или Почему британский истеблишмент не переваривает гвозди
Можно как угодно относиться к седовласому харизматику родом из 1950-х, что ностальгирует по романтическим временам, когда политика строилась на мечте, а не на холодном расчете. Можно иронизировать (но не публично) над его старомодной преданностью принципам социальной справедливости и обветшалому пацифизму. Можно его высмеивать. Эксцентричные манеры. Приверженность мясопустной диете. Отрицание «самодвижущихся повозок» и предпочтение двухколесного вело. Манеру надевать пиджак и брюки от разных костюмов. И прочая, и прочая. Но!
Одно останется неизменным: новоизбранный лидер Лейбористской партии Джереми Корбин спровоцировал землетрясения в политическом классе и «широких народных массах» невиданной магнитуды, застращав партийных говорунов, способных без запинки произносить напыщенные банальности, своим упрямством и решимостью оспорить максиму Маргарет Тэтчер о том, что в политике – «Альтернативы нет!» (There is no alternative = TINA).
«Какие ваши доказательства?» Перво-наперво: на выборах 12 сентября из 422 тысяч бюллетеней 251 тысяча назвала именно Корбина. Во-вторых, массированная клеветническая кампания и, оговоримся, часто справедливая критика его программных обещаний, развернутая однопартийцами со звучными именами накануне судьбоносного голосования, завершилась полным пшиком (см. «Джереми Корбин: вторая молодость левака-динозавра», №7-8(101), 2015). В-третьих, сегодня его пинают и распинают витии политического мейнстрима, от тори до либдемов.
Трудно избегнуть соблазна и не процитировать министра обороны Майкла Фэллона, видного тори, который мгновенно отреагировал на появление на вестминстерской авансцене окрепшего в новом статусе неортодоксального супротивника: «Чтобы мы ни взяли, будь то ослабление нашей оборонной мощи, повышение налогов на зарплаты и доходы, увеличение долга и расходов на социальное обеспечение, снижение жизненного уровня по причине печатания необеспеченных денег, во всем лидер Лейбористской партии Джереми Корбин нанесёт вред трудовому люду».
Стоит назвать еще один весомый аргумент, подтверждающий, что имеет место быть «феномен Корбина», это – статистика. В течение десяти дней после избрания неисправимого левака на высший пост ряды лейбористов пополнились 62 тысячами человек, причем 15 тысяч из них вступили в партию в первые 24 часа после победы того, кого обзывали «динозавром».
Для сравнения: 62 тысячи – это больше, чем весь списочный состав Партии независимости Соединенного Королевства (47000) и чем все носители партбилетов Либерально-демократической партии, входящей вместе с тори в правящую коалицию. Общее число убежденных и занимающих «активную жизненную позицию» лейбористов достигло 380 тысяч.
Наконец, рукоположение Корбина в сан партийного лидера радостно приветствовали за пределами Британских островов политики прямо противоположных сторон спектра. В Греции леворадикальная партия СИРИЗА, подтвердившая на последовавших вскоре внеочередных выборах мандат доверия от избирателей (см. «Греция: триумфальное возвращение прагматика» , №7-8(101), 2015), назвала восшествие Корбина «историческим событием». В Испании Иньиго Эрехон, второй человек в движении Podemos, которое заслуживает характеристики, скорее, правой и консервативной партии, возгласил: «Наступило время построить Европейский Союз для людей. Вместе с Джереми Корбиным – podemos! («Мы сможем»).
Так в чем же притягательная сила этого колоритного иконокласта с задумчивыми и чуть печальными глазами? Сканируя широкую палитру мнений, появившихся постфактум, можно выделить следующие версии.
На первом месте – разочарование, повлекшее за собой действия «от противного». Стив Хилтон, бывший руководитель избирательной кампании лидера тори Дэвида Камерона, видимо, не испытывая никакого пиетета перед бывшим боссом, суммировал реалии последнего времени: «Экономическое нестроение, при котором его авторы вознаграждаются, а остальные остаются на бобах; неуклюжая внешняя политика, сопровождаемая интервенциями против других, что несет с собой нестабильность и хаос; социальный кризис с гноящейся бедностью, разрушением института семьи и растущим неравенством». Вывод бывшего соратника главного тори категоричен: «Неудивительно, что люди делают выбор в пользу джокера».
Справедливости ради, стоит оговориться: Стив Хилтон не перекрасился и не переметнулся, он скептически настроен к Корбину, полагая, что ему едва ли удастся сделать этот мир «более человечным» (так, кстати, называется написанная им книга). Вряд ли новый кумир рядовых лейбористов, продолжает Хилтон, «сделает рынки более конкурентоспособными, демократию более приближенной к народным истокам, а семью превратит в краеугольный камень общества». Правда, затем бывший политтехнолог проявляет качество истинного интеллигента, допуская, что может и ошибаться, и заключая: «Впрочем, никогда нельзя сказать заранее…»
И, как следствие, – невероятная мобилизация электората, склонного к такому же идеалистическому восприятию жизни. Можно согласиться с генеральным секретарем Конгресса тред-юнионов Френсиз О‘Грейди: «Вы можете любить его или ненавидеть, но победа Корбина посрамила пикейных жилетов, утверждавших, что время массовых партий прошло, а молодежь стала необратимо апатичной». Прорыв Корбина на Олимп означает, говорит госпожа О‘Грейди, что у пандитов (записных мудрецов, политологов) нет понимания, насколько глубоко разочарованы люди в политиках, которым на самом деле «нечего предложить ни голубым воротничкам (наемные работники), ни «поколению арендаторов» (generation rent – молодые люди до 35 лет, которые уже никогда, в отличие от своих родителей, не смогут стать собственниками жилья и будут его вечно снимать. – В.М.).
Стоит ли удивляться, что профсоюзы, боевитые в недавнем прошлом, до того, как «железная леди» придавила их стальной пятой, возлагают на нового предводителя «трудовиков» надежды на возврат к прежнему балансу сил. Это когда работодатели были вынуждены считаться с голосами работников.
Вторая причина, почему Джереми Корбин привлекателен как постаревшим ветеранам в стане лейбористов, так и только оперившимся молодым людям, что оказались прямо на старте жизненного марафона у корыта с разбившимся иллюзиями, – идеализм. Как это не покажется странным и даже чудовищным. Вчитаемся в программную публикацию на страницах «Обсервер» за подписью новоизбранного лидера. После ожидаемого обещания полагаться на своего рода коллективный разум, черпать силы и вдохновение в талантах на низовом уровне, собирать сторонников для кардинальных перемен в большой политике, после до боли знакомого лозунга «вести кампанию за мир и разоружение во всем мире» – Корбин подходит к анализу собственного казуса. Казуса победы, казалось бы, заведомо не избираемого аутсайдера.
Цитата из Корбина: «Действия и реакция обычных людей на то, что происходит в последние недели в Европе, продемонстрировали стремление увидеть иную политику и иное общество. Ценности сострадания, социальной справедливости, солидарности и интернационализма составляют сердцевину демократического подъема в Лейбористской партии, которая мощно умножила свои ряды». Что это, идеализм? Оторванность от жизни? Прекраснодушный порыв? Верность своим убеждениям, взросшим под другим солнцем? Наверное, всё вместе, и это не может не нравиться.
Вместе с тем столкновение со «свинцовыми мерзостями жизни» неизбежны. Сумеет ли внесистемный идеалист удержаться в седле и не поступиться принципами? Какие угрозы подстерегают его на тернистом пути лидера основной оппозиционной партии?
На первых строчках сверху – подавить жажду мести самых непримиримых, отказаться от «охоты на ведьм», сплотить партию в момент, когда нарастает требование ее реформировать изнутри. Найти разумный компромисс с центристами, для чего потребуется определиться в отношении двух наднациональных институтов, вызывающих разброс мнений: Европейского Союза и НАТО. Придется определиться и в отношении магистральных тенденций развития современного мира, как это формулирует Мэтью Тейлор, а именно – глобализация, все еще ускоряющаяся, технологический прогресс, опять не остановимый и вызывающий противоречивые последствия, сохранение, если это еще возможно, государства социального благоденствия. Пока что предлагаемые Корбином решения, резюмирует Тейлор, «пропитаны в основном ностальгией».
Схожий скепсис выражает и лидер Консервативной партии в Шотландии Руфь Дэвидсон, убежденная, как ей и положено, что под водительством Корбина лейбористы «из центра переместятся на позиции крайне левых, которые обещают возврат к политике 1970-х годов».
В условиях хорошо оркестрированной и темперированной критики, что почти наверняка будет переходить границы парламентских приличий, у Корбина может возникнуть соблазн полемизировать по малейшему поводу, чтобы донести свою правду до оппонентов или маловеров. Это будет азартить неформальный союз по расчёту «блэристов» (единомышленников экс-лидера и экс-премьера Тони Блэра) и консерваторов. Этот временный альянс, по выражению Клэра Спенсера, старшего научного сотрудника Четэм-хауса, то есть Королевского института международных отношений, будет «изничтожать (Корбина), выставляя наивным в вопросах внешней политики, безответственным и не знающим жизни».
… Джереми Корбин – явление столь же яркое и самобытное, сколь и традиционное и относительно предсказуемое. Применив классификацию Вильфредо Парето, поместим нового лейбористского вождя в категорию представителей «контр-элиты», обладающих волевыми и интеллектуальным и качествами, лидерскими наклонностями, но не допущенных к высшей власти в силу ряда обстоятельств. Сегодня обстоятельства изменились, потому что на дворе – системный кризис. Кризис модели развития и политического истеблишмента в масштабах всей Европы. Верхи, как полагают низы, уже не могут, а потому фрустрированные избиратели ищут и выбирают тех, кто в их представлении олицетворяет альтернативу.
В контексте поиска такой альтернативы Джереми Корбин перестает восприниматься как политик, развернутый лицом вспять, как маргинал или «джокер», ностальгирующий по прошлогоднему снегу. Он предстает как спаситель, пусть и с оговорками, которому изверившиеся сограждане сами пририсовывают крылышки и подсовывают котурны. В феномене Корбина проявилась вера в чудеса и возможность дважды войти в одну и ту же реку. И потому не стоит недооценивать искренний порыв тех, кто в него уверовал.
Хватит ли у Джереми Корбина интеллекта и воли, чтобы исполнить своё предназначение? Терзают смутные сомнения. Но мужества ему не занимать. Перефразировав Николая Тихонова (кто-то еще должен помнить этого поэта, ученика Николая Гумилёва), можно сказать: гвозди бы делать из таких корбинов – «крепче б не было в мире гвоздей». Вот только британский мейнстрим таким его никогда не примет. Желудок истеблишмента не переваривает гвозди, особенно если они нестандартного калибра и с резьбой.
Владимир МИХЕЕВ