или Британия готова распрощаться с Евросоюзом
На референдуме 23 июня о сохранении или, напротив, сдаче в утиль членской карточки привилегированного клуба избранных под названием Европейский Союз, почти 52% островитян проголосовало за разрыв отношений с «семьей народов» в объединенной Европе.
Для пущей точности: за сохранение «брачного контракта» было подано 16 миллионов 141 тысяча 241 голос, а за начало бракоразводного процесса высказалось 17 миллионов 410 тысяч 742 избирателей. Разрыв составил порядка четырех процентов. Его сложно было ликвидировать политтехнологическими приемчиками в виде вбросов и приписок.
Сторонники статус-кво сравнивают произошедшее с землетрясением и светопреставлением.
Так, французский евродепутат Жан-Люк Меланшон не только мрачно пророчествует – «это конец света, который начнется с выходом Великобритании» – но и называет ключевые причины, почему их соседи через Ла-Манш разуверились в проекте единой Европы, и в чем с ними могут быть солидарны его соотечественники. Европа, по мнению месье Меланшона, «убита привилегиями, оказанными касте еврократов, постоянной ложью, негибкой политикой и законом Эль-Комри» (реформа трудового законодательства, фактически уничтожающая «завоевания трудящихся» и остатки государства социального обеспечения во Франции. – Прим.авт.).
С парламентарием заочно полемизирует экс-глава Еврокомиссии и бывший премьер-министр Италии Романо Проди, отвергающий сравнение с «концом света», но предупреждающий: распад грозит Евросоюзу, если не будет достигнута гармонизация подходов к единой политике.
Актуальная, но с трудом реализуемая рекомендация. Всего один штрих: сразу после громоподобной новости о вероятном прекращении членства Британии в ЕС, и.о. заместителя председателя испанского правительства Сорайя Саэнс де Сантамариа подняла тему возвращения «Скалы», как называют Гибралтар. Что лишь эхо более раннего заявления главы внешнеполитического ведомства о том, что уход Британии позволит включить в повестку дня возвращение Гибралтара. Вначале установить совместный суверенитет – чтобы «гибралтарцы сохранили британское подданство», после чего «будет восстановлен суверенитет Испании».
Странное чувство дежа вю: воспользовавшись «Брекзитом», берут реванш за стародавний дележ «испанского наследства»?
Только из Москвы не были слышны ни всхлипы огорчения, ни злорадное урчание. Москва никак не проявляла своей позиции, не занимала ни чью сторону, оговариваясь, что это, мол, внутреннее дело Британии и Евросоюза. Но это плохо согласовывалось с пропагандистской установкой учинившего референдум лидера тори Дэвида Камерона, который пытался разыграть националистическую карту с русофобским крапом, чтобы привлечь избирателей на сторону еврооптимистов.
Комментируя свой проигрыш, главный консерватор повторил, что Москва, мол, радуется итогам референдума. Чем вызвал редкую по своей резкости (для последнего времени) отповедь Владимира Путина: «Заявление Камерона о том, что «Брекзит» на руку России — ни что иное, как некорректная попытка повлиять на общественное мнение, и проявление низкого уровня политической культуры».
Во многих аналитических заметках по ходу кампании сторонников того, чтобы остаться (Remain), и того, чтобы выйти (Leave), неоднократно отмечалось, что Москва никак не влияла на битву за умы и сердца неопределившихся, никак не выказывала поддержки ни одной из сторон.
В спорах и взаимных обвинениях «российская карта» отсутствовала, поскольку внешнеполитическое досье не значилось среди источников накопившегося раздражения и разочарования островных евроскептиков (см. «Британия: скажи Евросоюзу «Прощай!», №5(110), 2016). Для них причинами отторжения ЕС служили такие ключевые моменты:
Утрата части политического и экономического суверенитета, переданного никем не избираемым и никому не подотчетным, в отличие от законодателей вестминстерского парламента, евробюрократам в структурах власти в Брюсселе, воспринимаемых как неодушевленные посредственности;
Верховенство европейского права над британским, что предопределяло обязательство неукоснительно исполнять директивы той же Европейской Комиссии;
Высокая «цена вопроса»: членство в ЕС обходится второй экономике единой Европы по 13 миллиардов фунтов стерлингов в год (но, строго говоря, это меньше, чем вносят в общую казну Германия, Франция и Италия каждая);
Невозможность поставить преграду для миграционных потоков граждан из стран ЕС, поскольку «свобода передвижения» считается краеугольным камнем сообщества.
В перечень добавим элемент социальной психологии: с младых ногтей островитян приучали к мысли об «особом» месте Британии в Евросоюзе, к которому она принадлежит всего наполовину. Один мой британский коллега назвал этот статус «наполовину внутри – наполовину вовне» (half-in and half-out).
После референдума с такой раздвоенностью будет покончено. Однако есть обоснованное сомнение: будет ли? Не факт (см. комментарии по «Брекзиту» в ближайшем выпуске журнала «Вся Европа»).
Владимир МИХЕЕВ