Проституция и государство

(политическая притча)

Вполне естественно, что они были разные. Иначе и не бывает. И общались они между собой по-разному. Одни были богатые и очень богатые. Эдакие все из себя культурные, ухоженные и чванливые. Дружить они предпочитали только между собой. Ко всем остальным относились чуть-чуть снисходительно и даже пренебрежительно, с надменным презрением и состраданием. Мол, мы бы и рады поддерживать с вами близкие отношения. Но вы сначала выполните малюсенькие такие предварительные условия. Так, ничего особенного. Пустячок. И выкатывали длиннющий список требований. В их числе есть, спать, работать, слушаться, думать, как надо, и ни-ни. А не то накажем.

Как вы уже поняли, чужаков богатенькие не любили. Их сторонились. Чтобы не пускать к себе, да и душу не травить, завели себе всякие закрытые клубы. И время старались проводить, по возможности, именно там. Поскольку в них было уютно. Да и самолюбие тешило. Можно было и свои проблемы решить, чтобы капитальчик прирастить, и о судьбах человечества поразговаривать.

Другие были бедные и очень бедные. Вроде, когда-то в старину были они вовсе не бедными, а очень даже преуспевающими. И предки у них были славные. И умели они многое. Да и на образование, семейные истории и культурные традиции грех было бы жаловаться. И все у них раньше имелось в достатке. Но как-то все утекло меж пальцев. Судьба не сложилась. Не сумели они подстроиться под неизбежный ход времени. И потрепало их в лихолетье изрядно.

Так что жили они теперь скудно, неустроенно. Во всем себя ограничивали. И понять не могли, то ли сами они во всем виноваты, то ли жизнь так сложилась, то ли кто так подстроил. Но уж очень несправедливо все получилось. Вырваться наверх, из нищеты к солнцу, хотелось им неимоверно. Попыток они предпринимали несчетное количество. И у некоторых почти получалось. Только чаще предпринимаемые ими мучительные усилия так ни к чему и не приводили, и они вновь скатывались на дно. И там с остервенением собирались с духом для следующей попытки и копили неприязнь на обустройство того городка, в котором выпало жить, и на его обитателей.

И ещё имелось в том городке изрядное количество домашних животных. Тоже самых разных. За некоторыми из них тщательно ухаживали. Поэтому выглядели они сытыми, довольными, надутыми. И очень похожими на своих хозяев. Какие-то из них расхаживали по паркам и главным улицам вполне самостоятельно, метя свою территорию. Каких-то хозяева выводили на коротком поводке. И внимательно за ними приглядывали. Не дай бог, что случится. Роднило их только то, что и первые, и вторые дружно поднимали оскорбленный хай, как только то ли им, то ли их хозяевам мерещилось нарушение чужаками табели о рангах.

Многие домашние животные выглядели чисто декоративными. Толку от них было мало. Но они никому особенно не мешали. Зато позволяли их хозяевам регулярно видеться по утрам и вечерам, когда те выбирались на прогулку. Благодаря им, таким образом, можно было, и посудачить, и новостями обменяться. Часть же домашних животных не зря свой хлеб ела. И рычать они умели, причем очень грозно и убедительно. И кусаться могли пребольно. А, последуй такая команда, и загрызли бы в момент, кого нужно. Случаев таких было предостаточно. Так что и за порядком, получалось, следили, и на путь истинный наставить могли. А назывались все эти домашние животные «международными организациями».

С незапамятных времен жила в том городке сварливая, вечно всеми недовольная дама. Имелась у нее всем хорошо известная слабость: любила она вздремнуть. Особенно после дневных тягот. А как засыпала, добудиться ее было ой как трудно. Если только выстрелы пушек и помогали. В результате она регулярно все на свете просыпала. Потом спохватывалась, начинала за всеми бегать, суетиться, чтобы наверстать упущенное. Когда получалось, а когда и не очень.

Хотя, чего греха таить, хозяйство у нее было пребольшое и хлопотливое. Один дом чего стоил. Такого огромного да запущенного дома ни у кого в городке больше не было. К тому же и жильцов да постояльцев в нем столовалось, хоть отбавляй.

Себе она всегда казалась первой красавицей. Несла себя и одевалась подобающе. Остальные, правда, о ней зачастую были несколько другого мнения. Считали ее если и не злобной, то, во всяком случае, весьма опасной и мало симпатичной. Любили на ее счет позлословить: мол, со свиным рылом, а туда же – в калачный ряд. Но делали это с оглядкой – как бы боком не вышло. Боялись ее дюже. А порой и ненавидели. Но отказать в привлекательности и респектабельности, никто не смел. Была у нее большая цель в жизни. Верила она в свое предназначение на Земле. И свои координаты ценностей у нее были, да такие, что закачаешься.

И все бы шло своим чередом, но в один прекрасный, хотя вернее было бы сказать несчастный, день, она вновь опрометчиво задремала. Случилось это годков так сорок тому назад. А как проснулась, заметалась пуще прежнего. Куда податься, что делать, не знает. Попробовала одного, попробовало другого. Бесполезно. Ничего не получается.

Дома все недовольны. Одежда поизносилась. Есть нечего. А у соседей витрины от шмоток да от жратвы ломятся. Богатенькие на роскошных иномарках разъезжают. И мелодии всякие нездешние, эротически завлекательные, насвистывают. Жильцы и постояльцы белугой ревут, мол, и мы так хотим. А от мессианства Вашего да от принципов, какой толк – их на кусок хлеба не намажешь.

В конец дама растерялась и решила: а пропади все пропадом – подамся-ка я в клуб к богатеньким. Авось получится, примут. И ничего, что старых соратников бросить придется и новую веру принять. И то, что бывшие враги, что закопать их обещала и всячески терроризировала, не страшно. Вчера были врагами, а сегодня друзьями да корешами сделаются. Зато жильцы и постояльцы частную собственность огребут. И рынок у меня будет, как у всех. И само собой все делаться станет. И уважать будут, а не бояться. Так что и поспать получится, если что, в свое удовольствие.

Только сценарий не задался. Вроде бы все правильно было задумано, но не вышло. Дама и губки помадой подвела. И косу длинную русую ножницами отхватила, соорудив у себя на голове что-то модно-кудлатое. И подол длинный у сарафана отодрала, чтобы на мини смахивало. Все честь по чести. Да только богатенькие ей говорят: это все хорошо, милочка. Прикид у тебя знатный. И любить мы тебя готовы. Даже очень горячо. Только работать надо.

А вот работать наша дама-то поотвыкла. К тому же, когда работать, когда все разваливается. Балки в доме прогнили. Фундамент поехал. Штукатурка отваливается. Краны текут. Жильцы и постояльцы, прихватив, кто что может, разбегаются. Домашние животные некормленые. Причем, понимает, что нужно взяться за дело, засучив рукава, что другого не дано, выхода нет, да куда там. Главное, чтобы все не посыпалось. А там, глядишь, – думает, – все само собой как-то и образуется. Сейчас перебиться бы.

И стала дама перебиваться. Как могла. Непривычно, конечно, но дело нехитрое. И на паперть пошла, и все, что в огромном доме веками накапливалось, распродавать стала. Да толку грош. Милостыню не дают. А когда дают, так лучше бы не давали. Стыдом умыться можно. К тому же богатенькие богатенькими, а деньги считать умеют: зачем их зазря выкидывать. Свободных денег, вроде бы, как нет. К тому же о себе думать предпочитают. Если и дают, так только в долг. А долги, как известно, отдавать надо. Не сразу, так через год, два, три. А с этим беда.

И с распродажей не получилось. Все ведь уметь надо. А откуда умение-то возьмется. Поди, знай, что сначала должную капитализацию обеспечить надо, бренд раскрутить, санацию провести. Да ведь какая капитализация, когда крыша прохудилась, дров для печки не заготовлено, сантехника вся поломана. Это на словах хорошо получается: вложи рубль – сотней вернется. Ведь рубль откуда-то тоже получить надо. Вот и хотели, как лучше, да получилось, как всегда. И контрабанда пышным цветом расцвела. И за бесценок все уходить стало. Знает дама, что бешеных денег домашние сокровища стоят. А на руках копейки, вернее, центы и сантимы остаются. Обидно – до слез.

На копейки же или сантимы с центами, как известно, не выживешь. И есть хочется. И концы с концами сводить надо. И о жильцах с постояльцами заботиться. Дернулась дама туда. Дернулась сюда. А потом как-то само собой получилось. Даже и не заметила, как на панели оказалась. Произошло это так просто и естественно, что и не пикнул никто. А если и пикнул, все равно без внимания осталось бы. Потому что других вариантов не просматривалось. Жизнь так сложилась. Ах, если бы знать, чем все обернется, может, она все иначе бы сделала. Да только история не знает сослагательного наклонения.

В общем, стала дама собой торговать. Сначала только как бы из-под полы. Не афишируя. Мол, все добропорядочно, бизнес есть бизнес. Главное, чтобы жильцы с постояльцами не догадались и плохо о ней не подумали. И чтобы от приличного общества ее не отлучили.

Только зря беспокоилась и переживала. Времена-то и нравы за те годы, что она внутреннюю драму переживала, сильно изменились. Обман, двойные стандарты и торговля живым товаром в моду вошли. Ну, если не совсем в моду, то, по крайней мере, привычными сделались. Как зажигательные шествия по центру городка геев и лесбиянок. Однополые браки. Узаконенные легкие наркотики и эвтаназия. Захват чужих домов в искупление грехов их владельцев. И многое другое. К тому же, легко освоенная ею такая же легкая профессия не помешала ей все-таки в пару клубов войти, где богатенькие тусуются. Не сразу и не без проблем, но не помешала.

Так что, через какое-то время и дама попривыкла, и все вокруг, не говоря уже о домочадцах. Те, вообще, вскоре духом воспрянули и применение себе нехилое нашли – в сутенеры подались. Причем, поначалу буквально несколько человек к телу допущены были. Их чуть ли не специально на эту должность ответственную назначили. И они этим очень гордились. И радовались. И блаженствовали. И всем, кто только их слушать мог, объясняли, как им – этим всем повезло. А чтобы свобода у них у этих всех нужные разъяснения слушать и видеть была, расставили по всему дому телеки и видаки японские и южнокорейские. Включили их на полную громкость и пленку по ним одну единственную крутить принялись. Про бесценную свободу эту самую единственную пленку видеть и слушать. И ещё убеждать всех стали, что возврат к прошлому допустить никак нельзя. Иначе апокалипсис случится. Или какие другие ужасы. И так складно все разъясняли и рассказывали, что всех убедили. Али запугали да запутали. Теперь уже трудно сказать. Но своего добились.

Только радовались они напрасно. Кавалергарда век недолог. На сладкое место, которое они себе облюбовали, другие претенденты нашлись. Обделенные, оголодавшие и жестокие, со стальным блеском в глазах. И их от высокой должности вскоре отлучили. Как казнокрадов и мошенников. По статье «разбазаривание семенного фонда». Попросту говоря, с нее выпихнули. На себя же их ношу тяжелую возложили. Кого вежливо выставили. Кого коленом под зад. Но все вокруг быстро усвоили, кто в доме хозяин. Так появилась у нашей дамы новая команда сутенеров, да не простых, а сутенеров-патриотов и государственников.

И хотя от предшественников они мало, чем отличались, если только не приверженностью к новоязу и языкознанию, повезло им не в пример как больше. Выяснилось, что дама-то просто нарасхват. И тело у нее роскошное. Ни у кого такого нет. И привыкли к ней все. То есть к телу ее. Особенно богатенькие. Жизни своей без нее не чают. За интимом в очередь выстраиваются. Платить, готовы любые суммы несусветные. Ну, мазохисты форменные. Чем цены выше, тем они к ней пуще липнут. Требуют даже, пустите, мол, нас к ней, пустите. Чтобы всегда можно было и без ограничений. И деньги несут, несут, несут. Все сундуки в доме у нее золотом забили. Девать некуда.

Жильцы и постояльцы от такой лафы разнежились. Не все, конечно, а только те, кому из сундуков перепадает. Остальные-то как впроголодь жили, так с хлеба на воду перебиваться и продолжают. Только их не видно. Им же подвальные помещения, чердаки и дальние комнаты оставили. Чтобы глаза не мозолили.

Но те, кому перепадает, прям блаженствуют. Ну, разве не прелесть. Делать ничего не надо. Никто ни к чему не принуждает. Денежки сами с неба в карманы сыплются. Если что и требуется, так это свояка локтем оттереть. Так что, живи и радуйся.

Раньше трусцой бегали, с удочкой на озере сидели, грядки на шести сотках окучивали, борщи женины хлебали, да от нее же заначку прятали. Теперь стиль совсем другой пошел. Модным сделалось на крутой тачке в пробках стоять. С японской отравой, то бишь, прошу прощения, кухней, знакомиться. И на курортах с трудно произносимыми названиями этими самыми деньгами сорить, чтобы всем остальным завидно было, – мол, знай наших. А как поднадоело, стали там же недвижимостью обзаводиться. В особняком стоящих домах то метрик, а то, кому подфартило, и целый флигелек прикупать.

И так разнежились, что ничего им больше не нужно. Ни диспутов бессмысленных. Ни речей совестливых. Ни идей всяких там, что сонное благополучие потревожить могут. Только одну песню и тянут: эх, кабы так всегда было.

Глядя на них, да на сундуки, золотишком набитые, новая команда плечи расправила. Это ведь мы, – говорят, – все так классно придумали. Это мы все так здорово устроили. И обои новые в доме поклеили, и лампочки Ильича ввинтили, стекла на первом этаже вставили, фасад покрасили, коврик при входе постелили. Идиллия.

Дом теперь у нас стал, как у всех. А, если по размерам и земле под ним судить, вообще домина. Ни у кого такого большого нет. Все остальные дома нашему и в подметки не годятся.

Оно, конечно, под обоями кладка обвалилась. Проводку прогнившую, к лампам ведущую, не заменили. Стекла на других этажах вставить забыли. За фасад слабонервных попросили не заглядывать. А ковриком при входе яму глубокую прикрыли. Но это частности. Если про все это никто назойливо напоминать не будет, то и так сойдёт. Главное ведь, что все довольны.

А чтобы не напоминали, и ручками шаловливыми, куда не нужно, не лезли, порядок такой установили. Как что – по рукам. Чтобы ни чужим, ни своим не повадно было. А чтобы видимость не только такого, но и вообще порядка была, кадры по ранжиру расставили. На дверях – вышибалы. В комнатах – верные люди, выборными старостами назначенные. По этажам – наместники.

И еще профессиональных гипнотизеров наняли. Ходят они по комнатам и внушают: все хорошо, все в порядке, спите спокойно жильцы и постояльцы, мы о вас заботимся. А тем, пока деньги сыплются и ничего делать не надо, только того и нужно.

И все бы хорошо было, да только из соседних домов пальцами тычут и обзываются по-всякому. Мол, не порядок у вас, а форменное безобразие. Тяжёлый рок и ностальгические шлягеры, любительские какие-то, ставите. День и ночь крутите. Да ещё на полную громкость врубаете. На нервы действуете. Сеять доброе и вечное, мешаете. Давайте-ка, звук прикрутите, а если такие большие любители музыки, ноты у нас спишите, и народу раздайте. Они у нас такие, как надо, не вашим чета. Фальшивить не позволяют. В общем, не только музыку и музыкантов местных незаслуженно шельмуют, а ещё и в чужой монастырь со своим уставом лезть пытаются.

Ну, те, которые при даме состоять стали, сначала никак в толк взять не могли, чего к ним пристают. Объяснять пытались. Мол, дом у нас очень большой. Чтобы во всех комнатах слышно было, погромче включать надо. А что рок и шлягеры играем, припомните: вы сами не так давно только их и крутили. И нельзя сразу на другие ноты. Сначала надо музыкальную грамоту поднять. Да, научить, чтобы на сундуки с деньгами не покушались и за фасад не заглядывали.

А потом сообразили. Не в музыке дело. Это нам только голову морочат. За лохов держат. Главное – от дамы таким способом отпихнуть пытаются и толи тех, кого мы раньше обидели, вернуть, толи самим при ней встать. Нет, голубчики, не получится. Игру мы вашу раскусили. По-вашему никогда не будет. Дамы с такими женскими прелестями в городке другой такой нет. И не будет никогда. Так что, милости просим, выстраивайтесь-ка в очередь, желательно, с ценными подарками. И про денежки не забывайте. Они нам очень даже пригодятся. А коли, бузотерство какое устроите, на себя пеняйте.

Теперь уже богатенькие из соседних домов, в свою очередь, дерг в одну сторону, дерг в другую. Да куда там. Пока еще детвора подрастет и округлится, сколько времени пройдет. А жить-то сейчас хочется. Так что смирились, в очередь встали, золотишко в сундуки аккуратно ссыпать принялись и патетику выкриков насчет громкой музыки поубавили.

И пошло. Вроде бы, мило так улыбаются. Визиты вежливости наносят. Перед телекамерами позируют. Для семейных альбомов на память снимаются. Кланяются и расшаркиваются. О надеждах на то, как в будущем нравственность восторжествует, в интервью рассказывают. Только, как когда-то писал Зощенко, некоторое хамство в душе затаили. И про себя думают: перед кем прогнулись, перед сутенерами! Ну, уж, подождите, придет время – сделаем себе надувную женщину, не хуже вашей, настоящей – вы у нас еще попляшите. И денежки себе вернем. И свиньей в нос тыкать будем. И еще не то придумаем.

А как, если и впрямь надувную женщину себе сделают? Они упертые. Ведь тогда дому кранты. Может, пока запас времени есть, и хамство, в душе задавленное, наружу не выплеснулось, дама бы наша на недавнем сомнительном прошлом крест поставила. Образование бы новое, престижное, и профессию перспективную получила, благо на оплату его золотишко в сундуках имеется. Партию бы себе хорошую в городке подобрала – с таким-то приданым это не проблема – и замуж вышла.

А там, глядишь, не только фасад подкрасить, весь дом отстроить по-современному получилось бы, с подвальными помещениями, чердаком и дальними комнатами.

© Н.И. ТНЭЛМ

№8-9(25), 2008