Что ждет Британию после «Брекзита»?


Вихревые потоки, рожденные итогом референдума 23 июня, когда чуть больше половины британцев, пришедших на избирательные участки, высказались за выход из состава Евросоюза, еще долго будут кружить голову и вызывать совсем не фантомные боли в брюшине у британских политических и деловых элит, и у их континентальных коллег и аналогов.

Рубикон перейден, можно сказать, в обратном направлении. Ширина Ла-Манша, называемого островитянами Английским проливом, стала внезапно сопоставима с размерами Атлантического океана (см. «Брекзит»: английский национализм взял верх», №6(111), 2016). Что дальше? Сценариев несколько. Причем версия министра юстиции Майкла Гоува далеко не самая убедительная: это будет «процесс постепенного расхождения… Мы на политическом уровне будем работать спокойно и на основе сотрудничества и консенсуса». Поспешать медленно не позволят. Или позволят?

Из Европейской Комиссии уже на следующий день после оглашения итогов плебисцита прозвучала настоятельная рекомендация: давайте начинать бракоразводный процесс без промедления. Похоже, среди высших чинов ЕС далеко не все станут печалиться по поводу «расхождения» в разные стороны с британцами (см. «Англосаксы хотят свалить Жан-Клода Юнкера», №11(93), 2014). Тем не менее, бюрократия не может не следовать прописанной последовательности шагов.

 

Их испортит процедурный вопрос

Рассмотрим первый из возможных сценариев. Регламентирует сецессию (прекращение членства в ЕС) статья 50 Лиссабонского договора. Первым делом глава британского правительства должен проинформировать 27 глав государств и правительств стран сообщества, входящих в Европейский Совет (самый что ни на есть верховный совет в Европе), о намерении выйти из состава союза. Дата уведомления может считаться точкой отсчета в процессе оформления билета на выход, на что отводится два года.

Правда, бюрократический ритуал прощания может быть продлен, если на то будет воля всех заинтересованных сторон. Иными словами, требуется консенсус. Но если, скажем, французы к этому моменту устанут торговаться с теми, кого «корсиканское чудовище», оно же Наполеон Бонапарт, называло «нацией лавочников», то никакого продления сомнительного переговорного марафона не случится.

Прежде почти наверняка предстоит канцелярская волокита и вялотекущая пря внутри правящей коалиции. Дэвид Камерон, объявивший о своей отставке через три месяца, обязан, по регламенту, подобрать за это время себе замену. Скорее всего, преемнику предстоит принимать окончательное решение о том, начинать ли поэтапную процедуру выхода из Евросоюза.

Ждать придется долго, полагает, в частности, Грегор Ирвин, главный экономист международной консалтинговой компании «Глобал каунсел». Причины – внутриполитические. Экономист предсказывает, что кабинет Ее Величества возьмет паузу и будет ждать, пока не уляжется «политическая пыль» и пока не будет сформировано новое правительство.

Резонно, но, допустим, как выражался генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев, что «процесс пошел», и шестерни делопроизводительных структур начали вращаться. О чем предстоит договориться 28 членам сообщества?

Первым делом, о правовом статусе граждан Великобритании, проживающих в других странах ЕС, и граждан ЕС, проживающих в Великобритании, поскольку на это завязаны увесистые пакеты государственных социальных обязательств.

Во-вторых, нужно будет пересмотреть «правила игры» в торговле между островом и континентом – нельзя забывать, что изначально создавался «Общий рынок», из сюртука которого и был выкроен нынешний Евросоюз, напоминающей уже не столько цеховую организацию негоциантов и коммерсантов, сколько прообраз некоей конфедерации.

В-третьих, Лондону придется переформатировать свои отношения с Всемирной торговой организацией (ВТО) и заключить договоры с каждой из 50 стран, имеющих дело с Евросоюзом как единым контрагентом. К слову, пугая высокими издержками выхода из ЕС, президент США Барак Обама давно пустил в ход аргумент, сформулированный его аналитиками: у Британии на перезаключение торговых соглашений со своими партнерами уйдет по меньшей мере… 10 лет.

Снова допустим, что мучительные компромиссы найдены и оформлены на казенной бумаге. Даже если на это уйдет, как полагают некоторые обозреватели, не два, а все четыре года, и только к 2020-му стороны будут готовы сказать друг другу «Прости, прощай». Вот так и отпустят Британию в одиночное плавание? И старший брат, иногда именуемый «вашингтонским обкомом», позволит лишить себя верного оруженосца и проводника англо-саксонской линии в ЕС?

Сомнительно. Можно допустить, что найдутся юридические зацепки, вероятно, в той же статье 50 Лиссабонского договора, что дадут шанс объявить о повторном референдуме. Датчане ведь переголосовывали в 1993 году ратификацию Маастрихтского договора, сменив итоговый бюллетень с минуса на плюс. Точно также ирландцев убедили в 2009 году переголосовать и одобрить Лиссабонский договор. Прецеденты записаны в летописи, и значит к ним можно апеллировать.

Британцам это можно подать (и «продать») как «второй тур» якобы для уточнения настроений в обществе. В течение следующих двух лет, пока длится бракоразводный процесс. К нужному моменту сторонники унии с континентом успеют вырвать с мясом и требухой дополнительные уступки от остальных 27 членов сообщества. Это позволит громче отстаивать достоинства и материально-финансовые выгоды от членства в Евросоюзе. Разве не вариант для камероновцев?

 

Черепки чайной чашки

Второй сценарий предполагает логическое завершение бракоразводного процесса к обоюдному удовольствию (или неудовольствию). Британия и единая Европа становятся чисто географическими соседями. Какие последствия?

Британии, если взять консенсусные прогнозы, предстоит в очередной раз искать и найти свое место и свою роль в изменившейся системе международных координат. Придется проводить переналадку внешних связей, смещать акценты в отношении партнеров – главных (США и другие державы коллективного Запада) и второстепенных (страны бывшего Британского содружества наций), а также придумывать себе новое амплуа в геополитике и даже геоэкономике (как любили в начале 2000-х выражаться бритты, ‘reinvent itself’).

Придется туго. Прогноз к 2030 году, составленный аналитиками парижской газеты «Монд» на основе девяти исследований экономистов, появившихся в 2015-2016 годах, указывает на то, что британский ВВП потеряет до 9,5%. Объяснение очевидное: вернутся таможенные пошлины и другие тарифные ограничения при поставках британской продукции на действительно «общий» рынок Евросоюза. Между тем, сегодня 45% внешнеторгового оборота Британии приходится на континентальные страны ЕС с населением более 400 миллионов человек, выступающих как потребители.

И на рынке свято место пусто не бывает. Британским экспортно-ориентированным секторам, возможно, через некоторое время придется конкурировать с продукцией из третьих стран, у которых может быть преимущество по цене/качеству за счет низких издержек (Китай, Вьетнам и т.д.)

Более того, как предсказывал автор нашего журнала Сергей Плясунов (см. «Если Британия хочет уйти – скатертью дорога», №6(88), 2014), «во Франкфурте-на-Майне, Париже или Люксембурге и биржевики, и банкиры, и финансисты только обрадуются выводу Лондона «за скобки». И тут же без колебаний «унаследуют» его бизнес». Пережить такое лондонскому Сити, ведущему мировому финансовому хабу, будет нелегко. Разве что начавшееся (не отмененное по итогам референдума) слияние франкфуртской и лондонской бирж окажется выгодной затеей и частично компенсирует потери.

 

На кону «самость» и суверенитет

Допустим, приговор Жан-Клода Юнкера «Уходя, уходи» воплотился в жизнь. В этом случае внутри Соединенного Королевства будут нарастать сепаратистские настроения. В горном королевстве, в Шотландии, большинство голосовало за «европейские выбор». Первый министр Шотландии Никола Стерджен снова напомнила, что Холируд (парламент) может дать добро на подготовку «законодательной базы» для проведения повторного референдума о независимости.

В первый раз в сентябре 2014 года 55% горцев сделали свой выбор в пользу статус-кво, но впоследствии Шотландская национальная партия (ШНП), главный драйвер сепаратизма, вопреки ожиданиям, не только не сдулась, не растворилась в утреннем тумане горно-озерного края, но чуть ли не вдвое увеличила списочный состав и прибавила в популярности.

Совсем конспирологически невероятно прозвучала новость, что накануне референдума состоялись тайные переговоры между парламентариями двух законодательных собраний – в Уэльсе и Шотландии, и что речь шла о совместных действиях, направленных на то, чтобы остаться в союзе (см. «Кельтский союз» Шотландии и Уэльса: ползучий сепаратизм?», №4(109), 2016). Однако, это теоретически возможно только после того, как эти две составные части Соединенного Королевства остановят свой выбор на том, что раздариватель земель Борис Ельцин называл «парадом суверенитетов».

Пример островитян может оказаться заразительным (или – заразным) для континентальных политических сил, не входящих в мейнстрим. Лидер французской партии Национальный фронт Марин Ле Пен, рассматриваемая как наиболее реальный соперник Франсуа Олланда на следующих президентских выборах, призвала провести схожий плебисцит. В своем Твиттере она написала: «Победа свободы! Как я просила многие годы – мы должны провести такой же референдум во Франции и странах ЕС».

Схожее по смыслу и тональности заявление сделал лидер крайне правой голландской «Партии за свободу» Герт Вилдерс: «Мы хотим отвечать за нашу собственную страну, наши деньги, наши границы, нашу иммиграционную политику». Можно ожидать, что воодушевятся сторонники восстановления национального суверенитета в Италии и Австрии.

Симптоматично, что премьер-министр Баварии Хорст Зеехофер (кстати, сторонник снятия санкций с Москвы) потребовал от федерального правительства Ангелы Меркель проводить референдумы по всем принципиальным вопросам внутренней и внешней политики: по беженцам, по финансовой помощи Греции и тому подобному.

Спрашивать мнение у народа в духе народовластия, иными словами в духе демократии, после британского опыта, похоже, станет привычным делом. Однако, последствия еще менее предсказуемы, чем в случае с британским волеизъявлением. Аккумулированное раздражение от утраченных иллюзий, связанных с компетентностью или некомпетентностью евробюрократии, может подвигнуть радикалов на разительный пересмотр правил общежития или даже на сецессию, что поставит крест на проекте «единая Европа».

Для предотвращения этого сценария потребуется встряска и перестройка (в хорошем смысле). Не случайно глава внешнеполитического ведомства Австрии Себастьян Курц заявляет: «Европа нуждается в немедленных изменениях, чтобы быть большим, чем ‘ЕС минус Великобритания’».

 

Новая субординация поклева

Не менее радикальное переформатирование ожидает негласную иерархию Евросоюза. Ангела Меркель может публично заявлять, что воспринимает «Брекзит» «с большим сожалением». Это ее личное мнение, и как стратегия, которая в последние годы соответствовала на удивление рискованной внешней политике, не отвечающей коренным интересам Германии (наиболее иллюстративно – попытка разрушить традиционные связи Украины и России, а также «война санкций», наносящая урон как нам, так и Европе).

Но в условиях, когда Лондон более не сможет конвертировать свой экономический потенциал и политический вес в выгодные ему решения Евросоюза, Берлин и в меньшей степени Париж становятся верховными вершителями судеб остальных 25 стран континента. На смену триумвирату приходит дуумвират, причем германский истеблишмент и его элиты приобретают небывалую власть внутри сообщества.

Готова ли к такому возвышению Германия? Это не очевидно. Аналитик издания «Взгляд» Петр Акопов полагает (это читается между строк), что еще не пришло время, когда «континентальные элиты отвяжутся от атлантического поводка и проект «Единой Европы» будет перехвачен обретшими полную самостоятельность германскими элитами».

Тем не менее, акции Германии как единственной оставшейся региональной державы внутри ЕС растут, и в отсутствии Британии именно ей придется брать на себя всю полноту власти и все бремя ответственности за решения, которые предопределят дальнейшую эволюцию сообщества.

Владимир МИХЕЕВ