Встреча с Умберто Эко. Вместо эпитафии
Помню холл большого парижского отеля. Диван. Меня разъедало любопытство. Я еще не знал, что Умберто Эко окажется единственным современным писателем, у которого прочитаю все вышедшие романы.
Он тогда приехал в Париж представлять французское издание своего романа «Остров накануне». Почему он, у которого расписан каждый час, согласился отдельно встретиться со мной? Не знаю. Может быть, ему показалось забавным, что русский корреспондент во французской столице хочет побеседовать на его родном итальянском языке? Но сам факт льстил моему самолюбию.
Дело было почти 20 лет назад, весной 1996 года.
Когда сейчас пришло известие, что Умберто Эко умер, я вспомнил о том интервью. Полностью я его в свое время нигде не опубликовал, не помню почему. Наверно, просто отправил в Москву заметку, вставив в нее пару фраз из беседы, и переключился на следующее событие, как это всегда бывает в журналистской суете.
Теперь очень захотелось найти следы той беседы. Из пыли антресолей извлек три пакета с парижскими записными книжками. Как обычно, именно в последнем пакете отыскался блокнот в лиловой обложке, в котором дремала запись слов великого писателя. В начале каждого интервью я всегда пишу фамилию и дату. Там стоит 18 марта.
Точно. Была весна, день, кажется, был ветреным. Только что закончилась его пресс-конференция, на которой я тоже был. Времени у меня было немного. Писатель, который предпочитал считать себя университетским профессором, был в пиджаке, но без галстука. Я не помню, какое у него было рукопожатие, но от той встречи осталось ощущение уюта, исходившее от его персоны.
На нем был бежевый пиджак в клетку? Или это мне кажется сейчас?
Вокруг ходили люди. Его свита расположилась рядышком, но на некотором отдалении, чтобы не мешать разговору. Мне строго напомнили, что у маэстро скоро очередная встреча.
… Я листал странички извлеченного из 20-летней спячки блокнота и с ужасом осознал, что не могу понять большую часть того, что тогда в спешке начеркал скорописью, выработанной за годы корреспондентской работы. Следы вопросов не сохранились – остались только его ответы, большую часть которых прочитать не получалось. План написать вопрос-ответ рухнул.
Тогда я решил привести, чуть подредактировав, отдельные пассажи, которые я смог разобрать, предложить именно в том порядке, в котором они записаны в моем блокноте. В конце концов, он же классик, а после ухода из нашего мира вообще любое сказанное им слово становится историей.
«Статьи подталкивают к написанию романов. Раньше авторы делали записки, а иногда их издавали потом, найдя после смерти. Сегодня есть статьи, телевидение. Люди, которые там выступают, стали публичными. Кстати, когда что-то напечатал в газете, потом трудно исправить: уже опубликовано».
«Сейчас часто стремятся поделиться свидетельством увиденного, занять позицию по какому-то вопросу. Сейчас интеллектуалов стараются привлекать в политику. К счастью, меня не привлекают».
«Если я хороший писатель, хороший университетский профессор, то это вовсе не значит, что я буду хорошим администратором. Не участвуя в политике, я избавляю свою страну от катастрофы. Надо же, чтобы кто-нибудь оставался и в университете».
«Интеллектуал не должен вмешиваться в текущую политическую жизнь и комментировать текущие события. Он должен включаться только тогда, когда никто не говорит о чем-то важном».
«Идея воздержания от потребления ТВ (речь идет о доцифровой эпохе. – Н.Е.), это нормальная реакция живого организма. Надо время от времени отстраняться от экрана ТВ или компьютера (почитайте его «Письмо к внуку». – Н.Е.). В этом смысле полезно подражать евреям, соблюдающим шабат: время от времени надо не делать ничего».
«Писатель идентифицирует себя со всеми персонажами своего романа. И в хороших, и в плохих персонажах есть что-то от себя. Это нормально – я же сам все выдумал, рассказываю то, что знаю и что испытал сам. Например, я не могу поместить какой-то эпизод своей книги в Бомбей (современный Мумбай. – Н.Е.). Я просто там никогда не был. Правда, знаменитый в Италии автор приключенческих книг Эмилио Сальгари (1862-1911 гг. – Н.Е.) помещал своих героев в страны, где никогда не был, поскольку вообще ездить не любил».
«Экзотические южные острова я, правда, посетил. Наверно, сочинительство было поводом, чтобы туда съездить. Может быть, я однажды напишу роман про съемку порнофильма. У меня тогда появится повод объяснить жене, почему я отправился на эту съемочную площадку».
«Жанр научной фантастики тоже относится к тому, что приключилось с тобой. Правда, приключилось в воображении, пригрезилось».
«Про формирование литературных школ или групп придумывают потом, лет через 50. Импрессионисты не знали, что они – импрессионисты. Из декадентов никто не подозревал, что он – декадент, может быть, за исключением Верлена. Я не знаю, кто на меня повлиял как на писателя. Те, кто мне нравился в 20 лет, вовсе не те, кто мне нравился в 30».
«Я не ждал, что «Имя розы» будет иметь успех в США, потому что эта страна не прошла через Средневековье. Почему американцам понравился роман, я не знаю. Может быть, американские читатели через него смогли найти контакт с другим миром, может быть, попали под некое обаяние экзотики».
«С переводом «Имени розы» на русский язык были большие сложности. Итальянский язык, которым я писал, стилизован под средневековый. Я всегда плотно взаимодействую с переводчиками. При переводе на западноевропейские языки можно было адаптировать под тогдашний местный вариант французского, немецкого и так далее. С русским языком так не получается. У вас в Средние века говорили на древнерусском или старославянском, но он слишком далек от современного языка. Будет очень трудно продираться через такой стилизованный текст. Поэтому мы с моей переводчицей Еленой Костюкович решили стилизовать текст под русский язык XVIII века, чтобы все же сохранить оттенок архаичности».
«Пока новый роман я писать не собираюсь. Обычно после выхода нового романа должно пройти 2 года. Надо ждать идею. У меня их сейчас много, но надо дождаться, пока останется одна».
«Художественные книги обычно по жанру – детективы. Развитие истории – как расследование. Даже любовный роман похож на расследование, в котором в финале открывается правда».
«Несчастна страна, которая нуждается в герое».
«Пруст открыл, что, дойдя в книге до определенной страницы, необходимо вернуться назад. Современные технологии не изменят литературу. Уже Гомер знал, что Одиссея не понять, если не вернуться к его предыстории. Читателю только кажется, что он читает страницу за страницей. Лучшая иллюстрация этого – Библия».
«Техническая революция меняет человечество. Сопротивляться бессмысленно. Помните, как луддиты пытались разрушать ткацкие станки, лишившие их работы? Возмущаться новшествами не надо, но мы должны стараться понять, становимся ли мы от этих новшеств лучше или хуже? Автомобиль изменил мир. Трудно себе представить современную жизнь без автомобиля. Но посмотрите, какой ущерб он наносит! С автомобилем надо уживаться. Его изобретатели решили одни проблемы, но создали другие. Оценка не может быть черно-белой, приходится быть гибче. Сейчас (1996 год. – Н.Е.) набирает обороты Интернет. Ясно, что он нанесет ущерб, люди будут отрываться от общества себе подобных. Но будут и положительные результаты, хотя пока нельзя сказать, какие и в чем. Если искать параллели в прошлом, то можно, например, вспомнить, что изобретение печатного станка привело к появлению протестантизма».
«Писателей считают за оракулов. Это плохо. Не следует их эксплуатировать, особенно если они не вмешиваются в события».
«Угроза от информации не такая, как ее представляли раньше, в виде «Большого Брата». Проблема в другом – в дроблении «Большого Брата». Будущая диктатура станет не пирамидой, а перевернутой пирамидой. Люди уже теряются в потоке информации, что еще хуже. Лечения от этого нет».
«Деньги очень важны, когда их не хватает. Но когда их достаточно, нормальный человек на них должен плевать. От денег надо быть свободным. Точнее, надо чувствовать себя свободным, если есть деньги. До 50 лет у меня денег не было, и я от этого не страдал».
Закончив воспроизводить слова великого писателя, я решил покопаться в фотонегативах 20-летней давности: вдруг я тогда догадался сделать его фотографии. Не нашел…
Никита ЕРМАКОВ