Язык и право – единый объект юрилингвистики
Французский язык различает «язык» как целостное виртуальное образование (langue): английский, французский, китайский и другие языки и «специальный язык» (langage*1), например, язык права (langage du droit). От langage du droit – языка законодательных и нормативно-правовых актов, решений администрации и судебных решений отличается langage juridique – язык юристов, анализирующих и описывающих право, язык доктрины*2.
Различение правовых систем разных стран заставляет отличать юридический французский язык Франции от юридического французского языка Квебека, Бельгии, Швейцарии и бывших африканских колоний.
Отношения между языком и правом описываются юристами, например, langage du droit (язык права) и droit du langage (право языка) включаются отдельными разделами в монографии по праву*3. Различение указанных значений дает разные объекты исследования: langue является предметом исследования общей лингвистики, langage du droit – юридической лингвистики, droit du langage регулируется законодательными и нормативно-правовыми актами, но специально исследуется довольно редко. Даже в истории французского языка нет отдельного исследования ни истории правового дискурса, ни его статуса.
По существу речь идет о сближении языка и права как единого объекта исследования. Объединение этих двух общественных установлений мы видим в появлении таких дисциплин как юридическая логика, юридическая риторика и юридическая семиотика, юридическая эпистемология; в этих дисциплинах объект исследования один – правовой дискурс. Язык и право предстают как один объект также и с точки зрения семиотики, а право признается семиотической системой. В этом случае юристы усматривают в правовой системе синтактику, семантику и прагматику, что действительно соответствует ипостасям знака, хотя не очень ясно, что в праве считать знаковой единицей: норму, юридический факт или систему в целом.
Язык права (langage du droit) – это общее понятие юридического языка, в зависимости от сфер действия права оно схематично подразделяется на специальные составляющие: langage législatif (язык законодательства), juridictionnel (язык судебной практики), conventionnel (язык договорных отношений), coutumier (язык обычного права) и administratif (язык администрации). Вместе со вспомогательными видами, жанрами дискурса: речами тяжущихся, обвинительными речами, уведомлениями, нормами, судебными решениями, законами, соглашениями, декларациями, докладами, нотариальными документами – они составляют общую основу языка права (fonds commun du langage du droit) и в самом общем виде могут быть названы правовым дискурсом. Некоторые исследователи к ним применяют термин «юридическая стилистика», однако различия между ними институциональные, а значит, преимущественно концептуальные, нежели стилистические. Неотъемлемой частью правового дискурса является также его юридичность, которая характеризует средства доказывания, логику аргументации, юридическое рассуждение и толкование, распределяемые по составляющим права. На этом специализация правового дискурса не заканчивается, она конкретизируется дальше по линии отраслей права и профессий.
Каждый из специальных в сфере права языков обладает особыми чертами и терминологичностью, имеющими соответствующую историю развития, собственную природу порождения, цели и близость или удаленность от общелитературного языка. Например, происхождение обычного права идентично происхождению языка и является естественным, в то время как создание законов, позитивное право – это рукотворный, почти искусственный процесс, иначе говоря, развитие права демонстрирует рациональную эволюцию дискурса и письменности. С появлением письменности обычное право записывается, хотя право (особенно обычное), подобно языку, в записи не нуждается. Ведь оно, как и язык, заложено в ментальности, в поведении и памяти людей. Противопоставление устного и писаного характеров права ощущается даже сегодня и в праве, и в языке. Например, в широко употребительном во французском праве выражении textes le gaux et reglementaires (законодательные и иные нормативно-правовые акты) имеются в виду именно писаные документы*4.
Фактически язык не «обслуживает» право, он вырастает вместе с ним. Обладая изоморфизмом, он придает праву собственные черты, свою внутреннюю форму, свой дух (son génie). И наоборот, право придает языку собственные черты, свой дух, ибо судьба у них общая. В принципе, язык так себя ведет по отношению к любому отделу знания (имея с ним общую судьбу), но так как право – социальный регулятор, язык приобретает некоторые черты социального регулятора (которые, возможно, он некогда – в период синкретизма – имел), например, перформативность, поэтому юридическая лингвистика заслуживает особого места среди других видов лингвистик: этнолингвистика, нейролингвистика, психолингвистика, социолингвистика, географическая лингвистика и т.д.
Пути и время становления и унификации права и языка в разных странах различны. Например, во Франции сначала произошла унификация языка, а потом права, а в Англии – сначала унификация права, а потом языка*5. Не служит ли этот артефакт одним из объяснений различий английского и французского языков и права?
Когда речь идет о языке права, юристы оказываются заложниками двух тенденций, идущих в диаметрально противоположных направлениях. С одной стороны, необходимости соблюдения терминологической строгости и точности правового дискурса с тем, чтобы избежать двусмысленностей и искажений. С другой стороны, необходимости обеспечить доступность и эффективность правового дискурса для неспециалистов. Отсюда упреки языку права в том, что он «obscure, désuète, archaïque» (темен, устарел, архаичен), неповоротлив, тяжел и сугубо специален. Этим объясняются «процессы» над французским языком права, создание комиссий по модернизации языка судов, постоянная неудовлетворенность им. Однако изменение правового дискурса в сторону его упрощения, чтобы быть понятным гражданам, рискует повлиять на правовую безопасность, т.е. в отличие от дискурсов других отделов знания имеет прямой выход на действительность и судьбы людей. Этим объясняются особое внимание, уделяемое юристами правовому дискурсу, а также развитие юрилингвистики как дисциплины, ищущей выход из указанных противоречий.
Юридическая лингвистика должна также изучать droit du langage – право специального языка. Теперь юристы признают, что единство и сплоченность государства проходят через признание значения и роли языка, причем во всех его составляющих, в том числе орфографии, синтаксисе, грамматике и т.д.*6.
Хотя объединяющая роль языка долгое время не осознавалась (в противовес религии или верности королю) и не связывалась с объединением страны, уже в XV-м веке принимались ордонансы, регулировавшие использование французского языка, благодаря которым французский язык вытеснял латынь, становясь языком права и правосудия и облегчая доступ к судам для населения. Благодаря ордонансу Villers-Cotterêts (1539 г.), который до сих пор не отменен, французский язык стал единственным языком судопроизводства. Постепенно судебные термины проникают в другие сферы, например, в религию (в 1629 г. французский язык был введен в церковное судопроизводство), в политику. Например, вплоть до революции 1789 г. суды назывались «парламентами» (parlements – от parler (говорить), подобно jurisdictio – судоговорение), язык этих «парламентов» был более архаичен, чем язык современных судов. С 1635 г. над французским языком начала работать и создавать словарь*7 французского языка (Dictionnaire de l’Académie française) основанная кардиналом Ришелье Французская академия (Académie française) – показатель его институционализации.
Постановление Государственного совета от 30.01.1685 г. о том, что на французском языке должны составляться все акты, договоры, судебные решения (в противном случае они признавались ничтожными), закрепило статус французского языка как государственного, обеспечив ему победу над всеми остальными. Когда образование стало светским, бесплатным и обязательным (loi Ferry – Закон Ферри, 1882 г.), французский язык окончательно вышел победителем в конкуренции с другими языками.
Кроме реформирования орфографии французского языка, закрепления его статуса, государственные органы власти принимали решения, влиявшие, как пишет Ф.Терре, на сущность французского языка. Декретом от 2 июня 1989 г. был учрежден Высший совет французского языка с целью изучения «вопросов использования, упорядочивания, продвижения и распространения французского языка»*8. Необходимость защищать французский язык вынуждала создавать соответствующие учреждения: Высший комитет французского языка, Верховный совет франкофонии и Верховный совет французского языка. В 1994 г. принят (вслед за Законом 1975 г.) Закон об использовании французского языка ((La loi du 4 août 1994 relative à l’emploi de la langue française), в статье 1 которого французский язык признается основополагающим элементом субъектности и достояния Франции.
На национальном уровне политические и правовые решения государства влияют на состояние языка. Например, норма французского языка в Канаде неоднократно менялась под воздействием решений государства: то она следовала модели Франции, то шла по собственному особому пути.
Отношения между правом и языком становятся еще более сложными при наличии в стране нескольких государственных языков и нескольких правовых систем, причем возможны разные комбинации.
Так как население Канады испытывало трудности в связи с билингвизмом (двуязычием) и «биюридизмом», знанием/незнанием языка и соответственно права, было решено перевести Common Law*9 на французский язык, а Гражданский кодекс на английский язык. Так на практике Канада пришла к проблемам юрилингвистики, ибо в связи с вышеуказанными особенностями это был не простой перевод, а скорее «транспонирование», подобное переложению, например, партитуры в клавир.
И действительно, это был не простой перевод источника права ради ознакомления с содержанием. Речь шла о транспонировании (transposition) или, если использовать термин права Европейского Союза, об «имплементации» Гражданского кодекса на английском языке, так как англоговорящие граждане Квебека должны были вписаться в правовую систему Квебека, где царствовали французский язык, континентальное право и его олицетворение – Гражданский кодекс. При переводе правового документа с одного языка на другой проявляются различия между правовыми системами, и чем они больше, тем несовместимость больше. Проблема заключается в том, что каждая отрасль права – закрытая система, и язык с его изоморфизмом пропитывается особенностями этой закрытой системы, и таким образом, речь идет о переводе из одной закрытой системы в другую также закрытую систему с иными характеристиками. А это значит, что, начиная от концептов и до юридического рассуждения, все строго подчинено определенной системе, образует внутреннюю форму (по Гумбольдту) правового дискурса (можно даже сказать внутри каждой системы), и имеет больше различий, чем сходств. Все это напрямую влияет на эффективность перевода и, что еще важнее, на эффективность применения переведенного акта.
История развития французского языка права и правовой системы привели к их взаимозависимости и почти отождествлению, так что в Квебеке, например, Гражданский кодекс оказался неразрывно связанным с французским языком, как он и был привезен в Канаду, а английский язык с Common Law. Параллельно в Канаде, как в федерации, развивалось федеральное право, наряду с местным обычным правом, также оказывая влияние на языки, так что они постепенно отходили от норм стран происхождения. Так французский и английский языки стали ассоциироваться в правовой сфере Канады с соответствующей правовой системой.
Расхождения между Common Law и Гражданским кодексом являются иллюстрацией и подтверждением более глубоких расхождений в культурах Англии и Франции. При единстве языка и мышления способ юридического рассуждения определяет специфику права*10.
Изучая разные правовые системы, ученые приходят к выводу, что различия между ними в способах (индуктивном и дедуктивном) юридического рассуждения при установлении соотношения между фактом, нормой и действительностью. Разные подходы воплощаются в разных дискурсах. Поэтому дискурс юристов континентального права характеризуется «строгостью, устойчивостью и абстрактностью», дискурс юристов Common Law – «malléabilité» (гибкостью, податливостью), «adaptabilité» (адаптивностью)*11.
Это дает исследователям возможность охарактеризовать мышление (и план выражения) на английском языке как «конкретное, неясное, «лабиринтное», перечисляющее», а на французском языке как «абстрактное, точное, аналитическое»*12, т.е. различия проявляются не только на уровне концептов (терминов), но и на уровне рассуждения.
Объясняя данный феномен, Вандерлинден приводит сведения, которые известны юристам из сравнительного права*13: в течение нескольких веков в Англии действовали рядом местные обычаи, нормандские кутюмы, церковное право, римское право и особенно «то, что говорили судьи». Прецедент еще не сформировался в норму, единственным организующим началом был алфавит, поэтому английский юрист мыслит конкретно и прибегает к перечислениям. В результате вплоть до XX века английское право не знало деления на отрасли, на публичное и частное, а также категорий лиц таких, как имя и домицилий. Все это отличает их от юристов континентального права, для которых правовая система строго структурирована и была полностью доктринальной. Английские же законы с самого начала были предназначены в качестве вспомогательного права для восполнения пробелов Common Law в исключительных случаях. Французское право совершенно иное. Таким образом, английский юрист черпает источники права в судебной практике, французский юрист – в Институциях Юстиниана, римском праве, т.е. в концептуальной системе, в абстракциях.
Соответственно в Канаде, где происходит контакт разных систем идей, юридическая ассимиляция (acculturation) приводит к формированию особой правовой системы. Контакт осуществляется, однако не только на уровне правовых систем, но и через влияние языка на право через терминологию (англицизмы). Например, вместо французского термина pacte de préférence используется clause de premier refus, вместо acompte – dépôt, вместо juridiction используется cour de justice, т.е. происходит anglicisation du français juridique. Лингвистика рассматривает эти факты в качестве проблемы языковых контактов, влияния языков друг на друга. В юрилингвистике вопрос поставлен как влияние языка на право и права на язык. Через термины, принадлежащие другой системе, происходит изменение права («неофициальная ассимиляция»). Этот феномен отличается от заимствования, например, заимствование институтов из других систем (официальное окультуривание). Указанные различия между правовыми системами и их планом выражения проявились в Квебеке при составлении Словарей частного права (Dictionnaire de droit privé и Private Law Dictionary), которые отражают специфику юридического французского языка и частного права именно Квебека при разработке позитивного права. (Словарь помогает бороться с отрицательными последствиями «правового окультуривания»). Частное право Квебека питается местным французским языком и проявляет склонность к заимствованиям из французского языка международного права или берутся кальки из английского языка, например, instruments négociables (из английского negociable instruments) вместо titres négociables. В результате в специфике права Квебека ощущается влияние Common Law, а во французском языке – обилие англицизмов. Часто верховенство права связывается с языком, борьба за права осуществляется под предлогом борьбы за язык, от поддержки языка переходят к поддержке права. Между языками в их совместном существовании (cohabitation) идет борьба за первенство, в частности, французского языка в Квебеке. Борьба за чистоту французского языка права Квебека выливается затем в политические требования.
Юридическая лингвистика ставит целью изучить все средства, используемые правом (подобно тому, как юристы изучают faits juridiques (правовые факты), предлагается изучать faits linguistiques (языковые факты)), и это вполне правомерная постановка вопроса, ибо право целиком вышло из дискурса и им остается. Языковой факт – это факт культуры, через который происходит «окультуривание» – культурная ассимиляция – acculturation.
Когда речь идет о социальном регуляторе, каковым является право, эффективность перевода приобретает особую значимость, она проверяется юридически – эффективностью применения положений на практике и правовыми последствиями для граждан*14.
На современном этапе юрилингвистика представляет собой развивающуюся науку в университетах Канады, Бельгии и Швейцарии, где стоят проблемы многоязычия и права. К юрилингвистике относят исследования, посвященные проблемам языка и права, компаративистики, юридического перевода, а также более специальные работы по терминологии. Например, проблеме перевода Common Law на французский язык посвящено несколько исследований. По всем этим причинам вывешенная в Интернете библиография по юрилингвистике насчитывает 40 страниц.
Пока юрилингвистика еще не выступает как фундаментальная наука. Однако фундаментальные вопросы сами собой напрашиваются, например, как язык влияет на право, могут ли разные правовые системы эквивалентно быть выражены одним и тем же языком или они должны быть выражены разными языками? Могут ли два разных языка эффективно отразить одну и ту же систему? В свете поставленной проблемы: насколько неразрывны связи между правовой системой и языком? Можно ли найти языковые универсалии права, так чтобы ими воспользоваться в применении к другим правовым системам? Подобные вопросы возникают в связи с тем, что, как показано в выше упомянутой книге Э. Дидье “Общие и специальные языки”, перевод приводит к множеству сбоев, буквализмов, что отражается на правоприменительной практике.
В последние десятилетия юрилингвистика приобретает все более и более институциональный характер. В университете Женевы с 2000 г. работает Исследовательская группа в области юрилингвистики и юридического перевода (Groupe de recherche en jurilinguistique et traduction juridique – GREIUT). В Канаде действуют Центр исследований в области частного и сравнительного права Квебека (Centre de recherche en droit privé et comparé du Québec – CRDPCQ), а также Переводческо-терминологический центр при Монктонском университете (Centre de traduction et de terminologie Université de Moncton).
В Монреале организуются летние курсы по юрилингвистике, где обсуждаются вопросы права и языка в их взаимоувязанности друг с другом, о чем можно судить по выдвинутым на обсуждение вопросам:
• многоязычность правовых документов
• роль юрилингвистики в законотворческом и нормотворческом процессах
• перевод или написание документов (corédaction) одновременно на нескольких языках
• профессиональная подготовка юристов-лингвистов.
Что касается наименования создаваемой дисциплины, в Канаде ее называют юрилингвистикой, во Франции дуайен Жерар Корню ее назвал юридической лингвистикой.
Рассматривая опыт моно и мульти-юридизма и моно и многоязычия, Жерар Корню вывел следующие принципы*15:
1. Относительно государственных языков в государстве:
а) признание равенства языков и неравенства многочисленных переводов одного и того же правового документа;
б) привлечение билингвов к составлению документов (лиц, для которых два или несколько языков являются родными) и соответственно подготовка кадров, владеющих языками как родными;
в) сохранение духа каждого языка (его внутренней формы).
2. Относительно правовых систем в государстве:
а) повышение роли сравнительного права и соответственно необходимость его глубокого изучения;
б) сохранение духа и целостности (esprit et cohérence) транспонируемого права, в частности, при «транспонировании» Common Law на французский язык и гражданского права на английский язык.
Для соблюдения вышеуказанных требований необходимо обеспечить сотрудничество юристов и лингвистов, обучить юрилингвистов, а редакторы и переводчики должны владеть правовыми знаниями. При составлении документов на нескольких языках следует использовать не перевод с одного языка на другой, а одновременное составление документа на двух языках – corédaction.
На язык оказывает влияние тип государства, политико-правовые рамки, способ порождения источников права, но этот принцип действует только в случае позитивного права. В правопорядке континентального права язык зависит от государства, а там, где действует Common Law, язык проявляет большую свободу, в том числе и в области терминологии. В то же время доктрина не может ассоциироваться с типом государства, а она оказывает влияние на право.
В международных организациях государства договариваются об использовании терминов, очерчивающих правовое поле и компетенции, лингвистически определяя правовой дискурс, его внутреннюю форму. В международной организации количество используемых языков обычно ограничено: 3–5. В Совете Европы 2 языка: английский и французский. Основой договоренности служит конвенциональность.
Юридическое образование от переводчиков, работающих в международных организациях, не требуется. Французский язык испытывает большое влияние английского языка, и в целом создается некий конгломерат французского и английского языков – franglais. (Неотъемлемая часть права, каковой является обычное право, как правило, отсутствует).
В Европе имеется организация, для которой вопросы юрилингвистики являются чрезвычайно актуальными. Это Европейский Союз.
Что Европейский Союз представляет собой уникальное явление в области права, известно всем, но что он еще и феномен в сфере языков заслуживает того, чтобы на это обратить особое внимание.
В отличие от давно существующих международных организаций типа ООН, ОЭСР, НАТО и др., где выбирают 3–5 рабочих языков, в Европейском Союзе к языкам и переводу на языки отношение дифференцированное.
1-ый аспект проблемы. Статус языков Европейского Союза регулируется рядом статей первичного и вторичного права. В п. 2 ст. 4 (бывшая ст. 6 (3)) Договора о Европейском Союзе говорится, что «Союз уважает национальную самобытность своих государств-членов». Этот принцип проявляется, в частности, в политике «мультилингвизма» Европейского Союза. Языкам, используемым в Европейском Союзе, придается статус официального языка (langue officielle). На национальном уровне термин langue officielle используется в значении «государственный язык». В Европейском Союзе язык признается официальным, если государство-член предложит свой государственный язык в качестве такового. Так, в Ирландии ирландский язык является государственным, поэтому он включен в список языков ЕС, хотя в самой стране на этом языке говорят лишь 5–10% населения. Таким образом, при подаче государством-членом соответствующей заявки статус государственного языка на национальном уровне дает возможность языку получить статус официального языка на уровне ЕС. Кроме волеизъявления государства (например, Люксембург не требовал признания статуса официального языка ЕС для своего третьего государственного языка – люксембургского), необходимо единогласное признание Совета, как об этом гласит ст. 342 Договора о функционировании Европейского Союза (бывшая ст. 290 Договора о Европейском Сообществе): «Le régime linguistique des institutions de l’Union est fixé, sans préjudice des dispositions prévues par le statut de la Cour de justice de l’Union européenne par le Conseil statuant à l’unanimité par voie de règlements» («Лингвистический режим институтов Союза устанавливается единогласным решением Совета без ущерба для положений, предусмотренных регламентом Суда ЕС»). В ст. 55 Договора о Европейском Союзе (бывшая ст. 53) перечислены 23 языка, на которых составлен текст Договора, при этом каждая версия является аутентичной. Следует подчеркнуть, что понятие «перевод» в данном случае не применяется.
Самым первым Регламентом, регулирующим языковой режим (régime linguistique), был Регламент №1 от 15 апреля 1958 г. об установлении языкового режима Европейского Экономического Сообщества и Регламент №1 от 15 апреля 1958 г. об установлении языкового режима Европейского Сообщества по атомной энергии. В дальнейшем эволюция сообществ, расширение ЕС (всего их было 6, и каждый раз добавлялись новые языки) заставляли принимать новые акты, отражавшие новые ситуации. Так был принят Регламент (ЕС) №920/2005 Совета от 13 июня 2005 г. об изменении Регламента №1 от 15 апреля 1958 г. об установлении языкового режима Европейского Экономического Сообщества и Регламента №1 от 15 апреля 1958 г. об установлении языкового режима Европейского Сообщества по атомной энергии и о введении мер по временному отступлению от этих регламентов. В Регламенте перечислены официальные и рабочие языки Европейского Союза. В ст. 4 Регламента говорится, что «Регламенты и остальные общие документы составляются на двадцати одном официальном языке»*16. Статья 5 гласит, что «Официальный вестник ЕС публикуется на двадцати одном официальном языке». Статья 2 данного Регламента предусматривает отступление от данного принципа на пять лет для ирландского языка.
Процессуальными регламентами Суда Европейского Союза (ст. 29–31), Суда общей юрисдикции (ст. 35–37) и Суда по делам гражданской службы (ст. 29) регулируются языковой режим и порядок назначения процессуального языка (langue de procédure).
Подходы Суда ЕС, других институтов и органов ЕС к проблеме использования языков не совпадают. Суд ЕС проводит в отношении официальных языков совершенно оригинальную политику. Прежде всего, в Суде используется только один рабочий язык – французский. Это объясняется историей вопроса. Когда в 1952 г. был создан Суд ЕОУС*17, французский язык был государственным языком трех стран из шести государств-членов: Бельгии, Люксембурга и Франции. Думается, что важным фактором избрания французского языка в качестве рабочего было также и то, что французский язык был языком континентального права. К чести французского языка следует отметить, что в Западной традиции права он считается идеальным средством выражения правовой мысли.
Роль французского языка в качестве рабочего заметна и сегодня: даже говоря на английском языке, специалисты в Суде ЕС используют французские термины: juge-rapporteur, avocat général и т.д. Знание французского языка (хотя бы пассивное) является обязательным требованием для всех работников Суда. Кроме французского (как языка, используемого судьями в совещательной комнате – langue de délibéré) в Суде ЕС используют процессуальные языки (langue de procédure), т.е. языки судопроизводства, на которых идет слушание, подаются заявления от государств-членов, пишутся состязательные бумаги, запросы в преюдициальном порядке. На процессуальные языки переводятся ответы Суда государству, подавшему запрос или иск. Это соответствует принципу Договора о функционировании Европейского Союза, который гласит, что любой гражданин может в письменном виде обратиться в любой институт или орган ЕС на одном из языков, предусмотренных в ст. 55, и получить ответ на том же языке.
Если раньше все документы Суда ЕС переводились на все языки государств-членов, то теперь в связи с расширением ЕС и соответственно увеличением числа официальных языков политика Суда ЕС изменилась. Когда в 1952 г. в составе ЕС было 6 государств-членов, для обеспечения перевода всех документов было 12 комбинаций языков. В связи с вступлением новых членов в 1973 г. число комбинаций было равно 30, в 1981 г. – 42, в 1986 г. – 72, в 1992 г. – 110, в 2004 г. – 380, в 2007 г. с присоединением Румынии и Болгарии и признанием 22 официальных языков + ирландский, перевод на 23 языка предполагает 506 комбинаций. И это не предел. На пороге Хорватия, Сербия, Албания, Босния и др.
До 2004 г. использовался прямой перевод на 11 языков, перед последним большим расширением ЕС на все языки были переведены 50 решений Суда ЕС и 7 решений Суда общей юрисдикции. Теперь же прямой перевод всех судебных решений невозможен, поэтому перешли к смешанной системе перевода: избраны 4 ведущих языка (langues - pivots) самых крупных государств-членов: немецкий, английский, испанский, итальянский + французский язык (langue de travail), на которые осуществляется прямой перевод.
Все остальные языки распределяются между первыми четырьмя группами: с немецким объединены польский и эстонский, финский/фламандский + болгарский и турецкий; с английским – чешский и литовский, шведский/датский; с испанским объединены венгерский и латышский, португальский + хорватский; с итальянским – словацкий и словенский, греческий + румынский. С лингвистической точки зрения распределение представленных языков вызывает большие трудности, ибо названные языки принадлежат не только к разным семьям языков, но и к разным группам. Однако отнесение языков к той или иной группе объясняется не лингвистическими и не правовыми соображениями.
Так, например, хотя Турция не является членом ЕС, из-за проблем Кипра турецкий язык отнесен к немецкому языку, а также, потому что в Германии много турок, а значит, специалистов, владеющих обоими языками как родными. Это относится и к словенскому языку, который отнесен к итальянскому языку, так как в Италии есть провинция, где говорят на этом языке. В каждой из четырех секций работают по 25–30 юристов-лингвистов, во французской секции работают 60 юристов-лингвистов, ибо на французский язык переводится все.
Подчеркнем, что в указанных секциях работают не переводчики, а юристы-лингвисты, дипломированные специалисты в области права со знанием не менее двух языков, кроме родного, диплом переводчика не требуется. Допускается пассивное знание языков, т.к. перевод делается только на родной язык. Понятие «родной язык» предполагает также и то, что на этом языке юрист-лингвист изучал право. В Суде ЕС поощряется изучение и других официальных языков – работают языковые курсы. Постепенно все юристы-лингвисты должны овладеть французским языком. Всего в Суде работают 1927 человек, из них 903 юриста-лингвиста (47%), обеспечивающих письменный перевод.
Хотя в указанных секциях работают юристы-лингвисты, представленная классификация языков не основана на правовых подходах. Между тем учет правовых систем, обслуживаемых этими языками (их сходства или различий), может быть, привел бы к иной более оптимистичной классификации, ибо основной трудностью для юристов-лингвистов является именно совместимость правовых систем их родных стран с правом ЕС и нахождение релевантных терминов на родном языке. В свете юрилингвистики более целесообразно опираться на особенности правовых систем, а не на язык, так как именно они создают их внутреннюю форму.
После увеличения числа членов до 27 государств значительно возрос объем работы. Ежегодно он увеличивается на 6,5%, в 2009 г. было переведено более 800 000 страниц. 25% всего объема переводят на подрядной основе внешние специалисты.
Суд стремится сократить эти огромные объемы работы. Начиная с Ниццского договора (2001 г.), Суд имеет право не назначать генерального адвоката по делам, в которых не ставится новых вопросов права, а значит, заключения генерального адвоката переводить не надо. Суд ЕС и Суд общей юрисдикции селективно относятся к решениям, которые должны опубликовываться и, значит, переводиться на все языки. Что касается запросов в преюдициальном порядке, то если объем дела превышает 25 страниц, то делается резюме, а не перевод, хотя это решение зависит от характера дела.
На 23 официальных языка теперь переводятся, таким образом, не все документы и не полностью, часто ограничиваясь лишь резюме. Полностью документы переводятся только на рабочий и процессуальный языки, ибо масштабы переводческой работы оказывают прямое влияние на сроки судопроизводства.
Переводческие отделы Суда ЕС, помимо своей непосредственной работы, создают терминологический тезаурус. Представляется, что они должны четко определить, для кого они делают этот словарь – для специалистов или неспециалистов, иначе есть опасность утонуть в стилистических тонкостях и потерять юридическую строгость содержания.
В связи с тем, что ЕС – юридически совершенно оригинальное образование, особенно его статус, организация работы его институтов и органов, можно поставить вопрос, оказывает ли это влияние на языки, по крайней мере, на французский язык. Вопрос можно поставить еще шире: каково юрилингвистическое влияние, каков метаязык права.
В свете проведенных исследований юрилингвистика выступает в качестве auxiliaire de la théorie du droit (вспомогательная дисциплина общего учения о праве). Юрилингвистика может выбрать в качестве объекта исследования все то, что уже сделано в плане выражения: в сфере законодательной техники (легистики), нотариата, оформления судебных решений – и использоваться для повышения эффективности права в его прикладном применении, придавая этим наработкам научно-универсальный характер. Это относится к работе с терминами, с правовым дискурсом, составлению и редактированию правовых актов, документов и т.д. Особое место юрилингвистика должна отвести толкованию. Толкование, как неотъемлемая часть права, помогает решить герменевтическое противоречие, в котором правовой дискурс оказывается по отношению к постоянно движущейся действительности.
В Суде ЕС нет инструкций, руководств, рекомендаций для юристов-лингвистов относительно того, как преодолевать указанные трудности. Эти вопросы только определены в качестве задач, стоящих, в частности, перед Отделом документации и исследований Суда. Трудности заключаются в переводимости/непереводимости, совместимости/несовместимости правовых понятий и систем со всеми вытекающими последствиями относительно типов рассуждения, точности/размытости дискурса. Некоторые исследователи предлагают решать многие из этих проблем с помощью неологизмов и (corédaction) – параллельного составления текстов одновременно на нескольких языках, а не перевода. Комитет по терминологии и неологии Франции опубликовал свои рекомендации в Официальном вестнике*18.
2-ой аспект проблемы, возникающей при множестве языков и правовых систем, касается нормотворческой деятельности институтов ЕС.
Каждая страна в отношении такого важного дискурса, как нормативные акты разрабатывает свои рекомендации*19, однако предмет коммуникации, функции субъекта и адресата, коммуникационные и прагматические установки в принципе являются более или менее идентичными, что определяется целью коммуникации и статусом участников.
Наиболее яркое институционально закрепленное влияние на язык законодательства оказывает легистика (légistique) в ее практическом применении.
Хотя на русском языке термин «легистика» еще не вошел в широкое употребление, лицам, знакомым с латинским или современными романскими языками, он должен быть понятен (от корней lex – legis, которые маркируют писаный характер языка).
На Западе легистика – вспомогательный отдел юрилингвистики. Впервые слово «легистика» было использовано в 1950 г. в работе бельгийских юристов Masquelin и Frey «Légistique formelle». В настоящее время слово légistique уже широко используется юристами Бельгии, Франции и Канады, в том числе и в монографиях (Code-formulaire de légistique, 1960; Traité de légistique formelle, 1982). Государственный совет Франции выложил на сайт Циркуляр формальной легистики (La circulaire de légistique formelle), в новой версии 2001 г., объемом более 90 страниц.
В изданном Советом Европы Французско-английском словаре légistique определяется в вышеуказанном значении как «science of preparing lеgislation, legal or parliamentary drafting (draughtsmanship)»*20.
В российской традиции в этом значении используются термины: юридическая техника, законотворческая техника, законодательная техника. «…Юридическая техника – это совокупность правил, средств и приемов разработки, оформления и систематизации нормативных актов в целях их ясности, понятности и эффективности»*21.
Французским термином technique juridique в более широком смысле обозначаются все средства и методы правового регулирования, русскому понятию «юридическая техника» соответствует скорее французский термин technique législative. Легистика же стала во Франции и учебной дисциплиной, и наукой, и прикладной техникой нормотворчества. Преемственность обеспечивается и через обучение, легистика как учебная дисциплина приобретает особое значение при передаче установок и требований.
Развитие законодательной техники приводит к выработке лингвистических требований, предъявляемых к законодательным актам. При анализе законодательных актов мы видим среди прочего и лингвистические элементы, как отражение поставленных задач и требований (задачи поставлены политически, а решаются они лингвистически). Это значит, что при анализе стиля нормативных документов должны учитываться и требования экстралингвистического характера, которые ставятся перед ними и получают воплощение в языке. Именно с этой точки зрения для изучения лингвистических особенностей актов Европейского Союза интересно Общее практическое руководство Европейского Парламента, Совета и Комиссии для лиц, которые участвуют в составлении нормативных актов в институтах ЕС.
Анализируя нормативные акты ЕС, следует учитывать, что наряду с вышеуказанными целями и принципами права, каждая отрасль привносит свои особенности с учетом регулируемой действительности. Подобным же образом и право ЕС как совершенно особое право эволюционировало и сформировалось на наших глазах и по определению отличается от национального права не только по своим задачам и принципам, но и потому что регулирует отношения теперь уже 27 стран.
Особый характер этого права создан, среди прочего, и благодаря упомянутому Руководству.
Руководство показывает, что качество языка и стиля законодательных документов ЕС является существенным для правильного понимания и исполнения: «les actes adoptés par les législations communautaires doivent être formulés de manière intelligible et cohérente… et suivant des principes uniformes de présentation et de légistique»*22 (законодательные акты, принимаемые на коммунитарном уровне, должны быть ясно и логично сформулированы и соответствовать единообразным принципам оформления документов и легистики).
Необходимость улучшения нормотворческой деятельности была признана Европейским Советом в Эдинбурге в 1992 г. Для решения этой проблемы институты ЕС стали принимать соответствующие меры. Совет принял Резолюцию от 8 июня 1993 г. о качестве составления коммунитарного законодательства. 18 января 1996 г. Комиссия определила общие направления законодательной политики. Эти два акта были закреплены в Декларации № 39 о качестве составления коммунитарного законодательства (qualité rédactionnelle de la législation communautaire) к Амстердамскому договору. После принятия данной декларации Европейский Парламент, Совет и Комиссия приняли межинституциональное соглашение от 22 декабря 1998 г., в котором были определены общие направления улучшения качества составления коммунитарного законодательства.
Руководство отражает основные принципы и состоит из 22 пунктов и комментариев к ним. Более подробные рекомендации содержатся в специальных пособиях: Formulaire des actes établis du Conseil de l’Union européenne; le Code de rédaction interinstitutionnel, publié par l’Office des publications officielles des Communautés européennes, Règles de technique législative à l’usage des services de la Commission ; modèles LegisWrite. В институтах Европейского Союза имеются юридические отделы, которые также обеспечивают работу по составлению и редактированию законодательных актов ЕС.
Наряду с общими рекомендациями, касающимися составления правовых документов, в Руководстве имеются требования, предъявляемые к актам ЕС, которые по существу являются юрилингвистическими правилами работы с терминами в условиях многоязычного использования.
Это связано с необходимостью переводить акты ЕС на 23 языка*23. Такого требования нет на национальном уровне, где используется один, два, три государственных языка.
В связи с опасностью семантического размывания текста следует избегать двусмысленности, неточности, приблизительности, которые могут привести к ошибкам в переводах, а также эллиптических, неполных фраз. Смысл акта нельзя приносить в жертву структурной организации текста. Недопустимы сверхфразовые единства с большим количеством дополнений, обстоятельств, придаточных предложений, вводных предложений, отношения между ними должны быть совершенно прозрачными. Нельзя использовать жаргонные, модные выражения, а также латинские выражения в значении, не соответствующем их обычному юридическому смыслу. Следует учитывать, что некоторые распространенные в одном языке юридические выражения могут не быть таковыми в другом языке или вообще не иметь эквивалента, например, понятие состязательности в англо-саксонском праве. Что касается юридической лексики, нельзя использовать термины, слишком тесно привязанные к национальным правопорядкам, поэтому, например, вместо французского термина service public в коммунитарном праве используется термин service d’intérêt général.
Представляемый акт не должен ощущаться как перевод, он должен представать как документ, имеющий некоторый нормативный стиль. Разные заимствования, кальки, трудно понимаемые жаргонизмы способствуют восприятию текста как иностранного. Они провоцируют критику коммунитарного законодательства.
Узнаваемость ссылок, аллюзий. Составитель текста должен следить за тем, чтобы переводчик мог узнать источник, на который делается ссылка. Если какой-либо текст взят из существующих правовых источников (регламентов, директив, договоров и т.д.), это должно быть выражено совершенно ясно, иначе при переводе аллюзия потеряется, при этом либо следует сделать ссылку, либо перевод должен быть полным эквивалентом оригиналу.
Необходимость осуществлять перевод на 23 языка, а также и сам перевод влияют на используемые термины. Особенно опасны ошибки в переводах. Например, в переведенной на русский язык работе то, что должно быть «регламентом» переведено как «постановление»*24, а это означает, что российский читатель не поймет, о каком документе ЕС идет речь.
Использование терминов в рамках одного акта и в рамках одной сферы деятельности, сферы применения, отрасли права должно быть неизменным, единообразным и унифицированным: одно понятие – один термин. Значение термина определяется по отношению ко всему акту в целом. В связи с этим нельзя называть разные понятия одним и тем же термином. В обозначении понятий не может быть ни противоречий, ни двусмысленностей. Эта рекомендация очень важна, так как мы видим ее воплощение, изучая юридические термины: многозначные термины употребляются в рамках одной отрасли только в одном значении.
Так как термины могут переходить в общелитературный язык, нельзя допускать двусмысленности, если один и тот же термин используется в одном значении в юридическом языке и в другом значении в общелитературном языке.
В терминологии проявляется свободная воля того, кто осуществляет «запуск» термина. Здесь заметно сочетание индивидуального опыта с коллективным. Так, термин la fonction publique в названии созданного в 2005 г. в Европейском союзе суда Tribunal de la fonction publique переведен в учебнике*25 как Суд по делам гражданской службы. Хотя эквивалентом la fonction publique на русском языке является «государственная служба», в отношении институтов и органов ЕС, где нет государственной службы, проявляется тенденция не использовать термин «государственный». Эквивалентом la fonction publique на английском языке является civil service, который переводится на русский язык как «гражданская служба». Налицо сочетание терминологического значения с нуждами перевода.
В свете юрилингвистики изложение права Европейского Союза на русском языке создает дополнительную проблему культурологического (правового) характера. Лингвисты увидели бы в этом проблему переводимости/непереводимости. На основе вышеизложенных постулатов это и есть проблема юрилингвистики. Так, Tribunal (général) (бывший Tribunal de première instance – Суд первой инстанции) в работах российских юристов после принятия Лиссабонского договора получил название Суд общей юрисдикции, которое является не переводом, а скорее отражением его места в судебной системе ЕС.
Методологически юрилингвистика представляет собой применение фундаментальной лингвистики и принципов права к правовому дискурсу как плану выражения.
Юрилингвистическое исследование показывает, что общественные установления нельзя рассматривать разрозненно, между ними существуют взаимосвязь и интерференции. Отношения между общественными установлениями, их взаимовлияние или вытеснение друг друга могут и должны быть предметом специальных исследований. (Напомним в этой связи, например, указание Цицерона на то, что там, где религии становится меньше, права становится больше).
По проблемам юрилингвистики проводили международные конференции Университет Париж-Х в 1998 г., Женевский университет – в 2000 г., а также Колледж Европы совместно с Международной организацией франкофонии в Натолине (Варшава) в 2007 г. По результатам коллоквиумов опубликованы сборники статей*26, а также ряд работ по языку ЕС. В России издан многоязычный словарь по праву ЕС.
Переходя на более высокий обобщающий уровень, можно сказать, что юрилингвистика выступает как одна из составных частей лингвокультурологии, а также как вспомогательная дисциплина права. Классификация (например, словника) должна делаться по особенностям не языка, а разделов права, ибо юридичность, рассуждение заложены в плане содержания права, а основная функция языка заключается в его изоморфизме – способности воплощения в любом отделе знания. В связи с этим механизмы языка, обеспечивающие его адаптивность, являются объектом когнитивного рассмотрения, а юрилингвистика рассматривает более конкретно механизмы юридического языка по отношению к праву. При изучении плана содержания юрилингвистика должна опираться на сравнительное право, ибо концепция правового дискурса смыкается с проблемами сравнительного права, совместимостью и эффективностью правовых систем, институтов, категорий, концептов.
Представленное описание является несколько односторонним (в большей степени сориентированным на юристов), ибо показывает важность юрилингвистики для права. Между тем проблемы взаимовлияния языков давно находятся в поле зрения лингвистики, в частности, в рамках проблемы языковых контактов, интерференции и т.д., в меньшей степени учтен именно правовой аспект этого взаимовлияния для целей лингвистики. Таким образом, юрилингвистика предстает как синергетика разных отделов знания, многих из представленных вполне известных артефактов. Задачи науки или отдела знания собрать их вместе и дать объяснение, определить применение для правовых целей.
БИБЛИОГРАФИЯ
• Французская Республика. Конституция и законодательные акты: Пер. с франц. – М.: Прогресс, 1999. – 448 с.
• Керимов Д.А. Законодательная техника. Научно-методическое и учебное пособие. – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА – ИНФРА-М), 2000. – 127 с.
• Кузнецов В.Г. Функциональные стили современного французского языка (публицистический и научный): Учеб. пособие для ин-тов и фак. иностранных яз. – М.: Высш. шк., 1991. – 160 с.
• Проблемы общей теории права и государства. Учебник для вузов. Под общ. ред. член-корр. РАН, доктора юрид. наук, проф. В.С. Нерсесянца. – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА – ИНФРА-М),1999. – 832 с.
• Европейское право. Право Европейского союза и правовое обеспечение защиты прав человека под ред. проф. Л.М.Энтина, 2-е изд., пересмотр. и доп. – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА – ИНФРА-М), 2005 (доп. изд. 2008 г.).
• Справочник по нормотворческой технике. Пер. с нем. 2-е изд., перераб. – М.: Издательство БЕК, 2002. – 296 с.
• Теория государства и права. Учебник для юридических вузов и факультетов. Под ред. В.М. Корельского и В.Д. Перевалова – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА – ИНФРА-М), 1997. – 570 с.
• Шутрина Е.С. Техника юридического письма: Учеб.-практ. Пособие, 3-е изд. – М.: 2001. – 272 с.
• Guide pratique commun pour la redaction des textes legislatifs communautaires. Communautes europeennes, 2003.
• FISCHER Victor. Alaska's Constitutional Convention. – University of Alaska Press, 1975.
• F.H.S. Bridge the Council of Europe French-English Legal Dictionary, Council of Europe, 1994.
• KINGTON Miles. Let's Parler Franglais Again! – Penguin Books, 1980.
• Terre F. Introduction generale au droit. – Paris : Dalloz, 1991.
• CORNU Gerard. Linguistique juridique, 2 e edition. – P. : Montchrestien, 2000.
К.Х. РЕКОШ
*1 Первое значение данного слова, вытекающее из его морфологического строения - «речевая деятельность»
*2 Raymond v ander Elst / Le langage du droit, sous la direction de Leon Ingber. – Bruxelles: Editions Nemesis, 1991. - P. 325.
*3 Terre F. Introduction generale au droit. – P. : Dalloz, 1991. – P. 300 – 302.
*4 Различение юристами устного и письменного языков находит многочисленные подтверждения в судебной терминологии (лат. jurisdictio – судоговорение – dire le droit фр., procedure orale, salle d'audience, salle de delibere, le prononce) . Устные (вербальные) и письменные контракты в римском праве.
*5 Didier E. Langues et langages du droit. – P. 4.
*6 Terre F. Introduction generale au droit. – P. 300.
*7 С точки зрения компаративистики артефактов следует отметить, что отношение к словарю в Англии и Франции было диаметрально противоположным, англичане включали в словарь все появлявшиеся слова, французы к отбору слов относились крайне строго.
*8 Terre F. Introduction generale au droit. – P. 30 1.
*9 Французские юристы советуют сохранять английский термин Common Law, чтобы не путать с понятием «общее право», которое относится к внутреннему праву Франции.
*10 Jacques Vanderlinden. Du droit et de la langue ou de la langue et du droit ? Propos perplexes d'un juriste egare dans la linguistique / FRANCAIS JURIDIQUE ET SCIENCE DU DROIT. – Bruxelles : Bruylant 1995. – P. 35.
*14 См. подробнее об этом в монографии Emmanuel Didier « Langues et langages du droit». Etude comparative des modes d'expression de la Common Law et du Droit Civil, en francais et en anglais. - BCL, LLB, DEA. Wilson's Lafleur Ltee, Montreal, 1990 Quebec, Canada.
*15 Gerard Cornu. Linguistique juridique, 2 e edition. – P. : Montchrestien, 2000. – P. 14.
*16 Вступившие после этого страны прибавили еще два языка.
*17 Договор ЕОУС был составлен тогда только на французском языке.
*18 См. об этом на сайте FranceTerme.
*19 В зависимости от тех, к кому обращена речь, если к специалистам, проблема решается легко – используется строгий юридический язык, если к неспециалистам – трудно, так как они нуждаются в доступном языке. Иногда приходится использовать двойные версии законодательных актов. Так, в 1985 г. в Либерии была принята двойная версия Конституции.
*20 F.H.S. Bridge the Council of Europe French-English Legal Dictionary, Council of Europe, 1994. – P. 186.
*21 Теория государства и права. Учебник для юридических вузов и факультетов. Под ред. В.М. Корельского и В.Д. Перевалова – М.: НОРМА, 1997. – (570 с.) C. 313.
*22 Guide pratique commun pour la redaction des textes legislatifs communautaires. Communautes europeennes, 2003. – P. 5.
*23 Наличие большого числа государств-членов международной организации влияет не только на перевод принимаемых нормативных актов, но даже и на их содержание, так как чем больше число участников, тем более общим будет содержание, тем более общим будут термины и язык.
*24 Справочник по нормотворческой технике. Пер. с нем., 2-е изд., перераб. – М.: Издательство БЕК, 2002. – (296 с.) С. 100.
*25 Европейское право. Право Европейского союза и правовое обеспечение защиты прав человека под ред. проф. Л. М. Энтина, 2-е изд., пересмотр. и доп. – М.: НОРМА, 2005. – С. 205.
*26 Francais juridique et science du droit. Textes presentes au deuxieme colloque international du Centre international de la Common law en francais (CICLEF) sous la direction de Gerard Snow et Jacques Vanderlinden. – Bruxelles: Bruylant, 1995; Pupier, Paul et Jose Woehrling, dir. (1989). Langue et droit: Actes du Premier Congres de l'Institut international de droit linguistique compare, 27-29 avril 1988, Montreal: Wilson & Lafleur ; Lamethe, Didier et Olivier Moreteau (2006). «L'interpretation des textes juridiques rediges dans plus d'une langue», Revue internationale de droit compare, N 2; H.Guillorel et G.Koubi, dir., Langues et Droits: Langues du droit, droit des langues. – BruxelleS: Bruylant. Actes du colloque international tenu a l'Universite de Paris-X, a Nanterre, les 22, 23 et 24 octobre 1998; Langues et contribution europeenne B ruxelles. P.I.E. Peter Lang S.A. 2010. Cahiers du College d'Europe N 10; Sophie Cacciaguidi-Fahy, dir., «La linguistique juridique ou jurilinguistique : hommage a Gerard Cornu », decembre 2008 (21 :4) // International Journal for the Semiotics of Law – Revue Internationale de Semiotique Juridique; Lire le droit. Langue, texte, cognition sous la dir de Daniele Bourcier et Pierre Mackay. – Paris, 1992. Данный сборник опубликован после коллоквиума, проведенного в аббатстве Руайомон 28-30 октября 1991г. специалистами в области права и когнитивных наук в рамках программы Cogniscience, осуществляемой лабораториями Канады и C.N.R.S.