Вызовы времени и новое видение международного, наднационального и внутригосударственного права

Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда – проект №09-03-00513а
«Совершенствование правовой системы Российской Федерации и опыт Европейского Союза,
создание благоприятного политического и информационного имиджа в целях партнерства и сотрудничества».

Уважаемые коллеги! У меня нет ответа на те вопросы, которые я собираюсь поставить. Это скорее приглашение к размышлению. Приглашение и для юристов-международников, и для специалистов в области сравнительного правоведения, и для всех тех, кто понимает, что без формализации, без установления определенного стандарта и контроля над его соблюдением никакие рациональные политические процессы невозможны. Будь то на международном или национальном уровне.

Тратить время на обсуждение тривиальных вещей нам, по всей видимости, нет необходимости. Все мы согласны с тем, что действующее международное право существенно отличается от того, каким оно было еще пару десятилетий и, может быть, даже нескольких лет тому назад. Оно стремительно меняется. Причем подвижки касаются, похоже, не только каких-то внешних, второстепенных аспектов. Они носят системный характер. Они затрагивают само существо международного права.

Я бы пошел несколько дальше и сказал, что меняется вся регулятивная система, которая определяет жизнь государств, бизнеса и личности. Иначе говоря, эволюционируют не только международное право, но и внутригосударственное право, взаимосвязи, существующие между национальным, наднациональным и международным правом, все моральные, морально-политические, политико-правовые эталоны поведения. Почему, как, в каком направлении – вот в этом очень хотелось бы разобраться. Если не получится, то хотя бы сформулировать нужные вопросы и запустить возможно более широкие дебаты. Как внутри страны, так и с нашими зарубежными коллегами и партнерами. На любых дискуссионных площадках.

Накопление изменений началось уже сравнительно давно. Оно шло самым активным образом и до последнего глобального кризиса. Последнего – потому что он еще далеко не исчерпан. Потому что его последствия будут сказываться очень долго. Потому что новую волну кризиса или его очередное издание можно ожидать уже в самом ближайшем будущем. Но на протяжении всего этого времени мы ограничивались тем, что фиксировали наше внимание лишь на отдельных из них. Да, мы много размышляли, много писали по их поводу. Однако то, что они складываются в некоторую систему, то, что они придают международному, наднациональному и внутригосударственному праву, всей регулятивной системе иное качество, просто не видели. Слишком уж разрозненными, случайными, нелогичными или непоказательными эти изменения нам казались.

Глобальный кризис встряхнул всех. Нагло. Грубо. Зримо. Нелицеприятно. Он как бы сдернул пелену с глаз. Заставил осознать не только хрупкость мировой экономической системы и крайне опасную ущербность современного мироустройства, но и то, насколько сильно теоретические построения, за которые мы по-прежнему цепляемся, отстали от практики правового регулирования, от правовой реальности. В условиях глобализации, мгновенного распространения информации, всеобщей погруженности в мировую сеть, стремительного перелива капиталов, либерализации рынков товаров, услуг и рабочей силы они стали совсем другими. На них очень повлияли выявившаяся уязвимость национальных экономик даже наиболее мощных держав и межгосударственных союзов. Они уже в какой-то степени абсорбировали экономические кризисы, валютные потрясения и финансовые катаклизмы 1990-х и 2000-х годов – сейчас они трансформируются еще быстрее. Их обогатила конкуренция несопоставимых интеграционных проектов в самых различных уголках и регионах планеты. Не говоря уже о сдвигах в практике правового регулирования и правовой реальности вследствие взрывного развития и тотального внедрения технологий нового поколения.

Так случилось, что в теплые ясные радостные дни дачных сезонов 2006-2008 годов на природе, за городом, под шашлычок, вместе с ведущими отечественными экономистами обсуждал сюрреалистическую картину, сложившуюся в мировой экономике. Задолго до того, как все рухнуло. Они мне в один голос, с нескрываемой обеспокоенностью, говорили о том, что диспропорции на мировых рынках стремительно нарастают. Количество денег, находящихся в обращении, и финансовых суррогатов на порядок превышает масштабы реального производства и накопленных богатств. «Мыльные пузыри» надуты всюду. Так не может долго продолжаться. Они обязательно полопаются. Вопрос только в том, когда. Другой вопрос – кого и насколько сильно они «забрызгают». Альтернатива, на которую остается надеяться, состоит в плавном и неотвратимом снижении покупательной способности основных мировых валют. Если национальные и мировые регуляторы осознают опасности, грозящие мировой экономике, и удержат ситуацию под контролем. Пока взрыва нет только потому, что международное и внутригосударственное право, регулятивная система все вместе подменяют рыночные механизмы. Они сдерживают действие деструктивных сил. Они, а не что-либо иное, удерживают мировую систему на плаву. То есть общество живет не по экономическим законам, а вопреки им. Оно в состоянии поддерживать стабильность и нормально развиваться только благодаря тому, что нормативная система не дает раскачивать лодку. Она цементирует все и вся.

Из-за глобального кризиса и тяжелейшего удара, который он нанес по национальным экономикам и мировой торговле, по престижу международных институтов и всей стилистике обыденной жизни, долго накапливавшиеся изменения проявились с особой силой. Они приобрели как бы другое измерение. Произошел их качественный скачок. Они стали выстраиваться в некоторую целостную картину. Игнорировать их и дальше нет никакого резона. К тому же это просто не получится.

Попытаюсь в самом первом приближении обозначить хотя бы некоторые фрагменты мозаики, из которых жизнь складывает постпостмодернистскую картину с проступающим нынешним абрисом международного, наднационального и внутригосударственного права и взаимосвязей между ними, а также того, как мы их начинаем воспринимать.

Прежде всего, за последние годы мы с особой пронзительностью осознали всю недостаточность, ограниченность и обветшалость правового инструментария, находящегося в нашем распоряжении, все многочисленные слабости регулятивной системы. И произошло это не из-за односторонних действий США, НАТО или каких-то других государств или групп государств. Хотя вины за кураж, самонадеянность, отсутствие какой-либо сдержанности и полную безответственность, приведшие к дестабилизации мировой экономики, никто с них не снимает. И под «мы» я имею в виду не отдельную страну, не отдельное экспертное сообщество, а практически всех. Озарение принесла та беспомощность, которую продемонстрировали все передовые экономики и политический истеблишмент, столкнувшись с первым в истории человечества глобальным экономическим кризисом, и продолжают проявлять, борясь с его тяжелейшими последствиями.

Возникает естественный вопрос, что сделать для того, чтобы эту озабоченность не заболтали, чтобы она не растворилась в текучке повседневных забот. Как воплотить ее в конкретные дела. Какие для этого должны использоваться механизмы. Кто это должен делать. Кто этим будет заниматься. С помощью каких именно процедур. Ведь медлительность, с которой международное право приспосабливает к новым условиям, хорошо известна. На то, чтобы сформулировать пакет столь нужных, с нетерпением ожидаемых нормативных положений, уходят годы, а то и десятилетия. Согласование суверенных воль не терпит суеты. Значит, нужны какие-то иные переговорные площадки, позволяющие двигаться и реагировать быстрее. Значит, настала пора приниматься за создание новых международных органов, которым бы вверялись полномочия по принятию оперативных регулятивных решений. Значит надо подумать о стратегическом планировании в том, что касается кодификации и прогрессивного развития международного права, диверсификации форм, в которые оно может облекаться, а также о дополнении классических международных соглашений иными международными документами обязывающего характера.

Следующий момент, который также нуждается в должной оценке и осмыслении, – появление новых мировых игроков, оказывающих определяющее влияние на эволюцию международного права на нынешнем этапе его развития. Повышение их статуса по мере увеличения удельного веса в глобализированной экономике, их позиционирование в качестве мировых игроков также происходило на протяжении достаточно длительного периода времени. Глобальный кризис, как показалось всем другим участникам международного общения, привел к тому, что они ворвались на авансцену мировой политики, и, как следствие этого, повлек за собой взрывной передел мира. На самом деле он всего лишь легитимировал новое положение вещей. И сам кризис, и выявившаяся ограниченность инструментария, который мог быть применен для выхода из него, заставили осознать новую политическую реальность. Пока еще осознать, но не смириться с ней. Но сама реальность сложилась ранее. К середине 2010 г. она стала лишь более зримой и очевидной.

Свидетельств тому бесчисленное множество. Приведу только несколько. Скажем, в том, что касается воздействия на регулирование международного оборота услуг, лидерство принадлежит не США и Европейскому Союзу, не развитым странам, а Индии. Ее внутригосударственное право в этом отношении является сейчас наиболее либеральным, перспективным и продвинутым. Когда речь заходит об осуществлении интеграционных проектов, взор привычно обращается в сторону ЕС. Но в Юго-Восточной Азии под давлением Китая протекают ничуть не менее интересные и далеко идущие процессы. Страны региона учредили уникальную зону свободной торговли. По сравнению со всеми остальными, она сейчас выглядит наиболее устойчивой. Главное – она развивается опережающими темпами. Ее специфика заключается в том, что ради ее создания Пекин пошел на установление ассиметричного регулирования. У всех других участников зоны свободной торговли прав больше, нежели у Китая. Чтобы снять у своих соседей всевозможные страхи и фобии и сделать отказ от таможенных барьеров, количественных ограничений и мер эквивалентного характера гораздо более привлекательным, Пекин пошел на предоставление им серьезных экономических преференций и преимуществ и их юридически обязывающее оформление. То, что он может это себе позволить, опираясь на колоссальный профицит торгового баланса, что даже ассиметричная ЗСТ в АТР ему чрезвычайно выгодна и нужна для продолжения экономической экспансии, дела не меняет. Важно то, что Китай предлагает как своим непосредственным партнерам, так и всему миру альтернативное или, иначе, диверсифицированное международно-правовое и внутригосударственное регулирование.

Если примеры, приведенные в подтверждение тезиса о смене мировых игроков, участвующих в формировании международного права, показались недостаточно убедительными или репрезентативными, сошлюсь еще на один и, пожалуй, наиболее разительный, носящий на этот раз институциональный характер. Наряду с Группой-8, появилась Группа-20. Частично она заменила ее, взяв на себя часть отправлявшихся ею функций. То, что в нее вошли новые мировые игроки, ни для кого не секрет. Как и то, что развитые страны пошли на формирование Группы-20 не от хорошей жизни и каптировали в состав привилегированного клуба быстро растущие экономики без каких-либо предварительных условий. За исключением, может быть, обещания придерживаться общих правил игры и менять их по взаимному согласию. После этого новая конфигурация игроков, от которых зависит установление международного, национального и наднационального стандарта существенно поменялась.

В этой связи нужно ответить на целый ряд качественно новых, принципиально новых вопросов или, как мы с вами договорились, хотя бы поставить их – каков статус Г-20. Какова природа тех решений, которые она принимает и/или согласовывает: правовая, политическая, индикативная и т.д. Каким образом государства воспринимают те рекомендации, те политические, финансовые и экономические ориентиры, которые в ее недрах разрабатываются. Каковы механизмы их трансформации в часть международной и внутригосударственной регулятивной системы. Как они влияют на их фактическое поведение. Ведь это влияние вполне определенно. Хотя бы в том, что касается ограничений на использование протекционистских мер. Такие меры повсеместно применяются, но несопоставимо с тем, как это было во времена Великой депрессии, которой с большими издержками, за счет крайне опасной накачки финансовой системы горячими деньгами, но все же удалось избежать.

Появление в лице Г-20 нового мирового регулятора по-новому высвечивает и проблему соотношения между жестким и мягким правом, места последнего в регулятивной системе, наконец, самого понимания удивительного, неожиданного феномена мягкого права. Ведь Г-20 работает в режиме генерирования рекомендаций и взаимных мягких договоренностей, которые от этого не утрачивают характер международных межгосударственных обязательств.

Похоже, что жесткое право отступает. Мягкое право теснит его шаг за шагом. Инструментарий мягкого права все шире применяется для регулирования самых различных областей человеческой деятельности и транснационального взаимодействия. Как и в прошлом его зачастую воспринимают как состоящее из транзитных, читай, переходных положений, часть из которых уйдет в отходы, а остальные тем или иным образом трансформируются в юридические предписания. Через законотворчество на национальном и наднациональном уровне, признание за ними статуса международно-правового обычая или же заключение международных договоров. На самом деле оно все чаще принимает самодостаточный характер. Оно не нуждается в дополнительном подтверждении. Государства и группы государств предпочитают обращаться к нему и в регулятивных целях, и для достижения некоторого результата, на который они рассчитывают.

То, каким образом формализуются результаты деятельности Г-20, является лишь одной их возможных иллюстраций отмеченных тенденций. О ставке, которая в последнее время делается на использование мягкого права, свидетельствуют и многие другие. Сошлемся, например, на опыт функционирования Европейского Союза, ставшего с 1 декабря 2009 г. правопреемником Европейского Сообщества.

Мы привыкли говорить о том, что оно было всегда и почти во всем, прежде всего, правовым сообществом. Оно действовало всегда через право и на основе права. Любые политические решения воплощались в норме права, и впоследствии получали свою реализацию уже через ее имплементацию и неусыпный контроль над ее соблюдением. Но на то, насколько высок в нем удельный вес мягкого права, общих принципов, нуждающихся в конкретизации (как в случае с Хартией основных прав ЕС), индикативных норм и норм программного типа, односторонних обязательств и общих ориентиров, мы до сих пор обращали недостаточное внимание.

А ведь целый ряд политик ЕС осуществляется весьма оригинальным образом: государства-члены согласовывают общее задание, потом обещают друг другу к такому-то периоду достичь таких-то показателей, а затем работают над достижением намеченных целей. Но не только работают. Они регулярно отчитываются друг перед другом о результатах, которые им удалось получить, и взаимно контролируют друг друга, внося в процедуры, механизмы и целеполагание, если в этом есть необходимость, подсказываемые практикой коррективы. Таким образом построены, в частности, политики энергосбережения и энергоэффективности, улучшения показателей охраны окружающей среды и сокращения выбросов в атмосферу, перехода к экономике, базирующейся на знаниях, и зеленой экономике.

Дело дошло до того, что политическая элита ЕС заговорила даже о засилии мягкого права, чрезмерном перекосе в его пользу. Мол, открытый метод координации, которому было отдано предпочтение в провалившейся Лиссабонской стратегии превращения хозяйственного комплекса ЕС в наиболее конкурентоспособную в мире экономику к 2010 г., не оправдал себя. В отсутствие жесткого регулирования с присущей ему угрозой принуждения и возможностью наложения санкций саморегуляция, диспозитивность и рекомендательное внедрение лучших образцов не сработали. Отсюда был сделан вывод о том, что при конкретизации Стратегии 2020, одобренной Европейским Советом в конце марта 2010 г., и подготовке соответствующего законодательного пакета упор следует сделать на дополнении индикативных показателей жесткими мерами по обеспечению их исполнения, а, значит, на придании им все же несколько более нормативного характера.

Очень большое значение мягкое право играет в регулировании отношений между Россией и Европейским Союзом. С 2005 г. стороны приступили к осуществлению дорожных карт построения некоторого набора общих пространств – в области экономики, внешней и внутренней безопасности и т.д. Дорожные карты никого ни к чему не обязывают, никого ни к чему не принуждают, никаких графиков и императивных предписаний не содержат. И, тем не менее, Москва и Брюссель совместно трудятся над их реализацией. Неспешно. Уже который год. Они задействовали значительные людские, интеллектуальные и финансовые ресурсы. Ими созданы разветвленные механизмы диалогов и рабочих групп. Причем подменяющие институты управления взаимодействием, предусмотренные действующим Соглашением о партнерстве и сотрудничестве. Результат неоднозначный. В какой-то степени даже разочаровывающий. Может, мягкое право, апеллирующее к доброй воле сотрудничающих сторон и представляющих их структур, мягкое право, создающее лишь благоприятные возможности, но напрочь лишенное чего-то, что заставляло бы ими воспользоваться, в данном случае является не лучшим выбором. Или оно должно быть дополнено какими-то другими традиционными или, напротив, нетрадиционными регуляторами. Все эти вопросы представляют большой теоретический интерес. Но не только. От правильных ответов на них зависят не один десяток, а, может, даже сотни миллиардов евро, которые следовало бы более рационально использовать или инвестировать.

Из частично международных, частично наднациональных организаций, в которых участвует Российская Федерация, особую роль играет Совет Европы. Большинство созданных им структур межправительственного и межпарламентского сотрудничества ориентированы на выработку именно мягкого права. Из года в год Комитет министров принимает резолюции, которые направлены на формирование общих стандартов поведения, сближение внутреннего права, гармонизацию внутренней и внешней политики, проводимой государствами-членами. Формально они имеют статус рекомендаций.

Вместе с тем, было бы крайне нежелательно, наивно и даже опасно относиться к ним как к каким-то там благим пожеланиям, которые можно игнорировать. Ведь все эти резолюции, согласовываемые Комитетом министров, за очень редким исключением, обречены на то, чтобы стать повседневной практикой. Для того-то они разрабатываются и принимаются. Когда они перестанут допускать девиации от следования им, через пару лет, через пять, десять, пятнадцать – не так важно.

Из этой само собой разумеющейся гипотезы исходят все государства-участники. Но только не министерства и ведомства Российской Федерации. Они относятся к ним с полным пренебрежением. По сути дела наплевательски, если называть вещи своими именами. В результате раз за разом мы вынуждены бежать и что-то делать или убеждать остальных в том, что что-то делаем, догонять ушедших далеко вперед, когда выясняется, что норма, первоначально сформулированная как рекомендация, как некоторый вектор координации политического и правового развития государств, превратилась в общепринятый устоявшийся стандарт.

Но если так, значит нашему пониманию мягкого права, его регулятивной природы, того, как и ради чего оно формируется и эволюционирует, явно чего-то не хватает. В результате, что еще хуже, мы им неумело пользуемся. Либо вообще к нему прибегаем не тогда, когда надо, и в недостаточной степени. Следовательно, изменения, которые на наших глазах претерпела глобальная регулятивная система, изменения, затронувшие базовое соотношение между мягким и жестким правом и сделавшие мягкое право и иным, и гораздо более востребованным, нами не улавливаются. С этим надо что-то делать. И как можно быстрее.

Нужна достоверная, выверенная теория мягкого права, разъясняющая пределы усмотрения государств, предлагающая современное и непротиворечивое толкование государственного суверенитета, указывающая на многообразие форм кристаллизации международного стандарта, прослеживающая все фазы обретения им тех или иных черт императивности. Нужна теория, разъясняющая, с каким мягким правом мы имеем дело, когда его соблюдение вроде бы добровольно, но им обусловлено признание за государствами определенного международного статуса или доступ на рынки или что-то еще. О каком мягком праве идет речь, когда за его соблюдением осуществляется мониторинг. Как возможности, предоставляемые им, воплощать в реальность. Как научиться пользоваться сулимыми им выгодами. И немалыми.

Следующий блок вопросов связан с переосмыслением концепций регулирования международных отношений и в первую очередь международных экономических отношений. Как и в других случаях, мощный толчок ему дал нынешний глобальный кризис. Для того чтобы посмотреть, по поводу чего сейчас идет основная полемика, достаточно заглянуть в общедоступные газеты и еженедельники. В этом плане они на равных конкурируют с толстыми журналами.

Полемика развернулась, в частности, в связи с призывами к полному отходу от субсидирования национальной экономики. Ведь в условиях субсидирования мировая экономика только понарошку может считаться действительно открытой. Тотальное открытие рынков предлагается и как панацея для спасения политики развития, включая предоставление технической и финансовой помощи в целях развития. Иначе державы и их объединения, оказывающие помощь, одной рукой ее предоставляют, а другой немедленно забирают. Оно же трактуется и как рецепт спасения падающих государств, их вовлечения и в дальнейшем включения в мировую экономику. Хотя и сторонники протекционизма и приверженцы воззрений об историческом долге бывших метрополий вернуть награбленное не собираются сдавать позиции. То, что субсидирование и закрытие рынков как-то плохо сочетаются с представлениями о конкуренции и конкурентоспособности, их нисколько не смущает.

Очень бурно обсуждается состояние мировых валют. Все стремятся поставить им диагноз. Правда, появляющиеся публикации заставляют вспомнить, скорее, о консилиуме врачей, собравшихся у постели Буратино и гадавших о том, насколько тяжело он болен. Тогда на свет появилась крылатая фраза: «Либо пациент будет жить, либо он умрет». Множество копий ломается по поводу перспективы появления новых региональных и мировых валют и возможного соотношения между ними. По-прежнему, несмотря на их полную бесперспективность, слышны предложения о введении в оборот суррогата мировой валюты.

Отдельные сюжеты – переустройство мировой финансовой инфраструктуры, механизмы санации экономики государств, суверенный долг которых превысил все разумные пределы, возможности закрытия оффшоров и релятивизации банковской тайны. Особняком стоят вопросы о борьбе с социальным демпингом, унификации, гармонизации или хотя бы сближении налогового регулирования, ужесточении режима охраны интеллектуальной собственности или, напротив, отказа от него, по крайней мере, в существующих формах.

Но как бы все они не ставились, мы все время упираемся в проблематику государственного суверенитета. Жаркие споры, разгоревшиеся в нашей стране по его поводу еще совсем недавно, вроде бы, сошли на нет. Во всяком случае, так ненадолго показалось. Однако вновь недавно зазвучавшие призывы пересмотреть наши отношения с НАТО и Европейским Союзом и вообще задуматься о том, как и в какой степени мы могли бы подключиться к интеграционным процессам, протекающим в евро-атлантическом пространстве, их вновь актуализировали.

Правда, профессионального спора никак не получается. Политики и политологи, высказывающие разные мнения, существуют как бы в разных мирах. Люди, отстаивающие одну точку зрения, фактически ограничиваются ультимативным заявлением: ни пяди своего суверенитета никому не отдадим. Их оппоненты же, защищающие другую, толкуют совсем об ином. Они сетуют, мол, о каком суверенитете можно сейчас вообще говорить, когда все глобальные процессы идут через голову государств. Тут же себя, правда, опровергая утверждениями о том, что закрываться от мировых процессов, что, значит, в принципе можно сделать, не следует, поскольку соответствующие меры дадут крайне нежелательный эффект.

Профессионального спора не получается и потому, что он ведется вне какой-либо связи с имеющимися на настоящее время мировыми наработками. Так, страны Европейского Союза для себя давно решили, что, передавая на наднациональный уровень суверенные полномочия, никакой уступки суверенитета они не допускают. Ничего подобного. Все до наоборот. Передавая суверенные полномочия на уровень ЕС, они получают на несколько порядков больше суверенных полномочий в общее пользование. То есть, они приобретают, а не утрачивают. И очень много.

Другие наработки связаны с конструированием современных представлений о суверенитете как осмысленном, целенаправленном и системном самоограничении в своих собственных и общих интересах, поскольку такое самоограничение выигрышно и выгодно и исключает возможность деструктивных и явно ошибочных решений. Такое самоограничение касается использования финансовых, налоговых, социальных и других инструментов, которыми они могли бы воспользоваться в силу эндогенно присущего им суверенитета, но предпочитают к ним не обращаться с учетом того уровня политического и экономического развития и международного сотрудничества, на который они вышли. Причем самоограничение государств обретает общепринятые цивилизованные институциональные формы. Они не просто что-то прокламируют, а принимают на себя обязательства, за которые несут ответственность, подчиняются совместно создаваемым им механизмам контроля и т.д. Последний пример – учреждение мониторинга за состоянием национальных финансов в рамках перестраиваемой инфраструктуры мировых финансов.

Без учета всех новых факторов и современных воззрений выстроить национальные представления о государственном суверенитете не получится. Уходить от решения этого вопроса и в дальнейшем, как это пыталась делать политическая элита страны на протяжении двух последних десятилетий, не разумно. Это слишком дорого обходится. К тому же ответ на него носит базисный характер для конструирования как внутренней, так и внешней политики.

От него зависят не только прикладные моменты, в том числе, такие, как подконтрольность того, что делают государства для регулирования своих финансовых рынков, своей банковской и финансовой системы, но и гораздо более общие – о соотношении международного, наднационального и внутригосударственного права. Реальном, а не прокламированном только на словах. Действующая Конституция России исходит из верховенства нормы международного права во внутреннем правопорядке. Она закрепляет такой подход. Но это всего лишь первый шаг. Второй состоит в конкретизации того, какой смысл мы вкладываем в эту максиму, каким образом определяем ее содержание. Будь то в решениях Конституционного или постановлениях Пленума Верховного суда. Третий же шаг должен состоять в последовательной, ясной и единообразной правоприменительной практике.

Однако ни второй, ни третий шаг, несмотря на предпринимавшиеся попытки, по большому счету так до сих пор и не сделаны. Понятно только, что старая формула государственного суверенитета не соответствует велениям времени. Она исходила из господства внутри страны и независимости во вне. В эпоху интрузивности международных процессов, глобализма и взаимозависимости ее архаизм не вызывает сомнений. К тому же она абсолютно не операциональна. Она принадлежит прошлому. С ее помощью будущего не построить. Современное понимание государственного суверенитета во все большей степени настаивает на том, что он заключается, скорее, в способности отстаивать и защищать свой национальный стандарт, обеспечивать его международную конкурентоспособность и навязывать другим мировым игрокам общий норматив международного и внутреннего государственно-правового развития.

Преимущество акцентирования данного аспекта государственного суверенитета состоит в том, что оно выпячивает значение экспорта национальных социально-экономических и правовых моделей для формирования международной регулятивной системы, последствий для современного мира нормативной экспансии отдельных государств и групп государств. Сейчас, как и многие годы тому назад, международное право является в какой-то степени проекцией национального права на международное право, отражением баланса мягкой силы между основными мировыми игроками. Проекцию дают США. С недавнего времени все в большей степени Китай. На то чтобы считаться крупнейшим нормоустанавливающим центром силы, претендует ЕС.

Эволюция мировой регулятивной системы под влиянием стандартов, вырабатываемых на национальном уровне, происходила всегда. Это некоторая данность. Подчинить ее себе пытались все империи. И вступая в период расцвета, и скатываясь в полосу заката. И либеральные, поднимающие на свои знамена все самые прекрасные ценности равенства и гуманизма. И самые что ни на есть реакционные. В этом и заключалась мессианская роль, принимаемая ими на себя. Оценивать ее в качестве чего-то пагубного или предосудительного совершенно бессмысленно. Она не может описываться в терминах добра и зла, поскольку они варьируются в зависимости от победы или неудачи того или иного исторического проекта.

Однако в последние годы в механизмах подчинения мировой регулятивной системы внутреннему стандарту наиболее влиятельных мировых держав произошел какой-то сбой. То ли в них что-то нарушилось, и они перестали действовать, то ли исчерпали свой ресурс. В результате проекция внутренних уложений на международный порядок зачастую стала давать труднообъяснимый противоположный или боковой эффект. Как и почему, тоже нуждается в осмыслении. Ведь альтернативы ей, вроде бы, пока еще не сложилось.

Понятно только, что у государств имеется выбор. Они свободно могут заниматься рецепций внешнего стандарта. Такой путь легче. Он позволяет экономить время и силы. Ориентирует на лучшие образцы. Освобождает от необходимости заново изобретать то, что уже наработано другими. Способствует ускоренной модернизации. Но обрекает на догоняющее развитие.

Иной путь требует колоссального напряжения сил, многолетнего следования выбранному курсу, экспериментирования. Но приз, который он сулит, ценится превыше всего. Он состоит в выработке своего собственного норматива, достаточно конкурентоспособного для того, чтобы продвигать его на внешние рынки и превращать в международный стандарт. Хотя удастся ли завоевать такой приз и какой ценой, каким будет соотношение между затраченными усилиями и полученным результатом, предсказать всегда бывает чрезвычайно сложно.

Мудрость государственного управления, по всей видимости, как раз и заключается в том, чтобы находить разумный баланс между двумя возможными подходами. Под этим углом зрения, решение применять внутри страны технические регламенты Европейского Союза и Казахстана кажется разумным и оправданным. Решение использовать стандарты НАТО при изготовлении вооружений, предназначенных для экспорта, представляется вполне прагматичным. Вместе с тем, никакие заимствования не снимают с повестки дня задачу формирования своих собственных оригинальных стандартов и придания им такого качества, которое было бы притягательно для других стран и народов. Только в этом случае можно надеяться на лидирующую роль в мире, на обретение или удержания статуса великой державы.

Отсюда и постановка вопроса о меняющемся соотношении между наднациональным, международным и внутригосударственным правом. Может быть, пора рассматривать наднациональное, международное и внутригосударственное право как единое композитное правовое регулирование. Ведь никакой «китайской стены» между ними нет. Есть лишь поиск рациональной модели их применения на национальной территории и за ее пределами. Исчезновение разделительных рвов между системами права различного типа и различного уровня, исчезновение разделительной стены между ними может иметь и, по всей видимости, уже имеет эпохальные последствия. Не меньшие, чем крушение Берлинской стены. Действие единой композитной регулятивной системы распространилось к настоящему времени на многие базовые слагаемые внутригосударственного строительства, взаимоотношения между властью и обществом, собственниками, личностью и государством.

А ведь не за горами унификация, гармонизация и сближение правового регулирования всех аспектов экономической деятельности, материального права, будь то гражданское или уголовное, процессуального законодательства и т.д. Идут во многом спонтанные процессы. Они генерируются ускоренным экономическим развитием отдельных регионов, нуждающихся в укрупнении рынков, и успехами в реализации интеграционных проектов. В этих условиях становится особенно насущной постановка вопроса о том, какие сферы человеческих отношений должны регулироваться собственно национальным правом, а какие могут или требуют наднационального или международно-правового регулирования.

И главное не стоит забывать, что наднациональное, международное и внутригосударственное право все в большей и большей степени становятся правом результата. Для него важен именно результат, а не то, как и с помощью чего он достигается. Для него результат становится мерилом всего, главным и единственным критерием, своего рода божеством, для которого все остальное делается второстепенным.

Право результата настаивает на диспозитивности инструментария и методов его достижения. Оно лояльно к национальной специфике, местным традициям и особенностям исторического развития. Оно не ставит под сомнение самобытность национальной или многонациональной культуры и ни в коем случае не затрагивает ее. Оно требует только одного – результата.

Вы хотите президентскую, парламентскую, смешанную или полупрезидентскую республику – пожалуйста, но только чтобы она обеспечивала учет волеизъявления народа и демократическое развитие. Вы хотите выборы по мажоритарной или пропорциональной системе, одномандатные или многомандатные округа, такую или иную нарезку избирательных округов – пожалуйста, но только чтобы выборы были честными и справедливыми. Вам больше нравится двухуровневая, трехуровневая или даже четырехуровневая судебная система – на ваше усмотрение, но только чтобы она обеспечивала восстановление нарушенных свобод и разрешение споров. И так во всем.

Если и пока вы даете искомый результат, вы уважаемый и почитаемый всеми член международного сообщества. Вы успешны. К вам стекаются инвестиции. Вы конкурентоспособны. Вы образец для подражания. Как только вы перестаете давать результат – все утрачиваете. Включая авторитет, влияние, источники процветания – все. Становитесь падающим государством, больным человеком Европы, Америки или Азии.

Кредо современного права и современного государства – эффективность. Всем нужны эффективное право и эффективное государство. Эффективная государственная служба и экономика. И многое другое, с чем употребляется прилагательное «эффективный».

Вот как добиться эффективности – это, пожалуй, коренной вопрос. Он венчает все остальные. Ответ на него нужен нам как воздух. Он ключ к успешной модернизации.

© Марк ЭНТИН, д.ю.н., профессор,
директор Европейского учебного института
при МГИМО (У) МИД России

* Выступление на подготовительной встрече к Ярославскому форуму, организованной в Институте государства и права РАН 6 апреля 2010 г.