Тягучие краски коричневого заката растекаются по Европе. Всё больше людей в Швеции, других странах, страшнее всего – в Германии, которой это смертельно противопоказано, вновь бьют себя кулаком в грудь и заявляют: мы высшая раса. Мы имеем право на всё. Наша нация выше. Как и культура. Гражданином должен считаться только тот, кто принадлежит к титульной нации. Не полукровка. Не приезжий. Только тот, кто здесь родился и вырос. У кого правильные родители.
Все остальные – вон. Их нужно убрать из страны. Выгнать. Депортировать. Какую-то часть – обязательно. Нет – тогда указать им их место. Как – только дайте волю, и мы покажем.
Традиционные элиты в ступоре. Не знают, что предпринять, и стоит ли – кабы себе дороже не вышло. Повизгивают от страха и беспомощности, будто в ночном кошмаре, когда опасность всё ближе, а не пошевелить ни рукой, ни ногой.
Но если всё же набраться смелости и попробовать? Ведь это уже проходили, и чем закончится, хорошо известно…
I
С освещением в спортзале было сегодня что-то не в порядке. Лампочки горели как-то тускло. Может, на четверть накала, а то и меньше. Очертания предметов колебались. Стены тонули в предзакатной мгле. Однако его это нисколько не смущало. Подумаешь – бывает.
Он молотил по макиваре*, не останавливаясь. Подпрыгивая на месте. Перескакивая с одного на другое. Занимая то одну боевую позицию для удара, то другую. Как учили. Как показывали из месяца в месяц на тренировках. Дабы довести каждое движение до автоматизма. Чтобы любое из них было правильным. Точным. Выверенным. Переборщить было невозможно. Автоматизм приходит лишь от повторения. Как и в любом ином виде спорта, когда надо набегать, накатать, наездить километры. Километры. Километры.
Он бил и бил, всё сильнее входя в раж. И в какой-то момент так ловко извернулся и нанес столь мощный удар, что макивара треснула, сложилась пополам и рухнула на пол. Он подскочил к ней, торжествуя, и нанес теперь уже сверху еще несколько прицельных ударов, добивая. Затем отошел на пару шагов назад, чтобы полюбоваться тем, как у него ловко получилось.
Но что это?! Разлетевшиеся в стороны кусочки макивары поползли друг к другу и срослись. Снаряд для битья разогнулся и встал перед ним как ни в чем не бывало. Надменно и вызывающе.
Ему бы насторожиться. Охолонуть. Почувствовать надвигающуюся опасность. Куда там. Он вновь подскочил к условному противнику и начал лупить по нему с удвоенной силой.
Вдруг рядом с первой макиварой возникла вторая. «Класс, – подумал он, – так даже лучше». И продолжил истязание. Рядом с ними возникла третья. Затем четвертая. Пятая. Их было слишком много. Он уже не успевал больше обороняться.
А затем они окружили его со всех сторон, набросились и погребли под собой. «Мама!» – завопил он сдавленным голосом, барахтаясь и пытаясь выбраться. Но было поздно…
* The makiwara is a padded striking post used as a training tool in various styles of traditional karate.
II
Помещение, в котором он оказался, не оставляло места для иллюзий. Он был в пыточной. На столах, теснящихся у стены, вальяжно разлеглись щипцы и щипчики, тиски и тисочки, «испанские сапоги» и другая легко узнаваемая утварь. Украшением комнаты служила повидавшая виды дыба. В углу предательски шипела горелка.
И пытать собирались его. В этом тоже не было никаких сомнений. Он стоял перед лампой, бьющей ему прямо в глаза, за которой терялись в тени едва различимые, но от этого не менее угрожающие фигуры. Ноги стягивали кандалы. Руки ему настолько умело заломили за спину, что любое неосторожное движение причиняло нестерпимую боль.
– За что? – надрывно стучало у него в мозгу. – Я же ни в чем не виноват. Я ничего не делал такого. Ни в этой жизни, ни в какой другой. Во что меня опять угораздило влипнуть? И чего от меня хотят? Я ведь всё равно ничего не знаю!
– Начинаем! – прервал плаксивый ход его мыслей чей-то величаво надменный и презрительный голос, привыкший повелевать. – Отвечать сразу. Четко. Разборчиво. Без пауз. И без утайки. Дурить или разыгрывать из себя героя, не советуем. Будет только хуже.
– Сколько будет дважды два? – подхватил другой голос, еще более зловещий, механический, раздававшийся к тому же, как будто отовсюду.
Он хотел было вякнуть что-то не относящееся к делу, однако предупредительная оплеуха, заставшая его врасплох, мгновенно отбила малейшее желание позволять себе какие-либо вольности.
– Четыре! – взвыл он не столько от боли, сколько от беспомощности и унижения.
– Можно не кричать, – не упустил случай поиздеваться тот же рокочущий голос. – Здесь хорошая акустика. Кто написал Гамлета?
– Шекспир.
– Имя?
– Уильям.
– Когда или почему случилась Герника?
– Гражданская война в Испании.
– Ладно, принимается.
– Зачем вы день-деньской крутитесь в самом центре вокруг административных зданий, входите-выходите, затем снова и так по десятку раз на день? – перехватил инициативу первый голос.
– Так ведь я же разносчик пиццы. Выполняю заказы. Разношу. Какой в этом криминал?
– Отныне, взяв коробки и адреса, перед тем как куда-либо заходить, будете заглядывать к нам и получать дополнительные инструкции.
– Никогда не был продажной тварью и не буду.
– Посмотрим, – хором пропели голоса.
И тотчас же хорошо раскаленные на горелке щипчики, как будто только этого и дожидавшиеся, устремились к его горлу, сладострастно покляцывая.
– Это конец, – понял он за секунду до того, как сознание отключилось…
III
Он был морем. Огромным. Бездонным. Безбрежным. Сонмы рыб резвились в его водах. Кораллы в полной безопасности расширяли свои колонии. Ни утлые лодчонки, ни океанические лайнеры не боялись бороздить его. Они знали: им ничто не угрожает. Море, оно не подведет. Оно всегда такое теплое. Такое спокойное. Такое родное. Одним словом – своё.
Ему не стоило труда источать спокойствие. Он знал, что ему тоже ничто не угрожает. Просто не может угрожать. Ведь он, вернее оно, такое большое. Его так много. Оно само себе хозяин. Хочет – слегка играет с кораблями, заставляя моряков и пассажиров принимать дополнительные меры безопасности. Или, наоборот, полностью усыпляет их бдительность, не позволяя себе никакого волнения. Хочет – мерно гладит, будто мурлычущего котенка, многочисленные прибрежные берега. Или, чтобы развлечь туристов и другую отдыхающую публику, разрешает себе немножко вспениться: пускай попрыгают на совсем не опасных волнах и получат за свои деньги дополнительное удовольствие. Кто с ним, таким великим, могучим и необъятным осмелится повздорить.
Увы, даже быть морем не послужило ему убежищем. Непонятно откуда взявшийся штормовой ветер нагнал тучи. Они заволокли всё небо, не оставив ни одной прогалинки. А потом начали стремительно темнеть, бросаться громом и молниями. Сделались совсем черными. То, что последовало, сильно походило на светопреставление. Все его попытки хоть что-то сделать, хоть как-то унять дикую стихию, ни к чему не привели.
Разыгравшийся ураган разверз хляби небесные и обрушил на не привыкшее к лишениям изломанное побережье такие дикие потоки, что они смыли в воду человеческие постройки и вообще всё, чем люди попытались облагородить землю, на многие километры вглубь суши. Но не это главное – они спустили в его такие чистые, сказочно чистые, почти девственные воды нескончаемые сели. Заполнили их несусветной грязью, нечистотами, химией, пестицидами, отравой и разложением.
Ему, рыбам, всему живому, за которые он теперь отвечал, не хватало кислорода. Он задыхался. Пытался бороться и не мог. А потом, чтобы окончательно его добить, ураган бросил на рифы целую эскадру многотоннажных танкеров, под завязку наполненных нефтью. По нему, по морю, тут и там разлились нефтяные пятна. Волны в бешенстве рвали их, но это было абсолютно бесполезно. Они растекались всё шире, соединялись между собой, лишая воздуха. Лишая надежды. Лишая сил. Спасения ждать было неоткуда…
IV
Он свирепствовал вовсю. Ему всё было дозволено. Все в страхе бежали от него – люди, птицы, звери. Никто не смел ему перечить или противостоять. Он был солнцем. Огнем. Пожаром. Смерчем. Всевластным и беспощадным.
Он мог греть и согревать, спасать и придавать силы. А мог уничтожать, выжигать дотла, превращать в безжизненную пустыню. Выбор зависел только от него и не от кого больше.
Все должны были пресмыкаться перед ним. Задабривать. Преклоняться. Многочисленными жертвами и славословием завоевывать его расположение.
Для него не существовало преград. Не существовало ничего такого, с чем он не мог бы справиться. Ничего недозволенного. Его возможности были безграничны, а силы – бездонны.
Стоило лишь распалить его, и он разгорался до небес, опаляя всё вокруг. Ничего не боясь и ни с чем не считаясь. Вот как сейчас.
Но что это? Ему нестерпимо жарко. Пот катится градом. Простыня промокла насквозь. Все другие желания исчезли. Растаяли. Истлели. Хочется только одного: упасть в прохладную ключевую воду, чтобы унять кошмар, терзающий его снаружи и изнутри.
Матушка в испуге склонилась над ним. Приложила чистую влажную мочалку к губам. Положила мокрое полотенце на разгоряченный лоб. Нет, это тоже не вариант. Надо снова пробовать. Искать. Экспериментировать…
V
Ура, он нашел. Наконец-то. Как он только не догадался раньше. Отныне он Бог. Творец. Создатель.
Никто больше не осмелится ему угрожать. Никто и никогда. Подобное никому даже не придет в голову. Ведь он высшее существо.
Это от него теперь всё зависит. Он несет всем мир и спокойствие. Помогает. Советует. Спасает.
Он животворный источник. Он гармония и порядок. Всё и все подвластны его воле. Но он терпим и снисходителен – по возможности. Тверд и непреклонен – по обстоятельствам.
Он дарит каждому то, что ему нужно. Одним – славу и рукоплескания. Другим – забвение. Третьим – ни с чем не сравнимое удовлетворение первопроходца. Изобретателя. Первооткрывателя.
И всем – любовь, без которой все тускло. Пусто. Ненужно. Любовь, которая согревает и дает чувство полета. Любовь, к которой он так привык. Которая ему так нужна. Которая его всегда окружала.
– Мама, папа, – вам больше не придется прибегать ко мне поздним вечером или под утро и прогонять ночные кошмары. Я перерос их. Перешел через перевал. Они никогда больше не нарушат мой сон. Им запрещено ко мне даже приближаться.
Пока только ко мне. А завтра взойдет совсем другое солнце. Я всё поменяю в этом мире. Я сделаю так, чтобы кошмары больше ни к кому не приходили. Никого больше не мучили. Ни в мире сновидений. Ни в реальной жизни. И в этом меня никто не остановит. Никто-никто. Ведь я Бог. Творец. Создатель…
© Н.И.ТНЭЛМ