Постэлекторальный синдром – новый виток системного кризиса ЕС


Уважаемые читатели! Вышел в свет новый 88-й номер интернет-журнала «Вся Европа», издаваемого Европейским учебным институтом в сотрудничестве с российско-люксембургским журналом «Альянс». В нем, как и во всех предыдущих, рассказывается о происходящем в Европейском Союзе и отношениях между Россией и ЕС. Анализируются последние события и новейшие тенденции в политической, экономической, социальной и культурной жизни и правоприменительной практике ЕС и его государств-членов, интересные для российского читателя, в том числе, под углом зрения Великого Герцогства как второй столицы ЕС и одного из крупнейших мировых финансовых центров.

Если бы жанр вступительной статьи позволял такую вольность, обязательно предпослал бы ей в качестве эпиграфа несколько фраз министра иностранных дел Люксембурга Жана Ассельборна – в России его очень хорошо знают, вскользь брошенные им в ходе одного из рутинных интервью местным СМИ: «Необходимо любой ценой избежать войны между Европейским Парламентом и Советом. Это жизненно необходимо для того, чтобы вытащить ЕС из ямы»[1]. Можно было бы даже перевести чуть похлеще, из чего надо вытаскивать ЕС, но и так понятно. Эти слова, похоже, вполне адекватно передают ощущения, чувства и переживания политической элиты ЕС, вызванные осознанием того, сколь плачевные результаты принесли майские выборы в Европарламент. Накануне евровыборов граждане интеграционного объединения заснули в одном ЕС, благодушно-оптимистическом, а по подведении итогов голосования проснулись в совершенно другом – намного более холодном, жестоком, безжалостном.

И не потому что случилась сенсация, и результаты евровыборов оказались такими уж неожиданными – нет, отнюдь: все было известно заранее. Организаторы и заказчики самых различных социологических опросов и исследований, политики, специалисты, обозреватели, да все кому не лень предсказывали примерно то, что и произошло. А потому что и верхи, и низы европейского социума воочию убедились в том, насколько далеко зашла болезнь, охватившая европейское общество. Насколько велико накопившееся в нем недовольство[2].

Раньше глубина проблем, вызванная двумя с половиной десятилетиями сврехпотребления, переходом к экономической модели развития сомнительного свойства, политическим авантюризмом, глобальным экономическим кризисом и последовавшим за ним кризисом суверенной задолженности и невразумительным ответом на них, всячески замалчивалась. В силу политкорректности о ней не принято было говорить. Она если и признавалась, то лишь сквозь зубы. Теперь даже такая респектабельная газета, как «Файнэншл Таймс», с легкостью констатирует: «Острейшие проблемы ЕС никуда не исчезли – они приобрели хронический характер»; и, применительно к рынку долговых обязательств: «Правда состоит в том, что в исторически столь беспрецедентные времена никто не знает, что может случиться завтра»[3].

Чувство оторопи, обиды, растерянности, охватившее западный истеблишмент по оглашении результатов евровыборов, хорошо передается образами из древних русских былин. Оно сродни тому, которое вызывал у богатырей, гарцующих на удалых скакунах, с лихим мечом или булавой в руках, мечтающих о новых подвигах и свершениях, стоящий на перекрестке дорог валун, внезапно появляющийся за поворотом, на котором чья-то заботливая рука выгравировала: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево– жены лишишься, а коль прямо пойдешь – головы».

Европейский Союз – богатырь, каких поискать. Крупнейшая экономика мира. Под тридцать государств, живущих в мире и, если закрыть глаза на некоторые нюансы, то и в согласии. Наиболее преуспевающий и влиятельный регион планеты. К нынешнему перекрестку дорог Союз подошел, имея на счету, вроде бы, множество заслуг и свершений первой величины. Глянь на валун, а тот душу рвет. Он подсказывает: «Направо пойдешь – социальный мир и стабильность потеряешь, налево – конкурентоспособность, по диагонали – часть своих членов, наискосок – управляемость, а коли прямо пойдешь – и вовсе сгинешь». Есть от чего прийти в уныние.

Очень хорошо иллюстрируют нынешнее психологическое состояние истеблишмента ЕС и государств-членов также популярные стихи Корнея Чуковского. Их знают наизусть вся наша детвора и их родители: «Ехали медведи на велосипеде. А за ними кот задом наперед». А за ними еще двадцать шесть пассажиров интеграционного локомотива. Самых разных. От мала до велика. От Кипра и Люксембурга до Великобритании и Германии. И слоны, и жабы, и комарики. «Вдруг из подворотни страшный великан, рыжий и усатый Таракан! Таракан, Таракан, Тараканище! Он рычит, и кричит, и усами шевелит: «Погодите, не спешите, я вас мигом проглочу! Проглочу, проглочу, не помилую». Звери задрожали, в обморок упали». Почему? Из-за чего? Что такого эдакого случилось? Что в начальной стадии появления кризисных явлений, когда речь шла только о небольшой, по меркам ЕС, финансовой дыре в бюджете Греции и балансе его банков, было такого страшного? Да ничего. Их ЕС вполне мог купировать в зародыше. Он должен был сразу, молниеносно и разумно отреагировать. Не допустить ни при каких обстоятельствах разрастания кризиса. Его перелива на весь регион. Просто обязан. Увы. Пока ни Брюссель, ни другие столицы из этого полуобморочного состояния и прострации выйти не могут. Воробьишки же, чтобы их спас, на горизонте не просматривается.

Если разобраться, они сами придумали еврокризис. Своими руками его создали. А потом брутальными мерами жесткой экономии усугубили. Превратили в системный. Как отмечается выше, еще и в хронический. И по этому поводу, как у Корнея Чуковского, «воют, рыдают, ревут». Добавили к нему иезуитский, бессмысленный конфликт с Россией. Теперь, вполне естественно, пожинают горькие плоды. Результаты выборов в Европарламент – один из них, обещающих впоследствии многие другие, не менее неприятные. От того, какие выводы по итогам евровыборов будут сделаны правящей элитой ЕС, зависит, в каком направлении в новых условиях двинется европейский социум, как и с какой скоростью начнет (если решится) эволюционировать интеграционное объединение.

Пока что царит полный «разброд и шатания». В исполнении ЕС и государств-членов слышна интеллектуальная какофония. Часть европейских экспертов и политиков стенают, посыпают голову пеплом, увешались веригами. Мол, произошел трудно поправимый системный сбой. Интеграционный проект, как в прошлом революции, пожирает себя. Народ не просто отказал ЕС в доверии – на выборы в Европарламент всегда приходило меньше половины электората: отсутствие интереса к представительному органу ЕС, пренебрежение им, непонимание его роли и предназначения не являются чем-то новым или особенным. Отдав под треть голосов популистам, крайне правым и левым и евроскептикам, он отказал в доверии всем и вся.

Итоги евровыборов безоговорочно свидетельствуют о кризисе всех, подчеркивают аналитики из этой группы, именно всех институтов власти – национальных и наднациональных, законодательных и исполнительных. Они увесистая пощечина, нанесенная всем классическим политическим партиям. Подтверждение того, что политика, проводимая правящей элитой, по большому счету никого не устраивает. Что ЕС, все европейское общество зашли в тупик. Вспоминая слова Жана Ассельборна, приведенные выше, забрались или, вернее, плюхнулись в яму.

Нельзя развитие всего региона подчинять интересам только одной страны, даже самой большой, самой успешной и влиятельной, выступающей непреклонным взыскательным кредитором по отношению ко всем остальным. ЕС «нуждается в таком валютном союзе, который бы работал во благо всех его граждан», — указывают хулители нынешней политики ЕС. Банки, превратившиеся в черные дыры, должны быть ликвидированы. Чрезмерные долги, причем все – и публичные, и частные, – либо аннулированы, либо реструктурированы. Бюджетная политика – пересмотрена таким образом, чтобы сделать упор на производительные инвестиции. Предпринимаемые меры – заточены на повышение производительности труда. Тогда и ощутимый экономический рост пойдет, и рынок поднимется, а вслед за ним и ситуация с занятостью и зарплатами улучшится[4].

Алармистами и пессимистами многие элементы общей картины схвачены верно. Их критика истеблишмента и допущенных ошибок справедлива. Но они рисуют лишь отдельные фрагменты этой картины.

Другая, весьма внушительная группа экспертов и политиков, напротив, выражают недоумение по поводу столь панических и крикливых суждений. Они считают их необоснованными и откровенно преувеличенными. Называют двурушническим передергиванием. Ведь ситуация далеко не такая однозначная. Популисты, экстремисты и антиесовцы всех мастей получили на круг чуть больше четверти депутатских мандатов. С учетом их разношерстности и недоговороспособности[5] они все равно останутся маргиналами. Объединиться на антиесовской платформе им все равно не удастся, какой бы харизмой Марин Ле Пен ни обладала[6]. Их влияние на работу Европарламента, а соответственно на европейскую политику останется минимальным. По большому счету мешать интеграционистским устремлениям Европарламента, также как и его обычной, повседневной работе они не смогут.

Верховодить будет, как и прежде, как всегда, дуумвират из христианских демократов и социал-демократов. Европейская народная партия и европейские социалисты остаются двумя крупнейшими партийными блоками ЕС. Они, а не маргиналы, победили на евровыборах. Они пойдут на союз и создадут стабильное, устойчивое правящее большинство. Контроль за Европарламентом, назначениями и законодательной деятельностью останутся в их руках. Они без труда изолируют маргиналов.

Тем более что успех популистов, крайне правых и левых и евроскептиков сугубо временный. Его никак нельзя признать определяющим. Конечно, он обусловлен рядом объективных причин, в числе которых кризис, безработица, разочарование, боязнь глобализации, всего нового и т.д, и т.п. Но в не меньшей степени он связан с тем, что значительной частью электората формирование Европарламента воспринимается как нечто далекое от повседневных нужд и реальной политики и вторичное. Для нее важность евровыборов отнюдь не очевидна. На национальных выборах избиратели будут голосовать совсем иначе. Национальные выборы расставят все по своим местам. Классические партии отыграют потерянное. Маргиналы и внесистемщики растеряют завоеванное. Переживать по поводу случившегося сверх меры нет по-настоящему серьезных оснований.

К тому же успех популистов, крайних и антиесовцев отнюдь не такой безусловный. Как обычно, у страха глаза велики. Они рванули только в двух странах – Франции и Великобритании. Да, фантастическим образом, надо признать, отправив в нокдаун истеблишмент ЕС[7]. Но только потому, что верхами было допущено так много ошибок, и они не озаботились в достаточной степени тем, чтобы поспешить найти против них действенное противоядие. Оно, наверняка, существует. Надежные рецепты имеются. Со временем они сработают. На этот счет можно не сомневаться.

В других странах их успех гораздо скромнее. В некоторых, как, например в Дании, он явился прямым следствием череды скандалов в стане либералов и откровенно правой политики, которую, вопреки предвыборным обещаниям, стали проводить социал-демократы. К тому же крайне правые здесь ни в коем случае не ставят под сомнение преимущества общества благоденствия[8]. В Нидерландах они даже откатились. В Германии ожидаемую победу одержала Большая коалиция. В Италии тенденция вообще поменялась на реверсную. Очень мощно выступили те, кто привел к власти и поддерживают нынешнего главу правительства Маттео Ренци[9].

Так что вообще действуют разнонаправленные тренды. Итоги евровыборов можно оценивать по-разному. Когда же от повсеместно проводимых сейчас структурных реформ начнут выигрывать не только национальные экономики в целом, но и простой люд, ситуация полностью нормализуется. Социальный мир будет восстановлен.

Все это так. Какие-то элементы картины записными оптимистами и циниками также переданы верно. Однако приуменьшать значение протестного голосования и приговора, вынесенного политике, проводимой ЕС и национальными властями, никак нельзя. Утверждать обратное – значит идти против истины.

Наряду с двумя упомянутыми группами экспертов и политиков, есть и много тех, кто предпочитают повременить с вердиктом и навешиванием этикеток, хотел бы сбить накал эмоций и заняться хладнокровным анализом причин реально произошедших сдвигов в обществе, на которые указывают результаты евровыборов, а также попытаться сформулировать политический курс, откликающийся на изменившийся социальный заказ. Справедливости ради, надо сказать, что, предвидя развитие событий, к работе по этим двум направлениям в ЕС приступили уже давно. Еще в 2013 г. председатель Европейской Комиссии Мануэл Баррозу создал группу высокого уровня для осмысления возможной новой мейнстримовской политики ЕС. Интеллектуальный вклад в ее деятельность должны были внести ведущие политики государств-членов.

В конце 2013 г. он обратился ко всему экспертному сообществу ЕС, а заодно и вообще ко всем ученым и исследовательским организациям планеты поделиться с Европейской Комиссией своими идеями насчет реформы, модернизации, достройки ЕС. Для обобщения поступающих предложений была сформирована компактная рабочая группа, в состав которой был приглашен ряд сильных, знающих специалистов. Да и Европейский Совет, другие структуры и институты ЕС, входящие в них страны и их представители разного уровня сразу по оглашении результатов евровыборов бросились спешно проводить заседания (в том числе минисаммиты различной конфигурации), встречи, обсуждения, дабы сориентироваться, как реагировать на сигналы, полученные от электората, и новую ситуацию, возникшую как в Европарламенте, так и в Европе в целом.

В предыдущих номерах журнала мы уже давали подробный анализ проблем, вызревших в недрах европейского социума, которые обусловили протестное голосование на евровыборах и стремительный рост популярности внесистемных, причем совсем не обязательно ксенофобских сил, будь то популисты, крайние правые или левые, антиесовцы и т.д. О них можно писать очень жестко, резко, в стилистике «а король-то голый», но несколько упрощенно, как это делает Филипп Легрен, один из бывших экономических советников Мануэла Баррозу. Британский экономист, в частности, указывает: основными причинами того, что народ отвернулся от традиционных партий, не придя на евровыборы, или поддержал экстремистов антиесовцев, «этого самого настоящего политического землетрясения являются нищета, снижение жизненного уровня, двузначные цифры безработицы и утрата доверия к компетентности и мотивации лиц, принимающих решения». Ведь власти «не сумели предотвратить кризис, оказались неспособными с ним справиться, поспешили на помощь банкам и их кредиторам, возложив одновременно на плечи избирателей, но не свои собственные, тяжеленные меры жесткой экономии».[10]

В подтверждение своих слов он приводит вполне убедительные аргументы. Совместно с Европейской Комиссией и ЕЦБ Берлин под угрозой того, что греки будут лишены возможности пользоваться их собственной валютой — евро, заставил их согласиться на унизительное наказание. Им выломали руки, вынудив добровольно наложить на себя драконовские меры жесткой экономии, и все это для того, чтобы они обслуживали совершенно непомерные и неподъемные долги, снижая тем самым потери немецких и французских банков. Грецию ввергли в депрессию более страшную, нежели та, которую Германия пережила в начале 1930-х годов. Нет ничего удивительного в том, что поддержка партий, подчинившихся такому диктату, упала на 69% на евровыборах 2009 г. и на 31% в 2014 г., а коалиция крайне левых, настаивающих на восстановлении справедливости и разумном походе к выплате и обслуживанию долгов, оказалась на коне. Их позиция, добавим от себя, в изложении лидера СИРИЗА Алексиса Ципраса, выглядит вполне притягательной[11].

В Ирландии, Португалии и Испании кризис вызвали те же банки. Они раздули финансовый пузырь, питая местные структуры, выдававшие кредиты кому не попадя, неиссякаемым потоком займов. Публичные власти воспользовались этим потоком в несопоставимо меньших размерах. Тем не менее, расплачиваться за апофегизм и разгильдяйство зарубежных банков заставили налогоплательщиков. На этом вновь настояла сладкая тройка Берлин-Брюссель-Франкфурт. Ирландцам выписали чек аж в 64 млрд евро, т.е по 14 тыс. с носа, и пилюлю жесткой экономии. И лишь ради удовлетворения требований тех, кто заведомо рисковал и должен был бы понести обычные рыночные потери. Естественно, что поддержка правящих партий, допустивших такое, снизилась в Испании с 81% в 2009 г. до 49% в 2014 г. Только воспоминания о тоталитарных диктатурах уберегли Испанию и Португалию «от вируса правого экстремизма». Зато люди повернулись к левым силам, выступающим за отказ от дальнейшего затягивания ремней, и сепаратистам. Шотландским. Фламандским. Каталанским[12]. В Ирландии к – антиесовцам.

Чтобы скрыть обман, в северных странах всем рассказали сказочку о том, будто бы богатые государства кормят бедные, что является очевидной натяжкой. Само собой за средства налогоплательщиков. Было бы странно, если бы те такому положению вещей обрадовались. Вполне логично, что в Финляндии крайне правые набрали 13% голосов, а в Германии «Альтернатива для Германии» преодолела планку в 7%. Особо обратило на себя внимание то, что в Германии антиесовскую повестку поддержали столь влиятельные и авторитетные люди, как бывший президент Федерации немецких промышленников Ганс-Олаф Хенкель[13]. Он прошел в Европарламент, без устали пропагандируя отказ от евро и возвращение к бундесмарке[14]. О Франции чуть позже.

И все же о проблемах ЕС следует писать более раздумчиво. Приведенные заключения вполне справедливы. Но они, скорее, констатации, нежели объяснения. Причем упрощенные: многие авторы убедительно показывают, что объяснить все одними лишь отсылками к экономическому положению и возрождению гидры национализма не получается[15]. В предыдущих выпусках мы постарались показать, что недомогания европейского социума носят гораздо более глубокий характер. ЕС переживает системный кризис. Он охватил все сферы жизни общества. Больно само социальное государство. Происходит перерождение демократических институтов. Нарушен общественный договор. Или иначе, как пишет один из известных авторов газеты «Монд» Жерар Куртуа, контракт, на котором строится доверие между гражданами и представляющими их политиками[16]. Все страшнее пропасть между элитой и остальной частью населения. По нему, его самоидентификации, самоощущениям нанесен крайне чувствительный удар, от которого так быстро не оправиться. Все чаще т.н. международные программы помощи МВФ-ЕК-ЕЦБ, как свидетельствуют решения высших судебных инстанций Португалии, Испании и Германии, вступают в противоречие с национальным суверенитетом, а право ЕС – с предписаниями национальных конституций[17]. В Греции – судов всех инстанций[18]. И за все это ответственность возлагается на нежданно-негаданно вскрывшиеся дефекты европейского проекта.

Ему справедливо инкриминируется, отмечает коломнист газет «Санди Телеграф» и «Ивнинг Стандард» Мэтью д’Анкона, что, как показало последнее развитие событий, у него нет души – в результате не возникает чувства родства с ним. Даже наоборот, указывает новое поколение историков и философов[19]. Он оторвался от реальных потребностей простых граждан. Оказался совершенно неприспособленным к беспрецедентной мобильности населения. Не перенес шока культур[20].

Политической элите ЕС и государств-членов никуда не деться, ей придется давать ответы на новые вызовы, с которыми сталкивается интеграционное объединение. Она вынуждена будет очнуться от спячки, порвать с представлениями, позаимствованными из прошлого века, и взглянуть в глаза реальности XXI века, пишет один из старейшин политологического цеха Франции Ален Турен[21]. Очередная порция принципиально важных, главных из них разбирается чуть ниже. Писали мы и о самой страшной опасности, подстерегающей еврозону, ЕС, государства-члены и европейское общество в целом, – о неизбежном заимствовании правящими партиями и людьми из высших сфер лозунгов популистов, экстремистов и евроскептиков, без чего им будет крайне трудно, как они считают, сохранить за собой власть и привлечь на свою сторону все более радикально настроенное крыло избирателей. За подтверждением далеко ходить не надо. Им, в числе прочих, может служить формула, предложенная бывшим премьер-министром Великобритании Тони Блэром, – «надо проводить реформы, чтобы не дать антиесовцам под предлогом отсутствия изменений шельмовать европейский проект»[22]. Какие – вполне очевидно: продвигаемые теми, кто чернит его.

Давайте вместе прикинем, о какой еще реакции может идти речь. В принципе она будет касаться двух аспектов политической жизни ЕС. Во-первых, перераспределения властных полномочий внутри интеграционного объединения. Во-вторых, коррекции проводимого политического курса по существу. В том что касается перераспределения, многие лидеры ЕС и государств-членов, политические и общественные движения оказались в откровенно неловком положении. Они сидят между двух стульев. Все последние годы, чтобы поскорее купировать кризисные явления, они ратовали за форсированное углубление интеграции. За то чтобы «Европы было больше». Фактически за ползучую федерализацию.

Напуганные поднимающейся волной евроскептицизма, грозящей накрыть континент, они постарались быстро мимикрировать. Подстроиться. Откликнуться на меняющийся запрос избирателей. Бросились ратовать за рационализацию соотношения полномочий между институтами ЕС и государствами-членами. За то чтобы Европейская Комиссия занималась только тем, что действительно нужно, а не всем подряд. Ни в коем случае не мелочевкой. За возвращение ряда прерогатив на национальный уровень.

В этой связи, естественно, возникает ряд вопросов. Некоторые из них изложу, скорее, в форме догадок. Первый из них касается, конечно же, искренности таких призывов. И тут, и там по этому поводу уже зазвучали предупреждения. Мол, не примеривайте на себя чужие одежды. С одной стороны, вы должны быть уверены в том, что они краше, хорошо пошиты, их носить будет комфортнее. С другой – не питайте иллюзий: обман все равно вскроется и за него придется расплачиваться. С третьей – помните, в конечном итоге электорат предпочтет иметь дело с теми, для кого подхваченный вами идейный багаж является органичным, кто будет проводить по необходимости поддержанную вами политику намного более настойчиво, последовательно и целеустремленно.

Второй – предположения о том, что недовольство узурпацией власти, осуществленное за последние годы Брюсселем и Франкфуртом, уже давно вызревало в недрах национальных элит. Только раньше открыто проявлять его считалось плохим тоном. Господствовали другие настроения. Государственных деятелей, позволяющих себе такую вольность, как в случае с нынешним руководителем Венгрии Виктором Орбаном, моментально приковывали к позорному столбу. Победа Национального фронта и Партии независимости открыли шлюзы.

Тема перераспределения оказалась включенной в повестку дня текущей политики. Настолько, что премьер-министр Великобритании Дэвид Камерон, даже в ущерб себе[23], счел возможным попытаться заблокировать выдвижение Ж.-К.Юнкера на освобождающуюся вакансию председателя Европейской Комиссии на том основании, что он заклятый федералист[24], упрямый приверженец углубления интеграции,[25] а ЕС сейчас требуется совсем другое[26]. Например, возвращение прежних прерогатив национальным парламентам[27]. Прикрываясь при этом чисто формальным предлогом о том, что тот в состав Европарламента не избирался[28]. Угрожая возможным выходом в будущем Объединенного Королевства из ЕС[29]. Подпитывая тем самым беспрецедентно грязную кампанию против него в британских СМИ[30], договорившихся до того, что его утверждение председателем Европейской Комиссии противоречит, мол, идеалам демократии[31]. Хотя партия бывшего премьер-министра Люксембурга и главы еврогруппы – Европейская народная партия показала на евровыборах лучший результат, заранее номинировала его на этот пост, а большинство в Европейском Совете поддержало его[32] и, если следовать прежним решениям и договоренностям, фигура Ж.-К.Юнкера не имеет легитимной альтернативы[33].

Третий – рабочей гипотезы о том, что ЕС вступает в новую полосу эволюции, когда лозунги «Больше Европы» и «Меньше Европы» более не противоречат друг другу и в дальнейшем будут преспокойненько сосуществовать бок о бок. Европейская Комиссия, другие институты ЕС, Союз в целом и особенно еврозона набрали себе больше полномочий в период, когда европейские страны боялись остаться один на один с кризисом, чем они в состоянии переварить. Было бы логичным, если бы они часть из них сбросили обратно национальному государству.

Со своей стороны, национальные элиты убедились в том, что при определенных условиях следовать обобщенному экономическому и социально-политическому курсу в рамках ЕС самоубийственно. А строить из себя камикадзе не все любят. Надо учитывать местную, национальную специфику в гораздо большей степени. Для это необходима частичная ренационализация отдельных полномочий, делегированных на наднациональный уровень. У них должно быть достаточно возможностей для маневра. Какие полномочия они имеют в виду, предстоит выяснить. Наверное, об этом пойдет речь на предстоящих формальных и неформальных переговорах.

Таким образом, можно предположить, что опция, открывающаяся перед ЕС, – меняющаяся геометрия интеграции. В одних областях сотрудничества и взаимодействия государства-члены или некоторые из них будут продвигаться еще дальше по пути углубления интеграции. В других областях, напротив, попробуют отыграть назад. Это условно первая из возможных схем. Вторая будет заключаться в дифференциации проведения одной и той же общей политики ЕС применительно к отдельным странам или группам стран внутри ЕС.

Содержание проводимой ЕС политики тоже должно меняться. Евровыборы показали, что она не полностью отвечает запросу общества. Результаты народного волеизъявления в масштабах ЕС ее еще больше дискредитировали. По этому поводу в ЕС сходу сформировалось два лагеря. Во главе господствующего – Берлин и Лондон. Они выступают за дерегуляцию, либерализацию, окончательное снятие административных барьеров между странами и внутри них, свободу торговли и завершение строительства целостного внутреннего рынка ЕС.

Во главе второго – Франция, экономика которой, как считает национальная элита, нуждается, по крайней мере в обозримой перспективе, в защите от более сильных и нахрапистых конкурентов. На что будет похож возможный компромисс между ними, мы увидим по результатам переговоров ЕС с США о формировании трансатлантической зоны свободной торговли и защиты инвестиций. Они идут очень-очень непросто[34]. Это принципиально важный сюжет. Поподробнее поговорим о нем в последующих выпусках журнала.

Сейчас же давайте вернемся к анализу главных проблем ЕС. В прошлых номерах журнала мы убедительно показали, что второй главной проблемой ЕС является Франции. Можно было бы написать – с которой сталкивается ЕС. Лингвистически звучит лучше. Но о Франции как проблеме ЕС говорить правильнее. Она существует внутри ЕС. Раздирает ЕС. Препятствует эффективному преодолению всех остальных. Отягощает повседневное функционирование ЕС. Делает подготовку, принятие и осуществление политических, экономических и иных решений еще более затруднительным. Перед тем как перейти к разбору третьей главной проблемы ЕС – Италии, хотелось бы дать еще одно объяснение того, почему это происходит, и в чем выражается.

Оно разбирается на страницах ведущей французской газеты «Монд» и принадлежит перу ее постоянного политического обозревателя Клэр Гело[35]. В обоснование своего подхода Клэр Гело ссылается на нашумевшую книгу 2009 г. о психологии поведения экономических и финансовых игроков «Сознание животных» нобелевских лауреатов Джорджа Акерлова (2001 г. за исследования по ассиметрии информации) и Роберта Шиллера (2013 г. за исследования в области экономики и финансов, точнее, в области зарождения и развития финансовых пузырей)[36].

В ней разъясняется психология поведения, включая принятие и осуществление решений, в мире финансов и бизнеса. Ее важнейшей составляющей, по их мнению, являются доверие или его отсутствие. Они определяющим образом влияют на то, как протекают экономические циклы. Во время подъема основной мотивировкой поведения игроков финансового рынка является доверие. К системе. К тренду. К способности рынка минимизировать риски. Его участники уверены в себе. В успехе. В росте котировок и т.д. Благодаря этому испытываемое ими врожденное недоверие и импульсивность подавляются.

Однако стоит доверию ослабнуть, иррациональный характер поведения берет верх. Причем специфика такого феномена, как доверие заключается в его мультиплицирующем эффекте. Оно усиливает само себя. Но и недоверие точно также. Вспомните любую финансовую панику, когда люди бегут сломя голову снимать деньги с депозитов шатающихся банков, скупают товары длительного пользования на обесценивающиеся бумажки и выстраиваются в очереди у обменников.

Во Франции, по утверждению Клэр Гело, вовсю действует «мультипликатор недоверия». Страна в штопоре. В состоянии свободного падения. В экономическом кризисе, уточняют французские обозреватели, подобного которому она никогда не переживала в мирные времена[37]. Никто не знает, как из них выйти. Ни победившие на муниципальных выборах, а затем выборах в Европарламент, ни проигравшие. Ни политики, ни предприниматели, ни рядовые граждане. Что бы не предпринимал президент Франсуа Олланд, ничего не получается, и никто не верит в то, что у него получится.

Он обещал справиться с безработицей – она по-прежнему на пике. Число ищущих работу в апреле 2014 г. снова выросло[38]. Он громогласно заявлял, что ключом к преодолению кризиса служит экономический рост — его нет и нет. Экономика продолжает стагнировать. В первом квартале 2014 года был зарегистрирован нулевой рост. От второго тоже не ожидают ничего хорошего.

Подавал себя всегда в качестве радеющего, прежде всего, о нуждах народа – в июне 2014 г. наступление на права трудящихся, развернутое выдвинутым им в премьеры Мануэлем Вальсом, спровоцировало беспрецедентное для последних лет забастовочное движение[39]. К осени прогнозируют его радикализацию[40]. Клялся сократить бюджетный дефицит – эффект от сокращения государственных расходов, слишком высоких по меркам ЕС, съело снижением доходов, в чем Президента не преминула упрекнуть своя же Счетная палата[41]. Специалисты же не устают подчеркивать, что меры правительства до сих пор носили исключительно волюнтаристский характер и не основывались ни на каких достоверных расчетах[42].

Позиционировал себя в качестве ведущего лидера Европы — влияние Франции в европейских делах падает. Выдвигаемые ею предложения по строительству обновленной Европы всерьез никто не воспринимает. Попытался ослабить удавку «Пакта стабильности» и затягивания поясов – сдал позиции[43]. А ведь, по подсчетам ОЭСР, они стоили Франции 0,7 пунктов экономического роста в 2010 г. Еще 1,5 – в 2011 г. Аж 2,1 – в 2012 г. Наконец, 1,7 – в 2013 г. Обойдутся в 1,2 и 1 пункт соответственно в 2014 и 2015 гг.[44] Плачевный итог – «авторитет президентской власти дискредитирован, глава государства бьет все рекорды непопулярности за времена Пятой республики». И это еще отнюдь не самые резкие оценки. До какой степени должна быть дискредитирована власть, ее институты и носители, задают риторический вопрос отдельные полемисты, чтобы политическая система вообще перестала работать[45].

Во второй половине 1990-х годов тогдашний президент Франции Лионель Жоспен шокировал всех своим заявлением о том, что «государство может не все». Поддерживавшие его силы расценили эти слова как преступную слабость – отказ от выполнения государством своих прямых обязанностей. По прошествии многих лет нулевого роста и осуществления экономической политики, которая ничего не дает, люди задаются вопросом: «А может ли государство вообще что-нибудь?»

За исключением Национального фронта, все партии либо испытывают трудности, либо находятся в кризисе. И правые, и левые мечтают только об одном: о возвращении доверия электората, восстановлении рвущихся связей между управляющими и управляемыми, политической верхушкой и народными массами. Но до сих пор предложения французских властей, направленные на выработку и осуществление вразумительной политики, ни у кого энтузиазма не вызывали. Удастся ли им восстановить доверие, никто предсказать не сможет. Не получится, предупредил социалистов премьер-министр Мануэль Вальс, их вообще вытолкнут на задки политической сцены, и они исчезнут («умрут», как он сказал)[46]. А Марин Ле Пен во главе Национального фронта, стращают эксперты, не без успеха поборется в 2017 г. за президентское кресло[47].

Так вот, в Италии необходимый перелом в настроениях населения, похоже, произошел или по крайней мере наметился. Свет в конце туннеля применительно к решению третьей главной проблемы ЕС — Италии вроде бы забрезжил.

Когда будущее еврозоны и ЕС в целом оказалось под вопросом, руководство ЕС мучительно думало о том, как быть с Грецией, начал сказываться эффект домино и зашатались экономики Ирландии, Португалии, Испании и Кипра, все с ужасом и замиранием сердца смотрели не на эти страны, а на Италию. Именно на нее. Италия давала для этого более чем веские основания.

Всюду или почти всюду предпринимались бешеные меры для того, чтобы противостоять глобальному экономическому кризису и кризису суверенной задолженности. Проводились те или иные структурные реформы. Государства шли на то, чтобы ограничить расходы, оздоровить финансы, снизить стоимость факторов производства, вернуть себе временно утраченную конкурентоспособность, с большим или меньшим успехом. В Италии в это время занимались преимущественно политическими играми. Политическая нестабильность смешивала все карты. Никто не хотел брать на себя политические риски. Сменявшие друг друга правительства предпочитали выжидать. Все силы уходили на борьбу с оппонентами и политическими противниками. И даже когда под давлением друзей по НАТО и ЕС пал Сильвио Берлускони и на посту премьера воцарился технический глава правительства Марио Монти, а заржавевший государственный механизм со скрипом вновь заработал и дело реформирования страны сдвинулось с мертвой точки, ему все равно не дали довести начатое до конца.

В результате все внутренние противоречия обострились до крайности. Дисбалансы усилились. Вместо того, чтобы выправляться, экономическое положение продолжало ухудшаться. Резко выросла безработица. Ее жертвой в первую очередь стала молодежь. Целое поколение оказалось невостребованным. Лишилось жизненной перспективы. Превратилось в деклассированных маргиналов, вечных студентов, маменькиных и папенькиных дочурок и сынков, нахлебников и захребетников. Жизненный уровень упал. Потребление сократилось. Выдача кредитов, в том числе на пополнение оборотных средств, почти остановилась. От всего этого очень пострадали, прежде всего, малые и средние предприятия. Они стали разоряться и закрываться сотнями. Тысячами. Десятками тысяч. В массовом порядке. В обществе воцарились уныние, обреченность и неверие.

Аховое экономическое положение и отсутствие экономической перспективы, помноженные на бессилие государственного аппарата и политическую нестабильность, привели к тому, что на свободном финансовом рынке итальянскому правительству стали давать деньги под грабительский процент – настолько высокий, что, сохранись такая ситуация, обслуживание государственных долгов сделалось бы практически невозможным. На горле Италии затягивалась финансовая удавка. Мировые спекулянты раздирали национальную казну в клочья. До дефолта было рукой подать.

Но не махонькой Греции. Не Кипра, мало что значащего в масштабах ЕС, который Берлин, Франкфурт и Брюссель разломали и раздавили, как малыши из любопытства ломают заинтересовавшую их игрушку, без зазрения совести. А одной из крупнейших экономик Европы, дающей почти пятую часть ВВП еврозоны, чей суверенный долг превышает 2 трлн евро. Если бы бабахнула Италия, все грандиозные успехи ЕС стали бы достоянием истории.

Италию, как и всю еврозону, спасло гениальное обещание итальянца Марио Драги от имени возглавляемого им ЕЦБ сделать все возможное, дабы спасти евро и не допустить развала еврозоны. От коллапса Италия и ЕС были спасены. Однако «проблема Италия», третья главная проблема ЕС, осталась. Да, чуть в лучшем состоянии, чем на гребне кризиса, поскольку правительство, банки и крупные корпорации вновь получили возможность заимствовать под низкий или даже мизерный процент, но осталась. О чем свидетельствуют, среди прочего, бесконечные напоминания, с которыми Европейская Комиссия обращается к Риму поспешить воспользоваться благоприятной конъюнктурой[48].

Ведь никто не знает, указывает Брюссель, как долго она продлится. Разворот на свободном финансовом рынке в неблагоприятную сторону может произойти в любой момент. Спровоцировать его могут самые разнообразные события. Экономисты все настойчивее предупреждают, ситуация, складывающаяся на финансовых рынках (царящие настроения, поведение игроков рынка, используемые продукты и т.д.), все больше напоминает ту, которая предшествовала взрыву первого глобального кризиса[49]. «На помощь! — слышатся призывы в мировых СМИ. — Спекулятивные пузыри возвращаются»[50]. Не отстает и МВФ, предупреждая в своем очередном докладе, что колоссальный пузырь на рынке недвижимости, предвестник экономического кризиса, снова надувается[51].

Причем она осталась как проблема крайне застарелая, хроническая и запущенная. Ведь по-настоящему за санацию экономики, за проведение глубоких реформ верхи еще не принимались, а все их негативные последствия в виде социального недовольства, протестного движения, безработицы и сокращения спроса уже получили. ВВП ниже, чем в 2008 г. Безработица – под 12,9%. «Экономическое здоровье Италии ни на йоту не улучшилось с начала еврокризиса», — констатируют эксперты[52]. То есть дилемма, с которой они столкнулись, касающаяся того, продолжать ли политику жесткой экономии, доводить ли ее до логического завершения, полностью ликвидируя сложившиеся социальные перекосы и отказываясь от социальных обременений, лежащих на государстве и бизнесе, в Италии получила совсем иное содержание, чем в других странах. Они оказались в положении, когда надо решать, проводить ли политику жесткой экономии по лекалам тех же Берлина, Франкфурта и Брюсселя вообще; проводить ее более гибко, выборочно, в модернизированном виде, с учетом всех огрех, допущенных другими; или попробовать несколько иной набор мер. Правда, непонятно, каких именно. И с какими шансами на поддержку политической элиты и населения, а, в конечном итоге, на успех.

Вот какое тяжелейшее наследие досталось сначала левому правительству Энрико Летта, а затем подсидевшего его Маттео Ренци. Немудрено, что у нового руководства Италии просто нет иного выхода. С одной стороны, ему надо экспериментировать на национальном уровне, пробовать новые рецепты и обещать, обещать, обещать. С другой – добиваться лидерства на уровне ЕС с тем, чтобы пробить новые подходы, легитимировать то, чем он занимается внутри, и превратить это в мейнстрим вместо повсеместно отторгаемого курса на жесткую экономию.

Именно в таком ракурсе оценивается сейчас то, что делает Маттео Ренци, европейским политическим, экспертным и журналистским сообществом. Во многом как противоядие или альтернативу жесткой экономии в чистом виде. Ведь он пробует комбинировать. Забот у него полон рот. Ему надо нейтрализовать сопротивление профсоюзов. Сломать сложившиеся стереотипы. Произвести революцию в умах, чтобы либерализовать рынок труда, снять заскорузлые административные барьеры, максимально снизить планку входа на рынки, контролировавшиеся дотоле либо кланами, либо различного рода монополиями, либо цеховыми братствами и т.д. Рационализировать государственный аппарат и привести институциональное устройство общества (включая избирательную систему и управление госкорпорациями и крупнейшими компаниями) в соответствие с требованиями времени.

Первый гейм он, похоже, выиграл. Маттео Ренци сходу предложил обществу политически и социально выигрышные меры[53] – снижение налоговой нагрузки на малообеспеченные слои населения, облегчение обременений, лежащих на бизнесе, поощрение инвестиций в реальный сектор экономики и сферу услуг, стимулирование экономического роста[54]. Продвигаемая им спасительная формула включает как бы два элемента. Один из них состоит в том, чтобы привлечь на свою сторону население, облегчив его участь в условиях, когда существенные шаги в стилистике жесткой экономии все же осуществляются. Второй – в том, чтобы переломить ситуацию и сначала обеспечить экономический подъем и уже с его помощью попытаться выправить перекосы, модернизировать и сделать конкурентоспособной национальную экономику.

То что в таком виде экономическая политика возглавляемого им правительства импонирует населению, доказали евровыборы. Если почти повсюду в Европе классические партии недосчитались голосов и уступили значительную их часть крайне правым и популистам, то в Италии произошло все до наоборот[55]. Партия Маттео Ренци резко прибавила. За нее проголосовало рекордное число избирателей. Она по факту превратилась в главную политическую силу общества. Народ выдал премьеру мандат на осуществление заявленного курса.

Благодаря Риму повсюду в ЕС властные элиты получили очередную возможность вздохнуть с облегчение – такой глоток свежего воздуха ой как необходим после Березины евровыборов: наконец-то, политическая ситуация в Италии стабилизировалась, и появилась реальная надежда на то, что в экономике страны дела пойдут на поправку с соответствующим позитивным эффектом для еврозоны и ЕС в целом.

Тем не менее, указывают специалисты, все не так просто. Успешное решение третьей главной проблемы ЕС отнюдь не гарантировано. До него еще очень далеко. К тому же не очень понятно, насколько предлагаемое Италией вписывается в то, что хочет от нее ЕС. Есть, по крайней мере, с полдюжины нюансов, которые нужно учитывать. Нельзя не учитывать. Назовем только некоторые из них.

Первое. Не факт, что у Маттео Ренци получится. В экономике, госструктурах и обществе Италии накопилось слишком много архаизмов. Очень большое сопротивление реформам будет оказываться теми, чьи интересы они затрагивают. Не исключено, что против него сыграет Брюссель. С самого начала Европейская Комиссия пыталась подрезать ему крылья[56]. Да и естественные преимущества итальянской экономики сейчас не так очевидны.

По прогнозам аналитических служб банка «Морган Стэнли», в 2014 г. суверенный долг Италии еще вырастет и достигнет уровня в 134% ВВП[57]. То есть, сделать предстоит очень много и в крайне сложных условиях. Ну, что же, хотелось бы, вслед за многими комментаторами, пожелать новому руководству страны упорства, мужества, настойчивости, гибкости, сочетающейся с несгибаемостью, и, конечно, везения. Тогда успех придет. Обязательно придет. Должен прийти. И он не развалит еврозону, как опасаются пессимисты, а укрепит ее[58].

Второе. То что он делает или, скорее, собирается делать, точно более не является ортодоксальной политикой жесткой экономии (по-гречески, по-португальски и т.д.). Это ее реальная достройка теми самыми мерами, о которых так долго, но безрезультатно говорил (даже разглагольствовал) франко-германский тандем, – по созданию рабочих мест и стимулированию экономического роста. Фактически это взрывает ситуацию в ЕС. Время, когда от периферии требовали жертв, не давая и не предлагая ничего взамен, уходит в прошлое. Само собой, о признании грандами ЕС и руководством его институтов ошибочности прежнего курса речи не идет.

Хотя научное сообщество свой вердикт давно вынесло. Вот один из многочисленных образчиков: «Разрушительная политика жесткой экономии, проводившаяся на протяжении нескольких лет, — пишут ведущие и, пожалуй, наиболее известные западные экономисты, — не смогла ни ослабить рецессию, ни ускорить выход из нее. Ей удалось, напротив, лишь продлить экономический и социальный кризис и сделать его более глубоким сверх всякой меры. МВФ, Европейская Комиссия и многие европейские правительства совместно навязали ошибочную политику, основанную на сомнительных верованиях и примитивных представлениях»[59]. Она усугубила положение стран, охваченных кризисом. Не могла не усугубить[60].

Происходит другое. Меняется сам стандарт бюджетно-финансовой и экономической политики. Наконец-то, социально-политические последствия перекладывания тягот кризиса на плечи среднего класса и трудящихся принимаются во внимание. Отныне легитимной становится политика, сочетающая меры удешевления факторов производства с хотя бы минимальной заботой о нуждах своих граждан, а бюджетной экономии – с финансовой подпиткой предпринимательских кругов. Недаром даже младшие партнеры по Большой коалиции в Германии устами вице-канцлера, министра экономики и по совместительству председателя социал-демократической партии Зигмара Габриэля предложили смягчить требования к бюджетному дефициту и не включать в него при подсчете затраты на проведение структурных реформ[61]. В Испании же и других странах периферии ЕС начали вплотную задумываться о снижении корпоративных налогов при одновременном увеличении их собираемости, разработке инвестиционных пакетов, модернизации служб занятости и других мерах, которые могли бы быть благоприятно восприняты всеми социальными партнерами[62].

Понимание того, как следовало действовать с самого начала, чтобы не душить население и бизнес в угоду банкам, на чем неустанно настаивали неангажированные экономисты, пробивает себе дорогу. Надо было стабилизировать доходы, осуществлять бюджетную консолидацию при одновременном увеличении инвестиций в инфраструктуру и человеческий капитал, провести основательную реструктуризацию долгов.

Последовательность действий, по их мнению, должна была быть следующей. На первом этапе ежегодно тратить на инфраструктурные и иные проекты по 200 млрд евро, создавая новую зеленую экономику, повышая производительность труда и возвращая Европе конкурентоспособность. На втором, когда экономика заработает в нормальном режиме, – заняться наведением порядка в правовом и институциональном хозяйстве ЕС. Упростить законы. Продумать меры быстрого реагирования. Ускорить процедуры принятия назревших решений. Провести демократизацию. Во главу угла своей деятельности поставить устранение неравенства. Обеспечить, чтобы плодами интеграции могли бы пользоваться самые широкие слои населения. Этот рецепт вполне применим и в настоящее время[63]. Хотя некоторые специалисты предлагают этим не ограничиваться и идти дальше, например, по пути превращения долгов в инвестиции[64].

Третье. Заявка Маттео Ренци на проведение самостоятельного курса, на поиск новых или существенно переработанных решений, на интеллектуальное фрондерство обозначает перегруппировку политических сил внутри ЕС. Позиции периферийных стран ЕС усиливаются. Они уже не безусловные аутсайдеры, слепо следующие предписаниям ядра ЕС (читай, северян), скорбно взывающие о помощи и посыпающие голову пеплом. Они прошли свою часть пути. Принесли жертвы. Сдюжили. И считают теперь, что получили моральное право добиваться того, чтобы их голос был услышан. Кроме того, очень похоже, что у них все-таки появился моральный лидер.

Франции Франсуа Олланда, пытавшейся надеть на себя его одеяния, подобный наряд не подошел. Франция слишком металась. Ей в этом отношении перестали доверять. Маттео Ренци вполне подходит на роль нового лидера, хотя самой Италии пока похвастаться нечем. Он обеспечил тылы. Он показал, что можно завоевывать голоса электората и укреплять ряды сторонников. Он выдвинул другую программу, по сравнению с ортодоксальной есовской, и не ошибся. Теперь у него есть мандат продвигать ее не только у себя в стране, но и в масштабах ЕС. Такая программа, судя по его опыту, – наиболее эффективное средство против популизма, усиления экстремизма и шельмования интеграции[65].

Вместе с тем, у каждой монеты есть оборотная сторона. Упрочение позиций периферии автоматически сигнализирует об ослаблении Центра во главе с Германией. Парадокс, однако, в том, что оно ничем не дает о себе знать. Следовательно, либо Германия и поддерживающий ее северный блок стран ЕС успели сыграть на опережением и перехватили лозунги на приоритет решения проблем безработицы и устранения дисбалансов между регионами ЕС. Либо изменения впереди, и мы сможем ощутить их по результатам осмысления элитой интеграционного объединения того, что следует предпринять, дабы сбить все более высокую волну антиесовских настроений.

Четвертое. Самостоятельный курс, прокладываемый Маттео Ренци, и выданный ему кредит доверия порождают очередную порцию межинституциональных противоречий внутри ЕС. На предыдущем витке кризиса или, иначе, усилий по выходу из него государства-члены договорились об общих параметрах экономической и бюджетной политики и создании банковского союза. Контроль за исполнением возложили на безусловно наднациональные институты ЕС – Европейскую Комиссию и ЕЦБ. То что делает или, вернее, собирается делать правительство Маттео Ренци, чтобы об этом не говорили, является частичным отступлением от прежней линии. Чтобы преуспеть в своих начинаниях, ему позарез нужна большая свобода рук, нежели та, которой обладали коллеги из Испании, Португалии, Греции, да и прежняя команда Марио Монти. Поэтому он потребовал в своих напутствиях Европейской Комиссии нового состава, которая сейчас формируется, чтобы она и ее председатель придерживались такого прочтения «Пакта стабильности», которое позволяло бы релятивизировать сроки достижения поставленных в нем целей и не учитывать расходы на стимулирование экономического роста и структурные реформы при оценке национальных бюджетов. Этим условием, согласно околоесовским источникам, Маттео Ренци обусловил поддержку Ж.-К.Юнкеру[66].

Соответственно у институтов ЕС есть ограниченный выбор ответных действий. Они теоретически могли бы продолжать настаивать, как в случае с Грецией, на ортодоксальном прочтении прошлых договоренностей. Но это заведомо тупиковый путь. Другой вариант, как бы напрашивающийся сам собой, – они смягчают свою позицию, давая понять, что принимают во внимание деликатный характер внутреннего положения в Италии, специфику протекающих там социальных и политических процессов[67]. Третий вариант – делают вид, будто бы намерения Маттео Ренци ни в чем не противоречат тому, что они требовали от Италии ранее.

И во втором, и в третьем случае выбор институтов ЕС будет равнозначен окончательному переходу к тому, чтобы «жить по понятиям», как любили выражаться известные российские политики. Как это вяжется, правда, со столь любимой есовцами приверженностью господству права, не очень понятно.

Таким образом, Италия по факту оказывается во главе тех, кто осуществляет ревизию полномочий институтов ЕС в отношении государств-членов, возвращая им часть из утраченных ими прерогатив. Но это только одна группа противоречий. Вторая состоит в том, что с подачи Италии наднациональные институты еще больше уступают в сложившемся балансе сил институтам межгосударственного, межправительственного управления и сотрудничества. Ведь Италия разворачивает практическую политику ЕС именно через последние, хотя в установлении новых правил игры и ревизии прежних должны принимать участие все институты ЕС. В том что наднациональные институты отодвигаются на второй план, вопреки мантре об углублении интеграции, становлении новых интеграционных структур ЕС и его федерализации, ничего странного нет. Пример того, как можно пренебречь мнением Европарламента и всего избирательного корпуса ЕС, демонстрирует большинство лидеров ЕС, стараясь через их голову договориться о том, кто займет освобождающееся кресло председателя Европейской Комиссии[68].

Принципиальным отличием итальянского вклада в расшатывание механизма ЕС, как сказали бы одни, или в придание ему большей гибкости, как предпочитают считать другие, является то, что он осуществляется не Германией, Великобританией или Францией, как до сих пор, а державой, причисляемой все последнее время к периферии ЕС. Причем в какой-то степени, выступающей пусть и косвенно, но против Германии. Вот это действительно любопытно. До сих пор германский танк подминал под свои гусеницы буквально всех. Бросать вызов германским планам и германскому авторитету никто не решался. Франсуа Олланд и правящая во Франции социалистическая партия было пикнули, но сразу раздумали.

Зря, считает упоминавшийся выше Филипп Легрен. Политика жесткой экономии и братание с Ангелой Меркель ничего не дали правительству Николя Саркози. Социалисты пришли к власти, пообещав с ней  покончить. Поступившись своими предвыборными обещаниями, Франсуа Олланд еще больше дискредитировал себя. Партию. Власть. Подорвал доверие. Взамен, Париж не получил ни послаблений от Брюсселя, ни сколько-нибудь весомого продвижения в решении проблем страны. Его внешнеполитические позиции тоже лишь ослабли. Причем настолько, отмечает обозреватель газеты «Монд» Франсуаз Фрессоз, что ему на это стал пенять даже Берлин[69].

Маттео Ренци – это только обещание решения проблемы ЕС, название которой Италия. Но весьма перспективное. Заслуживающее доверия. Молодой премьер намечает новую линию социально-экономического развития и своей страны, и всего региона[70]. Предлагаемые им меры востребованы. Они откликаются на реальные, насущные потребности. В чем-то они рвут с проводившимся ранее курсом, в чем-то дополняют его, придавая ему необходимые стройность и сбалансированность. Плюс, в отличие от французов, у итальянцев есть еще один крайне важный ресурс – с 1 июля они заступают на капитанский мостик ЕС. Нынешнее председательство в ЕС дает гораздо меньше, чем в былые времена. Тем не менее это, все равно очень важный канал влияния. Таким образом, Маттео Ренци оказывается нужным человеком, оказавшимся в нужное время в нужном месте. Когда политические элиты повсюду начинают понимать, что германский диктат в ЕС выходит им боком. Он имеет слишком уж негативный побочный эффект. Его цена чрезмерна. Следует заняться разработкой если не альтернативной, то, по крайней мере, иной модели дальнейшего развития.

Однако о становлении германоцентричного Европейского Союза и тех проблемах, которые порождены его эволюцией в данном направлении, мы поговорим с вами в следующих выпусках журнала.

© Марк ЭНТИН, главный редактор,
профессор МГИМО (У) МИД России
Екатерина ЭНТИНА, доцент НИУ ВШЭ



[1] Jean Asselborn. «Contrer le désastre social», 2014-06-03 09 04:00.

[2] Полную раскладку итогов голосования по всем 28 странам ЕС можно найти, в том числе, в Européennes 2014. Résultats dans les 28 pays de l’Union // Le Monde 27 mai 2014. — P. 29-48.

[3] Ralph Atkins. Grouchy eurozone bonds tell a depressing story // Financial Times, June 13, 2014. – P. 24.

[4] Philippe Legrain. Pour un printemps européen // Le Monde, 14 juin 2014. – P. 7.

[5] Jean-Pierre Stroobants. Les laborieuses fiançailles des groupes populistes européens // Le Monde, 13 juin 2014. – P. 7.

[6] Andrew Higgins. French far-right leader takes center stage // International New York Times, May 29, 2014. – P. 1, 4.

[7] Andrew Higgins. E.U. vote rattles the establishment // International New York Times, May 27, 2014. – P.1, 4.

[8] Olivier Truc. Le Danemark, pays des gens heureux et de l’extrême droite // Le Monde, 8-9 juin 2014. – P. 4.

[9] Elisabetta Povoledo. Bucking a trend, Italy backs leader // International New York Times, May 27, 2014. – P. 4.

[10] Philippe Legrain. Pour un printemps européen // Le Monde, 14 juin 2014. – P. 7.

[11] Alexis Tsipras: «Il faut une solution européenne au problème de la dette» // Le Monde, 6 juin 2014. – P. 4.

[12] David Broman. Appartenir à soi-même. L’Europe perçue par les partis souverainistes et indépendantistes // Le Jeudi, 5-11 juin 2014. – P. 12.

[13] imperiya.by/news.html?id=133468

[14] Jack Ewing. Germany’s unlikely crusader against euro // International New York Times, June 20, 2014. – P. 1, 23.

[15] Philippe Askenazy. Europe: La crise a bon dos // Le Monde, 3 juin, 2014. – P. 16.

[16] Gérard Courtois. Crise politique ou crise de régime? // Le Monde, 4 juin, 2014. – P. 22.

[17] Peter Wise, Sarah Gordon. Legal roadblocks on Lisbon’s fiscal path // Financial Times, June 16, 2014. – P. 3.

[18] Niki Kitsantonis. Court cases threaten Greek overhaul // International New York Times, June 13, 2014. – P. 1, 4.

[19] Например голландец Luuk van Middelaar. Oui, l’Europe est politique // Le Monde, 25-26 mai 2014. – P. 17.

[20] Matthew d’Ancona. Europe’s dangerous new fault line // International New York Times, May 31-June 1, 2014. – P. 8.

[21] Alain Touraine. Réinventons la politique // Le Monde, 8-9 juin 2014. – P. 18.

[22] Приводится по Eric Albert, Philippe Ricard. Tony Blair enjoint à David Cameron d’assouplir son discours vis-à-vis de l’UE // Le Monde, 4 juin 2014. – P. 3.

[23] Hugo Dixon. British miscues heighten risk of E.U. exit // International New York Times, June 16, 2014. – P. 21.

[24] Попытку анализа мотивов выбора председателя Европейской Комиссии см. Paul Taylor. Changing the balance in Brussels // International New York Times, May 27, 2014. – P. 19.

[25] Philippe Ricard, Thomas Wieder. Désaccords au sommet sur la réorientation de l’Europe // Le Monde, 29 mai 2014. – P. 4.

[26] George Parker. Cameron plots risky course in his quest to foil Juncker // Financial Times, June 11. – P. 2.

[27] Editorial. Europe needs a bold reformer // Financial Times, May 30, 2014. – P. 6.

[28] David Cameron. M. Juncker n’a été élu par personne // Le Monde, 14 juin 2014. – P. 17.

[29] Peter Spiegel, Alex Barker. Blow for anti-Juncker push // Financial Times, June 17, 2014. – P. 1.

[30] Juncker face à la perfide Albion // Le Quotidien, 7-9 juin 2014. – P. 13.

[31] Gideon Rachman. Block Juncker to save real democracy in Europe // Financial Times June 3, 2014. – P. 9.

[32] George Parker. Merkel warns UK on «threats» // Financial Times, June 11, 2014. – P. 2.

[33] Alison Smale. Leaders Haggle about role of E.U. // International New York Times, June 10, 2014. – P. 4.

[34] Shawn Donnan. EU-US trade talks hit roadblock over banks // Financial Times, June 17, 2014. – P. 4.

[35] Claire Guélaud. La spirale de la défiance // Le Monde, 2 juin 2014. – P. 10.

[36] George Akerlof, Robert Shiller. Les Esprits animaux. — Person, 2009.

[37] Gérard Courtois. Crise politique ou crise de régime? // Le Monde, 4 juin, 2014. – P. 22.

[38] Обзор невыполненных обещаний см. также France and Europe. Shocks ahead // The Economist, May 24, 2014. – P. 25-26.

[39] Editorial. Steel your resolve, Monsieur Hollande // Financial Times, June 18, 2014. – P.8.

[40] David Revault d’Allonnes. François Hollande rattrapé par les conflits sociaux // Le Monde, 16 juin 2014. – P. 10.

[41] Patrick Roger. Budget: les mesures chocs de la Cour des comptes // Le Monde, 18 juin 2014. – P. 6.

[42] Jean-Pierre Petit. L’illusoire baisse des dépenses // Le Monde, 17 Juin 2014. – P. 15.

[43] France and Europe. France leads the way in seeking more leeway from Brussels. Next may be Italy // Economist, April 12, 2014. – P. 20.

[44] Приводятся по Claire Guélaud. Double peine pour les ménages // Le Monde, 20-21 avril 2014. – P. 8.

[45] Gérard Courtois. Crise politique ou crise de régime? // Le Monde, 4 juin, 2014. – P. 22.

[46] Приводится по Hugh Carnegy. French left «could die» without change, say Valls // Financial Times, June 17, 2014. – P. 4.

[47] Françoise Fressoz. France’s ticking time bomb // International New York Times, June 7-8, 2014. – P. 7.

[48] James Kanter. E.U. tells France and Italy to speed reforms // International New York Times, June 3, 2014. – P. 16.

[49] John Plender. Déjà vu as echoes of pre-crisis world mount // Financial Times, June 11, 2014. – P. 24.

[50] Marie Charrel. Le grand retour des bulles spéculatives // Le Monde, Economie&Entreprise, 16 juin 2014. – P.6.

[51] Robin Harding. IMF sounds housing alarm // Financial Times, June 12, 2014. – P. 1.

[52] Steven Rattner. Europe stuck in a rut // International New York Times, March 22-23, 2014. – P. 9.

[53] Guy Dinmore. Renzi starts to reverse austerity policies // Financial Times, March 13, 2014. – P. 3; Philippe Ridet. Matteo Renzi fait pleuvoir des milliards d’euros sur l’Italie // Le Monde, 14 mars 2014. – P. 6.

[54] Jim Yardley, Gaia Pianigiani. 10 billion euro earmarked to stimulate Italy growth // International New York Times, March 13, 2014. – P. 14.

[55] Elisabetta Povoledo. Bucking a trend, Italy backs leader // International New York Times, May 27, 2014. – P. 4.

[56] Guy Dinmore. Fiscal rectitude guardians sound alarm over Italy // Financial Times, March 14, 2014. – P. 5.

[57] Приводится по James Kanter. E.U. tells France and Italy to speed reforms // International New York Times, June 3, 2014. – P. 16.

[58] Paul Taylor. Latest risk for the euro: Bitter politics // International New York Times, June 10, 2014. – P. 17.

[59] Jean-Paul Fitoussi, James K. Galbraith, Joseph E. Stiglitz. Opposons un nouvel idéal égalitaire à une politique d’austérité inefficace // Le Monde, 23 mai 2014. – P. 21.

[60] Свои подписи под этой статьей поставили также немецкий экономист Peter Bofinger, датский экономист и социолог Gosta Esping-Andersen, американский экономист из Денверского университета Ilene Grabel, еще один американский экономист, на этот раз из Колумбийского университета Stephany Griffith-Jones, венгерский экономист Andras Inotai, греческий парламентарий и экономист из Афинского университета Louka Katseli, британский эпидемиолог Kate Pickett, профессор сравнительных систем занятости Манчестерской школы бизнеса Jill Rubery и бывший бельгийский министр Frank Vandenbroucke.

[61] Frédéric Lemaître, Patrick Roger. Le ministre allemand de l’économie veut assoupir les politiques de rigueur // Le Monde, 18 juin 2014. – P. 6.

[62] Sandrine Morel. En Espagne, un plan de relance et une baisse des impôts pour les entreprises // Le Monde, Economie&Entreprise, 3 juin 2014. – P. 3.

[63] Jean-Paul Fitoussi, James K. Galbraith, Joseph E. Stiglitz. Opposons un nouvel idéal égalitaire à une politique d’austérité inefficace // Le Monde, 23 mai 2014. – P. 21.

[64] Robert Salais. Transformons la dette de l’Etat en investissement // Le Monde, 15 avril 2014. — P. 8.

[65] Elisabetta Povoledo. Bucking a trend, Italy backs leader // International New York Times, May 27, 2014. – P. 4.

[66] Philippe Ricard. Les socialistes européens veulent moins d’austérité contre leur soutien à M. Juncker // Le Monde, 20 juin 2014. – P.4.

[67] В очередной раз подменяя объективный подход политическим и сугубо конъюнктурным, вообще ставящим под сомнение то, что делается ЕС – Philippe Ricard, Patrick Roger. Bruxelles appelle Paris à ne pas relâcher ses efforts // Le Monde, 4 juin 2014. – P. 4.

[68] Guy Dinmore, Peter Spiegel. Pressure on Italy’s Renzi over EU top job // Financial Times, June 18, 2014. – P. 5.

[69] Françoise Fressoz. France’s ticking time bomb // International New York Times, June 7-8, 2014. – P. 7.

[70] Philippe Legrain. Pour un printemps européen // Le Monde, 14 juin 2014. – P. 7.

№6(88), 2014