Энди ощущает себя шотландцем до мозга костей и кончиков пальцев на левой ноге, а потому не желает укладываться в прокрустово ложе общенационального кумира, что предполагает самоидентификацию не с родом-племенем, а с государством. Но горец не готов отказаться от своей самости, питающейся не только от горных озер и вечно зеленеющих пастбищ Шотландии, но и от застарелых обид на южан, которые вот уже три сотни лет играют первую скрипку в этом неравноправном союзе двух королевств. Энди не ощущает себя «британцем», но этот его, казалось бы, сугубо личный выбор завязывает тугой узел проблемы не только для Великобритании, но и для всего проекта «Единая Европа». Каким образом?
«В последнее время в Шотландии проявилось новообретенное чувство отторжения всего, что связано с Англией, и это явилось отражением растущей уверенности в себе и националистических настроений», – пишет автор американского издания «Интернэшнл геральд трибюн». Стимулом, самым парадоксальным образом, стала реформа государственного устройства, проведенная по инициативе бывшего лейбористского премьера Тони Блэра. В рамках т.н. «devolution» у шотландцев, а заодно и у валлийцев (жителей Уэльса), появился собственный парламент, уполномоченный Лондоном решать всю совокупность вопросов, правда, только по здравоохранению, образованию и социальным программам помощи населению.
Центральное правительство было уверено в том, как звучала в ту пору успокоительная мантра, что наделение горцев высшим законодательным органом «окончательно похоронит шотландский национализм». Эксперт одного из лондонских мозговых трестов Гай Лодж считает, что результат оказался прямо противоположным задуманному. «Англия и Шотландия начали отдаляться друг от друга в культурном и политическом плане, и они начинают смотреться как совершенно различные нации».
С конца 2007 года местный бюджет, формируемый за счет субсидий от центральной власти в Лондоне, распределяется местными лидерами Шотландской националистической партии, победившей на выборах, по принципу высшей социальной справедливости. Алекс Сэлмонд, вождь этих умеренных (до поры до времени) националистов, провел решение об отмене платы за обучение в вузах, оплачивает из казны уход за пожилыми, расширил список бесплатных лекарств для больных, в том числе онкологических, сократил стоимость выписки лечебных препаратов в целом, а также облегчил доступ к дорогому клиническому лечению.
Английские парламентарии негодуют, обвиняя шотландских коллег, что они, мол, щедры за чужой счет. И недоумевают, почему шотландские депутаты могут заседать в палате общин в Вестминстере, вынося приговор общенациональные проектам, а они не могут вмешиваться, скажем, в формирование расходных статей бюджета одной из составных частей Соединенного Королевства. Обозреватель влиятельной газеты «Скотсмен» Джойс Макмиллан комментирует это брюзжание лондонских заднескамеечных заседателей с позиции понятного шотландского гонора: «Нас всегда воспринимали как нечто экзотическое и декоративное. Но стоит нам сделать вид, что мы можем озаботиться самоопределением как нация, это вызывает обиду и гнев: «А что было не так с тем, как мы вами управляли? Почему вы не испытываете к нам благодарности?»
Исследователь Гай Лодж приводит свое рациональное объяснение, почему на протяжении трех веков союз Англии и Шотландии выдерживал испытания временем. В XVIII веке сцепкой служили соображения безопасности и потребность в экономической стабильности. В XIX веке жесткими скрепами была империя и ее колониальные владения. В XX веке нужно было победить нацистскую Германию и построить общество благоденствия. Сейчас эти факторы отсутствуют, утверждает Лодж, ссылаясь на пример Чехословакии, которая распалась «без большой драки», потому что «никто не смог привести ни одного разумного аргумента, почему им стоило бы и дальше жить вместе». Нечто подобное, полагает Лодж, происходит и в отношении союза Англии и Шотландии.
Остается только гадать, с какой стороны выступят застрельщики бархатного развода. Англичане, превратившись после распада Британской империи из титульной нации в одну из этнических групп, составляющих скукожившееся королевство, до сих пор находятся в поисках своего нового «Я». В последнее время, по выражению шотландского писателя Ирвина Уэлша, многие выбрали «не британскость, а «англичанство» как свою культурную идентичность в постимперский период». Это означает, утверждает Уэлш, что на самом деле не шотландский, а именно английский национализм представляет собой сегодня «спящего гиганта».
Владимир МИХЕЕВ
№8-9(25), 2008