От борьбы с терроризмом к объединительной повестке дня


В удивительное время мы живем. Все перевернуто с ног на голову. Миром правит страх. Нас приучают к мысли о том, что каждый может стать следующей жертвой. Особенно тот, кто на виду и защищен хуже других[1]. Что лучше молчать[2].

Принуждение к сотрудничеству

Только жуткие трагедии, такие как террористическая вакханалия в центре Парижа, заставляют современных правителей и политические элиты взяться за ум. (Хотя и далеко не всегда, как показывает совершенно неприемлемый абсурд со сбитым Турцией в небе Сирии российским СУ-24, воспринятый здравомыслящими западными политиками как указание на то, что Анкара «перестала быть союзником»[3].) Руководствоваться здравым смыслом, а не тем, что им подсказывают крайние формы национальных и групповых эгоизмов. Отказаться от откровенно вздорных шагов при выработке и осуществлении внутренней и внешней политики, очевидная порочность которых колет глаза с самого начала. И то в большинстве случаев только на словах, а не в конкретных делах. И пока все не успокоится.

Как если бы не было миллионов убитых и покалеченных в Первой мировой войне. Фашистской агрессии против всего остального мира. Человеконенавистнической идеологии, которая чуть было не взяла верх и не подчинила себе весь наш континент. Преступлений геноцида, оставлявших после себя горы трупов и безбрежное море горя, против которых человечество восставало с непростительным опозданием. Карибского кризиса, поставившего нашу планету на грань уничтожения. Раздавленных, разрушенных, отброшенных если не в варварство, то на десятилетия назад – Ливии, Ирака, Афганистана, других стран. Как если бы все делалось для того, чтобы оправдать в прошлом сугубо российскую поговорку «пока гром не грянет, мужик не перекрестится».

Не хочется верить, будто такие прорывные, такие объединительные начинания, как создание Организации Объединенных Наций и совместное празднование судьбоносной победы союзников во Второй мировой войне с самым широким международным участием, план Маршалла и запуск региональных интеграционных проектов, становление Движения неприсоединения с его гуманистической повесткой и проведение Олимпийских игр и других грандиозных форумов сходного характера в интересах утверждения дружбы между народами, принадлежат прошлому. Подтолкнуть страны и народы к сплочению в состоянии сейчас лишь чудовищные преступления и рукотворные катастрофы, от безумия которых, масштабов ущерба и омерзительного умысла кровь стынет в жилах.

Террористическая атака на Соединенные Штаты Америки 11 сентября 2001 года встряхнула все страны и народы. Порожденные ею солидарность, вызванные ею ужас и отвращение помогли забыть о взаимных претензиях и устремиться навстречу друг другу. Подвигли создать единый фронт в борьбе против международного терроризма и поднять межгосударственное сотрудничество на ступень выше. Пока не выяснилось, что для объединительной повестки этого слишком мало.

Затем первый глобальный финансово-экономический кризис с его страшными разрушительными последствиями для национальных экономик, мирового хозяйства и мировой торговли, всей своей тяжестью легший на плечи бизнеса, мелких и средних предприятий, тружеников, обездоленных слоев населения, открыл всем глаза на нашу крайнюю уязвимость перед лицом общих опасностей. Принудил всех объединить усилия, чтобы удержать мировую систему хозяйствования на краю пропасти. Убедил, насколько важно не поддаться соблазну протекционизма и обманчивым преимуществам односторонних мер. Переложил на G20 ответственность за координацию ответа. Выдвинул ее в центр мировой политики. Но лишь на тот период, который потребовался для того, чтобы справиться с наиболее острой фазой кризиса. Затем противоречия между государствами и группами государств, между различными группировками вновь возобладали.

Кровавый террористический вандализм в Париже в «черную» пятницу 13 ноября 2015 г. вновь поколебал основы основ современного мироустройства. Опять бросил вызов всем политическим элитам, всем странам и той злостно эгоистичной политике, за проведение которой они взялись с удвоенной энергией. Побудил есовцев признать: да, мы сами во многом виноваты в том, что происходит. Сами посеяли «зубы дракона». Наделали колоссальное количество ошибок[4]. Их надо исправлять[5]. Для этого сдвинуть ряды и встать плечом к плечу в совместной борьбе с общим злом[6] – «Исламским Государством», Аль-Каидой и другими варварскими бандитскими объединениями[7], щупальца которых и децентрализованные структуры[8] протянулись по всему миру[9]. А не только «закрыть» свою внешнюю границу[10].

 

Война против терроризма плюс

Осознание того, как важно преодолеть раздоры, научиться сближать национальные интересы, совместно подняться на войну с международным терроризмом, бросающим вызов всем, принадлежащим к нашей цивилизации, вне зависимости от их политического устройства, вовлеченности в мировые дела или географического положения, дает надежду на то, что с общим кризисом в международных отношениях, нарастанием конфронтационного потенциала удастся покончить. Хотя и не такую большую, с учетом того бешеного сопротивления, которое оказывается движению к объединению[11], наличия у радикального ислама хорошо известных спонсоров, на которых западные издания даже иногда отваживаются прямо указать пальцем[12], и готовности руководства отдельных стран идти на любые провокации, как указывается в редакционной статье «Файнэншл Таймс», лишь бы продвинуть свои интересы и переключить внимание на себя[13].

Но опыт последних десятилетий показывает, что участие в общей войне еще ничего не гарантирует. Одного лишь участия слишком мало. Оно чревато той же самой западней, что и в прошлом – возвращением к прежним порочным методам решения внутриполитических задач и продвижения национальных интересов на международной арене после того, как кажущаяся победа над врагом будет достигнута.

В какой-то степени об этом традиционно яркая, эмоционально окрашенная передовица в популярной французской газете «Монд», появившаяся через несколько дней после парижских событий, когда первоначальный шок уже начал проходить. Позволю себе обширную цитату: «Сразу же после терактов 11 сентября 2001 года, – констатирует редакция газеты, – президент Джордж Буш вовсю бросился пользоваться выражением «война с терроризмом». Даже с перехлестом. Он поклялся, что Соединенные Штаты одержат победу в этой «войне». Что они расправятся с Аль-Каидой. Раздавят ее. Сотрут с карты исламского джихадизма. Хорошо известно, что у них получилось. Как в Афганистане, так и в Ираке. Если США и вели «войну», они ее не выиграли. По прошествии 15 лет исламский терроризм чувствует себя лучше, чем когда-либо. Парижане заплатили за это высокую цену[14]«.

Что касается Исламского Государства как последней реинкарнации исламского терроризма, он действительно ведет войну. Владеет большим куском территории Ирака и Сирии. Обладает значительными ресурсами. В его распоряжении десятки тысяч боевиков. Он не останавливается ни перед чем. Готов на любые, самые низменные преступления для достижения своих целей. Кстати, по мнению «Монд», такими целями являются не только создание халифата, но и разгром неверных, в том числе на их земле – т.е. в Европе. Для чего во главу войны, развернутой игиловцами, ставится подготовка рекрутов из европейских стран, в которые они затем вернутся, чтобы нести повсюду пламя джихада.

На войну надо отвечать войной. Зная, как и ради чего[15]. Иного не дано, подчеркивают французы. И действовать необходимо столь же решительно, как это делает противник. Одних ответных действий, однако, и в этом они абсолютно правы, ответной войны (причем на два фронта – с внешним врагом и внутренним[16]) совершенно недостаточно. Если замкнуться только на ней, можно одержать победу или серию побед в отдельных сражениях, но проиграть военную кампанию.

Ставку следует делать на уничтожение противника, который в ином случае будет постоянно восставать из пепла. Возвращение талибов в Афганистане – тому живое свидетельство[17]. Это возможно лишь в случае реформации ислама самими мусульманами, дабы лишить религиозный терроризм оснований в вере и предотвратить тем самым вовлечение в джихадистское движение многотысячной армии мусульманской молодежи. «Вот в чем важнее всего им помочь», – делает вывод «Монд». И его затем неоднократно повторяет[18]. Добавляя, что нельзя смешивать терроризм с проблемой беженцев или исламом вообще, как это делается некоторыми[19].

Тем не менее, и этого мало. Французы останавливаются на полпути. В дополнение к тому, о чем они говорят, нужна позитивная объединительная программа для всех, кто готов не только вместе сражаться с врагом, но и идти дальше по пути налаживания долгосрочного взаимовыгодного сотрудничества.

 

Возможные контуры глобальной объединительной повестки

Как представляется, такое сотрудничество должно быть направлено на поступательную демократизацию международных отношений. Придание взаимодействию инклюзивного характера. Выдвижение помощи развитию в разряд главного приоритета и реального инструмента создания в странах и регионах происхождения терроризма и, как следствие, условий для достойной жизни и самореализации личности для беженцев и нелегальных мигрантов. Выравнивание уровней экономического развития повсюду на нашей планете. Это одно направление.

Серьезное отношение к работе по нему предполагает отказ от неоколониалистских методов выстраивания экономических связей между развитым миром и его бывшей периферией, когда одной рукой дается, а другой забирается. Поощряется однобокость развития. Монокультурность. Деньги идут лишь в экспортоориентированные отрасли экономики. Добычу и переработку полезных ископаемых. Массовое производство отдельных видов сельскохозяйственной продукции. Остальные же захватываются гораздо более сильными и оборотистыми иностранными компаниями, легко расправляющимися с еще неокрепшими местными конкурентами под прикрытием неравноправных международных соглашений, что ведет на деле к углублению зависимости от внешних источников роста и снижению внутренней устойчивости национальных экономик. Короче, как пишет свежеиспеченный[20] лауреат Нобелевской премии по экономике Ангус Дитон[21], развивающемуся миру нужны не обманчивая финансовая помощь, а недискриминационный выход на рынки сбыта, свобода миграции и дешевые лекарства, в производстве которых гиганты мировой фармацевтики заинтересованы менее всего[22].

Отказ от активно ведущейся последнее время всеми мировыми СМИ, международными валютно-финансовыми организациями и западными исследовательскими центрами пропагандистской кампании по дискредитации быстро растущих и развивающихся национальных экономик. В один голос утверждается, что они в кризисе или втягиваются в полосу кризисного развития[23]. Их успехи и относительная притягательность в прошлом[24]. Они запоздали с осуществлением структурных реформ. Если вообще в состоянии их умело провести. Погрязли в коррупции. Переживают тяжелые времена. Отнюдь не так благожелательны к иностранному капиталу, как было принято думать ранее. В любой момент готовы начать атаку на его права. Политически нестабильны. Заражены вирусом авторитаризма и тоталитаризма. Не удосужились обзавестись эффективно работающими демократическими институтами, что мешает правовой и политической определенности. Делает их внутреннюю и внешнюю политику трудно предсказуемой. Таким образом, капиталовложения в них сопряжены с большими, очень большими, порою запретительными рисками. И все это только для того, чтобы развернуть мировые финансовые потоки обратно в западные страны.

Отказ от исторически сложившейся, однако совершенно противоестественной ситуации, когда мировые деньги печатаются узкой группой наиболее развитых государств во главе с Соединенными Штатами. Причем волюнтаристски. Исходя исключительно из своих собственных национальных интересов. Что дает им возможность перекладывать тяготы регулярных циклических кризисов на плечи соседей по планете. Размазывать среди всех участников мировой экономики и мировой торговли. Развиваться за счет других. Иногда даже паразитировать. Мировые деньги фактически приватизированы ими. Тогда как на самом деле они должны быть в общем пользовании. Управляться совместно. И на благо всех.

Отказ от международной регулятивной системы прошлого, дающей преимущества наиболее развитым экономикам планеты и обрекающим остальные на следование порочным моделям догоняющего развития. Чтобы быстро подняться и встать вровень с развитым миром, развивающимся странам нужен свободный доступ к новейшим, передовым и наиболее современным технологиям. Включая те, которые бы способствовали быстрому распространению знаний, созданию эффективных систем здравоохранения и социального обеспечения, производству дешевых лекарств, ускоренному формированию «новой» экономики, уходу от монокультурности и специализации на добыче и переработке полезных ископаемых, производстве энергоемкой и другой «грязной» продукции.

Однако он перекрыт мировым и вторящим ему национальным законодательством, фактически увековечивающим монополию на достижения научно-технического прогресса. Все основные концепции прав интеллектуальной собственности, его запретительные и принудительные институты и механизмы были «изобретены» еще во времена Бисмарка, в конце ХIX века. Они прямо противоречат потребностям развития. Новым тенденциям глобализирующейся экономики. Превратились в тормоз. Насущная потребность в их пересмотре давно назрела.

То что сейчас особенно нужно, помимо объединительной климатической повестки, – это совместное освоение возможностей новой индустриальной революции, стремительно идущей на наших глазах. Совместное осмысление ее издержек и преимуществ и тех последствий, которые она может вызвать. Сложение усилий для того, чтобы поставить ее на службу развитию, устойчивому и гармоничному. Пока же она ведет лишь к углублению разрыва между богатыми и бедными. Усилению неравенства. Повсеместному обострению конкурентной борьбы. Появлению новых, пока еще непросчитываемых узлов противоречий в мировой политике, мировой экономике и внутри национальных социумов.

 

Уроки миграционного кризиса

Понятно также, что центральным вызовом ближайших десятилетий для политики развития станет неуправляемая миграция. Одних беженцев и перемещенных лиц сейчас на планете за 60 млн, и их число продолжает увеличиваться[25]. С учетом всех, жаждущих лучшей доли и хотя бы мало-мальски человеческих условий существования, потенциальных эмигрантов на порядок больше. Какие политические распри, беды и опасности эта проблема может генерировать, показывает миграционный кризис, переживаемый ЕС. Берлин и Брюссель, несмотря на то, что кризис начал раскручиваться уже некоторое время назад, явно недооценили его дестабилизирующий характер. Предпринятая ими первоначально попытка встретить его с «открытым забралом», придерживаться гуманистических традиций, приписываемых себе, проводить политику «открытых дверей» с треском провалилась. Перед лицом массового потока беженцев и нелегальных мигрантов, хлынувшего через Балканы в Центральную Европу, они очень быстро отыграли назад. От ставки на меры по приему и перераспределению ищущих убежища перешли к направленным на ограничение проникновения в ЕС «нежелательных лиц». На наднациональном и национальном уровне.

Выяснилось, что возможности Германии и Швеции, сначала сгоряча приоткрывших двери, не говоря уже обо всех остальных странах ЕС, в том, что касается приема и интеграции «чужаков», весьма ограничены. Они, как бы кто не стремился приукрасить действительность, в штыки воспринимаются значительной частью общества[26]. Слишком многими видятся как угроза безопасности, традиционному образу жизни, национальной идентичности, рабочим местам. Причем настолько большая, что за ее недооценку они готовы «отправить на Голгофу» даже таких непререкаемых лидеров, как канцлер Германии Ангела Меркель или нынешнее, еще недавно казавшееся вполне авторитетным правительство Нидерландов. Поставить под сомнение само будущее интеграционного объединения, в котором, как утверждают некоторые комментаторы, «центробежные силы, похоже, выходят из-под контроля»[27].

Напротив, за ее бесцеремонное и даже спекулятивное «педалирование» – поддержать и популистов, и крайне правых, и евроскептиков, и откровенных националистов. Подтверждение чему – стремительный рост влияния Национального Фронта и лично Марин Ле Пен во Франции[28], демократов, выступающих за всемерное ограничение приема беженцев, в Швеции[29] или итоги выборов в Польше, Хорватии, далее – по списку.

Прием и интеграция сотен тысяч людей ложатся тяжелым бременем на экономику и бюджеты соответствующих стран. На образовательную систему. Систему здравоохранения и социального обеспечения. Органы внутренней безопасности. Плюсы организованной селективной миграции – одно дело. Плюсы хаотичной, помогающей заполнить вакансии, игнорируемые местными жителями, и оказывающей выгодное предпринимателям давление на рынок труда, отнюдь не так очевидны. Они никак не перевешивают минусы.

Не удивительно, что Германия выделила на борьбу с миграционным кризисом свыше 6 млрд бюджетных средств. Италия, Франция, Греция, другие – тоже довольно внушительные суммы. Но особенно показательна реакция Европейской Комиссии. Наконец-то она окончательно отошла от драконовской интерпретации Пакта стабильности, продвигавшейся Берлином, во имя которой страны еврозоны принуждались идти на любые социальные жертвы, лишь бы снизить бюджетные дефициты и выйти, в конечном счете, на сбалансированный бюджет.

Фактически Европейская Комиссия приняла точку зрения Парижа, согласно которой «Пакт безопасности должен стоять выше Пакта стабильности». Поддержала тех, кто призывал тратить больше для стимулирования экономического роста и учитывать дополнительные расходы, к которым отдельные страны принудил миграционный кризис. По итогам проверки проектов национальных бюджетов на 2016 год сквозь пальцы посмотрела на то, что такие страны, как Франция, Италия, Испания будут дольше идти к достижению показателей Пакта стабильности, нежели это от них требовали ранее.

К концу 2015 года акцент в решениях регулярных и чрезвычайных заседаний Европейского Совета и Совета по вопросам юстиции и внутренних дел, направленных на купирование миграционного кризиса, был смещен, по сути, на предотвращение проникновения нелегалов на территорию ЕС, а также на пересмотр Шенгена в сторону резкого ужесточения контроля на границах, в том числе в отношении собственных граждан[30]. Военно-гражданской операцией «София» по патрулированию международных вод вблизи береговой линии Ливии и близлежащих стран был перекрыт южный коридор доставки в Европу нелегалов через Средиземное море из Северной Африки.

С Турцией договорились о том, что она поможет «обезвредить» балканский коридор, по которому прошло уже под миллион беженцев с Ближнего Востока. Предпримет усилия для улучшения пребывания у себя беженцев с тем, чтобы сирийцы спокойно оставались на ее территории. Приведет в действие положения соглашения с ЕС о реадмиссии, по которым государства-члены смогут отправлять обратно нелегалов, попавших к ним из Турции.

В ответ дали ей, некоторые говорят, поддавшись шантажу и наплевав на все иные соображения[31], практически все, на чем настаивала Анкара[32]. В том числе возобновление процесса вступления Турции в ЕС, приостановленного Германией и Францией по ряду причин где-то лет пять назад, и незамедлительное открытие консультаций по нескольким главам переговорного марафона. Введение уже в 2016 году безвизового режима краткосрочных поездок в ЕС для граждан Турции. Предоставление финансовой помощи на обустройство у себя сирийцев в размере порядка 3 млрд евро. Проведение регулярных встреч в верхах по формуле «28+1″ два раза в год. Все эти договоренности были скреплены саммитом ЕС – Турция, состоявшимся в Брюсселе в конце ноября, и отражают, по оценкам «Файнэншл Таймс», паническое стремление европейских лидеров установить плотину на пути беженцев поближе к их источнику, остановить или хотя бы уменьшить их поток[33].

Ряд мер был предпринят ЕС по улучшению финансового и кадрового обеспечения деятельности Агентства по безопасности внешних границ «Фронтекс» и расширению его полномочий с тем, чтобы он мог, в частности, в автономном режиме высылать из ЕС неугодных лиц, перехватывая их. По осуществлению первых предварительных шагов, необходимых для создания в дальнейшем единой пограничной службы ЕС. По оказанию скромного кадрового и финансового содействия «прифронтовым» государствам-членам. В первую очередь Греции и Италии. Президента Греции Алексиса Ципраса предупредили, что «выкинут» страну из Шенгена, если она не обеспечит эффективный контроль над своим участком внешней границы ЕС или не даст сделать это другим[34].

Хуже пошло дело с созданием в третьих странах центров регистрации, отбора и отсева тех, кто пытается попасть в ЕС нелегальным путем. ЕС и государства-члены мечтали бы о том, чтобы переложить все тяготы миграционного кризиса на страны происхождения мигрантов и беженцев и страны транзита, обусловить экономическое сотрудничество с ними и оказание технической помощи и помощи развитию тем, насколько успешно они борются с нелегальной миграцией.

Для взрывоопасного региона Балкан такой подход чреват резким усилением внутренней напряженности и обострением межнациональных отношений. О его неприятии лидеры Черного континента без обиняков заявили на поспешно созванном саммите ЕС – Африка. Кроме того, взамен даже на те более чем половинчатые меры, которые они готовы были бы поддержать в нарушение базовых прав человека, африканские лидеры потребовали улучшения условий для легальной иммиграции в ЕС.

На национальном уровне государства-члены пошли на пересмотр всего того, что делает нелегальную миграцию прибыльной и притягательной. На приостановку действия Шенгенской системы ликвидации внутренних барьеров, обеспечивающей практическое пользование свободой беспрепятственного перемещения внутри большей части интеграционного объединения. Даже понимая, как сильно это может повредить еще неокрепшему экономическому росту[35]. На введение выборочного контроля на границах и/или их закрытие для свободного прохода.

Так, Германия резко снизила ставки расходов на содержание нелегалов и ограничила ранее предоставлявшиеся им права[36]. Многие страны, включая таких грандов ЕС, как Германия и Франция, частично восстановили контроль над определенными сегментами границ с соседями по Союзу[37]. Венгрия, а за ней и некоторые другие пошли на возведение стен из колючей проволоки, отгораживающих их от внешнего мира.

Глубину разброда в миграционной политике ЕС продемонстрировали два эпизода. С чувством превосходства над всеми остальными или почти всеми Швеция первоначально пообещала, что будет принимать у себя беженцев без ограничений. Однако Стокгольм очень быстро убедился, что продолжать политику «открытых дверей» не в состоянии. Как утверждают журналисты, когда члены кабинета объявляли о введении квоты на прием, некоторые из них плакали[38].

Германия, со своей стороны, сначала, бравируя, приостановила действие положений Шенгена, разрешающих высылать нелегалов в страну первоначального въезда в ЕС. Затем неохотно, теряя лицо, через столкновение Ангелы Меркель с более жестко настроенными членами кабинета восстановила[39]. В повестке дня – понижение принимаемых в правах в том, что касается социальных выплат и возможности воссоединения семей[40].

Ну, и к косвенным мерам или антимерам можно еще отнести попустительство полиции и местных властей постоянно нарастающей волне диверсий против центров временного размещения принимаемых и нападениям на них. Их число стремительно растет. Как и случаев исламофобии, преследований на религиозной, этнической и национальной почве и т.д.

Особенно страшно, считают представители западного правозащитного истеблишмента и те, кто понимают, что в Европе, после всех ужасов Второй мировой войны и нацистских концентрационных лагерей, возрождается бытовой антисемитизм. Европейские страны примериваются к государственному антисемитизму[41]. Посягательства на членов общины становятся обыденным явлением[42].

Такова в какой-то степени объективная картина, складывающаяся из мозаики разнообразных проявлений миграционного кризиса, переживаемого ЕС и всеми теми, кто в поисках спасения устремились в Европу. Но ведь ситуация в Турции, Ливане, Иордании, Сирии, Ираке и десятках других неевропейских стран на порядок тяжелее и трагичнее. Иордания и Ливан, например, «дали кров» у себя такому числу беженцев, что в первом случае по одному из них приходится на каждых пятерых жителей, во втором – на каждых трех[43].

Значит, согласование общих стандартов обращения и мировой политики в области миграции является первейшей необходимостью. Миграция – огромная и очень важная часть мировой политики и экономики. Из трагедии и хаоса ее в обязательном порядке надо превращать в инструмент позитивного взаимодействия между государствами, инструмент развития. Ничто не дает так много мировой экономике и развитию, как миграция. В этом отношении сходятся все эксперты, социологи, политологи, экономисты. Но не такая, как сейчас.

 

Бунт против кощунственных догм неолиберализма

Второе направление – трезвая переоценка всеми мировыми игроками парадигмы неолиберального развития и ее вытеснение из нашей жизни гуманистическими ценностями, всем тем багажом человечности и социальной инклюзивности, который оправдал себя на предыдущих витках человеческого развития. Поясню, о чем идет речь.

Все последнее время регулярно выбираюсь на ежегодные встречи центров Жана Монэ, организуемые Европейской Комиссией. Это уникальная возможность повидаться со старыми друзьями и коллегами из стран ЕС, СНГ, Турции, Японии, Израиля, Канады и других регионов, являющимися признанными специалистами в вопросах интеграции. Послушать, как расставляют акценты еврочиновники. Как они оценивают ситуацию, складывающуюся внутри ЕС. Что ждут от международного сотрудничества. Ощутить, какие ветры дуют в экспертном сообществе.

Форум 2015 года[44] полностью оправдал ожидания. Все умы занимала одна единственная проблема – вызов, брошенный европейскому обществу и истеблишменту миграционным кризисом и плохо читаемым ответом на него со стороны руководства ЕС и государств-членов. Все комментарии, которыми участники делились в кулуарах, сводились к констатации того, что Старушка Европа находится, по общему признанию, «в хорошо известном, но не очень уютном месте». Что проводимая ею политика крайне уязвима для критики. Причем не обязательно добродушной и дружеской. А окружающий нас мир превратился или превращается в полную хреновину. Жуткую. Пугающую. Непредсказуемую. Через несколько дней это подтвердилось в Париже самым страшным образом.

Но с трибуны вполне ожидаемо под разными соусами говорили почти только об общих ценностях и связанном с ними позитивным опыте. Их непреходящем и все подчиняющем значении. О том, что они образуют гранитный цоколь европейской интеграции. Объясняют и обеспечивают ее успех. Их ЕС и все, кто ориентируются на него, должны нести повсюду. Защищать. Отстаивать. Лоббировать.

Только таким образом удастся отстоять европейскую идентичность и внести определяющий вклад в продвижение всех стран, народов и регионов мира по пути прогресса, процветания и стабильности. Купировать все те негативные последствия, которые имели для европейской солидарности то, как обошлись с Грецией, и распри внутри ЕС по поводу приема беженцев.

Этому в императивном порядке должны учить университеты и все другие учебные и исследовательские заведения, на базе которых работают центры Жана Монэ. Это необходимо ставить во главу угла образовательной деятельности ЕС, студенческой мобильности, «Эразмуса плюс» и других международных программ ЕС соответствующего профиля.

Глубочайший разрыв между повседневными заботами, тем, что волнует людей, тем, о чем у них голова болит, и тематикой, предложенной для обсуждения, был неприятен. Вызывал недоумение. Порождал эффект «дежавю». Живо напоминал анекдот еще советских времен. Приходит мужчина к врачу и жалуется на уши. Специалист тщательнейшим образом осматривает, проверяет на аппаратуре и начинает уверять мнимого больного в том, что у него все в порядке. «Да нет же, – обижается тот. – С ними явно что-то не так: вижу одно, а слышу все время совершенно другое!»

 

Призыв бороться с новым изданием социального дарвинизма

Но все эти негативные эмоции полностью и безоговорочно перечеркнуло сказочно умное, честное, бескомпромиссное выступление профессора Гентского университета (Бельгия) Паула Верхага. После его обстоятельно аргументированного призыва пересмотреть базовые представления о том, что происходит вокруг нас, отказаться от прежних клише, свойственных оголтелому неолиберализму, которые уничтожают в нас и в обществе, в котором мы живем, все самое хорошее, самое доброе, самое важное, остальное уже не имело особого значения. Воспринималось совсем иначе. Огромное спасибо за это организаторам форума.

Паул Верхаг – клинический психолог и психоаналитик. Сфера его интересов – связь социальных изменений, идентичности и психологических проблем. Он получил известность благодаря книге «Любовь во времена одиночества», переведенной на многие иностранные языки[45]. В ней даются объяснения тому, как изменившиеся социальные установки и новые психологические стереотипы привели к деградации отношений между мужчиной и женщиной. Однако по-настоящему международную популярность ему принесла книга «Что по поводу меня? Борьба за идентичность в рыночном обществе[46]«. Ее стержнем стало утверждение о пагубности развития человеческого социума по лекалам неолиберализма, фактически пожираемого им. Будем надеяться поэтому, что его выступление на Форуме отнюдь не случайно.

Мне оно, во всяком случае, очень понравилось. О чем сказал во всеуслышание. Нашел в нем много созвучного тому, о чем думал сам. Вот в концентрированном виде то, о чем он говорил.

 

Общая часть

Никакие основы идентичности, кроме экономических, больше не работают. Победила неолиберальная модель устройства общества и организации экономики, превращающая все на свете в товар. В ее рамках имеет значение только личный успех. Условие успеха – абсолютный эгоизм. То есть забвение всего остального, включая альтруизм, коллективизм, солидарность, взаимопомощь и т.д.

Социальный дарвинизм при нацизме был использован для теоретического обоснования уничтожения евреев и других «низших рас». Сейчас он уверенно возвращается. Произошла его реабилитация. По своей природе он созвучен неолиберализму. Очень хорошо с ним сочетается.

Согласно установкам, восторжествовавшим в обществе, заслуга в успехе – всегда только личная. Вина за проигрыш в конкурентной борьбе, за несостоявшуюся карьеру и что угодно – тоже сугубо личная.

Следствием такого бездушного, крайне жесткого и сугубо прагматичного мироустройства стало углубление пропасти между богатыми и бедными. Чем она непреодолимее – тем больше самоубийств, психических болезней, ранних беременностей, трагедий, порождаемых низкой успеваемостью в школе.

 

Размышления по поводу фактологии

Для иллюстрации немного статистики, взятой из других источников. Не так давно истеблишмент Соединенных Штатов был буквально ошарашен. Казалось бы, американская экономика давно уже не создавала миллионы новых рабочих мест с такой скоростью. Безработица дошла до рекордно низких уровней. Страховая медицина завершает свое победное шествие по стране. Ею охвачено теперь, благодаря настойчивости президента Б.Обамы, подавляющее большинство населения.

И несмотря на все это, как показали последние исследования, желания работать у американцев – все меньше. Доля активного населения, выходящего на рынок труда, из года в год падает. Более того, а это уже ни в какие ворота не идет, последнее время растет смертность среди белых американцев среднего возраста. Чего-то сопоставимого нигде больше сейчас не наблюдается.

По данным за 2014 год 12% мужского населения США в возрасте от 24 до 54 лет не были заняты ни на каких работах и ее не искали. Эта цифра сопоставима с ситуацией в Италии, где все очень специфично. Но в полтора раза выше, чем в Великобритании, где она составляет 8%. Еще чуть выше, чем в Германии и Франции с их 7%. И в три раза выше, чем в Японии (4%)[47].

В том, что касается женской части населения США, пропорции такие, что не могут не наводить на размышление. Причем не только экономистов, социологов, специалистов по качеству рынка труда, но, как мы видим, и психологов. 26% американок среднего возраста предпочитали не работать. Показатель, на этот раз схожий со специфической ситуацией в Японии и самый высокий для всех развитых стран, за исключением той же Италии.

Однако важны не сами цифры, а динамика. В 1991 г. доля американцев, потерянных для рынка труда, составляла 7%. К 2015 г. она выросла на пять процентных пунктов. В Великобритании и Франции – лишь на два. В начале 2009 г. занятость среди трудоспособного населения старше 16 лет находилась на уровне 65,7%. Затем упала до 62,8%. Среди женщин она стабильно увеличивалась до 2000 г. Затем стала снижаться.

Над тем, чем это объясняется, специалисты в недоумении ломают голову. Явно не предрасположенностью к безделью или «сладкой жизни». Не социальными условиями, поскольку минимальная заработная плата в США ниже, чем в передовых европейских странах. Не зарегулированностью рынка труда, регламентация которого несопоставима слабее, чем в Европе. Недостаточной развитостью дошкольных учреждений, нежеланием выходить на низкооплачиваемую работу, большой долей лиц с судимостью, какими-то другими причинами сходного характера? Может быть, отвечают специалисты. Более состоятельный диагноз – это последствия социального дарвинизма неолиберального замеса, если следовать логике рассуждений тех, кто против него восстает.

Люди сейчас свободны, как никогда. Но и столь же беспомощны. Они могут смеяться над верой, быть неразборчивыми в сексе, пользоваться вседозволенностью, поддерживать любые политические партии и движения, какие им заблагорассудится. Но лишь потому, что это все для них ничего не значит.

На деле они связаны по рукам и ногам изменившимися нормами, требующими от вас быть успешными. Положить абсолютно все на алтарь успеха. В том числе все то, что вам дорого. Что вы хотели бы сохранить, включая самого себя. Тогда вы сможете пользоваться свободой без ограничений. Однако стоит ли овчинка выделки – большой вопрос.

Ценности из нашей жизни, из нашей культуры никуда не уходят. Не исчезают. Но, увы, меняются. Происходит их деградация. Поскольку они – это и есть мы, наша идентичность. Мы сами себе отравляем жизнь. Делаем ее все менее человечной и комфортабельной. Восторжествовавшая неолиберальная модель экономики ведет к тому, что востребованным становится все самое худшее, что есть в человеке.

К доселе невиданному и трудно объяснимому – росту смертности среди белых американцев без университетского образования привлек внимание общественности не кто-то из рыскающих в поиске сенсаций, не какой-нибудь эпатирующий публику колумнист, а известнейший англосаксонский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике за 2015 год, профессор Школы общественных и международных отношений им. Вудро Вильсона и экономического факультета Принстонского университета Ангус Дитон. Вместе со своей женой, также профессором Принстонского университета Энн Кейс он обработал огромное количество эмпирического материала. Результат обескураживающий. Скорее всего, главная причина столь негативной тенденции – разочарование в жизни[48].

Проведенное ими исследование вызвало в США бурную реакцию. Лейтмотив – мы знали, что последнее время белые американцы среднего возраста стали больше пить. У белых американок среднего возраста появилось больше проблем со здоровьем. Большее распространение получили наркотики. Потребление опиатов существенно возросло. Подскочило число самоубийств. Но мы не знали, что положение настолько плохо. Теперь знаем[49]. Значит, надо разобраться с тем, что вызвало повышение смертности, которое продолжается аж с 1999 года, и поддерживало эту тенденцию на протяжении столь длительного времени. Поняв, что к чему, принять меры.

Сделать это, акцентируют специалисты, будет далеко не так просто. Каким-то непонятным образом эта часть американского общества выпадает из общего ряда. Повсюду в мире продолжительность жизни растет. Увеличивается она и у афроамериканцев, и американцев испанского (мексиканского) происхождения.

Получается, что белые американцы сами, сознательно, целеустремленно убивают себя. Что-то похожее, только в гораздо больших масштабах, происходило в России после падения коммунизма и развала Советского Союза. Но тогда люди утратили ориентиры в жизни. Экономика рухнула. Кризис охватил все стороны жизни общества. Это настоящий «шок наблюдать за подобным, пусть и в несколько смягченных формах, в Америке», богатейшей и наиболее влиятельной державе мира, – пишет в этой связи другой лауреат Нобелевской премии по экономике Пол Кругман[50].

Попытка объяснить саморазрушительное поведение ослаблением моральных ценностей и эксцессами патернализма со стороны государства, тем, что раньше людей поддерживали семья и вера – сейчас нет, а слишком щедрые программы социальной помощи убивают в людях сопротивляемость неприятностям, по мнению экспертов, не выдерживает критики. Кивать на вседозволенность бессмысленно. Семья и вера давно уже не играют прежней роли и никого не мобилизуют во всех развитых странах мира. Однако всюду продолжительность жизни растет. К тому же в США приверженность традициям выше, чем в Европе.

Ссылаться на чрезмерную зависимость от социальных программ и склонность к порождаемому ими иждивенчеству тоже не получается. Европейская модель в целом, не говоря уже о скандинавской, носит на порядок более выраженный социально-ориентированный характер, нежели американская. Однако смертность растет только и исключительно среди белых американцев среднего возраста без университетского образования. Нигде больше. В Швеции она вдвое ниже, чем в США. Кстати, и в самих Соединенных Штатах никаких негативных тенденций не отмечено ни в Калифорнии, ни на северо-восточном побережье, где свобода нравов наивысшая, и социальные выплаты повнушительнее.

Не срабатывает и предположение о том, будто бы белые и синие воротнички в США пострадали из-за экономической стагнации, растущего неравенства, снижения их социального статуса и т.д. Если бы это было так, ухудшение экономического климата для определенной части рабочей силы в первую очередь сказалось бы на меньшинствах. Однако падение продолжительности жизни ни в коей мере не затронуло ни афроамериканцев, ни испаноязычную часть населения[51].

В своем сопоставительном анализе Пол Кругман, вслед за Ангусом Дитоном, склоняется к выводу о том, что все объясняется разрывом между ожиданиями и тем, что люди в действительности получили. Контрастом между американской мечтой и реальностью. Чувством, что вас кинули. Обманули. Бросили. Однако если вы разочаровались в жизни, отмечает ученый, традиционно предлагаемый набор мер, состоящий в программах переподготовки и переобучения и освоения новых профессий, увеличении минимальной заработной платы и всеохватывающем социальном обеспечении, вряд ли помогут[52].

На мой взгляд, позиция тех, кто обвиняют во всех бедах разрушительный характер неолиберальной модели экономики, выглядит более состоятельной. Согласно объяснению, которое они предлагают, само общество, подчинившееся социальному дарвинизму, таким образом расправляется с теми, кому не удалось добиться большего, в отношении кого социальные лифты не действуют. Оно заставляет оценивать себя, жизнь, все вокруг исключительно в черно-белых тонах и только в одной из многих возможных систем координат. Оно лишает определенные страты общества счастливой возможности, которой могут пользоваться другие для продвижения в жизни – пускать пыль в глаза себе и другим.

Нынешнее общество отдает предпочтение тем, кто по роду своих занятий может побеждать. Добиваться. Обыгрывать. Идти по трупам. Выжимать максимум из каждой ситуации. Создавать кратковременные союзы для достижения конкретных целей и быстро мимикрировать под требования новых альянсов. Оно принуждает человека жить в постоянном страхе. Примитивизирует его. Лишает других источников радости и самоудовлетворения. Настолько все ставит в человеческой жизни с ног на голову, что человек утрачивает способность наслаждаться ею.

Но и это еще не все. Он оказывается в положении, когда его счастье и удовлетворенность жизнью имеют своим источником несчастья других. Привыкает к нему. В конце концов, усваивает навязываемые ему правила игры на подсознательном уровне. Исходит из того, что это правильно. Только так и нужно. Это мейнстрим.

 

Пояснение на конкретном примере

Давайте посмотрим вместе с мэтром, чтобы было понятнее, как неолиберальная модель ломает человеческие отношения в высшей школе и влияет на перерождение самого призвания учителя. Она наложила глубочайший отпечаток на университетское образование. Ранее образование порождало, в идеале, знающих людей, которые служили себе и обществу. Сейчас вторая часть, заключающаяся в служении обществу, ушла. Отмерла. Более не востребована.

Само за себя говорит снижение градуса студенческих протестов и волнений. Ранее студенчество кипело. Все время за что-то боролось. Чего-то добивалось. Выступало против конформизма. По настроению студенчества можно было судить о состоянии общества. Сейчас это тоже ушло.

Объяснение только одно – мозги настолько промыты, что критическое восприятие действительности умерло. Это с одной стороны. С другой, любые формы протеста подпадают под ту же самую шкалу ценностей. Тот, кто протестует, проиграл. Он – лузер. Он изгой. С ним лучше не иметь дела.

На уровне инстинкта неолиберальная модель вдалбливает в тебя: ориентируйся на успех. На свою собственную карьеру. Не делай ничего, что могло бы ей помешать.

В университетской системе царит на самом деле закон джунглей. Она полностью коммерциализирована. Только это считается нынче благом, а не полной его противоположностью.

Преподавателя оценивают по продукции. Только продукцией являются вовсе не качество студентов, выпускников, набор знаний, которыми они владеют. Отнюдь нет.

Продукция подсчитывается в публикациях. Но не просто в публикациях, а статьях в журналах, которые значатся в соответствующих рейтингах. То есть в англо-саксонских журналах, естественно, на английском языке.

Этому показателю подчинено все остальное. Отбор при назначении профессуры, продвижение по служебной лестнице, решение вопроса о вознаграждении или увольнении – все подчинено этому показателю.

Как следствие, качество обучения падает. Оно снижается потому, что у преподавателей голова занята другим. В силу той атмосферы, которая начинает царить в университетах. Бал правят администраторы, чиновники от науки и образования. Они служат проводником неолиберальной модели. Они задают парадигму поведения.

Вот ее основные элементы. Вам надо ориентироваться на краткосрочные исследования. То, что вы публикуете, должно быть предельно коротко. Понятно. Соответствовать мейнстриму. Не задевать тех, кто устанавливает правила игры. Главное – без устали цитировать тех, кто будет оценивать вашу работу. Принимать ее в журналы. Тиражировать.

«Старший брат» – не снаружи. При неолиберальной модели он сидит в нас. Он изнутри контролирует каждый наш поступок. Критерий оценки только один – успех. Он равнозначен выживанию. На обыденном языке – требуется прорваться.

Все поступки, все решения, все мысли профессуры подчиняются одной единственной установке – на то, чтобы делать и учить так, как принято и чему принято. Не стоит даже упоминать, что в своей основной массе исследования банальны. Поспешны. Конъюнктурны. Ориентируются на взгляды заказчика.

Студенты в нынешней системе образования уже не студиозусы, как раньше, а клиенты. Они платят – значит, должны взамен получать дипломы. Если что-то не так, виноваты преподаватели. За нарушение контракта есть возможность привлекать к судебной ответственности. Вообще действовать не как в храме науки, а как на рынке. Может быть, даже на базаре.

Из университетской жизни уходит главное. Во главу угла обучения ставится не обучение, а соответствие преподавателя формальным критериям. Если преподаватель все свое время посвящает работе со студентами, общению, воспитанию людей, полезных обществу, он уже не преподаватель.

Собственно преподаватель как таковой не нужен. От него университету надо избавляться. Он перестает работать на рейтинг высшего учебного заведения. Потому что рейтинг определяется опять-таки по формальным критериям. То, что во главу списка ставится наличие публикаций, все объясняет.

Если так будет продолжаться и дальше, считает Паул Верхаг, университетское образование полностью выродится. Вариантов развития останется только два. Вариант номер один – университеты превратятся в обслугу ТНК. Вариант номер два – крупный капитал их просто купит, чтобы они работали, как обычные предприятия. В них они сейчас как раз и превращаются.

 

Некоторые промежуточные выводы

Глобальный финансово-экономический кризис и последовавшее развитие показали, насколько опасна неолиберальная модель экономики.

В том, что касается университетов, они должны сами придумать, как все поменять. Они обязаны вернуться к прежним этическим и моральным ценностям. Чтобы производить не товар, а услуги общего пользования. Чтобы, как когда-то, служить обществу.

Для этого придется вычищать самые настоящие Авгиевы конюшни, под завязку загаженные за последние три десятилетия. Цель такой «уборки» должна состоять в том, чтобы восстановить прежнее положение вещей, когда профессура работала по призванию, а не отчитывалась. Не доказывала всем, что трудится в поте лица. Не делала вид, что она работает. Не загоняла себя в угол. А просто учила.

Неолиберальная модель экономики поменяла не только эту узкую сферу деятельности. Она поменяла всю нашу жизнь. Она наложила очень сильный отпечаток на все те ценности, которые мы с таким упорством и безрассудностью продвигаем. Отнюдь не только в наших странах. По всему миру. А ведь ценности социального дарвинизма и неолиберальной модели – это все самые темные стороны человеческой души.

В какой степени современный международный терроризм, Исламское Государство, его реинкарнация повсюду в мире, щупальца, протянувшиеся по всему свету, являются порождением неолиберальной модели, нужно смотреть. Не вызывает сомнение только одно – они между собой связаны. Реализация неолиберальной модели во внешней политике, в односторонних действиях, в попытке насадить свое видение международных отношений привели к современному хаосу в мировой политике. К возникновению ситуации, о которой упомянул в самом начале. Когда всем в национальной и мировой политике правит страх. Ему подчинены предпринимаемые сейчас действия.

 

Вместо заключения: комплексная программа борьбы с террором во имя глобального сотрудничества

Как представляется, комплексная борьба с международным терроризмом во всех его формах и проявлениях должна включать в себя следующие элементы.

Первое. Вооруженную борьбу с терроризмом. Для этого необходим общий фронт единомышленников. Надо, чтобы все признали ее для себя главным приоритетом. Не только на словах, но и на деле.

Второе. Борьбу за умы и сердца людей. Без включения в неё здоровых сил ислама ничего не получится. Ислам изнутри, внутренне сам должен отсечь религиозный экстремизм. Разорвать связку между терроризмом и религией.

Третье. Объединительную повестку дня. Приступить к ее формированию надо не дожидаясь прогресса в создании единого фронта. Это позволит союзническим отношениям в одной определенной сфере стать базой, перерасти в постоянное долгосрочное сотрудничество по всем вопросам, волнующим человечество.

Четвертое. Переоценку ценностей. Вторую попытку навязать миру социальный дарвинизм, пускай и не в таких одиозных формах, как при нацизме, но все же, следует отправить на свалку истории. Вместе с ним и неолиберальное прочтение ценностей и принципов, по которым живет наше общество.

Без решения этой задачи мы утратим самое главное в нашей жизни – способность быть человеком. Нормальным. Обычным. Трогательным. Сопереживающим. Растеряем, что, к сожалению, уже происходит, все присущие нам человеческие качества.

© Марк ЭНТИН, главный редактор,
профессор МГИМО МИД России
Екатерина ЭНТИНА, доцент НИУ ВШЭ

[1] Paul Sullivan. Protection in a world full of risks // International New York Times, November 23, 2015. – P. 13, 15.

[2] Le silence, messager prolixe // Le Monde, Science&Médecine, 2 décembre 2015. – P. 1.

[3] Renaud Girard. La Turquie a cessé d’être notre alliée // Le Figaro, 25 novembre 2015. – P. 19.

[4] Christophe Avad. Syrie: dix ans de revirements diplomatiques // Le Monde, 19 novembre 2015. – P. 1, 6; Christophe Avad. Comment Paris s’est converti à l’interventionnisme // Le Monde, 19 novembre 2015. – P. 6.

[5] Le Club des Vingt. Moyen-Orient: quelle politique pour la France? // Le Figaro, 18 novembre 2015. – P. 18.

[6] Philippe Gélie. Editorial. Conseil de guerre planétaire // Le Figaro, 23 novembre 2015. – P. 1.

[7] Isabelle Lasserre. Syrie: comment la ligne Fabius du «ni Assad ni Daech» a volé en éclats // Le Figaro, 20 novembre 2015. – P. 10.

[8] Eric Schmitt. Officials say ISIS wing is dedicated to terror abroad // International New York Times, November 23, 2015. – P. 1.

[9] Maryline Dumas. Daech a fait de Syrte sa capitale en Libye // Le Figaro, 1 décembre 2015. – P. 10.

[10] Anna Sauerbrey. Paris changes everything // International New York Times, November 18, 2015. – P. 12; Oublier Schengen // Le Figaro, 20 novembre 2015. – P. 1.

[11] David Gardner. Ankara wedded to fighting Kurds but reluctant to target Isis // Financial Times, December 2, 2015. – P. 2; Dennis Ross. Success in Syria depends on influence in Moscow // Financial Times, December 2, 2015. – P. 9.

[12] В частности на Саудовскую Аравию – Philip Stephens. Paris must shake Europe’s complacency // Financial Times, November 20, 2015. – P. 9; Arnaud Leparmentier. Nos alliés les Saoud. L’Arabie Saoudite finance fondamentalisme sunnite à travers la planète // Le Monde, 26 novembre 2015. – P.27.

[13] Kiev should act to end the blockade of Crimea. Ukraine must not lose moral high ground in its conflict with Russia // Financial Times, November 26, 2015. – P. 6; Roman Olearchyk, Jack Farchy. Russia trade war escalates as Ukraine bans aircraft overflights // Financial Times, November 26, 2015. – P. 2.

[14] Ne nous trompons pas sur la nature du combat // Le Monde, 17 novembre 2015. – P. 48.

[15] How to fight back. The battle against Islamic State must be waged on every front // The Economist, November 21-28, 2015. – P. 13-14.

[16] M. Le Drian: «L’objectif, c’est d’anéantir l’Etat islamique globalement». Pour le ministre de la défense, «la reconstitution d’une solution politique en Irak et en Syrie passe par l’éradication» de l’EI // Le Monde, 24 novembre 2015. – P. 2.

[17] David Reynolds. Afghanistan: NATO’s vision hangs in the balance // IHS Jane’s Defence Weekly, Vol. 52, Issue 47, November 25 , 2015. – P. 2—21

[18] Ce qu’il faut savoir // Le Monde, 19 novembre 2015. – P. 3.

[19] Ivan Rioufol. La gauche sécuritaire, du bout des lèvres // Le Figaro, 20 novembre 2015. – P. 21.

[20] http://www.bbc.com/russian/news/2015/10/151012_economy_nobel

[21] Подробнее о нем чуть дальше, в контексте размышлений о последствиях неолиберализма.

[22] Angus Deaton. The Great Escape: Health, Wealth, and the Origins of Inequality. – Princeton University Press, 2013. Книга стала бестселлером. Включена во все популярные рейтинги. На русский переведена как «Великий побег: здоровье, богатство и истоки неравенства». Об авторе и произведении читай Григорий Коган, Константин Угодников. Миллион за бедность. Нобелевскую премию по экономике заслужил британский ученый – http://lenta.ru/articles/2015/10/12/deaton/

[23] Вот, например, как «топят» Бразилию – Joe Leahy. Brazil’s record fall in GDP puts it on track for worst recession since 1930s // Financial Times, December 2, 2015. – P. 1; Joe Leahy. Brazil edges closer to deep recession // Financial Times, December 2, 2015. – P. 4.

[24] First America, then Europe, Now the debt crisis has reached emerging markets // The Economist, November 14-21, 2015. – P. 13; The world is entering a third stage of a rolling debt crisis, this time centred on emerging markets // The Economist, November 14-21, 2015. – P. 21-23.

[25] Rod Nordland. Mass migration crisis may yet get worse // International New York Times, November 2, 2015. – P. 1.

[26] Alison Smale. Discontent takes toll on German city // International New York Times, December 2, 2015. – P. 2.

[27] Arnaud Leparmentier. Trois cavaliers seuls // Le Monde, 19 novembre 2014. – P. 37.

[28] La droite et la gauche tétanisées face à la montée du Front national // Le Monde, 2 décembre 2015. – P. 1; Olivier Faye. L’obsession Front national. Les adversaires de Marine Le Pen craigne que les attentats ne renforce encore la dynamique de l’extrême droite // Le Monde, Régionales 2015, Nord-Pas-de-Calais-Picardie, 2 décembre 2015. – P. 1-3.

[29] Richard Milne. Sweden tightens immigration controls // Financial Times, November 25, 2015. – P. 4.

[30] Jean-Jacques Mével. La France met Schengen sous haute tension // Le Figaro, 20 novembre 2015. – P. 3.

[31] Editorial. La Turquie joue de la faiblesse européenne // Le Monde, 1 décembre 2015. – P. 24.

[32] Jean-Baptiste Chastand, Cécile Ducourtieux. Accord sans illusions entre la Turquie et l’UE // Le Monde, 1 décembre 2015. – P. 2.

[33] Europe’s desperate deal with Turkey on migrants. EU pact with Ankara is justified to help control the flow of refugees // Financial Times, December 1, 2015. – P. 8.

[34] Alex Barker, Duncan Robinson, Kerin Hope. Greece threatened with Schengen suspension over migrant response // Financial Times, December 2, 2015. – P. 1.

[35] Neil Buckley. Loss of open borders poses threat // Financial Times, FT special report «Investing in Central & Eastern Europe», November 26, 2015. – P. 1, 5.

[36] Stefan Wagstyl. Merkel sets out defence of migrant policy at Bavaria conference // Financial Times, November 21, 2015. – P. 4.

[37] Кроме них, Австрия, Бельгия, Венгрия, Нидерланды, Словакия, Словения, Чехия и Швеция – Steven Erlanger. Open borders may be casualty of Paris attacks // International New York Times, November 21-22, 2015. – P. 1.

[38] Richard Milne. Sweden tightens immigration controls // Financial Times, November 25, 2015. – P. 4.

[39] Stefan Wagstyl. Schäuble warns of refugee «avalanche» // Financial Times, November 13, 2015. – P. 2; Jean-Pierre Stroobants. Migrants: le revirement d’Angela Merkel // Le Monde, 16 novembre 2015. – P. 4.

[40] Stefan Wagstyl. Schäuble warns of refugee «avalanche» // Financial Times, November 13, 2015. – P. 2.

[41] Cécile Ducourtieux, Piotr Smolar. Israël dénonce l’étiquetage par l’UE de produits de ses colonies // Le Monde, 13 novembre 2015. – P. 4.

[42] Подробный анализ ситуации дается в последнем ежегодном докладе независимого Агентства ЕС по фундаментальным правам человека.

[43] David Gardner. Millions of displaced Syrians have nowhere left to return // Financial Times, November 19. 2015. – P. 5.

[44] Jean Monnet Conference 2015. A Union of Shared Values. Brussels, November 8-9, 2015.

[45] Paul Verhaeghe. Love in a Time of Loneliness: Three Essays on Drive and Desire. – Tra Edition, 2012.

[46] Paul Verhaeghe. What about me?: the struggle for identity in a market – based society. – Kindle edition, 2014.

[47] Приводится по эксклюзивной статье, специально подготовленной по заказу «Монд» и «Файнэншл Таймс» – Martin Wolf. Pourquoi les jeunes Américains se retirent de la population active // La Monde, 12 novembre 2015. – P. 7.

[48] Anne Case, Angus Deaton. Suicide, Age, and Wellbeing: an Empirical Investigation / NBER Working Paper No 21279, June 2015.

[49] Ross Douthat. The dying of the whites // International New York Times, November 10, 2015. – P. 7.

[50] Paul Krugman. Despair, American style // International New York Times, November 10, 2015. – P. 7.

[51] Ross Douthat. The dying of the whites // International New York Times, November 10, 2015. – P. 7.

[52] Paul Krugman. Despair, American style // International New York Times, November 10, 2015. – P. 7.