(философско-этическая предрождественская страшилка)
Игрушечная автомашина уперлась в ножку стола. Ребенок попытался её объехать. Не получилось. Он вылез, оттащил машину назад и снова надавил на педали. Ситуация повторилась. Раздался пробный душераздирающий плач.
– Не так, – сказал, улыбаясь, отец. – Поворачиваешь руль до упора. Вот, хорошо. Теперь сдаёшь назад. Видишь, автомобиль выровнялся. Ехать вперёд больше ничего не мешает.
Ребенок утёр мгновенно высохшие слёзы, радостно заулыбался и, подпрыгивая от удовольствия, вновь приналег на педали. Но стоило ему проехать буквально несколько шагов, как машина уперлась в стену. Мальчишка наехал на неё один раз, второй. Потом вновь прибёг к помощи отца.
– Па, – сказал он вопросительно, – опять не едет. Придумай что-нибудь. Ну, пожалуйста. Ты же всё можешь.
Отец только беспомощно развёл руками. В интернет-магазине он уже присмотрел электронную программку виртуальных гонок на автомобилях, которая легко выводилась на большой экран. Однако спешить с покупкой ему не хотелось – до Нового года оставалась ещё куча времени. К тому же он абсолютно не был уверен в том, что этот симулякр – то, что нужно его сыну.
Эдмонт не считал себя коллекционером. Ни в коем случае. Он собирал древние тексты. Даже древнейшие. В том числе предшествовавшие зарождению нашей цивилизации. И в его коллекции было немало таких, каким бы позавидовали самые именитые архивы. Не говоря уже о музеях, исследовательских центрах и частных галереях. Некоторые из них, по-видимому, были бесценны, и, попади она на рынок в руки спекулянтов, на вырученные за них деньги можно было бы построить десяток таких музеев и галерей. Или даже больше.
Но он собирал их по всему свету, точнее, спасал от современных варваров, расплодившихся в мире, причём отнюдь не только на Большом Ближнем Востоке, отнюдь не просто так. Он выискивал в них предупреждения – рассказы о событиях, которых, сложись всё чуть-чуть иначе, можно было бы избежать. Которые, знай, как всё повернется, можно было бы предупредить. Но, увы, мужик, т.е. человечество, как и предшествующие цивилизации, задним умом крепок. Оно спохватывается обычно, когда уже поздно. Когда исправить случившееся очень-очень трудно. Почти невозможно. Если вообще спохватывается.
Свою же роль он видел в том, чтобы помочь, когда нужно, даже материально поддержать формирование глобальных сетей журналистов-расследователей. За последние годы некоторые из них прославились одновременным опубликование во всех мировых и региональных СМИ разоблачительных документов об уводе денег в офшоры, мошеннических схемах уклонения от налогообложения, сделках между крупнейшими корпорациями и национальными правительствами. Эти кампании имели не только медийный успех. Они сильно повлияли на характер современной мировой экономики. Помогли очистить её от многих грязных, подлых и подловатых форм ведения бизнеса.
Вот Эдмонт и надеялся, что, когда наступит час «Х» и условия для этого созреют, ему удастся использовать глобальную сеть журналистов-расследователей так, чтобы его предупреждение сработало. Дай-то Бог. Мне Эдмонт импонирует. Я бы ему доверился. Хотя полной уверенности в том, что прошлый опыт должен служить для нас путеводной звездой, у меня нет. Ведь мы иные. У нас, что не исключено, всё по-другому. И сложиться может совсем не так, как в незапамятные времена. Зачем же закрывать себе такую возможность.
Поэтому, для чего он передал мне этот дневник, не ведаю. Если в качестве пробного шара, оставляю на его совести. Моё дело, как сказочника, переложить текст на современный язык и опубликовать. Судить – ваш удел. На то вы и читатели. Вот он.
Меня зовут Сорий. Я начальник первой исследовательской колонии на Петии. Высоких форм разума на этой ближайшей от нас экзопланете выявлено не было. Поэтому Центр принял решение осваивать её как любую другую планету. Сначала обследовать на предмет рисков, возможной реакции гомеостазиса на вмешательство в её устройство, органику и энергетическую психо-ауру и наличие нужных нам или оригинальных богатств и ресурсов. Затем, естественно, в случае отсутствия противопоказаний, переходить к первичной эксплуатации.
Если верно то, что пишут в исторических романах, капитаны бросили вести вахтенные журналы сотни лет назад. Зачем – если всё автоматизировано, контролируется тысячами датчиков, записывается, архивируется, дублируется так, что мышка не проскочит без регистрации.
Меня подвигла возобновить эту забытую традицию уникальность ситуации, в которой я/мы оказались. Искусственный интеллект, управляющий колонией, молчит. Утверждает, будто всё в порядке, всё идёт штатно. Не выдаёт ни одной разумной версии.
Однако мои подопечные продолжают исчезать. Ни одна группа из тех, которые мы разослали в разные точки Петии, и тех, которые послали их отыскивать, и тех, которые отправили им на помощь, не вернулись. Связь с ними прервана. От них не поступает никаких сигналов. Я/мы в информационном и интеллектуальном вакууме. Ведь нет даже никаких предположений относительно того, что могло с ними случиться. Искусственный интеллект продолжает настаивать на том, что никакие опасности на планете нас не подстерегают. Чтоб ему.
Ситуация тупиковая. На станции нас теперь всего трое. Правила солидарности, которых мы обязаны придерживаться, требуют продолжения поисков. Я базу покинуть не могу. Мой удел – командовать. Хотя послал бы всё подальше и ринулся сам в бой – спасать своих, выяснять, кто утащил их в преисподнюю (если всё так, как подсказывают мне мои страхи), сразиться с тутошними демонами.
Остаются двое моих подчиненных. Они могли бы составить группу последнего шанса. Их можно было бы «бросить на амбразуру». Но один из них – совсем малец. Стажёр. Неопытен. Не обстрелян. В настоящих переделках пока не бывал. Всего боится. То есть, не вариант.
Второй – ещё хуже. Он со странностями. Как его включили в экспедицию, ума не приложу. Разговариваю с ним утром – он говорит со мной уверенным басом бывалого вояки. Всё знающего. Всё испытавшего. Готового к любой неожиданности. Отворачиваюсь, отвлекаясь на что-то, вновь оборачиваюсь к нему – передо мной трусливая лань, вздрагивающая от любого громкого звука.
Не проходит и минуты, он превращается в склочную женщину, предъявляющую мне тысячи претензий, причём в темпе скорострельного пулемета. Потом в обед на общую трапезу выходит высокосветский барин, с такими замашками и апломбом, как если бы все должны вокруг него виться – подавать, убирать, плясать, да ещё к тому же задабривать его комплиментами. А ежели что не так, он мгновенно превращается в дикую кошку. Шипит. Визжит. Брызжет слюной. Вызывая единственное желание – здесь же, не сходя с места, удавить его к такой-то матери: т.е. нежно взять в объятия и не отпускать, пока тело не похолодеет.
Проштудировал его личное дело. В нём записано: страдает многослойностью личностей и синдромом их легко возбуждаемой протрузии. Наделен способностью к принятию неординарных решений, которые стимулируются внутренними психосоматическими трансформациями на фоне диссоциативного расстройства идентичности, и проч.
Любят медики наводить тень на плетень. На самом деле, просто душевнобольной. Страдает не этим непонятно чем, а раздвоением или растроением личности. Его место в психушке. А вот надо же, как жизнь складывается. Странно – не то слово. Только на них – вся надежда. Кого-то в последнюю вылазку мне всё равно нужно посылать.
Ещё и имя у него чудное: Многоин. Звучит также дико, как его речи, когда он начинает невпопад излагать свои бредовые идеи. За те дни, что мы остались втроём, наслушался их на всю оставшуюся жизнь. Однако деваться некуда. Проведу инструктаж, забью их везделёт последними комплектами оборудования, припасенными на чёрный день, подключу дополнительные системы слежения и отправлю в неизвестность.
Одновременно, следуя катехизису безопасности, не оставляющему мне ни малейшего выбора, включу таймер самоуничтожения базы. Таков закон. Вместе со станцией будут взорваны, превратятся в кварковую пыль все стартовавшие с неё везделёты. Все мои друзья. Все наши. Все первые поселенцы. Чтобы не дай Бог. Чтобы предотвратить расползание, распространение неизвестного. Последующие экспедиции разберутся, что к чему. Иначе нельзя.
Прошло два часа. Всё случилось даже хуже, чем я ожидал. Везделёт вскоре после старта потерял управление. На мои команды и расспросы перестал реагировать. Его повлекло в сторону северных плато, переходящих в неисследованные нами красочные предгорья, покрытые густой растительностью. После чего он исчез из поля видимости. Датчики и системы контроля, как случилось и в прошлые разы, ослепли, а затем полностью вышли из строя.
Я ещё немножко подождал в надежде на чудо, которого, конечно же, не произошло, затем сходил в опустевший медпункт, взял пару граненых стаканов и бутыль медицинского спирта – ни на что другое он теперь не был нужен – и вернулся в рубку. Следовать традиционным ограничениям, соблюдать порядок и занудливую дисциплину отныне делалось абсолютно бессмысленным. Для кого и для чего? Показывать пример? Рад бы, да некому. Блюсти боевую форму? Только ради того, чтобы погибнуть во всеоружии, также абсурдно, как и всё остальное. Обречь себя на то, чтобы сойти с ума от горя и самообвинений непонятно в чём? Нет уж, увольте. Лучше помяну всех друзей. Всех наших. Всех тех, кто в пути. У кого в груди огонь. Кому не всё равно.
Первый стакан – в честь экспедиции. За время пути к Петии мы хорошо узнали друг друга. Сблизились. Сдружились. Сошлись. Разобрали все стены, существовавшие между нами, мешавшие чувствовать, понимать, ценить. Сделались одной семьей. Теперь её не стало. Или не станет. Пусть в той новой далекой жизни мы вновь окажемся вместе и насладимся тем, что не смогли. Тем, что не успели. Тем, что не срослось.
Следующий – за наших любимых. За тех, кто дороже жизни. Кто превыше всего. За тех, ради кого дышим, действуем, творим. Рвёмся ввысь и обретаем крылья. За лучшее, что есть в нас. И всегда будет. Будет! Будет!!!
Смотри-ка, как дивно пошёл. Уже половины нету. Будто только меня и ждал.
Теперь – за большое братство. В каждом из нас – тысячи других «я». Каждый из тех, кто нас растил, учил, помогал и поддерживал, оставил в нас частицу себя. Своей силы. Своей мудрости. Своей доброты. Спасибо вам. Мы все уходим. Но как вы растворились в нас, так и мы пребудем в вашем сердце. В ваших воспоминаниях. В памяти тех, с кем соединила нас судьба. За вас. Чтобы вы никогда не сдавались. Были в состоянии всё превозмочь. Выдержать любые испытания. И чтобы вам не приходилось делать такой страшный выбор, как мне сегодня!
Я выпил последний стакан. Бабахнул его о многослойную стену, защищавшую станцию от внешнего мира. Затем опустевшую бутыль из-под спирта. И тут случилось чудо, которого я так ждал. В которое не переставал верить. В моей голове возник образ Многоина.
– Ну, и набухался ты, – улыбнулся он мне по-свойски, как бы похлопывая меня по плечу. – Не важно. Это дела не меняет. Главное – я познакомился и подружился с истинными хозяевами экзопланеты. Мы не могли их обнаружить, потому что они другие. Они живут в психофизическом пространстве. Сейчас они будут с тобой говорить.
Не прошло и мгновенья, необходимого мне, чтобы очухаться, как в моей голове Многоина сменил образ добродушного медведя. Затем очаровательной русалочки, не перестающей грациозно отжимать свои волосы. Венценосной Клеопатры, красотой которой можно любоваться вечно. Крепкого орешка. Геракла. Посейдона. Кого-то из последних президентов. Наиболее достойного. Видимо, чем-то запомнившегося. Наконец, с дюжину образов, промелькнувших перед моим внутренним взором, сменил Патриарх. Настоящий. Величественный. Глубокие морщины и снежная седина которого лишь подчеркивали его спокойствие, уверенность и могущество.
– Сорий, – обратился он ко мне. – Мы друзья. Мы хранители добра. Нас не нужно бояться. Мы пытались установить контакт с вами. С самого начала. С каждым из членов экипажа, кто вылетал нам на встречу. Но не могли. У нас не получалось. Все они психически одномерны. В них живёт только одна личность. Она заполняет всё пространство, не оставляя места для других.
Только Многоин позволил войти в себя. Потому что в нём уживаются, не мешая друг другу, много личностей. И мы установили родство. Стёрли границы. Познали друг друга. Сделались одним существом. Спасибо, что ты тоже снял преграды. Сделался многомерным. Впустил нас в себя.
С остальными будет сложнее. Но ты доказал, что это возможно. Все они живы и здоровы. Никто не пострадал. Просто шок от встречи с нашей цивилизацией оказался для них слишком сильным. Мы предпочли погрузить их в анабиоз. Однако, следуя твоему примеру, теперь выведем их из комы и тоже сделаем многомерными.
– Да, Сорий, – Многоин сменил в моей голове Старца. – Всё складывается потрясающе. Нам необычно повезло. Это древнейшая цивилизация. Она не знает ни войн. Ни страданий. Ни горестей. Она добилась полного единения с природой. Для здешних носителей разума не существует ни расстояний, ни препятствий в общении. Поскольку они живут общением. Они постоянно в движении. Они перевоплощаются друг в друга. Снова и снова. И так без конца. Мы возьмём их с собой в себе. Вернемся на родную планету. И у нас, как и здесь, установится всеобщая любовь. Братство. Гармония. Мы принесем счастье всем. Абсолютное счастье. Всем без исключения.
Пока Многоин говорил во мне, убеждал, сюсюкал и облизывал, я, делая вид, будто восторгаюсь вслед за ним, добрался до медпункта, открыл аптечку и маханул пригоршню энергетиков. Потом забрался, в чём был, под холодный контрастный душ. Не сразу, но образы у меня в голове ослабили хватку, и мне усилием воли удалось взять свою психосферу под контроль.
Я вернулся в рубку, отключил все пульты и глубоко задумался. Вот оно как. У нас дома, на родной планете, давно уже всем заправляют меньшинства. Они сплоченнее. Энергичнее. Целеустремленнее. В садомазохистском порыве большинство отдало им власть и раболепствует перед ними, всячески каясь в прошлых прегрешениях и проявлениях дискриминации.
Полагал, мы достигли дна. Больше отдавать кому-либо уже нечего. Нет, шалишь, есть. Господа будущего – создания с больной психикой, раздвоением и растроением и т.д. личности, психические многомеры. Они воцарятся в нашем обществе. Перестроят его под себя. Заберут себе всё. Наши чувства. Эмоции. Предпочтения. Нашу интимную жизнь. Наши тайны. Сокровенное знание. Нашу индивидуальность. То, что отличает каждого из нас. Делает непохожими. Удивительными. Уникальными.
Это сейчас – времена примитивного шеринга, когда мы делимся друг с другом материальными благами: апартаментами, автомашинами, вырабатываемой энергией, информацией, творчеством, широкой гаммой услуг. В будущем в шеринг пойдут наши тела. Мысли. Чувства. Любые проявления индивидуальности. Наши души, наконец.
Если мы пустим в наш мир монстров с этой экзопланеты. Если я разрешу им войти в нас, завладеть членами экспедиции и вернуться вместе с ними к нам в землю обетованную. А я не пущу. Не выйдет, господа!
Конечно, придется заплатить очень высокую цену – моей жизнью и жизнью всех наших, которых они взяли в заложники. Но свобода стоит того. Лучше умереть, чем жить в рабстве, потеряв себя, свой личный сокровенный мир, свою индивидуальность. Превратившись во вместилище для праздно шатающихся психо-образов, для психо-пиявок, психо-иждивенцев и совсем непонятных созданий.
А что будет, если они получат доступ к нашим технологиям перемещения в пространстве? Ужас. Они разлетятся по всей вселенной, уничтожая, захватывая одну цивилизацию за другой. Делая их все одинаковыми. Чудовищными. Безликими.
Я такой грех брать на душу не буду. Сейчас размножу мой вахтенный журнал, закапсулирую, разошлю во все стороны света и повторно нажму красную кнопку самоуничтожения станции. Они, естественно, попытаются меня остановить. Сломать мою психику. Уже пытаются. Но у них ничего не получится. Обещаю.
А вам, последующие поколения, самим решать, как быть дальше, как поступить, столкнувшись с таким выбором. Может быть, вы найдете противоядие. Может, станете мудрыми. Может, к тому времени сделаетесь совсем другими. Не знаю, какими. Главное – мы ценой своей жизни вас предупредили о поджидающей опасности. Она не застанет вас врасплох. Прощайте…
© Н.И. ТНЭЛМ