Александр Кожев, подданный Российской империи, урожденный Александръ Владиміровичъ Кожевниковъ, титулованный во всех энциклопедиях (с небольшими вариациями) как «русско-французский философ-неогегельянец, племянник Василия Кандинского, сторонник сталинского политического строя в СССР», – фигура колоритная, хотя «широко известная лишь в узких кругах» европейских интеллектуалов. И архитекторов единой Европы.
Тем более ценно, что в публикации издания «Политико», приуроченной к внеочередному саммиту ЕС 25 марта в Вечном городе в честь 60-летия Римского договора – краеугольного камня в основании Евросоюза, имя Кожева названо среди духовно-идейных отцов-основателей и напрямую увязано с титанической организационной работой по выработке юридических и административных принципов сцепления вчерашних противников во Второй мировой войне.
Статья под провокационным заголовком «Русский сталинист, который придумал Европу» (“ Russian Stalinist who invented Europe ”) воздает должное русскому иммигранту за то, что он выступал в роли ментора крупных политиков, которые в дальнейшем возглавляли интеграционное объединение европейцев, а также определил вектор движения тогда ещё только Общего рынка – постепенное слияние в единую политическую надгосударственную структуру.
Автор статьи Джакопо Баригацци (Jacopo Barigazzi) отмечает, что к числу заслуг Александра Кожева нужно отнести его прямое участие в осуществлении грандиозного замысла архитекторов единой Европы, к которым он имеет самое непосредственное отношение. В 1948 году А.Кожев находит себе применение в качестве сотрудника Национального центра международной торговли при французском МИДе (сперва как переводчик). Ему принадлежит одобренная затем концепция пошлин, которая легла в основу Всеобщего соглашения по тарифам и торговле (GATT). Он привлекался к многотрудным переговорным марафонам, плодом которых стали фундаментальные основы Европейского общего рынка (ЕЭС). Одно время русский француз выполнял при могущественном президенте Валери Жискар д’Эстене роль советника, к которому прислушивались.
В послевоенные «тощие» годы обедневшие европейские государства защищались друг от друга протекционистскими барьерами. Идея А.Кожева заключалась в том, что шестерка – Германия, Франция, Италия и страны Бенелюкса – должна определить список товаров, которые не подлежали бы тарифным и прочим обременением при пересечении границ. По существу, А.Кожев выступал за либерализацию торговли.
Масштаб личности был сопоставим с масштабом задуманного. Более того, он обладал огромным авторитетом у ведущих переговорщиков от Франции, поскольку ранее они были главными разработчиками стратегии экономического развития, а потому находились под его интеллектуальным влиянием. Бывший премьер-министр Франции Раймон Бар, который начинал стажёром у А.Кожева, с понятным пиететом называет своего учителя «мастером переговоров» и «серым кардиналом французской торговой политики».
А.Кожев, по признанию Р.Бара, «оказал неоценимую услугу при подготовке Римского договора». По воспоминаниям Бернара Клапье, главы кабинета Робера Шумана, бывшего французского премьер-министра и одного из сакральных отцов-основателей ЕС, «появление Кожева вызывало панику среди делегаций». Почему? «Он был исключительно умён». Месье Кожев пользовался хитроумной тактикой, рассказывал Бар: во время переговоров он вносил хаос и неразбериху в дискуссию, а потом предлагал единственно приемлемое решение, которое давно продумал и припас.
В начале 1960-х годов его срочно делегировали на переговоры ЕЭС с США по таможенным спорам. По словам канадского дипломата Родни Грея, русский француз сумел договориться на условиях, которые он сам и предложил. Неудивительно, что раздосадованные американцы прозвали его «змея в траве».
И тем не менее нельзя не подивиться: почему человек таких незаурядных способностей пошёл работать чиновником в министерство? Не по нужде же? И не по убеждениям? Оказывается, то был сознательный выбор. Как он признался Раймону Арону: «Я хотел увидеть, как делается история».
Бригацци не требовалось особой проницательности, чтобы констатировать в своей публикации: «Его (Кожева) интеллектуальный вклад в формирование послевоенной политической идентичности континента широко признан».
Вместе с тем, автор статьи в «Политико», американского издания, претендующего на респектабельность, но с нескрываемой антироссийской заточенностью, не мог обойти стороной два спорных момента в его биографии. Якобы сталинистские убеждения иммигранта первой волны, и перепевы в прессе на скандальную тему, поднятую в своё время парижской «Монд», что философ Александр Кожев будто бы три десятилетия «шпионил в пользу Советского Союза».
Пророчество о «конце истории»
Без детального экскурса в систему идейных ориентиров и ценностей Александра Кожева не обойтись. Вначале он постигал философию в университетах Берлина и Гейдельберга. Продукция «сумрачного германского гения» наложилась на традиционную для происхождения и круга раннего общения А.Кожевникова христианскую веру. Не случайно темой своей докторской диссертации он выбрал мировоззрение русского религиозного философа Владимира Соловьёва, а конкретнее – его взгляды на конец всемирной истории и единство божественной и человеческой природы Иисуса Христа (анализ двух начал Богочеловека).
Любопытный штрих, прописанный в его канонической биографии: в конце 1920-х годов, будучи эмигрантом в Париже, Александр Кожев сближается с «левыми» евразийцами – с «красным князем» Святополк-Мирским и Львом Карсавиным. Ещё одна занятная деталь: научным руководителем его докторской был один из столпов экзистенциализма, наравне с Мартином Хайдеггером, – Карл Ясперс, автор понятия «осевое время», которым он обозначил перехода от мифологического понимания и толкования окружающего мира к рациональному.
Исследователи академического наследия А.Кожева отмечают, что на формирование взглядов и научного подхода русского философа самое сильное влияние оказали работы Гегеля, Маркса, Гуссерля и Хайдеггера. Его и числят «неогегельянцем». На первый уровень известности Александр Кожев вышел благодаря успеху своих лекций в Париже в период с 1933 по 1939 год, посвященных «Феноменологии духа» Гегеля, которые посещали знаковые фигуры. В числе слушателей были замечены Жак Лакан, Раймон Арон, Роже Гароди, а контент-анализ книги «Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии» показывает, что её автор Жан-Поль Сартр кое-что позаимствовал из озвученных с трибуны мыслей А.Кожева.
Философ Жорж Батай признавался, что лекции Кожева «сломали, сокрушили, убили десять раз подряд, задушили и пригвоздили». Социолог Раймон Арон считал Кожева величайшим мыслителем, с которым ему довелось встречаться, добавляя: «Он умнее Сартра».
Большинство биографов Александра Кожева признают тот факт, что своими академическими работами он оставил след в целом ряде философских учений, таких как экзистенциализм, феноменология, сюрреализм и постмодернизм. Однако, именно система его политических воззрений служит примером феноменальной противоречивости или же – не до конца понятного (или вовсе непонятого) парадоксального взгляда на эволюцию человеческого общества.
Конечным результатом А.Кожев видел образование «универсального и гомогенного государства», которое похоронит не только эпохи бунтов, революций и войн, но и прежде казавшееся вечным и неизбывным соперничество между индивидуумами. Это будет грандиозный финал, сродни «концу истории», но ценой тому будет исчезновение хомо сапиенс в его прежнем качестве. В последние годы А.Кожев, видимо, оценивая разочаровывающие последствия навязываемой всем морали потребительского общества, предсказывал появление «животного царства» самодовольных обывателей и наступление эры «последнего человека».
Любой сравнительный анализ хрестоматийного эссе «Конец истории», принадлежащего перу Фрэнсиса Фукуямы, который усмотрел в победе Запада в «холодной войне» конец и венец исторического развития земной цивилизации, покажет, что первоисточником концепции о финале истории был А.Кожев.
Антисоветчик, почитавший Сталина
Парадоксальны и взгляды А.Кожева на то, что его коллега и тёзка Александр Зиновьев называл «русским экспериментом».
Как представитель «эксплоататорского» класса, Александр Кожевниковъ революцию 1917 года не принял и принять не мог. По идейным соображениям. Он видел в партноменклатуре такой же правящий класс, как буржуазию на Западе, а индустриализацию – как кальку с промышленной революции в Западной Европе во второй половине XIX века.
Критически воспринимал он и духовные скрепы, создававшиеся при большевиках и их последователях: «…так называемая советская культура является крайне упрощенной репликой французской цивилизации, остановившейся в своем развитии где-то в 1890 году и приспособленной к уровню двенадцатилетнего ребенка».
Вместе с тем, Александр Кожев разделял прекраснодушную мечту о построении идеального гармоничного общества, а потому в какой-то степени поддерживал леворадикальную идею о том, что людей можно и нужно насильно гнать в рай. Для этой высокой миссии вполне подходит фигура тирана. Возможно, по этой причине он поддерживал, по крайней мере, не осуждал политические репрессии в Советской России, хотя не мог не отвергать их по гуманным и христианским мотивам.
Пикантная подробность: однажды он написал письмо Сталину, как в своё время Гегель, направивший послание Наполеону, а в 1953 году он опечалился по поводу смерти «отца народов». Объяснение этому загадочному раздвоению личности можно найти в работе Аннет Жубара. «Идея конца истории: Вл.Соловьев и А.Кожев», опубликованной в сборнике «Владимир Соловьев и культура Серебряного века: К 150-летию Вл.Соловьева и 110-летию А.Ф.Лосева».
Исследователь пишет: «Процесс глобализации можно было бы понять как пространственно-временное распространение гомогенного государства, т.е. как завершение правогегельянского проекта истории, которому и сам Кожев посвятил последние годы своей жизни, будучи одним из отцов Европейского сообщества. По Кожеву, процесс создания гомогенного государства контролируется тираном (фигурой для Кожева весьма положительной), который следит за тем, чтобы достижения исторического периода не были снова утрачены, следит за сохранением status quo и для этой цели в случае необходимости применяет насилие».
Секретный агент на службе КГБ?
Версия о том, что Александр Кожев вёл двойную жизнь, впервые увидела свет в публикации парижской «Монд», которая ссылалась на трехстраничную записку французской контрразведки, составленную в 1982-83 годах под заголовком «Шпионаж Восточного блока и левые».
Приводимые из не полностью рассекреченного документа аргументы носят малоубедительный характер. Прямых доказательств не было обнаружено. Зато есть косвенная улика. Коллегой А.Кожева в министерстве по экономическим делам был некто Шарль Арну, которого журнал «Экспресс» обвинил в том, что в 1950-х и 60-х годах он работал одновременно на советские, болгарские и румынские спецслужбы. Правда, позднее два румынских разведчика заявили, что всё это было умело подстроено КГБ и след был ложный.
Три контраргумента смотрятся намного убедительнее. Во-первых, в 1940 году, когда нацистская Германия раздавила Польшу и начала оккупировать Западную Европу, философ-гегельянец напишет эссе, в котором сочтёт допустимым коллаборационизм с Третьим Рейхом и даже подчинение континента «новому порядку», если в итоге это приведёт к экономическому превосходству Европы. Правда, после оккупации и раздела Франции «белый» иммигрант вступит в Сопротивление, которое в значительной степени пробудили именно русские французы и советские военнопленные.
Второй довод строится на категорическом неприятии того, что А.Кожев считал большевистским захватом власти. Это обстоятельство не только лишало большевиков в глазах философа легитимности, но и предопределяло дальнейшее, а именно – неизбежность предстоящих «30 страшных лет», как пророчески заявил русский мыслитель в одном интервью.
Наконец, третий разоблачительный довод приводит Эдмонд Ортиг, профессор Университета Ренна, который резонно сомневается в том, что один из архитекторов единой Европы был «агентом Кремля», если судить по его многолетней переписке с матерью, не скрывавшей своих антисоветских убеждений. Цитата: «Как можно поверить, что Кожев был способен обманывать свою мать до такой степени, чтобы вести с ней двойную игру в течение тридцати долгих лет?»
Забавную логику предлагает и Мэтью Прайс в своей статье от марта 2001 года под названием «Шпион, который любил Гегеля» (The Spy Who Loved Hegel). Прайс отказывается принять чью-либо сторону, допуская, по сути, раздвоение личности. «Ясным нам кажется только одно: между философской мыслью Кожева и прочей его деятельностью нет и не может быть прямой связи… Говоря проще, когда философ варит кашу себе на завтрак, он не обосновывает последовательность своих операций кантовской критикой».
Имеет право быть и конспирологическая теория, к которой склоняется Доминик Офре, французский биограф Кожева: не исключено, что «Кожев пытался использовать КГБ в своих собственных целях и, возможно, по соглашению с французским правительством».
В любом случае, не подлежащий отрицанию факт заключается в том, что Европейский Союз во многом обязан своим существованием профессору философии, неогегельянцу, племяннику Василия Кандинского. Добавлю: ЕС многим обязан Александру Кожеву (Кожевникову) как беспримесному русскому интеллигенту и интеллектуалу высшей пробы, который помимо французского, немецкого и английского языков владел древнегреческим, китайским и… санскритом.
Владимир МИХЕЕВ