Участники экстренного слета «во время чумы» не разругались в пух и прах. Не стали с занудливой въедливостью искать виновного, чтобы по доброй (или недоброй) американской традиции вымазать дегтем, вывалять в перьях и прокатить на шестах. Вместо этого «двадцатка» всеми правдами и неправдами сплачивалась перед лицом глобальной по охвату беды, называемой чаще всего крахом прежней модели развитого рыночного постиндустриального капитализма, – и на словах, и на бумаге, судя по итоговому коммюнике, это ей удалось.
Здравствуй, командно-административный капитализм (КАК)
Главным результатом считается докапитализация Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного банка. Страны Группы-20 вскладчину увеличат авуары двух международных кредиторов на общую сумму 1,1 триллиона долларов. Из них МВФ получит 500 миллиардов: по 100 миллиардов перепадет ему от Евросоюза и Японии, Китай выделит еще 40 миллиардов. Средства предназначены, так заявлено, «развивающимся экономикам», чтобы они смогли избежать краха своих финансовых систем. При этом государства, находящиеся на этапе «догоняющего развития», могут надеяться на усиление своей роли внутри МВФ, а значит, и на рост своего влияния в мировых делах.
Вторым по важности решением нужно назвать вымученное согласие – американцы и британцы тому противились – создать наднациональный орган по регулированию финансовых рынков. Вся власть совету – Совету финансовой стабильности (Financial Stability Board), который наравне с МВФ будет координировать боевые действия по подавлению очагов экономических беспорядков. Эта структура заточена на борьбу с отмыванием денег и поставит под контроль как сомнительные операции хедж-фондов, так и хитроумные схемы движения денежных потоков в оффшорные зоны и обратно. Так, по крайней мере, задумано.
Чтобы не допустить торжества национального экономического эгоизма, решено активизировать весь инструментарий Всемирной торговой организации (ВТО), причем обязать ее проводить неусыпный и неустанный мониторинг и отчитываться не реже одного раза в квартал. В следующие два года на стимулирование торговли выделяется 250 миллиардов долларов.
Вдобавок Г-20 договорилась ограничить банковскую тайну, обязать частный бизнес раскрывать сведения о выплатах бонусов по итогам года членам советов директоров и другим топ-менеджерам, ввести строгий учет и контроль при регистрации рейтинговых агентств и затем следить за ними.
Возникает эффект дежа вю, не правда ли? Вспомним жесткий прессинг на бизнес в период правления канцлера Людвига Эрхарда в послевоенном несостоявшемся Третьем рейхе, когда в 1950-е годы модель социальной рыночной экономики утвердилась в полной мере, причем с молчаливого согласия германской правящей элиты. Если вдуматься, то впервые с той поры государство, опираясь на коллективную мудрость «группы двадцати», начнет залезать в карман к частным предпринимателям, закрепляя за собой право указывать им: мол, «не по чину берете». На лондонской ассамблее о сакральном характере частной собственности, на чем зиждется весь храмовый комплекс «свободного рынка», предпочитали не упоминать.
По большому счету, по совокупности принятых на саммите решений все лидеры Г-20 могли бы заслужить розочку в петличке. Но только если закрыть глаза на два обстоятельства. Во-первых, финальное коммюнике явилось результатом почти шахматного размена двух непримиримых позиций, а, во-вторых, у каждой из двух оформившихся еще накануне саммита партий – англосаксонской и континентально-европейской – имеется предостаточно рычагов и поля для маневра, чтобы под благовидным или не очень благовидным предлогом не соблюсти достигнутые договоренности.
Англосаксы против франко-германцев
Поначалу, в преддверии лондонских прений, Париж и Берлин, выражая частично мнение всей континентальной Европы, рьяно настаивали на усилении международного контроля за финансовыми рынками. Французский президент Н.Саркози и германская канцлерин А.Меркель ратовали за расширение полномочий ведущих финансовых институтов. Или за создание нового наднационального органа с полномочиями вмешиваться в дела субъектов экономической деятельности в конкретных странах.
Американцы и примкнувшие к ним бритты не желали этого даже слышать. Отвергали с порога, приравнивая этот шаг к поползновениям на свободу рынка. Накануне лондонской сходки глава американского казначейства Тимоти Гайтнер сказал, как отрезал: ни на какие уступки в вопросе о «финансовом суверенитете» США не пойдут.
В свою очередь, США и Британия наседали на континентальную Европу с требованием выделить дополнительные финансовые пакеты для спасения утопающих бизнес-структур и оживления конъюнктуры. Европейцы, а особенно германцы, с порога отвергли эти увещевания. Госпожа Меркель не менее решительно, чем главный американский финансист, объявила: денег не даст, потому как финансовый доппаек чреват инфляцией и дестабилизацией.
В неуступчивости А.Меркель и ее единомышленников проявилось идеологическое расхождение между двумя лагерями. На одном полюсе оказались США, Канада, Британия, Индия и Япония – они верят в выход из кризисного безвременья через накачивание экономики средствами из государственной казны, то есть за счет налогоплательщиков. На другом полюсе сгруппировались Франция и Германия с примкнувшей к ним Австралией, выступающие за разумную достаточность в финансовых инъекциях в экономику. Предложение Парижа и Берлина сводилось к одному – к совершенствованию рыночных механизмов.
Так, Н.Саркози проповедовал необходимость регулировать жесткими правилами хедж-фонды и оффшорные финансовые центры. В этом с ним была солидарна А.Меркель. В словах госпожи канцлер легко угадывалась скрытая угроза: «Если мы не договоримся о регулировании здесь, то никакого согласия на этот счет не будет в следующие пять лет».
Тема оффшорных махинаторов насквозь пропитана злобой дня, что не случайно. Как подчеркивает российский эксперт Владимир Жарихин, замдиректора Института стран СНГ, «оффшоры служили тем самым насосом, который вытягивал национальный капитал на интернациональный уровень. Этот капитал по своим целям, задачам зачастую противоречил национальным интересам отдельных стран. А теперь уже и интернациональным интересам в целом». По мнению эксперта, на лондонском саммите «антиглобализм Франции и Германии почти восторжествовал в глобальном масштабе».
Верно – почти восторжествовал. Прямолинейный Н.Саркози просто потряс скрепы трансатлантической солидарности своим заявлением, что нынешний глобальный кризис знаменует собой похороны – похороны «англо-саксонского капитализма». Под этой моделью обычно понимают обожествление рынка, который способен, как ранее считали, сам себя корректировать, и дерегулирование, то есть отказ от направляющей и контролирующей функции государства. К этому присовокупляют признание за индивидуалистической моралью, диктующей погоню за личным успехом, выражаемым в количестве и качестве материальных благ, роль мощной мотивации к труду и личной инициативе.
В момент глобального кризиса французы и немцы оказались душой и телом более преданы концепции социально-ориентированного рынка, что питается их опытом построения «континентального» капитализма.
Итоги саммита: очень сухой остаток
Похороны «англо-саксонского капитализма» на лондонском саммите не состоялись. Взаимозачет двух полярных позиций привел к появлению документа, вобравшего в себя идейные максимы обоих лагерей, что позволило избежать большой беды. В случае, если бы участники встречи в верхах «согласились не соглашаться», многие из стран «двадцатки» могли бы уйти в себя, замкнуться, негласно провозгласить политику изоляционизма, что привело бы к надстройке протекционистских барьеров, а значит, к торговым конфликтам и торговым войнам. Не случилось.
Однако можно согласиться с российским экспертом Валерием Хомяковом, сопредседателем Совета по национальной стратегии, что лондонский слет «двадцатки» – «это если не похороны англосакской модели глобализации, то ее отпевание. Это еще не новый миропорядок, но уже его зачатие». В любом случае, отныне тема «англо-саксонского капитализма» и что с ней делать прочно вошла в повестку дня будущих саммитов.
Владимир МИХЕЕВ