По этому поводу давно уже никто не спорит. Все, что нужно и не нужно, тысячи раз подтверждено, доказано и передоказано. Поэтому мы такие, какие есть – разные-преразные, непохожие и, в то же время, столь близкие, одинаковые и человечные.
Но это только часть истории. Ведь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды – лучший способ сокрыть истину. Это вам каждый семьянин расскажет. Не только адвокаты и следователи.
Другая надежно скрыта под сенью прошлого. Догадки о ней то тут, то там в форме самых нелепых фантастических предположений выплескиваются на страницы книг. Они вдохновляют сумасбродные ленты кинематографистов. В том числе самых популярных.
И это не случайно. Ведь очень часто понимание того, кто мы, откуда идем и во что можем превратиться, приходит к нам через озарения людей творческих, людей искусства. Как совершенно гениальные, так и те, которые вызывают недоумение, оторопь и отвращение.
Их любовь была чиста, безоблачна и безгранична. Ничто ее не омрачало. Она вспыхнула сразу, с первого взгляда. Так, как только и должно быть.
Они тотчас же поняли, что созданы друг для друга. Что жить друг без друга просто не могут. Диву даешься, и как это им раньше-то удавалось. Загадка – да и только. Никто разгадать ее был бы не в состоянии.
Любовь полыхала в их груди как степной пожар засушливым летом. Сметая все на своем пути. Заставляя забыть обо всем на свете. О друзьях и близких. Смене дня и ночи. Обязанностях и условностях.
И вот они лежали в объятиях друг друга. Прижимаясь телами так крепко, будто пытались переплавить их в одно. Сливаясь губами с таким упоительным остервенением, будто оторвись они на секунду, и тот час же умерли.
И мир вокруг них вновь, в который раз, захлебывался в их чувствах. И исчезал, оставляя их наедине с вселенной и вечностью. И дарил им бесконечное, счастливое, судорожное, ни с чем несравнимое забытье.
Он вышел из него от легкого прикосновения чего-то мягкого, теплого и пушистого. Не открывая глаз, нащупал холку. Ласково провел пару раз по спинке, выгнувшейся навстречу его руке, ощупывая позвонок за позвонком. И стал чесать за ушками. Привычно и естественно, как многие поколения до него. В ответ раздалось мелодично поощрительное мурлыканье. Под которое так сладко было снова уснуть.
Очень скоро он вновь пробудился. На этот раз от внимательного пристального взгляда. На него не просто смотрели. Его как бы насквозь им просвечивали. В лицо ему впивались два фосфорицирующих золотисто-оранжевых зрачка, необычный разрез которых ему был так хорошо знаком по популярным изданиям, которыми он зачитывался в юности. В них угадывалось такое желание узнать и понять, что было не до вытянутой серой мордочки с хищным оскалом лишь слегка прикрытых сверкающих клыков. «Спи, спи, спи, – услышал он успокаивающий голос любимой, – еще не время». И вновь забылся в полуобморочном сне, полностью доверяясь своей избраннице.
Кто потом обвивался вокруг его груди, шипяще нашептывая что-то нежное, непонятное и возбуждающее, с каким зверем, то рычащим, как рупор на площади, то стеснительно повизгивающим и вертящимся вокруг него со скоростью карусели, он понятия не имел. И то, что поутру его тело было испещрено многочисленными царапинами и укусами, значения не имело. Главное – он был на вершине блаженства. И осознавал, что не променяет свою судьбу ни на какую другую. Сколько бы и как бы это ни продолжалось. Ночь за ночью. Месяц за месяцем. Год за годом. До последнего вздоха в глубокой старости.
Но время шло. И однажды ночью он проснулся не от привычных призывных птичьих трелей, покусывания или нежного щекотанья паучьих лапок, а от рези в глазах. Торшер был включен. От него по комнате разливалось какое-то незнакомое, непонятное, призрачное сияние. Там, где полагалось находиться его суженой, уверенно восседала царевна-лягушка и смотрела на него теми самыми или какими-то другими переливающимися зрачками, тысячи вариаций которых уже мерещились ему раньше.
«Не пугайся, – сказала она ему на этот раз. Ее голос был спокоен. Осанка горделива. Взгляд ироничен. Во всем облике чувствовалось что-то величественное. Ни тени сомнений или колебаний. – Время пришло. Выбор за тобой. Ты давно уже понял то, что не понять было бы невозможно. Я знаю, ты любишь меня. И во имя этой любви должен стать таким же, как я».
«То есть лягушкой», – выдавил он из себя и замер, понимая, что сморозил несуразную глупость, не подобающую торжественности момента.
Но она в ответ лишь рассмеялась, весело, задиристо и переливчато – как будто бы молоточки простучали по клавишам высшего регистра старинного, тонко настроенного клавесина – не удосуживаясь бухать и квакать, как положено было бы в ее теперешнем обличье. Отсмеявшись, она продолжала: «Такой же, как я значит такой же, как мы все. Как все люди. Ты человек. И поэтому ты один из нас. Просто этого не знаешь. Ты не умеешь заглянуть в себя. Осознать свои силы и возможности. Ощутить в себе сокровенное. Слиться с природой. Они дремлют в тебе. Я помогу им проснуться. Я уже почти все для этого сделала. Но решение ты должен принять сам. Тебе достаточно лишь сказать: да, я этого хочу!»
«А чего этого?» – Чтобы потянуть время и свыкнуться с неминуемым, он вновь сделал вид, будто бы не понимает. Хотя внутри него все трепетало от восторга. Хотя он ощущал, что стоит перед входом в огромный, непонятный, неизвестный, непознанный им, но такой увлекательный, завораживающий мир.
«А вот этого», – молвила царевна и из пучеглазого пупырчатого существа превратилась в задумчивого сфинкса, как его рисуют на всех картинах, ничего общего с лягушкой не имеющего. Только искорки в ее глазах продолжали сверкать по-прежнему, и улыбка осталась такой же родной и чарующей.
«Вызволять меня тебе не надо. Как видишь. И топать за тридевять земель, и подвиги совершать – тебе не требуется. Поелику дело не во мне, а в тебе.
Ты пока зародыш. Набухшая почка. Закуклившаяся гусеница. Скажи себе: я могу, я хочу, я буду таким же, как другие, и ты станешь со мной вровень. Ты обретешь себя. Взаправдашнего. Подлинного.
И обретешь меня. Только по-настоящему. Обретешь весь мир, который пока от тебя скрыт. Не как чужак, забредший в лесную глушь. А как один из его творцов.
Решайся. Светает. Хорошо бы, если бы ты сказал свое слово сейчас, до утренней зари. Я так жду его».
«Почему мне это кажется знакомым?» – продолжил он диалог уже только сам с собой. И вспомнил одну из многочисленных сказок, а, может, не просто сказок, которые ему читала перед сном мама, когда он был совсем маленький. И которые он с таким восторгом перечитывал, когда немного подрос и научился складывать буквы в слова.
В ней рассказывалось, как правителю какого-то восточного царства захотелось новых ощущений. И он разрешил пришлому, как выяснилось впоследствии, злому волшебнику соблазнить себя превращениями в разных птиц и, кажется, более мелких тварей. Ему настолько понравились превращения, что он забыл волшебное слово, без которого нельзя было обратно вернуть себе человеческое обличье. И он навсегда бы остался в чужом, уступив волшебнику обманом отнятый у него престол, если бы не упорство, с которым он бросился отвоевывать обратно свою судьбу.
«Сказочники все переврали», – заставила его вернуться к фантастически нереальной реальности возлюбленная. Пока он предавался воспоминаниям, она вновь поменяла свою внешность. Стоило ей лишь повести бровью, и из сонного мудрого сфинкса она трансформировалась в напористую разъяренную пантеру.
«Слушай! Знание должно было бы войти в тебя само, как только ты бы сказал: да, я хочу. Но я вижу, что ты колеблешься. Тогда попробую объяснить и рассказать тебе все сама. Хотя слов никогда не хватает. Они слишком слабы и невнятны. Ими трудно передать все величье и трагичность того, что я тебе поведаю».
И она начала свой рассказ. Стены исчезли. Свет теперь шел отовсюду. Образ ее расплылся. Где она теперь находилась, он не понимал. Голос как бы сам собой рождался в его голове.
«Наш общий прародитель, – нашептывал он ему, – был всем. Для него не существовало преград. Он дал начало всему. Всему сущему. И мы, люди, были плоть от плоти его. Мы могли все. Мы были всем. Мы объединяли в себе весь этот мир. Он не был праведен и справедлив – мир нельзя построить на столь шатких и эфемерных основах. Но в нем царствовали гармония и порядок.
И так продолжалось бы всегда. Однако чем больше поколений отделяло нас от общего прародителя, тем слабее становилась связь с ним. И тем выше становилась поросль тех, кто ставил себя над другими. Кто понукал и третировал остальных. Кто стремился подчинить их себе и поработить. Кого превратить в слуг. Кого в дичь. А кого во врагов, которых бы боялись все восстающие против их воли.
Одновременно же быть и хозяином, и рабом, до сих пор не удавалось никому. И они разорвали связь времен. Они разрушили гармонию и порядок. Они подстроили так, чтобы между ними и творцом пролегла почти непреодолимая пропасть.
И мир сделался тем, который окружает нас теперь. Где каждый сам за себя. И сам по себе. Где природе нет места в сердцах людей. Где господство – высшая ценность и смысл сущего. Оно заменяет им все. Чувство же собственного величия превратилось в клетку, в которую замкнут человек. В которую посажено все человечество.
Но клетка эта не настоящая. Она рукотворная. Она не была выстрадана творцом. Ее создал сам человек. В его же силах сломать ее. Стоит только захотеть. По-настоящему. Не боясь. Не оглядываясь назад. Полностью отдавшись своему порыву. Как тебе сейчас.
И оковы падут. Мир вновь обретет первозданную красоту. И человек станет частью этого мира. Частью всего живого. И всего сущего.
Но только надо переступить через все глупые сказки, пускай даже такие милые и симпатичные, как про царевну-лягушку, конька-горбунка, волка-помощника и всяких там Киплингов. Надо выбросить из головы все чудовищные извращения про оборотней и вампиров. Они придуманы теми, кто жаждет власти. Для кого царствовать дороже всего на свете. Кто упивается своим господством над природой и всеми другими ее детьми. И теми, кто был ими подкуплен. Кому они задурили голову.
Для них слияние с природой – как кость в горле. Обман – их кредо и страсть. Без него для них жизнь не в жизнь. Спадет обман – исчезнут и они.
Но наш общий предок никуда не исчез. Он в каждом из нас. И каждый из нас – бесконечный, безграничный, несравненный, красивейший мир. Достаточно только захотеть. Очень захотеть. И прошлое вновь сбудется в будущем. Надо только произнести: да. Ты готов выкрикнуть его вместе с нами? Вместе со мной?»
Он ничего не сказал ей в ответ. Это его губы сами прошептали заветное слово «да».
© Н.И. ТНЭЛМ