, Ланнер, Зюппе, Штраусы – отец и сын. Здесь же интенсивная культурная среда выпестовала революционеров от музыки: Антона Брукнера и Густава Малера (последний стал певцом заката Австро-Венгерской империи), и тех, кто дерзко строил гармонии на атональности и развивал непривычную для уха и консервативного вкуса додекакафонию (отрицание ладовых тяготений звуков), таких как Шёнберг, Берг и Веберн.
Помимо Моцарта, есть и второе наваждение, в хорошем смысле, если брать количественную сторону, – соотечественники. Их здесь пруд пруди. Как напоминание, что хотя Австрия и дальнее зарубежье по всем меркам, но мы – ближние соседи. Рядом с моим отелем на Паркринге располагались представительства банка ВТБ и «Аэрофлота», а с верхнего этажа были видны золотые купола православного собора Святителя Николая Чудотворца, не так давно отреставрированного при поддержке «Газпрома» и «Лукойла».
Так вот, соплеменники кишмя кишат. Бороздят улицы на красном открытом безлошадном омнибусе City Tour. Катаются по бульварам и паркам в составе интернациональных бригад туристов на двухколесных электросамокатах. Потягивают кофе с ромом на открытой террасе Курзала в Штадтпарке рядом с золоченой фигурой «короля вальсов». Фотографируются с уменьшенной копией собора Святого Стефана и при этом, если предложишь свои услуги, чтобы они вышли на снимке всем семейством, соглашаются, не моргнув глазом, нимало не удивившись, как в былые годы, словно появление русского – рутина. И так оно и есть: русская речь звучит повсюду.
Новшество, как следствие глобализации и взаимопроникновения бытовых культур (мне это так видится): расставаясь, благодарные компатриоты могут поднять руку, улыбнуться, сдержанно, но вполне искренне, и пожелать, использовав прижившуюся кальку с английского: «Хорошего дня!»
Анданте
Приобщение к культурным наслоениям эпох, располагая всего четырьмя часами свободного времени, мы с коллегой начали с Кунстхисторише Музеум, то есть Музея изобразительных искусств. Он расположен на площади имени Марии Терезии, украшенной величественным памятником необъятных размеров этой могущественной императрицы. Она нигде и никогда не расставалась с останками своих предков, перевозила их мощи из зимней в летнюю резиденцию в такт со сменой сезонов. Что не умалило ее реформаторский и созидательный талант, который проявился в полной мере в ее довольно бурное правление с 1740 по 1780 год.
Вторая моя встреча с коллекцией работ Питера Брейгеля по прошествии 28 лет оказалась не менее волнительной. Воистину нельзя перестать восхищаться скрупулезностью мастера, оставившего нам, потомкам, подлинную энциклопедию быта и нравов XVI века. На этот раз приметил не броскую деталь на его картине «Крестьянская свадьба» (1568) – мужчины и в момент отдохновения, выясняется, не расставались с кинжалом. Должно быть, времена были беспокойные, лихие. Опять же поражаешься, что в ту зимнюю пору каналы прибрежной Фландрии замерзали, и в каждом доме, видимо, держали коньки и для мала, и для велика. Что это, как не лучшее свидетельство очевидца малого ледникового периода, что регулярно сковывал коркой водоемы и водные артерии, включая и лондонскую Темзу.
А еще нельзя не подивиться изображению Вавилонской башни у Брейгеля (1563): разностильный, потому как каждый мнил себя архитектором, построенный вокруг скалы, кренящийся на бок прото-небоскреб, вечный символ человеческого тщедушного тщеславия…
Приобщение к брейгельскому суровому энциклопедическому реализму состоялось уже после того, как прочувствовали австрийскую версию «югендстиля». В этом апреле венцы начали чествовать Густава Климта. 14 июля исполняется 150 лет со дня рождения этого признанного мастера венского стиля Модерн. Климт умело совмещал правдивую манеру письма с причудливой орнаменталистикой. Вспомним хотя бы его культовый шедевр «Поцелуй», выполненный с использованием листового сусального золота.
Под юбилей в Кунстхисторише Музеум построили помост, чтобы посетители могли вплотную приблизиться к работам Густава, его брата Эрнста и их коллеги Франца Матча, представлявшим собой фрески над арками главной лестницы на высоте 12 метров, и разглядеть их во всех деталях.
За год до формального открытия музея в 1891 году этой троице были заказаны иллюстрации наиболее значимых периодов в эволюции европейской (и не только – там присутствуют и древнеегипетские мотивы) живописи. Достойно есть! Фотографическая точность в изображении натурщиц Климта, особенно в разрезе чаще всего миндалевидных глаз, поражает воображение. Бархатистая фактура женского тела с палево-кремовой цветовой доминантой в сочетании с золотистыми оттенками создает ощущение одновременно и горделивой торжественности, и хрупкой домашней незащищенности его персонажей, и внутренней упругости их характеров с ветхозаветной родословной… Кстати, этой весной «Поцелуй» Климта, наверное, был самым тиражируемым сувениром.
Скерцо
Процеживая увиденное, задался вопросом: откуда есть пошло столь бурное цветение искусств в одном отдельно взятом городе? Нет, прецеденты существуют: из 3000 самых знаменитых художников всех времен и народов одна тысяча, то есть треть, проживала и творила в одном итальянском городе – во Флоренции! И все же, почему такая высокая плотность талантов на квадратный метр именно в Вене, вызывающей сравнение со сгустком праздной роскоши, самолюбивого довольства, беспечной праздности?
Приходит на ум хрестоматийная сентенция: художника порождает страдание. Да, на долю венцев выпадали тяжелейшие испытания. Дважды в 1529 и затем в 1683 году город осаждали турки, силясь подмять под себя этот бастион христианской веры. Не удалось. Позднее Евгений Савойский, полководец Священной Римской империи французского происхождения, бесстрашный вояка, блистательно разбил турецкие войска и тем прекратил экспансию пассионарных османов дальше на северо-запад. Прошли мимо статуи принца Евгения на вздыбленной лошади перед дворцом Хофбург: благородная патина способствует не только его украшению, но придает достоверность всем подвигам, что числятся за генералиссимусом.
Но вернемся к неласковой судьбе Вены. В промежуток между турецкими нашествиями объявился не менее грозный враг – чума, которая тихо и методично унесла в могилу треть всех жителей Вены. Как напоминание на пешеходном Грабене высится перегруженная деталями и усиженная голубями барочная колонна. В знак счастливого избавления от этой чумовой напасти воздвигнут и шедевр барочного зодчества, церковь Карлскирхе. Турецкая угроза, постоянные войны с соседями – уж больно лакомый кусочек были эти земли в долине Дуная, нередкие в ту пору недороды, наконец, чума, все это не могло не отразиться на самочувствии нации.
Наверняка проецировались на настроения, по крайней мере, тех, кого называют «политическим классом», беды и напасти самого блистательного правителя – Франца Иосифа I, который на протяжении 68 лет руководил переживавшей не самые легкие времена империей. Его младший брат Максимилиан I, император Мексики, был расстрелян на холме Лас-Кампанас в 1867 году. Его сын, наследник престола кронпринц Рудольф покончил жизнь самоубийством в 1889 году в охотничьем замке Майерлинг. Фанатик-анархист убивает в 1898 году его супругу, императрицу Элизабет, вошедшую в историю под ее домашним именем Сиси (бесподобно сыгранную в нескольких фильмах таким сущим очарованием, как Роми Шнайдер).
Не слишком ли много душевных драм выпало на долю Франца Иосифа? Не вызывала ли регулярно стучавшаяся в его дом скорбь и предощущение гибели империи желание поощрять светлые, эскапистские по сути искусства?
Советую: стоит вначале пропитаться флюидами, исходящими от барочной и ренессансной архитектуры, а затем сравнить это с жилым домом авторства Адольфа Лооса прямо напротив императорской резиденции Хофбург. Его прозвали «дом без бровей», то есть без каких-либо принятых в то время фасадных украшательств, что воспринималось как дурновкусие. А затем как бы нечаянно набрести на здание модернистов Сецессион на площади Нашмаркт – кубическое сооружение с минимальным декором. Или специально посетить поселок, созданный Хундертвассером: он утверждал, что прямая линия не подобает для строительств жилища для людей, и предлагал решения по радостному слиянию архитектуры с природой.
Взлеты и падения, смены заморозков и оттепелей в духовной жизни – участь, надо полагать, любой империи. Отсюда и контрасты, отсюда и бунтарские и авангардистские порывы творческой прослойки. Как вызов имперской официозности, и как поиски новых точек духовной опоры. И еще. Выходит, трагизм истории, стихийные и рукотворные бедствия, вызванные ими посттравматические переживания стали питательным источником для служителей всех муз, а заодно и для нуждающейся в счастливом забытье, в утешении и отдохновении веселящейся и танцующей Вены? Может быть…
Финале
Венце- и порфироносная пышность Вены и генетическая память о «прекрасной эпохе» и по сей день формируют модные поветрия. В этом сезоне снова пользуются популярностью свадьбы в стиле ретро: винтажные платья с обилием ленточек, кружев, подчеркивающими талию поясами. Но главное – действо происходит на фоне подлинно исторических декораций, скажем, во дворце Шёнбрунн, во дворце Кобург, в Имперском Павильоне или Оранжерее, или в гимнастическом зале императрицы Сиси, где эта деятельная особа, встававшая в пять часов утра, проводила немало времени в тренировках, став своего рода прародительницей шейпинга и фитнеса.
Вспомнилось, что накануне своей первой блиц-командировки в Вену в 1984 году в качестве спецкора «Известий» (для подготовки государственного визита в СССР тогдашнего канцлера Фреда Зиноваца) узнал о заповеди Габсбургов, расширявших сферу своего влияния или укреплявших безопасность внешних границ через матримониальные связи. Кстати, у одной только Марии Терезии было 16 детей и их всех можно было к вящей национальной выгоде пристроить в королевские дома Европы. Отсюда и возникло это выражение как квинтэссенция внешней политики Вены: Bella gerant allii, tu, felix Austria nube; Nam, quae Mars aliis, dat tibi regna Venus – «Войны пусть ведут другие, а ты, счастливая Австрия, заключай браки, ибо те владения, которые другим дает Марс, даст тебе Венера».
…После свидания с суровым реалистом Брейгелем и цветастым импрессионистом Климтом, после осознания масштабов имперской величественности, переданной размерами памятника Марии Терезии и дворцовых комплексов, возникла потребность погрузиться в неторопливые раздумья, но при этом не выпасть из атмосферы старой Вены. Куда податься интровертным интеллигентам? Ответ очевиден: в кофейню.
От Грабена по Доротеергассе шагов тридцать, не более. Увидишь скромную вывеску с типично венской фамилией «Хавелка». Обстановка почти богемная, если не считать того, что столики буквально налезают друг на друга, и чтобы присесть, нужно обойти все помещение. В суете, в сутолоке, в тесноте. Но не в обиде. Место культовое. На стенах развешаны плакаты с анонсами грядущих выставок и концертов. Официанты снуют споро, без лишних телодвижений. Хотя и отличаются некоторой высокомерностью, о чем мне не преминул позднее сообщить знакомой заезжий немец. В этот раз, впрочем, мне не довелось спознаться с этой их несимпатичной ипостасью.
Заказали кофе – Kleiner Brauner («маленький с молоком») и какой-нибудь «типичный венский тортик». Нет, это не был классический, а потому ожидаемый торт «захер» (Sachertorte), названный так по имени своего создателя – кондитера Франца Захера. Нам преподнесли полную противоположность «захеру» с его сладким и слегка тяжелым экспрессионизмом, подчеркнутым толстыми слоями шоколадной глазури. Нашему присыпанному сахарной пудрой, но без излишества, бисквиту соответствовали другие три эпитета: легкий, воздушный, ненавязчивый.
И в этом, подозреваю, заложен глубокий смысл. Позволяет сосредоточиться не на бодрящем напитке и десерте, а на беседе, ради которой собственно и создавалась традиция венского кафе, служащего, по утверждению его многочисленных поклонников, «продолжением вашей гостиной». Невольно напрашивается параллель с традиционным русским кабаком, выполнявшим роль не только и подчас не столько питейного заведения, а политического клуба, места споров, степенной или, напротив, жаркой дискуссии.
Эта функция венского кафе зародилась в эпоху бидермейер как ответная реакция на реакционную сущность установившегося после завершения наполеоновских войн нового порядка. Его создатель, канцлер Меттерних, злой гений, не только ввел цензуру и слежку за неблагонадежными, а заодно и всеми, кто потенциально мог оказаться смутьяном, но и запретил публичные собрания. Как всегда в таких случаях, для приведения самой себя в равновесие система образовала, «прорубила» отдушины: театр заговорил эзоповским языком, показывая властям фигу в кармане, а вольнодумные граждане стали обсуждать злобу дня не только в светских салонах, но и на более демократичных площадках, каковыми и стали венские кафе.
Совершив ритуал, мы с коллегой пришли в доброе расположение духа. На прощание учтиво попросил кельнера: «При случае скажите от нас «спасибо» господину Леопольду Хавелке». Тот, усмехнувшись, но незлобиво, показал указательным пальцем в небо: «Когда окажусь там, обязательно передам».
На этой юмористически-мажорной ноте и завершилась наша прогулка по Вене, столице, как характеризует альпийскую республику изданный местными знатоками путеводитель на русском языке, «маленькой страны с великим прошлым в сердце Европы». Хотя в этом случае, размер не имеет значения, потому что Австрия простирается не столько по широтам и меридианам, сколько в других измерениях: историческом и артистическом.
Владимир МИХЕЕВ
Вена – Москва
Фото автора