Надежда на возвращение очарования
Чудеса, сказки, волшебство, иррациональное – прекрасная, солнечная, теплая черта европейской цивилизации. Но последнее время присущие ей роскошные краски начали тускнеть, покрываться патиной. А ведь когда-то они так здорово, так упоительно расцвечивали наше существование. Всем на зависть и удивление.
… На протяжении тысячелетий феи жили среди людей. Любили их. Помогали. Вносили в человеческое бытие столь необходимое ему очарование. Однако потом что-то как бы перевернулось. Прискорбные события датируются второй половиной XX века. Человеческое хамство, подлость, безразличие, нарциссизм, неумение любить и ценить прекрасное разбили им сердца, и феи исчезли.
Может, они умерли от горя. Может, перебрались на другие обитаемые планеты, чтобы начать там все заново. Или решили переждать, пока все образуется, народятся новые поколения, и среди людей появятся достойные их уважения. Кто знает. Но как было бы здорово, если бы феи вернулись. Наверное…
Солик – любовно-ласковое от полного имени Солнечный зайчик – проснулась в своей уютной крохотной постельке, надежно упрятанной от человеческих глаз, и сладко потянулась. Похоже, она спала очень долго. Недопустимо долго. Годы. А то и десятилетия. Как долго, надо было вызнать в первую очередь. Если это по-прежнему что-то значило.
Вот что действительно было важно, так это то, что стало с ее нежным преданным сердечком, с факелом, освещавшим жизнь всем ее избранникам. Солик точно помнила, что после очередного особенно обидного и горького разочарования оно разлетелось вдребезги, и собрать осколки ей не удалось. Поэтому она с опаской приложила руку к груди и сразу с отвращением отдернула. Что-то там внутри пульсировало. Но как!
В прошлой жизни ее сердце стучало походным маршем. Оно гремело как там-там. Замедлялось от восторга и вновь с нетерпением ускорялось. Теперь же его удары, скорее, походили на тиканье ходиков. Равномерное. Безразличное. Бездушное.
– Ладно, – сказала Солик. – Сначала разберемся с тем, что в мире людей творится, а потом будем мне диагноз ставить. Успеется.
– Так и сделаем, – подтвердила Солик принятое решение сама себе, чтобы не дать поднявшейся в ней волне ужаса захлестнуть ее и полностью смыть все остальные чувства.
Однако вскоре она убедилась, что происходящее в мире людей дает основания для ужаса и огорчения в гораздо большей степени. На всем, как ей показалось, читалась печать упадка и вырождения. То, что всегда ставилось превыше всего, и то, что для нее было всегда самым важным, – семья, семейные ценности и продолжение рода – превратилось в объект насмешек. Перестало поощряться обществом. Сделалось маргинальным. Немодным. Якобы устаревшим и ретроградным. А, значит, жалким и ненужным. Признаком отсталости и традиционализма. Заскорузлой, усохшей, обветшалой, никому не нужной змеиной кожей, которую человечество, вернее, продвинутая его часть, та, которая диктует остальным общие каноны поведения, сбросило с себя с обескураживающей легкостью.
Из человеческой жизни, по ее представлениям, ушло то, что возвышало ее над остальным миром и делало человечной. Люди избавили себя, любимых, от заботы о слабых и немощных, переложив ее на безымянное государство. Сами же занялись только собой. Почитать стариков, помогать престарелым, уважать старших сделалось ненужным или необязательным. И люди утратили частицу себя. Главную, в глазах Солик. Стали черствыми. Бездушными. Себялюбивыми. Эгоистичными.
Доброту, жертвенность, сострадание оттеснила куда-то на задворки человеческой жизни всепоглощающая жажда наживы. Чистая, светлая любовь и преданность сохранились только где-то в глубине. Все открытое свободное публичное пространство, не говоря уж о медийном рынке, захватили секс, насилие, брутальность. Охота за состоянием, чтобы любыми способами затащить его или ее в постель, сыграть свадебку, а потом выжать как лимон, обобрать и бросить, стало всеобщим хобби. На волну поднялась однополая любовь. Политкорректность забила все ростки нормальных естественных чувств и поведения. Она стала диктовать прославление, поощрение и узаконение многого из того, что когда-то напрочь отвергалось десятью заповедями. То, что раньше называлось белым и всячески возносилось, теперь звалось черным. То, что считалось черным и осуждалось, слыло теперь белым, и повсеместно гарцевало на коне.
Жадное, бессердечное, разнузданное, беспринципное существо, руководствующееся лишь своей выгодой и ведомое по большей части низменными потребностями и инстинктами, оказалось в центре вселенной. Оно подмяло под себя все остальные типы людей. Вознеслось надо всеми и надо всем. Сделалось эталоном. Примером для подражания. Символом эпохи.
Если бы Солик оставалась прежней феей, трепетной и беззащитной, увиденное повергло бы ее в шок, окончательно добило и заставило уйти из человеческой жизни. Теперь уже окончательно. Но прежние испытания выработали у нее качества бойца. В ней появилась какая-то несгибаемость.
– Как, – подумала она про себя, – вот так просто сдаться, взять и уйти? Без боя и без сожаления, даже не попытавшись сделать мир лучше? Сделать его вновь искрящимся и разноцветным? Ни за что! Ведь все здесь – тут она, наверное, немножко пережала – так гадостно. Все противоречит тому, ради чего мы, феи, появились на свет. Тому, что делали. Ради чего жили и страдали и отдавали всего себя. Нет, я с этим не смирюсь. Мы еще посмотрим, кто кого. Мы еще найдем управу на многоголовое чудовище.
– Вот только кто такие мы, – продолжила безмолвный разговор Солик. – Один в поле не воин. Это понятно. Значит, нужно собрать вместе хотя бы несколько фей, таких же упертых, как я. Тогда мы сможем победить в борьбе с безымянным существом. Коли так, за дело.
И Солик в поисках уснувших фей бросилась прочесывать укромные места планеты, которые знали только ее соплеменницы. Удача сопутствовала ей. Сравнительно быстро она нашла двух товарок с разбитыми сердцами и пробудила их к новой жизни. Попросту говоря, разбудила их магическим заклинанием. Быстро выяснилось, что они уже тоже больше не те наивные недотроги, которыми были в прошлом давным-давно. Когда же Солик рассказала, во что превратилась их планета, воспылали теми же чувствами, что и она.
Теперь у них была команда. Они четко знали, в чем состоит их миссия. Что в этом мире, изгаженном человеком, надо поменять. И готовы были работать ради этого, засучив рукава, вернее юбки. Нужен был только план. С его разработкой тоже не возникло проблем.
– Так, – суммировала Солик. – Отыскиваем точки бифуркации, в которых будущее приобретает многовариантный характер, наносим по ним удар и разворачиваем историю в приемлемом направлении.
– А попроще нельзя, – съязвила Флои – любовно-ласковое от полного имени Флора Земли.
– Да, – поддакнула ей Нежная Красавица Нежа. – Нам нужны острые пики и двурукие мечи, а не обэриуты.
– Ладно, можно и попроще, – легко согласилась Солик. – Находим мужиков, от которых все зависит, абсолютно все. Не размениваемся по мелочам. Соблазняем их, полностью подчиняем своей воле и обращаем в свою веру. После чего они возглавляют крестовый поход против нынешней нравственной мерзости и бьются до победного конца. Все ясно? Вопросы есть? Возражения, комментарии, дополнения? Нет? Отлично. Тогда распределяем страты общества, в которых будем работать. Разбирайте.
И они разобрали. В соответствии с их вкусами и предпочтениями. Нежа выбрала властителей дум – с поправкой, естественно, на то, кто взял на себя их роль в нынешнем социуме. Как она помнила, властители душ – это те, кем восторгаются сотни тысяч, а, может, и миллионы. Те, ради встречи с которыми, собираются толпы фанатов. Те, за кем следует шлейф почитателей. Те, творениями которых упиваются, зачитываются, засматриваются поколения.
Поэтому ее выбор пал на мужественного харизматического лидера одной из популярнейших в мире рок-групп. Он и его инструменталисты сотрясали стадионы. Зажигали. Заставляли безумствовать. Его синглы расходились миллионами экземпляров. Вторя ему, как он, одевался каждый второй. Под него инстинктивно косила молодежь. Кто, как не он, мог стать глашатаем возвращения к нетленным ценностям. Кому, как не ему, легко было бы провозгласить с подмостков или с голубого экрана наступление новой эры и заставить других подражать себе.
Окрутить лидера и набросить на него хомут и сбрую не составило труда. Достаточно оказалось подобраться поближе и слегка дунуть ему в глаза, а потом для верности добавить маленькую, совсем крошечную щепотку волшебного порошка. Но дальше Нежу ждал подлинный конфуз. Да, лидер полностью переменился. Заделался добропорядочным семьянином. Петь и играть стал нежные лиричные напевные вещи. Завязал с травкой и выпивкой, дебошами и скандалами. Но… слава его моментально померкла. Шоу-бизнесу он стал вульгарно неинтересен. Стекавшиеся на его концерты толпы народа заметно поредели, а затем и вовсе иссякли. Его имя перестало для всех что-либо значить. Он вышел в тираж. Что произошло и почему, Нежа, к сожалению, так и не поняла. А жаль. Потому что со вторым ее избранником – выдающимся режиссером повторилась точно такая же история.
Он был обладателем кучи Оскаров. На него молились. Считали небожителем. Более успешного человека было поискать. Сказать, что он слыл законодателем мод, значило ничего не сказать. Он являлся непререкаемым авторитетом. Оракулом. Сотрясателем твердынь и пророком новых устоев. Человеком, мизинчик которого стоил дороже государств-лилипутов и пачек его соперников. Создаваемые им картины, придумываемые образы, переживания, поведенческие установки тиражировались бесчисленной сворой подражателей и последователей. Они повторялись в сотнях бесталанно отснятых лент, закрепляющих среди людей, тем не менее, изобретенные и освященные им символы.
Но вот беда: стоило Неже влюбить его в себя, обратить в свою веру и подвигнуть на крестовый поход во имя старой новой нравственности, как куда все подевалось! Режиссер выпустил один провальный фильм. Все решили, что он блажит – небожителям позволено и не такое. Ну, захотелось, решил поиграть в морализаторство. Это ничего не меняет. Однако когда у него и второй с грохотом провалился, унеся в трубу сотню вложенных миллионов, от него все отвернулись. Как по команде. Потому что неудачники никому не нужны. От них надо держаться подальше. Не звонить. Не видеться. Не общаться. Чтобы, не дай бог, не заразиться. А если к этому добавить, что режиссер заложил все, что имел, и влез в несусветные долги, чтобы сделать в последнем фильме все так, как он хотел, то понятно, что в итоге его списали подчистую.
Тем не менее, Нежа и после неудачи с режиссером не врубилась в происходящее. Каноны шоу-бизнеса остались для нее тайной за семью печатями. А что она все делает наперекосяк, даже не пришло ей в голову.
И она предприняла последнюю попытку. Избранный ею кумир яйцеголовых котировался так, как никто и никогда до него. Все дискуссии по поводу того, что есть, что будет и куда все идет, велись исключительно вокруг его высказываний, выдвинутых им предположений, выстроенных им теорий. Его идеи лежали в основе всего. По ним писались учебники, штудируемые молодым поколением. Отталкиваясь от них, ваялась практическая политика. Легко было предположить, что куда он укажет перстом, туда все и двинутся.
В реальной жизни все оказалось, увы, совсем не так. Идут не просто за тем, кто нравится, – нравиться могут многие. Тянутся за тем, кто идет в ногу. Подражая кому, попадаешь в мейнстрим и растворяешься в нем. Тем, кто марширует не в ногу, ноги ломают. А влюбившись в Нежу, влюбившись страстно, безумно, безоглядно, и перейдя в ее веру, мыслитель утратил связь с реальностью. И когда он попробовал проповедовать что-то новое, призывать и обосновывать, его просто окружили стеной молчания.
Он говорил иначе, а по телеканалам крутили старые записи. Он передавал в печать принципиально другие вещи, а гигантскими тиражами выходили его прошлые произведения. Он пытался вылезти на амвон, чтобы его все-таки услышали, и достучаться до сердец человеческих, но сквозь заслонившие его спины ему уже было не пробиться. Так он и остался навсегда иконой, благоговейно повешенной на стену. А до того, что он действительно оказался в тотальной изоляции и доживал свой век в полном забвении, никому и дела не было. И это было никак не исправить.
Когда до Нежи, наконец-то, дошло, насколько бессмысленны и бесперспективны ее потуги, она хотела было сделать себе харакири. Тем более что каждого из былых кумиров, которых она по неведению сбрасывала с трона, фея страстно любила. Ими восторгалась. Знала им цену. Однако она поступила проще: забралась обратно в норку, из которой ее вытащила Солик, и вогнала себя в летаргический сон, чтобы не видеть, не чувствовать и не переживать.
Флои предпочла иной подход. Она погрузилась в книги и фолианты. Перелопатила тома научной литературы и бездну докладов. Познакомилась с мнениями всех ведущих мозговых центров. Вывод, к которому она пришла, положившись на все это наукообразие, был однозначен. Наступила эра постмодернизма, а, может, даже пост-постмодернизма. Вестфальская система пала. Полностью и окончательно. Будущее осталось за наднациональными структурами и международными организациями. Теперь они правили бал. Или, по крайне мере, старались. А коли так, действовать следовало не через властителей дум – они не более чем медийный проект (захотели – раскрутили, приелось – отправили в небытие) – а через них, т.е. через лидеров наднациональных образований и всевластных международных организаций.
Как следовало из прочитанного, наиболее влиятельным наднациональным образованием, всеми превозносимым и наиболее постмодернистским, за последние десятилетия стал Европейский Союз. В его руках сосредоточилась колоссальная мягкая сила. Начинать надо было с него. Поэтому, не теряя времени на дальнейшие изыскания, Флои быстренько окрутила руководство ЕС. Кого именно – постоянного председателя Европейского Совета, председателя Европейской Комиссии или кого-то еще для истории значения не имеет. Но перед тем как броситься на амбразуру, она решила все же выяснить, чего оно, то бишь руководство, стоит.
И тут выяснилось, что читать толстенные фолианты и заумные доклады – только забивать себе голову благоглупостями. Полагаться на них можно было посоветовать разве что специалистам по написанию пособий о дезинформации. Как Флои оказывалась с руководством наедине, оно начинало стенать и плакаться. Мол, какая неблагодарная работа. Они вкалывают с утра до ночи. Живота своего не жалеют. За всех все делают. И никакого признания. Только всех собак на них вешают. Дескать, и то не предусмотрели, и это не продумали. А как что серьезное возникает, государства опять на себя одеяло тянут. Их в «подай, принеси, пошел вон» превратили. Послушала Флои это нытье какое-то время, мозгами пораскинула и сбежала из Брюсселя в поисках более сильного агента влияния.
Больше и крупнее ООН ничего не было. Поэтому, за неимением лучшего, Флои нацелилась на генсека. Скоро и этот бастион пал даже без намека на сопротивление. Правда, за ним пришлось побегать. Он так стремительно перемещался по планете, что отловить его удалось лишь в Нью-Йорке, и то под Генеральную Ассамблею. Но и с ним Флои спешить не стала. Решила сначала проверить, что и как в действительности получается. Следуя поговорке, «Доверяй, но проверяй!». Однако проверять оказалось особенно нечего. От мотаний ее нового избранника по свету пользы какой-то особо значимой не просматривалось. Огромный аппарат, которым он номинально руководил, давно превратился в нечто похожее на вещь в себе и подчинялся не столько ему, сколько тем, кто заказывал музыку, – ведущим державам. Они и принимали решения. Максимум, что от него требовалось, – помочь с согласованием. Когда же Совбез ООН, несмотря на все потуги генсека, в очередной раз оказался заблокированным, и основные игроки вновь предпочли обойтись без него и поискать решение, опираясь на НАТО, в обход узаконенных процедур, Флои все поняла. Вот оно – главное звено. По нему надо бить. На него ставку делать. Брюссель она правильно выбрала. Просто не в ту дверь постучала. Надо будет в ту.
Однако над усилиями Флои как будто господствовал злой рок. Альянс тоже оказался мыльным пузырем. Даже, скорее, колоссом на глиняных ногах, вспомнила фея лексикон из своей прежней жизни. Вроде бы, сил прорва. Все крупные старые и новые державы с имперскими амбициями в нем. Он от их имени всюду лезет. Во все вмешивается. Все на своем пути крушит и ломает. А толку – пшик. То здесь в мире полыхнет. То там. А североатланты только масло в огонь подливают. Да еще себя при этом в грудь бьют. И всем объясняют, что они самые крутые. Что без них никуда. Никакой стабильности не будет. Тысячи же, десятки и сотни тысяч убитых, раненых, беженцев и вынужденных переселенцев – так, побочный эффект. Фу. Мерзко. Противно. Гадостно. И главное – никак делу не поможешь, поскольку НАТО не более чем зонтик. Всего лишь инструмент в чужих руках.
В конце концов, Флои так обидно за себя, за людей, за все впустую затраченные усилия сделалось, что от огорчения она слегла, забилась в свою прежнюю норку, заснула вновь на долгие годы и, таким образом, тоже выбыла из игры.
Одна Солик на эксперименты не разменивалась. Она твердо знала, что ей делать. Последний раз, когда она вмешивалась в человеческие дела, мир был биполярным. Право принятия крупных глобальных решений признавалось лишь за Москвой и Вашингтоном. Биполярный мир рухнул, тем не менее, Солик все равно предпочла рискнуть, ориентируясь на никогда не подводившую ее интуицию.
Москва ей была чем-то ближе. За ней в прошлом стояли такие идеи и идеалы, что дух захватывало. Они казались ей роднее и привычнее. С нее она и начала. Метода же у всех фей с разбитыми сердцами была одна: «вини, види, вици», как было написано на знаменах Наполеона. Почти сразу же, как она появилась в Москве, ее представили руководству новой демократической России, а дальше все было делом техники. Тут же сходу ей начали клясться в вечной любви, преданности до гроба и других глупостях и, естественно, обещать, что все для нее сделают.
– Все не надо, – сказала она. – Но кое-что потребуется. Начнем, пожалуй, с санации федеральных телевизионных каналов. С рекламы. Кинопроката. Откатов и коррупции. Потом, в зависимости от того, как пойдет, посмотрим, что делать дальше.
– Да! Конечно! Обязательно! Само собой! Безотлагательно! Будет сделано! Распорядимся! Проследим! Возьмем под личный контроль! – было сказано ей. Фея даже на какое-то время поверила, и сердечко у нее сладко забилось, как когда-то в прежней жизни.
Однако прошел день, другой, месяц, три – и ничего. Солик напоминала. Приставала. Ругала. Требовала. Скандалила. Прибегала к помощи волшебного порошка. Но все тщетно. Все ее усилия, уговоры, увещевания уходили в песок. Тонули в болоте. Растворялись в воздухе. Без каких-либо последствий. У нее все время было ощущение, будто она проходит в открытую дверь, но оказывается по-прежнему снаружи. А потом пришло осознание. Она вдруг поняла, что ничего и не получится. Не может получиться. Никакого эффекта зазеркалья. Просто апофегизм системы, атрофия власти, безволие зашли настолько далеко, что слова и обещания полностью подменили дела. Что все живут по якобы давно забытому советскому принципу – говорить одно, думать другое и ваять третье. И с этим уже ничего не поделаешь.
– Хорошо, – решила что-то в очередной раз для себя Солик, – попробую с другой стороны.
И она перепорхнула в Вашингтон, Округ Колумбия, или в любое другое место, где в этот момент находился президент Соединенных Штатов Америки. Процедура приручения и с ним прошла, как по нотам. Но эффект оказался таким же, как и в Москве. То есть нулевым. Выяснилось, что новый партнер Солик, на которого она возлагала столько надежд, где-то там чуть ли не на генетическом уровне не в состоянии понять, что она от него хочет. Искренне не может. Как не пытайся. На все ее резоны и уговоры он отвечал все время примерно одно и то же:
– Мы лучшие. Мы эталон. Мы пример для подражания. У нас все хорошо. Все правильно. Все получается. Бывает, правда, временами, что отдельные трудности заедают. Но мы ими занимаемся. Более того, на нас лежит моральное обязательство помогать всем остальным. В самом главном. В том, что касается основы основ. Мы подсказываем им, как лучше брать с нас пример. Иногда наперекор им самим. Ведь мы лучше знаем, что надо и как надо. И ты давай вместе с нами. Учи других высоким идеалам. А нас-то зачем? Нас не надо. У нас все правильно. Все лучше всех!
Выслушав весь этот высокоинтеллектуальный понос в сотый раз, Солик решила, что с нее достаточно. Хватит. Накушалась. Сыта по горло. Ее от всех этих напыщенных тирад элементарно тошнит. «Тут, – сказала она себе, – явно кашу не сваришь. А где сваришь?».
В поисках ответа на этот незамысловатый вопрос она стала перебирать, где у Штатов больное место. Что беспокоит их превыше всего. И тогда он выскочил. Как черт из табакерки. Двух мнений быть не могло. Штаты зациклились на Китае. Ничто другое их столь же сильно не занимало.
– Ага, – сказала Солик, – надо бы разобраться. Смутно помню, было что-то такое чудовищно бедное, отсталое и забитое где-то на задворках. Где, даже без понятия. Ладно, разберемся.
И перепорхнула в Пекин, а оттуда в Шанхай и далее стрелой промчалась по всей стране.
– Вот это да, – вскоре доложила она сама себе. – Кто бы мог подумать, что такое возможно. Здорово как рванули! Будто в сказке побывала. Страна надежды. Страна-стройка. Страна обновления. А народ какой! Любо-дорого. Дотошный. Трудолюбивый. Без вредных привычек, по большей части. Романтики-рационалисты. И религиозных и сексуальных загибов смогли избежать. Увлеченные. Пожалуй, я все-таки нашла то, что нужно.
Вот она удача. Они будут моими. Они пойдут за мной. Это судьба. Их уже и так много. Очень много. Я сделаю так, чтобы стало еще больше. Они сдерживают рождаемость. Я это сломаю и помогу им расселиться по всему свету. Научу их, как постепенно, не вызывая страхов и опасений, колонизовать всех остальных. Как занять место старых, обессиливших, обветшалых культур, переживающих нравственный упадок и моральный коллапс – они и так двигаются к закату.
За этой цивилизацией будущее. Наше совместное будущее. Феи могут просыпаться. Мы теперь будем советниками ихнего ЦеКа. И у них все получится. Так, как мы захотим. Не может не получиться. И золотой век фей снова наступит…
© Н.И. ТНЭЛМ