Самореализация
Мы все в Европе отчасти снобы. Считаем свою политическую культуру эталонной. Видим ее корни в легендарной и назидательной истории Великой Римской империи. Учим всех. Выступаем с назиданиями. Наставничаем. Забывая, что и Великая Римская империя появилась не на пустом месте. Она вобрала в себя все богатства покоренных и непокоренных народов. А после того, как канула в лету, выбраться из глубочайшего провала дикости и варварства Европе удалось лишь с опорой и благодаря другим цивилизациям. Да и до недавнего, совсем недавнего времени крупнейшие европейские страны оставались классическими империями – вампирами, служившими примером тирании, угнетения, насилия и вседозволенности, а вовсе не демократии. Поэтому, чтобы поискать ее истоки, не лишне было бы заглянуть в наше общее несколько более отдаленное прошлое.
Ндьярд оказался вознесен на вершину власти как-то особенно случайно и неожиданно. Вроде бы, устоявшиеся правила престолонаследия давали ему на это весьма незначительные шансы. Но все другие кандидаты отпали один за другим. Так сложилось. А он остался и стал помазанником божьим.
Доставшаяся ему власть была удивительна. Сладка. И почти безгранична. Все воспринимали его в качестве светоча. Им восторгались. Его боготворили. Смотрели ему в рот. Ждали от него откровений. Жаждали ему служить и выполнять все малейшие прихоти.
Таковы были незыблемые традиции древнейшей деспотии, простиравшейся от моря до моря, от океана до океана. Взошедший на престол становился кумиром. Всеобщим любимцем. Красавцем. Средоточием знаний. Непререкаемым авторитетом. Его можно было только почитать. На него молиться. Ему подражать. Он становился всем.
И Ндьярд насладился свалившимся ему в руки «счастьем» по полной программе. Он командовал. Начальствовал. Руководил. Властвовал. Распоряжался. Ему было позволено все. Остальным ничего. Он приближал и изгонял. Возносил и втаптывал в грязь. Подданные лишь аплодировали, восторгаясь и благолепствуя.
Однако очень скоро опьянение властью прошло. Самоуправство и разнузданность перестали приносить удовлетворение. Все приелось и вместо эйфории стало вызывать приступы хандры. Ндьярд бросил взгляд окрест, увидел пустыню из подобострастных взглядов, опущенных голов и согбенных в поклоне спин и впал в уныние. И чем больше времени проходило, тем оно становилось глубже и беспросветнее.
– В чем причина моей тоски? – задал он вопрос самому себе. – Ведь у меня все есть. Я царь и бог и могу творить, что только пожелаю.
Однако что-то засевшее глубоко внутри не дало ему в нем разобраться. И тогда он переадресовал его Госсовету – бессильному, декоративному, карманному, но все же Государственному совету. Предупредив правда, что если не получит то, что ему нужно, и достаточно быстро, разгонит всех к чертовой матери.
Члены Госсовета вслед за деспотом впали в уныние. Однако выхода у них не было.
– Бабу бы ему хорошую, глядишь, и угомонился бы, – была первая неприхотливая мысль, пришедшая им в голову. Однако они ее сразу же отбросили. Советовать такое человеку, гарем которого давно превысил все мыслимые размеры, попахивало кощунством.
– Давайте организуем маленькую победоносную войну, – предложили те, что потрусливее. – В прошлом всегда помогало. Фимиам. Овации. Праздники и празднества. Голова закружится. И о глупостях забудет. Загвоздка, конечно, в том, что воевать не с кем и незачем. Но что-нибудь придумаем. Где наша не пропадала.
– Не, – возразили тертые калачи. – Не поможет. Да и денег потребуется прорва. К тому же и накостылять могут. Лучше раскрыть заговор. Отыскать внутреннего врага. Парочкой голов, конечно, придется пожертвовать. А то и больше. Зато эффект будет моментальный.
– А как это будут наши головы, – выдавил кто-то. И в Госсовете повисло тягостное молчание.
Его члены перебрали еще массу вариантов, но и их отвергли один за другим. Запустить большую программу строительства дворцов значило бы вылететь в трубу – ведь кто-то же за них должен был бы платить. Предложить какие-то грандиозные амбициозные проекты типа осушения чего-то или поворота рек вспять было стрёмно – а если исполнять поручит? И тому подобное.
Не дождавшись ответа, деспот никчемный Совет, естественно, разогнал. Но настроение его от этого не улучшилось. И тогда он вспомнил, что отец очень ценил одного старца. Называл его мудрецом. Говорил, что многому у него научился.
Деспот отыскал его, совсем дряхлого и обессилевшего, но по-прежнему ясноглазого и улыбчивого, и изложил ему свою просьбу.
– Знаю, как подсобить твоему горю, – сказал мудрец. – Будь среди людей. Стань таким, как они.
– Это как же? – удивился Ндьярд. – Что я должен делать?
– То, что тебе сердце подскажет.
Ничего больше деспоту у мудреца вытянуть не удалось. На том и ушел. Вернувшись же к себе в основной дворец, вызвал визиря и стал его пытать, что такое ему присоветовал мудрец.
– Элементарно, – сходу предложил визирь решение головоломки. – Как начнет смеркаться, гримируемся, переодеваемся купцами, военными или простолюдинами и идем в народ. Лучше всего в таверну или какой караван-сарай на отшибе и общаемся с людьми. Сколько влезет. Сколько захочется. О безопасности я позабочусь.
– Заметано, – обрадовался Ндьярд. – Так и сделаем.
Первый опыт, конечно же, оказался неудачным. Ну и понятно: первый блин всегда комом. Как оцепление по внешнему периметру визирь выставил и к дверям телохранителей приставил, все вокруг сразу поняли, что за птичка в гости пожаловала, и замолкли намертво. Так что никакого веселья, никакого разговора не получилось. Зато потом, когда актерскому мастерству безопасность научили и скрытно все делать наладили, пошло все, как по маслу.
Только ничего для себя радостного Ндьярд не узнал. Выяснилось в застолье душевном с купцами, военными и простолюдинами, что деспот, т.е. он сам, гад и сволочь последняя и упырь, из народа кровь сосущий. Что вокруг начальник на начальнике мордастом. А все хапуги и притеснители, деспотом, т.е. его, словом прикрывающиеся, последнее из народа тянут. Что вокруг только ложь и обман и сплошная показуха. Докладывают, что сделали, построили, приняли, а в действительности и конь не валялся. Что живут все по большей части плохо, по-сиротски, безрадостно. Кто в откровенной нищете. Кто в относительном достатке. Но все без веры в душе и без надежды на лучшее будущее. Потому что хамство и грязь вокруг, и никто тебя за личность не считает. А во всех бедах клянут исключительно его одного, деспота.
Сначала Ндьярд рвал и метал. Всех своих царедворцев во главе с визирем разогнать хотел, а народ к стенке поставить. Даже слег от ярости и огорчения. А потом слегка успокоился и задумался. А прикинув все и так, и эдак, решил для себя:
– От затеи своей отказываться не буду. Как ходил на вылазки в народ, так и буду. Само собой это вовсе не то, что имел в виду старец. Ведь я не я, а кто-то другой для моих собеседников. Я скрываюсь под чужой личиной. Я обманываю их. Но буду пытаться не подвести. А там что-нибудь нащупаю.
Начинал Ндьярд с редких спорадических вылазок. Потом они сделались систематическими. А спустя какое-то время правитель уже не мог без них обходиться. Он чувствовал себя легко и свободно только с ними, с новыми знакомыми, которые у него появились. Он ощущал себя совсем другим – настоящим, таким, каким он хотел бы быть, каким он был на самом деле. Когда же простое знакомство переросло в крепкую мужскую дружбу, он стал обсуждать с ними – купцами, военными и простолюдинами, как все поменять, как вернуть веру людям, как сделать так, чтобы им жилось лучше, что делать с пирамидой власти, на которой он находился.
И постепенно, не спеша, не вдаваясь в крайности, шаг за шагом он сколотил команду единомышленников, с опорой на которых придумал, как ему действовать дальше.
Прежде всего, он снял с себя судебные функции, создал разветвленную независимую судебную систему, ввел выборность судей и передал им реальные полномочия творить правосудие. Открыто. Грамотно. Прилюдно. Под контролем потенциального избирателя. И дышать в заскорузлой забубенной деспотии сразу стало как-то легче. Причем эти меры ни с чьей стороны не встретили никакого сопротивления.
Потом он восстановил Госсовет как дань традиции, только ввел в него сильных самостоятельных людей, радеющих за страну и представляющих самые разные интересы, и дал ему реальные рычаги влияния на выработку внутренней и внешней политики. К нему же он пристегнул Трехстороннюю комиссию как орган поддержания согласия между социальными партнерами. Также ввел за правило советоваться и с одним, и с другим. И эта мера была встречена на ура, и не вызвала никакого отторжения. Ведь она отвечала общим чаяниям.
Затем последовало и вовсе что-то несусветное по тем временам. Деспот созвал учредительное собрание, научил его принять положение о выборах, провести их так, чтобы в будущем законодательном собрании были представлены все слои общества, все интересы, все точки зрения, проследил за тем, чтобы оно созрело для возлагаемой на него миссии, и наделил его реальными законодательными полномочиями. Тут уж все население включилось в веселую созидательную игру по обустройству общества на новый лад. И настоящие политические партии появились, и новое поколение государственников, и гражданское общество, и представления о ротации власти в рамках заданных правил и ограничений укоренились.
А деспот продолжал затеянные им преобразования. Он шел к поставленной им цели твердо, методично и решительно. Понимая растерянность, которую они могли породить среди лично преданных ему воинских частей, генералитета и офицерского корпуса, он провел через законодательное собрание пакет уложений, закрепляющих особый статус, кастовость и привилегии военных. За ними была признана роль оплота нации, носителя порядка и стабильности, гаранта инновационного развития общества.
Дальше достигнутое нужно было закрепить. И Ндьярд принялся работать, засучив рукава над тем, чтобы искоренить любые намеки на коррупцию и продажность. Над тем, чтобы все в одинаковой степени подчинялись справедливому закону – и бедные, и богатые, и простолюдины, и власть имущие. Над тем, чтобы уважение к человеческой личности – и вообще, и конкретно к каждой – стало высшим законом и высшим правом для всех.
Когда же все устаканилось, и сделалось, как он хотел, когда экономика стала пухнуть как на дрожжах, когда все люди оделись в праздничные цвета, когда улыбки появились на лицах и задержались на них, он сделал последний шаг…. Он ликвидировал деспотию и личную власть деспота.
Только в благодарность за все сделанное народ возвел Ндьярда в ранг мудреца. Его авторитет был непререкаемым. К его советам прислушивались все. Так как он предлагал, старались делать. Во что бы то ни стало.
И наступила эра согласия и процветания. Тогда. Уже в те далекие и ныне забытые времена. Хотя, как и все хорошее, продолжалась она недолго.
© Н.И. ТНЭЛМ