Удручающие итоги политического года

В преддверии Рождества все настраивает на мажорный лад. Разноцветная переливчатая реклама. Бравурная музыка, доносящаяся со всех сторон. Изящные линии сердцеедок-ёлок, наводнивших витрины. Веселящие душу разноцветные праздничные украшения. Запах жареных каштанов. Горячий глинтвейн, наливаемый щедрой рукой. Слащавые новогодние блокбастеры для всеядной публики, в которых все счастливое – и начало, и середина, не только конец.

Однако стоит переключить внимание с рождественских ярмарок на мировую политику и последствия ее несуразности для ситуации, складывающейся в отдельных странах, как впору за голову хвататься – такая всюду царит беспросветность. Будто насмотрелся не киносказок про Деда Мороза, помогающего влюбленным, а фильмов-ужасов. Поделюсь наиболее подходящим сюжетом, до которого, несмотря на его естественную фантастичность, еще чуть-чуть – и рукой подать.

Внегалактическая армада военных кораблей подлетела к нашей Солнечной системе как раз после падения Берлинской стены, но атаковать Землю сразу не стала – прибывшие с ней стратеги по захвату обитаемых планет сочли, что перед лицом внешней опасности земляне быстро объединятся и окажут слишком упорное сопротивление. Поэтому они оставили для наблюдения за развитием ситуации пару сторожевых кораблей, а сами отправились дальше, к другим, на тот момент, более доступным целям.

На протяжении всех 90-х и нулевых годов сторожевики добросовестно докладывали, что можно не торопиться с нападением – время еще не подошло. Куда склоняется чаша весов, пока не понятно. Однако пару лет назад насторожились. Похоже, на Земле все сбрендили. Одну за другой разваливают и уничтожают вполне благополучные и преуспевающие страны. Только было сообща с глобальным финансово-экономическим кризисом справились, как дружно принялись вновь «лодку раскачивать» – кто кого утопит. Все противоречия по линии Восток – Запад и Север – Юг вновь к жизни вызвали и бросились обострять почем зря.

А недавно от сторожевиков сигнал прошел: «пора». Земляне настолько далеко зашли, настолько от реальности оторвались, настолько взаимной ненависти поддались, что даже перед лицом страшной опасности глобального распространения сетевого террористического халифата сплотиться не захотели. От своих шкурных, низменных целей отказаться. Подставлять друг друга продолжили. Значит, и перед лицом внешней угрозы единым фронтом не на словах, а на деле выступить не смогут. А коли так, время для атаки пришло.

Так что ждите – она теперь очень скоро последует. В той или иной форме. В какой, правда, никому не ведомо. Или нечто по своим последствиям очень похожее. И пенять не на кого. Мы это заслужили. Если даже на то, чтобы откровенное варварство и мракобесие кровавое, новое издание фашистского интернационала и фашистской идеологии, на этот раз в религиозной упаковке, поддерживать сподобились.

Рассказанный ночной кошмар – лучшая иллюстрация того, на какие мысли наводит подведение итогов нынешнего политического года. Занятие это явно неблагодарное. От него лишь настроение портится. Тем не менее, попробуем выделить главное в событийном ряду уходящего 2015 года и разложить все по полочкам и ящичкам – вдруг что-нибудь позитивное и жизнеутверждающее отыскать получится.

Событий первой величины за это время случилось не так уж и мало. К их числу, конечно же, нужно отнести начало российской военной операции в Сирии, поменявшей геостратегическую ситуацию как в регионе, так и далеко за его пределами.

Кровавое террористическое безумие в центре Парижа, после которого стало понятно, что придерживаться прежних подходов, проводить полностью дискредитировавшую себя политику больше не получится.

Заключение Минских соглашений между Киевом и самопровозглашенными республиками Юго-Востока при посредничестве Москвы, Берлина и Парижа, которые открыли путь к цивилизованному мирному урегулированию конфликта и восстановлению нормальных отношений между Россией и ЕС.

Достижение пакетного решения по Иранской ядерной программе, прекратившее бессмысленную изоляцию Тегерана и продемонстрировавшее, что при наличии политической воли можно находить удовлетворяющие всех развязки по самым сложным вопросам.

Миграционный кризис, с которым столкнулся Евросоюз, сорвавший фиговый листок с морального превосходства некогда самого успешного в мире интеграционного проекта и заставивший на многие вещи взглянуть по-новому, включая политику жесткой экономии и лидерство Германии в Европе.

Создание Азиатского банка инфраструктурных инвестиций под эгидой Пекина и Банка развития БРИКС, обозначивших, что и в валютно-финансовой сфере гегемония западных держав не является больше столь уж безусловной.

Появление все более многочисленных признаков того, что все страны мира, рассчитывающие удержать или упрочить свои позиции в глобальной конкурентной борьбе, берут курс на всемерное использование всех тех новых возможностей, которые открывает происходящая на наших глазах третья по счету индустриальная революция, к осмыслению последствий которой для человека и общества мы только приступаем.

Однако к разряду наиболее знаковых событий года я бы отнес все-таки пакетное решение ЕС по оказанию помощи Греции. К нему стороны шли сравнительно долго. Далось оно очень нелегко. Повсеместно вызвало беспрецедентно резкую реакцию интеллектуальных кругов. Его главное значение – вовсе не в купировании экономического кризиса, переживаемого Грецией. Тем более – возможного нового витка кризиса еврозоны, как это сейчас пытаются представить евроэнтузиасты, что якобы сдвинуло тематику пересмотра политики жесткой экономии на периферию забот ее членов[1]. Не в выделении ей под сотню млрд евро на системное восстановление. Не в единстве, проявленном странами ЕС и еврозоны. Не в демонстрации солидарности. Об этом вряд ли вообще стоит говорить. А в том, что оно проливает свет на истинное положение дел в устройстве современного условно демократического общества и мира в целом.

 

Греческая сага
или предупреждение всем, кто осмелится ослушаться

Афины оказались самой жалкой и беспомощной жертвой политики жесткой экономии, проводившейся странами Европейского Союза на протяжении всего последнего периода для преодоления кризиса суверенной задолженности и возвращения им прежней международной конкурентоспособности. С одной стороны, греки в нее никогда не верили. Консенсус в обществе по ее поводу не сложился. Правящие партии, какие бы меры они не предпринимали, неизменно действовали с оглядкой, понимая, что они вредят им. Подрывают их позиции. Грозят им отлучением от власти. Избранный социально-экономический курс всеми воспринимался в качестве навязанного извне. Спасительного не для населения или экономики страны, а иностранных банков, безответственные действия которых создали, если разобраться, предпосылки для кризиса. То есть сопротивление ему всегда оставалось сравнительно мощным и ярко выраженным.

С другой стороны, приверженность курсу жесткой экономии подтолкнула Афины к самой настоящей социально-экономической катастрофе. Адаптировать его к специфическим условиям Греции в ЕС не сумели. Или не удосужились. Совместно осуществляли его безграмотно. Непоследовательно. Из рук вон плохо. Необходимые реформы так и не были осуществлены. В результате ВВП страны сократился чуть ли не на четверть. Безработица превысила 25% экономически активного населения. Задолженность государства подскочила на несколько порядков. Публичные финансы пришли в полный упадок. Десятки тысяч средних и мелких предприятий разорились. Жизненный уровень упал не в меньшей степени, чем в годы Великой депрессии. Все системы жизнеобеспечения общества – образовательная, социальной поддержки, пенсионная, здравоохранения – очень пострадали.

Естественно, что традиционные партии утратили доверие электората[2]. Они были дискредитированы. Население досыта «наелось» политикой жесткой экономии. Греки больше не хотели ни их, ни проводимого ими курса, ни все более одиозной зависимости от кредиторов и властных структур Европейского Союза. Свои голоса на очередных парламентских выборах они отдали популистской партии «Сириза» крайне левой ориентации. Новое большинство пришло к власти под лозунгами неприятия политики жесткой экономии. Суверенизации страны. Отказа от всего того, что делали предшественники.

Далее последовала многомесячная сага фантасмагорических переговоров между правительством страны, поражения и отставки которого хотели все в Европе, весь истеблишмент, и кредиторами, между ним и ЕС. Денег на обслуживание гигантского долга у Греции не было. Будучи в еврозоне, на печатный станок и девальвацию национальной валюты она рассчитывать не могла. Дефолт себе позволить – тоже. Он означал бы фактическое «выкидывание» Афин из еврозоны, вне которой страна существовать разучилась. Оставалось только бросаться ниц и вымаливать у кредиторов снисхождения.

Команда молодого амбициозного премьер-министра Алексиса Ципраса на такое, конечно же, идти не собиралась. Она возглавила страну в результате уверенной победы на чистых, безупречно организованных, демократических выборах. Обязалась отстаивать интересы своего народа. Получила от него мандат на проведение вполне определенной политики. Исходила из того – как выяснилось напрасно – что мнение народа надо уважать. Как в самой Греции, так и в пределах всего ЕС. Что демократия, ротация власти, выборы – это все «священные коровы» западного общества, и никто на них посягнуть не осмелится.

Поэтому Алексис Ципрас и его соратники апеллировали к здравому смыслу лидеров ЕС и руководства остальных кредиторов, попросив их в общем-то об элементарных вещах: учесть некоторые данные «Сиризой» обещания по смягчению режима жесткой экономии, не настаивать на всем том, под чем подписались партии и политики, проигравшие выборы, и сосредоточить внимание на решении главной проблемы – ослабления долгового бремени. Ведь без этого экономику страны никак не поднять[3]. Обслуживание долга и выплаты будут висеть неподъемными гирями, лишая будущего. Убивая саму возможность подняться. Тем более, что минфин Греции предложил вполне работающую схему, которую можно было бы применить и для того, чтобы помочь другим странам ЕС, сгибающимся под бременем суверенной задолженности (подробно разбирал ее ранее).

Однако ни кредиторы, ни лидеры остальных государств-членов ЕС, ведомые Германией, ни на какие уступки политическим врагам не пошли. Ни на какое смягчение требований к Греции не согласились. Зачем. Они были уверены, что рано или поздно Алексис Ципрас сдаст свои позиции. Деваться ему некуда. Деньги в казне быстро иссякнут. Зарплаты госслужащим платить будет нечем. Брать средства на выплаты по долгам неоткуда. Ни Россия, ни Китай, ни кто-либо еще подставлять Греции плечо не станут в силу того, что ее финансовая система не является самостоятельной. Капиталы из страны побегут. Причем настолько массово, что, в случае дальнейшего промедления и дефолта, сметут «безответственное» правительство. Экономическая ситуация продолжит стремительно деградировать, разъедая социальную опору «Сиризы».

На прямой же шантаж Брюсселя и Берлина развалом еврозоны Афины ни за что не решатся, поскольку от выхода или выпадения из нее пострадают только они сами. Институты ЕС заранее приняли необходимые меры безопасности. Ими были созданы страховочные механизмы. Накоплены достаточные запасы наличности. Долговые обязательства в основном выкуплены у частных владельцев и повешены либо на греческие же банки, либо на государства и международные структуры. Европейский центральный банк вслед за США, Японией и Великобританией приступил к осуществлению мягкой монетарной политики и количественному смягчению. Мировые биржи на трепыхания Афин никак не отреагировали, сигнализируя тем самым о доверии к ЕС и еврозоне и достигнутом ими уровне стабильности и устойчивости.

Дальнейшее несколькими крупными мазками неплохо описывается на страницах «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс». «К середине года Греция находилась почти при смерти, – напоминает ее постоянный автор Пол Тейлор. – Тогда левацкое правительство премьер-министра Алексиса Ципраса отвергло условия, на которых кредиторы соглашались спасти ее. Не смогло погасить займ, предоставленный Международным валютным фондом. Провело референдум, чтобы не поддаваться заимодавцам. Вынуждено было на три недели закрыть банки и ограничить выдачу наличных. Теперь Афины оправляются от болезни. После того, как оно было переизбрано, правительство Алексиса Ципраса методично реализует меры, предусматриваемые третьим пакетом помощи. Он был утвержден в августе. Правительство лучше взаимодействует с институтами-кредиторами. Провело успешную рекапитализацию четырех системообразующих банков»[4].

Скажем то же самое несколько другими словами. К виску неопытного, максималистского, возомнившего было о себе руководства Греции приставили револьвер – и оно капитулировало. Афины сломали через колено. Теперь некогда крайне левое правительство из кожи вон лезет, чтобы оправдать доверие «братьев» по Европейскому Союзу. Строчит один закон за другим. Проводит драконовские реформы. Уповает на то, что спад будет не таким глубоким, как ожидалось, и с середины 2016 года пойдет устойчивый экономический рост.

Кредиторы же, вполне удовлетворенные поведением «новообращенных», помахивают перед их носом «морковкой» реэшелонирования долгов и снижения процента по их обслуживанию[5]. Руками своих политических «противников», «оппозиционеров», беспощадных критиков брюссельско-берлинского гегемонизма, «внесистемщиков» они последовательно делают все то, на что не осмеливалось ни правоцентристское, ни левоцентристское правительство.

Те теперь рьяно осуществляют всю систему мер, отвечающих канонам жесткой экономии. Вновь сократили число государственных служащих. Снизили социальные выплаты. Упразднили льготы. Подняли налоги. Подобрались к пенсионной реформе, по которой вносить придется больше, а получать будут меньше, и т.д. Хотя кредиторы и хотели бы еще большего. Ситуация образно описывается экспертами как несчастный брак, когда супруги предпочитают жить вместе, страдая, нежели расстаться[6].

То, каким образом расправились с Грецией и приручили «бунтовщиков», показывает, насколько все в ЕС изменилось. В том, что касается свободы выбора. Суверенитета. Демократии. Построения власти. Возможности продвижения альтернативных подходов и проведения альтернативной политики. Короче, всего, задающего параметры общественного развития и политического процесса.

Первое. Формирование еврозоны и ее превращение в ядро Европейского Союза означают, что тот суверенитет, которым пользуются национальные правительства и который признается за ними, те инструменты реализации политических решений, которые остаются в их ведении, уже недостаточны для проведения самостоятельного внутриполитического, социально-экономического и внешнеполитического курса. (До миграционного кризиса следовало бы добавить «за исключением Германии». Сейчас, похоже, что нет.)

«Двадцать восемь» и институты ЕС совместно отправляют суверенные полномочия, переданные на наднациональный уровень. Их становится все больше. Объем растет. В перечень попали бюджетные пропорции, контроль за банковской сферой, упразднение банковской тайны, энергетическая политика и т.д. Но трансформационную роль сыграл переход к совместному управлению валютно-денежной сферой. Он качественно изменил характер взаимоотношений между отдельным государством-членом и большинством, между государством-членом и их совокупностью. Возникла ситуация, при которой отдельная страна, входящая в интеграционное объединение, физически не в состоянии противопоставлять себя ЕС в целом.

Второе. Ей это и не нужно. В этом нет необходимости. Поскольку после падения Берлинской стены, развала Советского Союза, всеобщего торжества рыночной экономики и отказа от коммунистической идеологии утвердилось единообразие. В главном все находятся по одну сторону баррикад. Причем как системные игроки, т.е. все силы, интегрированные в истеблишмент, так и внесистемные.

Фронда возможна лишь в рамках выбора, сделанного «двадцатью восьмью». Вне такого выбора она заведомо бессмысленна. Колея, пробиваемая ЕС, слишком глубока. Отдельной стране, правящей коалиции, политической партии из нее не выскочить. Соотношение сил между аутсайдерами политического процесса и мейнстримом подобного не позволяет. Полития, в пределах которой идет борьба за власть на национальном уровне, является слишком малой частью общего политического ландшафта интеграционного объединения.

Третье. Кто бы ни был у власти на национальном уровне, кто бы ни побеждал на национальных парламентских выборах, какой бы мандат правящее большинство ни получало от электората, все равно будет проводиться та политика, на которой настаивает объединенный политический класс всего Европейского Союза.

Кто-то может восставать и бунтовать, рисовать гитлеровские усики Ангеле Меркель, клясться, что будет делать что-то иное, нежели другие, поносить брюссельскую бюрократию и есовскую плутократию. Все равно этот безымянный кто-то будет приведен к общему знаменателю. Либо грубо и уничижительно, как в случае с Грецией. Либо через внутреннее осознание, что иного не дано, как в случае с попыткой президента и правительства социалистов во Франции сразу после победы на последних парламентских выборах повести фронтальную атаку на политику жесткой экономии и рядиться с Германией.

Четвертое. По факту произошла частичная федерализация ЕС. Не по методам управления. Тому, как организован и осуществляется политический процесс. Принимаются и реализуются политические и иные решения. А по конечному результату.

Все основные параметры формируемого политического и социально-экономического курса, все главные черты общественного развития задаются на наднациональном уровне. То, что демократические процедуры соблюдаются только на национальном и по-настоящему демократические институты есть лишь на нем, не так важно.

Упреки, предъявляемые ЕС в том, что оно устроено авторитарным образом, не соответствует классическим канонам демократии, обходится без оппозиции и т.д. – теоретизирование. Понятно же, что на практике при столкновении интересов отдельной страны с интересами всех остальных решение – за большинством электората. Просто оно реализуется специфическим для ЕС образом. К дефициту демократии противоречие между национальным и наднациональным, по сути, отношения не имеет.

Пятое. Альтернатива есовскому курсу, выдвигаемая на национальном уровне, таковой не является, поскольку ЕС не признает за ней права на существование. Отвергает ее на корню. Делает все возможное и необходимое для того, чтобы задушить ее в колыбели.

Альтернатива самим ЕС не предлагается и не может предлагаться. Основные параметры его функционирования и общественно-политического развития заданы. Если бы она была возможна, это был бы уже не ЕС, а какое-то другое объединение.

Вы скажете, а как же тогда успехи Национального фронта во Франции, стремительное восхождение популистских партий, волна национализма, подменившего патриотизм[7]. Осмелюсь утверждать, что все это сделанные выше выводы не опровергают, а, напротив, подтверждают и оттеняют. Давайте разбираться.

 

Эволюционный сдвиг общества

7 декабря, на следующий день после того, как завершилось голосование на региональных выборах, ведущие французские и не только французские газеты вышли под эмоционально истеричными шапками, типа политический «Шок»[8], «Землетрясение», «Переворот», «Катастрофа», «Исторический прорыв»[9]. По его итогам во Франции, а с учетом веса Франции в европейских и мировых делах, в Европейском Союзе и на глобальном уровне многое изменилось.

Крайне правый Национальный фронт стал наиболее популярной политической партией страны, опередив и республиканцев Николя Саркози, и, тем более, социалистов. Абсолютному доминированию классических политических партий пришел конец. Национальный фронт получил 28,42% голосов. Республиканцы – чуть меньше, 26, 85%. Социалисты – 23,47%[10].

То, что его представительство в региональных органах власти, в конечном итоге, оказалось намного более скромным, он нигде не смог взять региональные правительства под свой контроль, и, как в ослеплении считает «Файнэншл Таймс», французы «прокатили» крайне правых[11], значения не имеет. В передовице «Фигаро» справедливо указывалось: «Национальный фронт никуда не исчез. Отнюдь. Также как и гнев народа. Партия Марин Ле Пен получила наибольшее количество голосов за всю свою историю и сумела даже нарастить свой успех от первого тура ко второму»[12]. Национальному фронту не дали одержать победу в регионах, акцентируют аналитики газеты «Монд», но он повсюду наращивает свое влияние. Благодаря этому «за последние три года постепенно от выборов к выборам он превратился в политическую партию, довлеющую в своих бастионах, повсеместно присутствующую в регионах, пронизывающую все страты французского общества и навязывающую другим свою повестку дня»[13]. Не столь пафосные издания прямо констатируют: «Хуже того, что правые, что левые – все сконцентрировались на тематике, продвигаемой лепенистами… и лишь наполнили сердца и головы дезориентированных избирателей еще большей толикой нетерпимости и страха»[14].

Во что важно. Население недвусмысленно высказалось в пользу политических лозунгов Национального фронта, в поддержку его программы и харизматичных лидеров. Электорат самым очевидным образом дал понять истеблишменту, власти в целом, отнюдь не только социалистам и республиканцам и всем, кто с ними блокируются, что он по их поводу думает. И к чему дело идет[15].

Это центральный момент. Западный истеблишмент, естественно, подозревал, насколько все плохо. Углубление негативных тенденций просматривалось давно. Все опросы общественного мнения, все социологические изыскания указывали на усиление протестных настроений. Падение доверия к государственным институтам и геронтократии[16]. Отчуждение населения от действующей политической власти. Упадок классических политических партий. Их неспособность предложить то, что востребовано обществом[17]. Прежде всего молодежью[18]. Переход политической инициативы к внесистемным политическим силам, субгосударственным образованиям, сетевым структурам.

Чем все это объясняется, ни для кого не было тайной за семью печатями[19]. И уже давно[20]. Власти нарушили негласный общественный договор с населением. Они допустили неприемлемо высокий скачок безработицы. Особенно среди молодежи. Пошли на повышение налогов, замораживание зарплат, снижение бюджетных расходов и социальных выплат, сокращение объема услуг, предоставляемых государством, и другие меры, ударившие по благосостоянию. Не оправдали возлагавшиеся на них ожидания того, что за будущее своих детей и свое собственное можно больше не беспокоиться.

Но слишком многие, входящие в истеблишмент, негативные тенденции старались не замечать. Боялись себе признаться в объективном характере происходящего. Убаюкивали непонятными надеждами. Аховые результаты региональных выборов показали, что прятать голову в песок больше не получится. Потенциальный политический провал, который было еще только вырисовывался на горизонте, превратился в состоявшийся факт жизни. «Региональные выборы 6 и 13 декабря открыли глаза даже самым беззаботным», – констатирует политобозреватель «Монд» Франсуаз Фрессоз[21]. «Наиболее притягательной политической фигурой современной Франции и, как утверждают некоторые, наиболее влиятельной, – делятся откровениями с читателями комментаторы «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс», – является теперь Марин Ле Пен»[22].

Но проблема глубже. Намного глубже. Они вдруг открыли для себя, что плохо знают и понимают общество, в которое интегрированы и которым управляют. Что ему надоела постоянная ложь и обман. Оно считает, что верхи его «кинули». О нем забыли. Занимаются только собой. Танцуют на его костях.

Модернистские настроения, альтруизм, гуманизм, снисходительное отношение к вседозволенности и пр. выдуманы. Ему приписаны. На самом деле оно истово консервативно. Боится за себя. Откровенно недолюбливает чужаков и не доверяет им. Беженцам, мигрантам, легальным, нелегальным – без разницы. Привержено традиционным ценностям. Не хочет ни в чем и ни в ком растворяться. Готово бороться, драться, кусаться и лягаться, лишь бы было так, как раньше. Тем, кто пообещает это, отдастся душой и телом.

В Соединенных Штатах, отмечает известный колумнист Эдуардо Портер, часть населения, образуемая иммигрантами, меньше, чем в таких райских уголках для иммигрантов, как Австралия, Новая Зеландия и Канада. Однако она «намного больше», чем в Евросоюзе. Тем не менее, почти повсюду в странах ЕС «избиратели требуют ограничить иммиграцию». Большинством иммигранты воспринимаются как дополнительная «нагрузка на экономику», как люди, «отказывающиеся ассимилироваться». Мусульмане же – еще и как носители культуры, «несовместимой с присущими Европе ценностями либеральной демократии». «Антииммигрантская реакция на террористическую атаку в Париже, – подчеркивает он на страницах «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс», – уже принесла электоральный успех ксенофобскому Национальному фронту во Франции»[23].

Ни кавалерийской атакой, ни малой кровью с подобным экзистенциалистским вызовом не справиться. Крайне правых больше демонизировать, мазать черной краской и безостановочно в чем-то обвинять не получится. Нельзя мешать с грязью треть своего собственного населения. Переделать его тоже уже, похоже, не получится. Точка невозврата, скорее всего, пройдена. Победа над Национальным фронтом на региональных выборах очень хорошо описывается формулой «случаются победы, которые источают запах поражения»[24].

Следовательно, другого выхода не остается. Истеблишменту придется меняться вслед за обществом. Подстраиваться под него. Не мимикрировать – отнюдь нет. Действительно перерождаться. В том, что касается его организации. Идеологии. Жизненных установок. Тех, кто в него кооптируется. Увещевания не делать этого, с которыми поспешила выступить «Файнэншл Таймс»[25], – в пользу бедных.

Вариантов того, как это будет происходить, всего два. Согласно первому сценарию, классические партии, исключительно в целях выживания, пошлют куда подальше все те принципы, на верность которым они присягали раньше, и перехватят у крайне правых и популистов их лозунги с где-то расистским и в чем-то националистическим душком. Только с этого момента, по мановению волшебной палочки официозной прессы, они перестанут быть и ксенофобскими, и вызывающими межнациональную и межрелигиозную рознь.

По второму – классические партии утрутся. Потеснятся. Громогласно заявят, что никакой «серой» больше не пахнет. Это раньше у них было что-то не так с обонянием. И включат популистов и крайне правых в свои нестройные ряды. По сути, это будет означать, что популистам и крайне правым помогут избавиться от их внесистемного положения. Их статус повысят до своего. Им «поменяют цветность». Они перестанут быть черными или коричневыми. Вернее, их не будут так больше маркировать. Они вольются в истеблишмент.

Что любопытно, и в первом, и во втором случае эффект одинаковый. Происходит однотипное перерождение истеблишмента. Только форма и методы разные. На этот счет знаковым образом проговаривается Тони Барбер, пытающийся доказать на страницах «Файнэншл Таймс», будто бы с вирусом популизма и поправения европейцам удалось справиться. Если бы. Все до наоборот.

Вчитаемся в то, что он пишет. «После успеха Национального фронта на региональных выборах в прошлые выходные, – предупреждает комментатор, – появляется сильное желание предположить, будто бы антисистемные политические партии выносят смертельный приговор политическому укладу, установившемуся в Европе после 1945 года. Не поддавайтесь ему»[26]. Присмотритесь повнимательнее. В Греции и Испании популистские партии приобрели огромное влияние. Еще вчера казалось, что они леваки. На поверку оказывается, что ничего подобного.

В Польше и Венгрии к власти пришли ультраконсервативные националистические партии. В Западной Европе по этому поводу подняли шумиху[27]. Продолжают ее нагнетать[28]. Элиты переполошились[29]. Напрасно. Для беспокойства нет никаких оснований. «В действительности они являются органичной частью национального истеблишмента своих соответствующих стран, а не какими ни внешними бунтарями». Про британских и немецких популистов вообще можно забыть. Они никак не выберутся из передряг организационного характера. Их сдвинули на обочину.

Да, во Франции Национальный фронт на гребне удачи. Но по его успеху ни о чем таком на деле судить нельзя. Ни о чем глобальном он не свидетельствует. Слишком уж французы отличаются от других. Они пережили алжирскую войну. С начала нынешнего века никак не оправятся от экономической неврастении. От Шарля де Голля унаследовали политическую систему, в которой доминирующую роль играет президент. Только поэтому то, что Марин Ле Пен наверняка пройдет во второй тур на президентских выборах 2017 года, всех так колышет[30].

Но это вовсе не типичная ситуация. Напротив. Нигде больше в Европе ничего подобного нет и не предвидится[31]. Конечно, рассчитывать на то, что социальная опора популистских и радикальных сил вскоре рассосется, по всей видимости, не приходится. Все-таки их и дальше будут подпитывать такие негативные явления, как безработица, экономическая стагнация, миграционный кризис, угроза терроризма. Ничего страшного в том нет. Пик влияния популистов и радикалов все равно уже позади[32]. Наиболее убедительно на это указывает падение рейтинга партии «Подемос» в Испании. Еще недавно, согласно опросам общественного мнения, она пользовалась столь же мощной поддержкой, как Национальный фронт во Франции. Ей собирались отдать голоса до 28 % избирателей. Сейчас – не более 15-16%[33]. В Италии популисты тоже больше не олицетворяют собой протестное движение[34]. Посыл уважаемого эксперта расшифровывается предельно просто: не стоит преувеличивать то значение, которое имеет успех Национального фронта для политического ландшафта континента.

Что не стоит преувеличивать – само собой. Никто к этому, кстати, не призывает. За исключением, пожалуй, только лидеров правоцентристских и левоцентристских партий в самой Франции. Чем они только ни пугали обывателя. И национальной катастрофой. И «гражданской войной»[35], о возможности которой заговорили даже в экспертном сообществе[36]. И другими ужасами. С целью противопоставить Национальному фронту и всем, кто ему симпатизируют, фронт из всех остальных.

Умиляет, однако, умение наших западных коллег, глядясь в зеркало, не видеть главного. Оно состоит не в приливах и отливах народного недовольства и той поддержки, которую электорат оказывает популистам, националистам и радикалам, а в том, что они сами, походя, констатируют: внесистемные политические силы, наступавшие на истеблишмент, угрожавшие сделанному им выбору, фактически абсорбированы им одним из проанализированных мною выше методов. Они утратили характер внесистемности. Стали органичной частью политического класса.

Это очень важный момент в понимании современного западного общества, который высветил уходящий 2015 год. Его обязательно нужно учитывать при сопоставлении того идеализированного образа, который рисуют апологеты плюралистической демократии и рыночной экономики, и горькой правды, от которой никуда не уйти. Не скрыться. Она вылезает из всех щелей.

Первое. Современное западное общество и его истеблишмент очень сильно качнулись навстречу всем тем политическим силам, которые ранее отвергали как внесистемные. Чуждые. Недостойные. Они вобрали в себя их мироощущение. Программы. Лозунги. Подходы. Не полностью пока, но в значительной степени. Заразились вирусом, занесенным в них популистами, националистами и радикалами. Прежде всего, крайне правыми.

Процесс шел давно. Такие политики, как Николя Саркози или Дэвид Камерон, ловко перехватывали идеологемы своих оппонентов и делали своими выдвигаемые ими требования. Охватывал самые разные сферы функционирования общества и его взаимоотношений с личностью. К настоящему времени он вышел на принципиально иной уровень, когда количественные изменения переросли в качественные. Иммунитета, выработанного по итогам Второй мировой войны, к сожалению, не хватило. На это указывает, кстати, их ползучая, подленькая, нечистоплотная ревизия.

Второе. Сначала не стало альтернативы слева. Она сама подписала себе смертный приговор. Теперь исчезает и альтернатива справа. Но принципиально иным образом. Альтернатива слева утратила состоятельность. Была отвергнута. По крайней мере, на обозримую перспективу. Альтернатива справа, напротив, усвоена современным западным обществом. Частично, но усвоена. Пропитала его. Сделалась плоть от плоти этого общества.

Третье. На протяжении всех последних лет политический класс, вроде бы, боролся с популистами, националистами и радикалами, всеми крайне правыми движениями. Открещивался от них. Шельмовал. На поверку получается, что он их использовал для того, чтобы осуществить социально-политический и идеологический маневр. Чтобы сдвинуться самим и сдвинуть общество вправо. Настолько далеко, насколько это необходимо для того, чтобы крайне правые идеи были усвоены обществом, а популисты, националисты и радикалы стали частью истеблишмента.

Понять то, как это произошло, очень помогает сравнение с миграционными волнами из более бедных и отсталых стран. Они давят на рынок труда. Дают возможность замораживать и снижать заработную плату и перезаключать коллективные трудовые договоры на невыгодных профсоюзам условиях. Снижают стоимость факторов производства. Открывают путь к получению сверхприбылей и скачкообразному росту конкурентоспособности.

В этом нет ничьей злой воли. Предположения о замысле всегда будут оставаться всего лишь спекуляцией. Просто так работает рынок. Аналогично – с политической конкуренцией. В том, что касается современного западного общества, оно не могло не отреагировать на произошедшие изменения. На рост угроз. Появление новых вызовов. Утрату ориентиров. Оно эволюционировало. Туда или не туда – праздная болтовня. Популистская, националистическая и крайне правая идеология оказались востребованными. Как говорится, «ничего личного».

Четвертое. Результатом «корректировки курса» стала еще большая тяга к единомыслию. Почему, очень хорошо объясняет недавняя история ключевых стран Европейского Союза. Перехват идеологем и лозунгов крайне правых всегда сопровождается ограничением возможностей противостоять им. Бороться с ними. Отрицать их. Причем не столько в акциях политического протеста – выпускать пар всегда необходимо, сколько в духовной, интеллектуальной сфере.

Внешне свобода выражения мнений остается «священной коровой». Ее всячески расхваливают. Ею козыряют. В действительности устанавливаются все более жесткие рамки для инакомыслия. Все и вся подчиняются мейнстриму. С одной стороны, и обыватель, и создатели грез загоняются в него. С другой – он становится внутренним убеждением. Кроме того, наличие возможности говорить правду по разрешаемому списку вопросов и придерживаться иной точки зрения не мешает элите действовать и добиваться своего, как если бы они ничего не значили. Воистину, «Васька слушает, да ест».

Прямым следствием подобного положения дел становится рост управляемости общества. Он достигается за счет сокращения поля интеллектуальной свободы, которым пользуются его члены, и усиления технического контроля за поведением и предпочтениями личности под предлогом повышения бдительности.

Пятое. Современное западное общество в социальном, политическом и идеологическом отношении делается все более холодным. Злым. Жестоким. Беспощадным. Оно возлагает всю полноту ответственности за несбывшиеся ожидания, бедность, несостоятельность, жизненные неудачи на саму личность. Отказывается разделять ее.

Толерантность, сочувствие, сопереживание утрачивают налет романтизма. Они остаются частью фасада. Но за ним все меньше и меньше субстанции, теплых человеческих чувств. В таком обществе все менее комфортно и радостно жить. Если, правда, твое сердце вконец не загрубело, и ты готов отважиться на поступок, за который можешь подвергнуться остракизму. Частично это ухватывают те из неангажированных западных идеологов, которые отмечают, что на смену правовому государству пришло или приходит т.н. «государство безопасности»[37].

Как это все преломляется на практике, хорошо видно на примере того, как менялись в 2015 году подходы к урегулированию миграционного кризиса.

 

Синдром «осажденной крепости»

Какие цели преследовали государства-члены ЕС, когда вкупе с США стравливали между собой народы Северной Африки и Ближнего Востока, свергали светские режимы и разжигали пламя межнациональной и межрелигиозной розни, сейчас вряд ли кто-то возьмется объяснить. Результатом, не без помощи внутрирегиональных игроков, стал невиданный доселе поток беженцев и нелегальных мигрантов, обрушившийся на Европу.

Реакция лидеров ЕС и государств-членов была настолько замедленной, что за время разразившегося миграционного кризиса в водах Средиземного моря успели утонуть или иным образом погибнуть свыше 3 тыс. человек. Страшная человеческая драма разворачивалась на наших глазах. Но ее масштабы в ЕС очень долго, по меркам кризиса, не могли и не решались осознать.

У сторонних наблюдателей и прагматиков из числа функционеров интеграционного объединения по поводу политики ЕС и того, во что все в конечном итоге выльется, с самого начала не было никаких иллюзий. Поток был слишком мощным, а абсорбционные возможности стран региона – ограниченными. К тому же и традиционную настороженность населения в отношении чужаков, сильно разогретую за последнее время, нельзя было сбрасывать со счетов.

Однако на первом этапе кризиса, когда с суждениями о его источниках и вероятных последствиях еще можно было ошибаться, лидерам ЕС и государств-членов очень хотелось показать, какие они передовые. Продвинутые. Гуманные. Что в культурном, цивилизационном, социальном плане они выше других. Другие, как и во всем остальном, должны брать с них пример.

Они организовали спасение и перехват ищущих убежище, которые добирались по морю южным коридором. Постарались договориться о добровольном перераспределении между собой 40, затем еще 120 тыс. беженцев. Объявили, что окажут помощь и поддержку странам, через которые те хлынули в Европу. Попробовали, как и прежде, придерживаться Шенгенских правил. Громогласно объявили, что никого не бросят.

Очень похоже, что именно это подняло волну «переселенцев» еще выше. По данным Европейской Комиссии, за первые 11 месяцев 2015 года границу ЕС пересекли полтора млн нелегалов[38]. Во всяком случае, специальный репортаж «Файнэншл таймс», обосновывающий провозглашение канцлера Германии Ангелы Меркель выдающимся политиком года[39], особенно красочно рассказывает о том, с какой скоростью ее обнадеживающие слова разлетелись по соцсетям и с каким восторгом на них отреагировали люди в Сирии и других странах.

Речь шла теперь уже не о приеме десятков или сотни-другой ищущих убежище, а о цифре на порядок большей. К тому, чтобы регистрировать вновь прибывающих и пробирающихся в Европу, отбирать, просеивать, давать все необходимое, обустраивать, переобучать и интегрировать, в ЕС ничего не было готово. Сочувствие к ним со стороны коренного населения стремительно начало иссякать. Государственные структуры повсеместно стали давать сбой. Страны первоначального и окончательного приема беженцев и транзитные страны бросились отгораживаться друг от друга, закрывать границы, избавляться от «непрошенных гостей» любой ценой. Шенгенские правила временно пришлось «завесить».

О потоке людей с Большого Ближнего Востока заговорили как о «нашествии», которое нужно остановить. Ближайшие соратники и однопартийцы Ангелы Меркель забили тревогу и постарались дезавуировать занятую ею позицию. Министр финансов Германии Вольфганг Шойбле, печально знаменитый своими консервативными взглядами и бульдожьей хваткой, сравнил Ангелу Меркель с «безответственным лыжником», спровоцировавшим лавину в горах, а его зам Йенс Спэн прямо заявил, что Германия «переживает развал государственности»[40]. Что касается министра внутренних дел Германии, несмотря на последовавшие окрики, он просто стал корректировать курс, проводимый фрау канцлериной. То, что она всех «выстроила» и вернула под свои знамена на этапе подготовки партийного съезда и во время его проведения 15 декабря[41], имеет отношение к борьбе за голоса избирателей, а не к содержанию практической политики, как бы превратно она ни толковалась в последовавших комментариях[42].

В этих условиях лидеры интеграционного объединения сосредоточили внимание на осуществлении мер по упорядочению работы с ищущими убежище и наведению элементарного порядка, с одной стороны, и достижению договоренностей с государствами исхода мигрантов, с другой, чтобы ограничить их количество до приемлемого для ЕС уровня. Со всеми странами Средиземноморья и Африки провели переговоры о сдерживании нелегальной миграции взамен на техническую помощь и дополнительное финансирование и об открытии центров по регистрации и отбору лиц, стремящихся перебраться в Европу[43]. Все страны Западных Балкан, вне зависимости от того, что там на самом деле творится, признали стабильными, дабы воздвигнуть барьер на пути проникновения выходцев из них в Центральную Европу под видом беженцев. Грецию и ряд других «прифронтовых» стран обязали расширить мощности по приему и отсеву нелегальных мигрантов. Полномочия Агентства по контролю за внешней границей ЕС «Фронтекс» несколько расширили, чтобы позволить ему самому выдворять нежелательных лиц из региона ЕС[44]. Все выплаты, объем услуг и социальный пакет ищущим убежище резко уменьшили[45].

Однако расставить точки над «и», отказаться от прежнего показного альтруизма и полностью поменять приоритеты в подходе к урегулированию миграционного кризиса в ЕС смогли и осмелились лишь после страшных террористических актов в центре Парижа. Необходимость в том, чтобы делать вид, недоговаривать, казаться лучше, нежели есть на самом деле, отпала. Упустить момент, не воспользоваться им для того, чтобы приступить к разработке и осуществлению драконовских мер по недопущению в ЕС нежелательных элементов, было смерти подобно.

В ЕС и не стали упускать. Это ведущие политики, пекущиеся о своем имидже, заявляли и продолжают настаивать, будто бы террористическую угрозу ни в коем случае нельзя смешивать с тематикой беженцев и миграционным кризисом. К реальной политике такие высказывания отношения не имеют. В ЕС жестко увязали урегулирование миграционного кризиса с тематикой безопасности. Последней теперь было подчинено все. Абсолютно все. Соответственно стержневым в подходе к купированию кризиса стала охрана внешних границ ЕС. В заключениях Европейского Совета от 17-18 декабря прямо указывается, что «восстановление контроля» за внешними границами» является определяющим условием сохранения Шенгена[46]. Премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, от сверхжесткого националистического подхода которого первоначально все в ЕС открещивались, может праздновать победу[47]. С самого начала он утверждал, что «король-то голый», за что навлек на себя негодование европейских элит[48].

Гранды ЕС поставили ребром вопрос о превращении Фронтекса в полноценную Службу по охране внешней границы ЕС[49], которая могла бы подменять национальные даже в отсутствие согласия с их стороны[50], удвоении ее кадрового потенциала и объединения резервных пограничных сил государств-членов в Пограничное агентство[51]. Вынудили Грецию допустить к патрулированию границы с Турцией, из которой идет основной поток нелегалов, их репатриации и регистрации иностранные контингенты. Граница, пересекаемая мигрантами, – объяснил первый зампред Европейской Комиссии на пресс-конференции в Страсбурге, – «является не чисто греческой или болгарской, но и всего Европейского Союза»; за нее государства-члены «несут коллективную ответственность»[52]. Продавили удовлетворение максималистских запросов Турции, тщательно закрыв глаза на то, что в ней происходит[53], лишь бы Анкара, со своей стороны, запечатала свою границу для проникновения в Европу нелегалов. Чем Анкара, по свидетельству наблюдателей, нехотя, но занялась[54]. Заставили страны Западных Балкан, по сути, взять на себя роль буфера. Под давлением Германии дали поручение проработать вопрос о признании даже Афганистана безопасной страной (!)[55]. Разработали планы ужесточения Шенгенских правил, дабы контролировать перемещение через внешнюю границу ЕС не только иностранцев, но и своих граждан[56]. Договорились вести беспощадную борьбу с контрабандой мигрантов и торговлей людьми. В число первоочередных задач включили возвращение и реадмиссию мигрантов, которым отказывают в предоставлении международной защиты[57]. В конечном итоге, в дополнение ко всем ранее обговоренным мерам, склонились к тому, чтобы ввести квотирование допускаемых в ЕС.

Германия сделала это абсолютно «гениальным» образом. В качестве политического ориентира она закрепила курс на снижение количества беженцев, принимаемых страной, воздержавшись вместе с тем от утверждения конкретных количественных ограничений и одновременно подвязав своих партнеров по ЕС к проведению такого курса. То есть уклонилась от фиксации обязательных параметров, что возмутило бы партнеров по ЕС[58] и оставило бы надежду у ищущих убежище попасть в число «избранных», и сохранила за собой полную свободу рук (!). В резолюции, принятой съездом ХДС, прямо говорится: «Мы полны решимости серьезно ослабить поток ищущих убежище и беженцев с помощью эффективных мер»[59].

Таким образом, буквально за полгода ЕС и его государства-члены прошли огромный путь от морализаторства, шапкозакидательства и претензий на проведение политики «открытых дверей» к выработке такого курса в отношении ищущих убежища, который больше присущ полицейскому или даже тоталитарному государству, неизменно позиционирующему себя в качестве «осажденной крепости». Во всяком случае, очень напоминает.

Первое. Альтернатива тому курсу на избавление от миграционного кризиса, к которому сейчас пришел ЕС, не просматривается. На его проведении с самого начала настаивал премьер-министр Венгрии Виктор Орбан и схожим образом мыслящие европейские политики. Продвигавшиеся ими установки тогда приняли в штыки. На них обрушился вал критики. В чем их только не обвиняли. И в махровом национализме. И в предательстве светлых идеалов интеграционного объединения. И в нарушении духа Шенгена.

Жизнь показала, что иным образом справиться с захлестнувшей его волной жаждущих убежища ЕС не в состоянии. В идеале его лидеры и большинство населения предпочли бы, чтобы все беженцы так и остались в странах исхода или по соседству. В крайнем случае, вернулись туда по прошествии какого-то времени.

Методом проб и ошибок ЕС выбрал в какой-то степени компромиссный вариант. С какими издержками он будет его реализовывать – уже другой вопрос. По большому счету этот вариант устраивает всех в ЕС. С одной стороны, объединение отгораживается от нелегальных мигрантов руками Анкары и других стран исхода и транзита и закупоривается, вводя жесткий контроль на своей внешней границе. С другой – продолжает «бить себя в грудь» в качестве средоточия гуманизма и передовых цивилизационных ценностей, поскольку будет и впредь принимать беженцев, заботиться о них, стараться интегрировать. Что только некоторую толику, столько, сколько сочтет приемлемым и целесообразным – уже «технические детали». Мировые СМИ работают на ЕС, на его имидж. Они разъяснят, как все надо правильно понимать. Всем – и внутри объединения, и вовне.

Второе. На самом деле ЕС никакого велосипеда не изобретал. Не шел и не собирался идти против воли народа, который четко указал, кому он в итоге отдаст власть, если с приемом беженцев и нелегальных трудовых мигрантов не будет наведен порядок. Он лишь привел политику в отношении миграционного кризиса в соответствие с запросом общества. Какого именно – объяснил несколько выше.

Простые люди повсюду с состраданием относились и относятся к тем, кто оказался в бедственном положении. Прекрасно помнят, что они сами и их предки неоднократно вынуждены были становиться переселенцами. Готовы всячески помогать. Сочувствовать. Делиться последним. Идти на жертвы. Общество – нет. И в прошлом оно не выдержало испытания мультикультурализмом. И сейчас не хочет и не в состоянии абсорбировать тех, кто не стремится и не собирается ассимилироваться. Тех, кто прибывает в Европу, чтобы, скорее, обратить ее в свою веру и приучить к своим порядкам.

Третье. Ставка на закрытие внешней границы и упорядочение миграции полностью отвечает интересам европейских элит. Беря курс на осуществление драконовских мер, они фактически соблюдают договор с обществом в том, что касается обеспечения безопасности, сохранения социокультурной и национальной идентичности. Выбивают оружие из рук политических противников, привлекая их на свою сторону. Либо физически блокируясь с ними. Либо интеллектуально. При этом оставляют за собой свободу маневра. И все это, внешне не отказываясь полностью, по крайней мере на словах, от высоких идеалов гуманизма.

То, что квотирование беженцев в корне противоречит духу и букве международных соглашений, международным обязательствам ЕС и государств-членов, самому понятию беженца – дело десятое. Пускай национальные и международные правозащитные организации «клевещут». Это их хлеб. Все равно главное внимание они будут уделять нарушениям прав человека в тех странах, которые им укажут. Ведь многие в ЕС хотели бы включить в разряд стабильных и благополучных держав даже Турцию и Афганистан, чтобы иметь возможность в автоматическом порядке отправлять на родину неугодных ему экономических мигрантов и всех тех, кого он может подвести под эту категорию.

Насколько драконовские меры отвечают интересам элит, показывает то, с какой быстротой они переставили акценты в своем отношении к купированию миграционного кризиса после террористического безумства в центре Парижа. Как если бы только и ждали подходящего повода.

Четвертое. Превращение ЕС в «осажденную крепость» в принципе для него вполне привычно. Он и раньше очень болезненно относился к проблематике даже просто трудовых мигрантов. Насколько, очень хорошо видно по тому, какие требования к реформированию интеграционного объединения выдвинул Дэвид Камерон. Узловое место в них заняло ограничение миграции внутри ЕС путем снижения социальных выгод, которые могут получать граждане других стран ЕС, пытающиеся устроиться в Великобритании.

ЕС в любом случае является «осажденной крепостью», поскольку представляет собой островок относительного благополучия в море бедности, невзгод и неустроенности. ЕС, как считается, тратит столько же, сколько весь остальной мир, на «социалку», дает четверть мирового производства товаров и услуг, но служит домом всего лишь для 7% обитателей нашей планеты. По прогнозам, доля ЕС в народонаселении планеты будет неотвратимо снижаться.

Поэтому идеология «осажденной крепости», позиционирование себя в качестве таковой – дорога в никуда. В краткосрочной перспективе они могут принести политические дивиденды. В долгосрочной – безусловно нет. Сделанный ЕС выбор, следовательно, затрудняет поиски ответа на вопрос о том, как быть дальше. Как ЕС выходить из сложившегося положения.

Пятое. Что еще хуже, причем для всех – новый курс Европейского Союза позволяет ему отстраниться от решения коренных проблем планеты, в том числе связанных с причинами исхода беженцев и трудовых мигрантов. При таком подходе бедность, нищета, кризисы, нехватка, конфликты, войны – все это становится прежде всего и главным образом головной болью самих стран исхода. Получается, что гуманизм, солидарность, высокие чувства нужны ЕС и обществу, которое замыкается в самом себе, только для внутреннего пользования. Это не только обидно, но и по-человечески страшно.

Тем более, что ЕС и его государства-члены обособляются от остального мира и иными способами. Они упорно и методично снижают свою зависимость от него. Оснащают себя все более изощренным арсеналом средств противодействия любым внешним, в первую очередь экономическим, энергетическим и финансовым угрозам.

 

«Осажденной крепости», но все более прочной и уверенной в себе

На протяжении всего 2015 года газеты и журналы, обычные и электронные, были переполнены материалами о миграционном кризисе. О человеческом море, колыхнувшемся в сторону Европы. Тяжелой, невыносимой участи беженцев. Бесконечных дискуссиях и препирательствах внутри ЕС относительно того, что делать или не делать с ними. Поиске консенсуса или, напротив, выкручивании рук, предшествовавших «истеричному» количеству чрезвычайных заседаний Советов ЕС и Европейского Совета. О принятых ими или еще только планируемых решениях, их обоснованности и перспективах исполнения.

Иногда возникало ощущение, будто ничего иного в ЕС не происходит. Структуры ЕС и государства-члены настолько перегружены проблематикой миграционного кризиса, что они забыли обо всем другом. Ничего больше их не интересует. Дудки. Чистейшей воды самообман. Дымовая завеса. Просто так работают мировые СМИ. Они полностью «завязаны» на сенсации и новости-однодневки. На самом деле машина европейской интеграции продолжала набирать обороты.

Колоссальный эмоциональный взрыв, вызванный страшными преступлениями террористов в центре Парижа, тоже внес свой вклад в то, что на протяжении всей концовки 2015 года картина того, что в действительности происходит в ЕС, оставалась искаженной. Писали и говорили в основном о мужественном ответе властей Франции[60]. Моментально принятом новом законодательстве о чрезвычайном положении[61]. Расширении полномочий органов внутренних дел и их лучшем кадровом и финансовом обеспечении[62]. Возможных сверхреакции и злоупотреблениях властей под предлогом борьбы с терроризмом[63]. Утрате не только внешней, но и внутренней безопасности[64]. Резком изменении внешнеполитических ориентиров Франции и ее ближайших партнеров по НАТО и ЕС и той поддержке, которую оно получает[65]. Последовавших геополитических сдвигах и новой расстановке сил на мировой «шахматной доске».

Разобраться в том, какие тенденции превалируют в ЕС, мешало и то, что слишком уж большое внимание уделялось аховым результатам экономической политики Франции, традиционно считающейся одним из паровозов, наряду с Германией, тянущих весь состав Европейского Союза. Всюду в ЕС началось экономическое восстановление. Лишь во Франции оно по-прежнему оставалось слишком уж замедленным, неуверенным и анемичным. Повсеместно безработица, в том числе среди молодежи, начала сокращаться. Однако и в этом отношении Франция не удержалась в господствующем тренде[66].

Всем с лихвой удалось воспользоваться букетом благоприятных возможностей из низких цен на нефть, нулевых процентных ставок, скупки Европейским центральным банком государственных облигаций и других ценных бумаг и падением курса евро. Франция опять же стала исключением[67]. Дело дошло до того, что Париж фактически лишился статуса партнера номер один в экономических отношениях с Берлином. Первую строчку в иерархии ведущих торговых партнеров экономической сверхдержавы Европы заняли Соединенные Штаты. Туда теперь, со все большим отрывом, устремились немецкий экспорт, компании и инвестиции.

В общем, как не без сарказма отмечалось в одной из редакционных статей «Файнэншл Таймс», «вопреки здравому смыслу» в 2015 году «темы массовой миграции, притока беженцев из зон вооруженных конфликтов и угрозы, порождаемой исламским терроризмом, на время заняли явно непропорциональное место во внутренней политике Европы»[68].

Неудивительно, что ни бизнес, ни экспертное сообщество пока еще не сумели оценить те масштабные позитивные сдвиги, которые произошли в ЕС за вторую половину 2015 года и опровергают расхожие суждения[69] о том, будто бы «Союз все в большей степени сталкивается с угрозой распада»[70], его рвет на части[71], а в государствах-членах о развале ЕС только и говорят[72], придумывая концепции его децентрализации[73]. Попытаемся суммировать позитивные сдвиги. По необходимости, очень кратко. Почти в тезисном виде. Не затрагивая планы ЕС на 2016 год[74].

В том, что касается техники евростроительства и новой расстановки сил внутри ЕС. Совершенно по-новому заработала Европейская Комиссия под председательством политического тяжеловеса ЕС Жан-Клода Юнкера. Из обслуги Европейского Совета она стала превращаться в орган политического управления, нацеленный на решение стратегических задач. К тому же ей удалось сосредоточиться на продвижении именно тех досье, которые, похоже, имеют ключевое значение для возвращения Европейскому Союзу прежней динамики. И экономической. И политической. И социальной. Эту же задачу призвано решать согласованное между Европейским Парламентом, Европейской Комиссией и Советом ЕС Межинституциональное соглашение о лучшем законотворчестве. На него в ЕС возлагают особенно большие надежды[75].

Произошла серьезная перегруппировка сил внутри ЕС. Последние годы в нем безоговорочно доминировала Германия. Она диктовала единую экономическую политику, невзирая на то, что экономические условия во всех государствах-членах были разные. Она навязала всем политику жесткой экономии с ее очень неоднозначными последствиями, когда социальные издержки зачастую намного перекрывали выгоды осуществления экономических реформ. Она и чуть ли не только она настаивала на неукоснительном соблюдении всеми ранее согласованных решений даже после того, как необходимость их адаптации к новым условиям становилась очевидной для большинства ее партнеров. Она добивалась дальнейшего поступательного углубления интеграции, отказываясь одновременно брать на себя солидарную экономическую и финансовую ответственность за происходящее в ЕС.

То, что Берлин сильно «подставил» всех остальных в ЕС тем, как он отнесся к свалившемуся на Европу миграционному кризису, и то, что он, неожиданно для многих, оказался в положении «просящего», как ни странно, пошли ЕС на пользу. Да, Берлин всегда будет выступать в качестве безусловного лидера ЕС и самого влиятельного внутриесовского игрока. Но на настоящий момент в ЕС установилось гораздо большее равновесие между Германией и другими влиятельными игроками региона, включая Францию, Италию, Испанию, страны Новой Европы и т.д. Хотя намекать на изоляцию Германии по итогам выборов в Испании, чем не побрезговали постоянные авторы «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс»[76], было бы преувеличением. Лучше всего обрисовал ситуацию премьер-министр Италии Маттео Ренци в интервью «Файнэншл Таймс»: «Я очень уважаю Ангелу. У нас превосходные личные отношения. Но будем откровенны. Европа должна служить всем 28 странам, а не только одной»[77].

Это видно по тому, что Берлин вынужден был прислушаться к мнению партнеров и присоединиться ко всем тем, кто настаивает в ЕС на том, что ключом к урегулированию миграционного кризиса является «запечатывание» внешних границ интеграционного объединения. Согласился с позицией большинства, проводником которой стал председатель Европейской Комиссии Жан-Клод Юнкер, о более гибком и вдумчивом проведении политики жесткой экономии. Не сумел заблокировать подготовку и внесение Европейской Комиссией конкретного плана обобществления (коммунтаризации) гарантий по банковским депозитам вкладчиков, против которого продолжает выступать самым категоричным образом.

Повлияло на ситуацию, конечно, и то, насколько активно президент Франции взял на себя роль внешнеполитического лидера ЕС и возглавил кампанию по созданию общепланетарной коалиции для борьбы с ЭГИЛ. На практике получилось, что развалившийся франко-германский тандем, в котором Берлин все больше и больше «перетягивал одеяло» на себя, обрел новую старую легитимность. Причем в гораздо большей степени, нежели тогда, когда Франция и Германия вошли в состав «нормандской четверки» и взяли тем самым на себя всю полноту ответственности за развитие ситуации на Украине и состояние российско-есовских отношений.

Как представляется, восстановление ситуации в ЕС, пусть и частичное, при котором услышанными оказываются самые различные точки зрения и общая политика объединения вырабатывается с учетом интересов различных группировок, складывающихся внутри ЕС, должны пойти ему на пользу. Практика показала, что единомыслие и диктат противопоказаны ЕС. Они усиливают внутреннюю напряженность. Порождают все более глубокие противоречия. Сейчас для ЕС – пора их преодоления.

Всего лишь один пример. Меньшую нагрузку, чем опасались в Брюсселе, наложат на функционирование ЕС требования Великобритании по его реформированию. Премьер-министр Великобритании Дэвид Камерон их тщательно «провентилировал» с грандами ЕС и его функционерами и отобрал только те, которые имеют перспективу. Эти требования, которые подробно разбирались мною ранее, являются, безусловно, программой-минимум, а не программой-максимум. Вокруг их обсуждения и неуступчивости остальных государств-членов будет устроено, конечно же, подобающее политическое шоу, чтобы подыграть лондонским еврооптимистам и, по возможности, спутать карты евроскептикам. Оно уже разыгрывается мировыми СМИ, отрабатывающими заказанный сценарий[78]. Однако, по большому счету, компромисс внутри ЕС уже нащупан, чтобы по этому поводу ни писали. Он удовлетворяет обе стороны – и английских консерваторов, и континентальную Европу. Его надо будет только грамотно «продать» британскому электорату[79]. То, что Дэвиду Камерону нужно лишь показать своим собственным гражданам, будто бы он «истово сражается», отмечают большинство комментаторов[80].

Внешне четырехчасовое[81] обсуждение британских требований к ЕС на Европейском Совете 17-18 декабря дало не так много. Что не помешало, тем не менее, Дэвиду Камерону заявить: «Мы хорошо продвинулись на пути к соглашению»[82]. До следующего заседания в феврале 2016 года поработают эксперты[83]. Обобщенную позицию суммирует Председатель Европейского Совета Дональд Туск. Показательно, однако, что остальные государства-члены уже не отвергают с порога идею отразить договоренности с Лондоном в базовых договорах ЕС. Сделано это будет, скорее всего, по т.н. «ирландскому сценарию», когда под политические обещания страна повторно вышла на референдум о Лиссабонском договоре и проголосовала как надо. Согласно околоесовским СМИ, ЕС даст Лондону «политические гарантии» внесения договоренностей в первичное право интеграционного объединения. Для всех это вполне работающий вариант.

Англичане настаивают, в том числе на том, чтобы ЕС действовал более эффективно, а единому рынку был придан более законченный характер. По этому пути Брюссель последнее время и идет. В заключениях последнего в 2015 году Европейского Совета содержится «пламенный» призыв добиваться создания «более глубокого и справедливого единого рынка товаров и услуг во всех значимых областях»[84]. Посмотрим вместе, что было сделано за последнее время по ключевым приоритетам ЕС, без выстраивания какой-либо их иерархии.

Перво-наперво, ЕС поменял приоритеты своей экономической политики. Не отказываясь от ставки на сбалансированность национальных бюджетов и проведение структурных реформ, на первое место он все же поставил цели стимулирования роста, сокращения безработицы, поддержки малых и средних предприятий, увеличения инвестиций. Одновременно политике жесткой экономии Брюссель придал гораздо большую гибкость. В трактовке нового состава Европейской Комиссии из нее должны делаться изъятия таким образом, чтобы она могла адаптироваться к национальным условиям и потребностям расширения спроса, изыскания средств на повышение эффективности миграционной политики и обеспечения безопасности.

Критически важным инструментом проведения нового экономического курса призван служить «придуманный» Жан-Клодом Юнкером Европейский фонд стратегических инвестиций. До того, чтобы аккумулировать в нем обещанные 315 млрд евро, еще очень далеко, но принципиальное значение имеет то, насколько быстро есовцам удалось подвести под него юридическую базу и запустить его функционирование. Он уже действует не только на бумаге, но и на практике. Приступил к отбору и финансированию первых проектов. Опирается в своей работе, что крайне выигрышно, на Европейский инвестиционный банк, рейтинг которого – «ААА» до сих пор является безупречным. Особое внимание уделяет тем из них, которые нацелены на освоение новых инновационных технологий, создание предпосылок для появления новых высококвалифицированных рабочих мест и формирование инфраструктуры общего пользования, на которую могли бы опереться малые и средние предприятия. В целом, он уже приступил к выполнению возлагаемой на него миссии служить локомотивом и ориентиром для частных инвестиций. Правда, в первом приближении. На решение задачи финансирования мелких и средних предприятий должны работать также Европейские структурные и инвестиционные фонды. Профильный Совет ЕС существенно упростил их функционирование, причем на всех уровнях, сделал сосредоточенные в них средства более доступными[85].

Плавный переход к осуществлению обновленного экономического курса во многом стал возможным благодаря общей экономической стабилизации региона ЕС, опирающейся на серьезный успех в утверждении основ банковского союза. Значительный объем работ по его формированию уже был выполнен за предшествующий период. Надзор за устойчивостью ведущих национальных банков и банковской сферы был передан в единый наднациональный центр – Европейский центральный банк. Он провел их обследование, в том числе под углом зрения их готовности реагировать на возникновение той или иной критической ситуации на финансовом рынке, и выпустил предписания. В соответствии с ними была проведена докапитализация банков.

За 2015 год государства-члены завершили все национальные процедуры институализации комбинированной национально-наднациональной системы санации и спасения проблемных банков, устанавливающей источники и порядок привлечения средств для восстановления, в случае необходимости, их кредитоспособности. Кроме этого, они предусмотрели, каким образом будет осуществляться бридж-финансирование гарантийных операций по спасению банков на то время, пока специализированный фонд ЕС, предназначенный для их проведения, накопит свои собственные достаточные активы. Тем самым ЕС сумел обеспечить все необходимое для того, чтобы система реально заработала с января 2016 года. Если по-серьезному, это фактически новое качество банковского союза и всего ЕС.

Следующий шаг, который Брюссель должен сделать в этом же направлении, состоит в выравнивании качества гарантий депозитов на согласованную ЕС сумму до 100 тыс. евро, предоставляемых государствами-членами. Поставленная задача – сделать так, чтобы повсюду в регионе гарантии были одинаковыми, где бы банки ни действовали, будь то в Германии, во Франции, Греции, Эстонии или на Кипре. Дабы этого добиться, необходимы их обобществление в масштабах ЕС или расширенной еврозоны и «коммунитаризация». Берлину идеи обобществления долгов, обязательств и гарантий крайне не нравятся. Население Германии к ним настроено сугубо отрицательно. В прошлом сопротивления Берлина было достаточно для создания непреодолимых барьеров на пути внесения и продвижения официальных предложений на этот счет. В настоящее время, как указывалось выше, ситуация несколько изменилась. Воспользовавшись этим, Европейская Комиссия внесла на рассмотрение государств-членов поэтапный план перехода к совместному гарантированию банковских вкладов. Не исключено, что на ту или иную форму обобществления гарантий Берлину все-таки придется пойти. И с политической, и с медийной точек зрения, просто блокировать дальнейшее укрепление банковского союза и финансовой системы ЕС, за которое он так активно ратует, Германии теперь будет явно не с руки.

Однако построить банковский союз – полдела. Может быть, даже четверть. ЕС важно не только придать устойчивость своей банковской и финансовой системе, но и добиться, чтобы она работала на конечный результат. То есть чтобы она обеспечивала поступление денег в реальный сектор экономики в должных количествах – этого пока не происходит – и доступ к возможно более дешевым длинным деньгам на одних и тех же или хотя бы примерно тех же условиях повсюду в ЕС.

Такова главная цель, которую поставили перед собой ЕС и его государства-члены, приступая к формированию единого рынка капитала, если пользоваться есовской терминологией. Правильнее – его перестройке и совершенствованию, если быть более точными, и придании ему по-настоящему интегрированного характера. Свобода движения капитала в рамках ЕС действует с незапамятных времен. Но по тому, как функционирует рынок капитала ЕС, глобальный финансово-экономический кризис нанес чрезвычайно болезненный удар. Транснациональное движение капитала сильно сократилось. Многие финансовые учреждения замкнулись в национальных границах. Экономические условия, которые сложились в отдельных государствах-членах, отличающиеся очень большим разбросом, стали довлеть над рынком капитала. Все эти последствия глобального кризиса не преодолены до сих пор[86].

К трудностям функционирования рынка капитала добавилось также то, что «козлом отпущения» за него поспешили сделать банковский сектор. В его отношении, под предлогом предотвращения развития событий по сценарию 2007-2010 годов, ввели очень дотошные регулятивные меры. Как всегда бывает в таких случаях, они имели своим эффектом не совсем то, что от них ожидали. Жесткие требования, предъявляемые к банкам, заставили их сконцентрироваться, прежде всего, на самих себе. Они в меньшей степени стали заниматься своими прямыми обязанностями по кредитованию экономики и обслуживанию спроса. Их стали теснить другие игроки рынка, менее стесненные в своей деятельности обременительным регламентированием. В результате европейские банки сильно потеряли в конкурентоспособности, а европейские страны оказались в положении, когда им надо решать двуединую задачу: восстанавливать связи между банками и реальной экономикой и одновременно ускоренно перестраивать рынок капитала, чтобы диверсифицировать, по образцу США, источники финансирования хозяйствующих субъектов.

За вторую половину 2015 года ЕС удалось сделать многое. Продолжилось сближение между государствами-членами в налоговой сфере[87]. Брюссель снял последнее препятствие на пути к внедрению тотального обмена банковской информацией, делающего счета индивидуальных вкладчиков-нерезидентов полностью транспарентными для властей. Он заключил международные соглашения, по существу делающие внутреннее законодательство ЕС экстратерриториальным со всеми третьими европейскими странами, которые не входят в состав интеграционного объединения, но выступают в качестве важных финансовых центров, прежде всего, со Швейцарией.

В рекордные сроки Брюссель согласовал директиву об автоматическом обмене информацией о налоговых рулингах – индивидуальных разъяснениях, даваемых частным компаниям относительно того, как и в каком объеме они должны платить налоги в стране пребывания. Раньше индивидуальные соглашения с крупными компаниями широко использовались для их переманивания государствами-членами в свою юрисдикцию. Компаниям же давали возможность оптимизировать используемые схемы уплаты налогов. Иначе говоря, уклоняться от их уплаты по месту деятельности, если это не отвечало их интересам. Теперь подобная практика формально не запрещается, но она вводится в правовое поле, делается транспарентной и ставится под перекрестный контроль.

ЕС, по мнению игроков финансового рынка, в правильную сторону пересмотрел свои подходы к секьюритизации. Длительное время Брюссель фактически блокировал развитие соответствующего рынка ценных бумаг, полагая, что именно сектьюритизация привела к вызреванию ситуации, когда недостаточно надежные ценные бумаги стали обращаться на финансовом рынке слишком уж вольготно и поспособствовали надуванию спекулятивного пузыря. Подготовкой и принятием директивы о мерах по развитию рынка продуктов секьюритизации он признал, что она, напротив, снижает риски от работы с ценными бумагами различной структуры и различного качества, и дал зеленый свет форсированному развитию схем и механизмов увязывания ценных бумаг в единый пакет и созданию тем самым новых финансовых продуктов, обладающих большей надежностью и ликвидностью.

Наконец, ЕС в целом занялся наведением порядка на финансовом рынке. Он, в частности, сделал первые шаги, которые должны привести к утверждению положения, когда все субъекты финансового рынка, вне зависимости от их типа, характера и специфики деятельности, будут поставлены в одинаковые условия. Предпринятые им законодательные меры знаменуют собой начало регламентации теневого и альтернативного банкинга. Речь, прежде всего, о согласованном в ноябре регламенте о прозрачности сделок при привлечении финансирования под залог ценных бумаг.

Кроме того, Брюссель заложил основы для такого совершенствования правового регулирования функционирования банковского сектора, которое на практике будет равноценно его частичной дерегуляции. Как считают в экспертном сообществе, это тот «глоток воздуха», который позволит банкам «расправить плечи» и вновь «почувствовать себя на коне». Общие направления дальнейших действий отражены в заключениях Экофина на План строительства общего рынка капитала, подготовленный Европейской Комиссией[88].

Неожиданно быстро пошло у ЕС формирование энергетического союза. Казалось бы, препятствий к тому очень много. У государств-членов совершенно различный энергетический микс. Так, французы всегда делали ставку на развитие атомной энергетики. У поляков очень велик удельный вес в энергетике и экономике в целом угольной промышленности и т.д. Соответственно считалось, что интересы и потребности у стран ЕС настолько разные, что им будет особенно трудно согласовать общие подходы. Кроме того, региональный энергетический рынок не сложился. Национальные государства всегда относили энергетику к сугубо внутренней проблематике. Расценивали ее в качестве одного из важных атрибутов суверенитета. Против форсированной интеграции выступали крупнейшие европейские монополии. Особенно немецкие и французские.

Определяющую роль в ускоренном и фактически безальтернативном переходе к формированию подлинного энергетического союза сыграли и стечение обстоятельств, и одновременное действие целого ряда факторов. В ЕС буквально «зациклились» на энергетической безопасности. Причем, как в политическом плане, подразумевающем всемерное снижение зависимости от внешних источников. Так и в экономическом, означающем закрепление условий, при которых на рынке господствовал бы потребитель, цены постоянно снижались или удерживались на приемлемо низком уровне, и за счет этого решались задачи придания европейской экономике большей конкурентоспособности. Масла в огонь подлила энергетическая революция в США. Она превратила американцев в крупнейших мировых производителей нефти и природного газа, не слишком нуждающихся в импортных поставках, что резко снизило у них издержки производства и поставило энергоемкие отрасли национальной экономики в исключительно благоприятное положение. Такое же стимулирующее действие, может быть только с обратным знаком, оказали война на Юго-Востоке Украины и беспрецедентное ухудшение российско-есовских отношений, вынуждающие интеграционное объединение иначе выстраивать свои связи с российскими энергетическими компаниями. Сопротивление скептиков было сломлено. Все в ЕС встали под знамена солидарности в энергетической области.

Не стоит сбрасывать со счетов и то, что в форсированном создании энергетического союза изначально были очень заинтересованы Европейская Комиссия, средние и малые страны интеграционного объединения. Комиссия с его помощью получала новые чрезвычайно важные властные полномочия и меняла в свою пользу баланс сил между сторонниками наднационального строительства и теми, кто ратовал за большую самостоятельность национального государства. Средним и малым странам такой союз был особенно важен под углом зрения подчинения крупнейших держав Евросоюза общим интересам.

Свою роль сыграл и научно-технический, в первую очередь технологический прогресс. Во всех странах региона ощутимую отдачу дала фетишизация энергосбережения. В том, что касается энергоэффективности, произошел настоящий качественный скачок. Количество энергии, потребляемой в ЕС на различные нужды, включая производство товаров и услуг, отопление жилых зданий и офисов и транспорт, продолжило снижаться. Одновременно получение энергии из возобновляемых источников, которое развивалось ранее только благодаря дотациям, вышло на уровень рентабельности.

Как бы то ни было, за 2015 год ЕС совершил прорыв на главном направлении – были заложены основы общей системы управления энергетическим рынком в масштабах объединения с подключением к нему некоторых критически важных внешних игроков[89]. Кроме того, продолжилась методичная работа по демонополизации энергетического сектора, распространению на него общих правил конкуренции, ужесточению технических стандартов энергосбережения, строительству критической инфраструктуры, необходимой для постепенной увязки разрозненных субрегиональных и страновых рынков в единое целое[90].

Намного медленнее, чем хотелось бы Брюсселю, шло формирование общего цифрового рынка. Но и ему за вторую половину 2015 года в ЕС придали ускорение. Причем сравнительно большое. Согласно общей стратегии развития ЕС, формирование транснационального цифрового рынка имеет для него критическое значение. Оно должно идти по нескольким основным направлениям. Чтобы не отставать от американских и китайских конкурентов, ЕС следует всемерно стимулировать развитие информационно-коммуникационных технологий. На них и эффективное использование генерируемых ими преимуществ ЕС и государства-члены намерены перевести весь свой хозяйственный комплекс. Включая производство, распределение и потребление как товаров, так и услуг. То есть, все.

Особое внимание – ликвидации национальной обособленности в информационно-коммуникационной сфере; обобществлению защиты авторских прав и прав интеллектуальной собственности, осуществляемой сейчас в ЕС, как и прежде, преимущественно в национальных рамках; снятию всех и всяческих ограничений на пути транснационального движения цифровых товаров и услуг; предотвращению злоупотреблений при использовании персональных данных.

Только несколько примеров из того, что ЕС успел сделать. Под занавес 2015 года были подготовлены проекты директив об онлайновой продаже товаров и о предоставлении цифрового контента. Презентован План действий по модернизации правил защиты авторских прав. Получено одобрение со стороны Европейского Парламента законодательного пакета о защите персональных данных[91]. Передан на межинституциональное согласование проект регламента о трансграничной переносимости онлайновых услуг по предоставлению контента на внутреннем рынке. Запущен пересмотр европейской системы торговых знаков. Достигнута договоренность с Европейским Парламентом по поводу основного содержания будущей директивы о защите непубличного ноу-хау и деловой информации. Существенный прогресс достигнут в отношении единой системы защиты патентов[92]. Подготовленная директива о сетевой и информационной безопасности, казалось бы, затрагивает несколько другие вопросы, однако в сферу ее действия также попадают элементы цифровой инфраструктуры. В октябре Европейский Парламент одобрил телекоммуникационный пакет. Он предусматривает отмену роуминга и обеспечение недискриминационного доступа в Интернет. Тогда же в октябре Совет ЕС по конкурентоспособности утвердил разработанную председательством инициативу по созданию нового механизма «проверки конкурентоспособности»[93].

Этими регулятивными актами действительно предусматривается ликвидация многочисленных барьеров, мешающих предоставлять цифровые услуги в пределах всего ЕС и пользоваться ими. В частности, обеспечивается унификация защиты прав покупателей, где бы они ни получали товары и продукты, заказанные по сетям электронной торговли. Гарантийный срок обслуживания и замены приобретенного таким образом устанавливается в два года. За пользователями закрепляется право на доступ к онлайновому электронному контенту, заказанному и оплаченному им, и тому, на который он абонирован, вне зависимости от того, в какой стране ЕС он находится и где совершил соответствующую покупку. Изюминкой новейшего законодательства ЕС в данной сфере является ставка не на гармонизацию, как прежде, а на взаимное признание технических стандартов. Очевидно, что все это раскрепостит экономику и создаст как регулятивные, так и материальные предпосылки для бурного развития цифрового рынка.

Не забыли в ЕС и о социальной сфере. За годы глобального финансово-экономического кризиса и кризиса суверенной задолженности она сильно «обветшала». Как только у ЕС в связи с общей нормализацией экономической ситуации появились соответствующие возможности, он взялся за исправление допущенных ошибок. Люксембургским председательством в Совете ЕС была разработана весьма любопытная концепция социального развития интеграционного объединения на перспективу, предполагающая в идеале, что рейтинг социальной защиты и защищенности в ЕС выйдет на столь же высокий уровень, что и экономический рейтинг наиболее преуспевающих государств региона, таких как Германия и он сам – то есть «ААА».

С точки зрения восстановления доверия к ЕС, налаживания более тесных отношений между наднациональными властями и общеесовским социумом, возвращения ко временам еврооптимизма, концепция крайне выигрышная. Ее наполнение конкретным содержанием пока отстает. Проведена лишь первая серия международных конференций в режиме мозгового штурма. Заказаны и подготовлены первые аналитические доклады. Важно, однако, что она прижилась в ЕС. Получила поддержку. В декабре по инициативе председательства были приняты первые в своем роде «заключения» о социальной экономике как ключевом инструменте развития[94]. Последующими председательствами, в частности голландским, концепция будет также активно лоббироваться. Более того, нашла закрепление в подходах профильных структур к экономическому планированию. Отныне при его осуществлении будут учитываться такие базовые социальные показатели, как основные аспекты безработицы. Еще один важный элемент – акцент в обязательном порядке будет делаться на формировании и переподготовке кадров, востребованных современной экономикой, что, естественно, потребует дальнейшей модернизации системы образования и осуществления массированных финансовых вливаний в неё.

Для полноты картины нужно было бы остановиться на достижениях ЕС в области укрепления общего пространства внутренней безопасности[95] и создания предпосылок для ускоренного совместного военного строительства, но и приведенного анализа достаточно для того, чтобы с большим оптимизмом, нежели это сегодня принято, взглянуть на развитие ЕС.

Первое. Смотреть на то, что происходит в ЕС только через призму миграционного кризиса и невнятного, суетливого и противоречивого первоначального ответа на него было бы неверно. Как всегда медленно, болезненно, опробовав какие-то другие варианты, ЕС и его государства-члены к концу 2015 года вышли на вполне прагматичные решения. Они позволяют уже в краткосрочной перспективе купировать его и снять остроту проблемы. Переложив ее всей своей тяжестью, правда, на других. На страны исхода и транзита ищущих убежище и нелегальных мигрантов. Но это уже другое дело. Принципиальный характер имеет то, что долгосрочного, столь уж негативного влияния на будущее ЕС миграционный кризис не окажет. Хотя влияние его последствий, конечно же, будет сказываться еще долго.

Аналогичную неточность аналитики допускали, гипертрофируя деструктивное значение для ЕС греческого бунта и риски, порождаемые угрозой референдума о выходе Великобритании из интеграционного объединения. То, как расправились с Грецией, вызвало возмущение лишь у интеллектуальной элиты. Остальных оставило безучастными. Хирургическая жестокость, которую Брюссель, Берлин и Франкфурт проявили к Афинам, сдвинули проблему на периферию политической жизни ЕС. Ее взрывной потенциал сохраняется. Но только для самих Афин[96].

И с другой, исходящей для ЕС от евроскептиков в Великобритании, Лондон, Брюссель, Берлин и другие в основном договорились, как справиться. Перед тем, как выдвигать свои требования к ЕС, Дэвид Камерон и его команда, как отмечалось выше, тщательно проговорили с партнерами по интеграционному объединению их приемлемость и реалистичность. Теперь из показной борьбы вокруг них и искусственной шумихи будет устроено политическое шоу, призванное убедить английского избирателя в аутентичности и глубине уступок, на которые пойдет ЕС. Однако это уже вопрос политической техники.

А вот проанализированные выше успехи в создании банковского и энергетического союза, строительстве общего рынка капитала, зеленой и цифровой экономики и придании ЕС более выраженного социального измерения будут иметь, несомненно, определяющее долгосрочное влияние на эволюцию и модернизацию интеграционного объединения и придание ему большей эффективности.

Второе. Европейский Союз, как и прежде, переживает системный кризис. Он никуда не делся. У ЕС, единодушно констатируют западные аналитики, «дела идут плохо»[97]. Только он связан не с текущими трудностями, а многочисленными ошибками, негативный кумулятивный эффект которых с годами стал ощущаться все больше и больше.

ЕС допустил разсинхронизацию процессов расширения, внешней экспансии и углубления интеграции. В результате плохо подготовленное скачкообразное расширение под лозунгом исторического воссоединения Западной и Восточной Европы дало ЕС не одни только плюсы, но и минусы.

При создании еврозоны государства-участники этого наиболее смелого и далеко идущего интеграционного проекта не учли, что в условиях жесткой фиксации паритета валют и передачи Европейскому центральному банку суверенных полномочий в области валютно-финансовой политики неравномерность их экономического развития может взорвать ее. Так и получилось. Еврозона распалась на богатый преуспевающий центр и относительно более бедную и менее эффективную периферию.

По большому счету политика жесткой экономии и бюджетная консолидация были абсолютно необходимы ЕС и государствам-членам для наведения порядка в своем бюджетно-финансовом хозяйстве. Но не в таком же примитивно унифицированном виде, в каком они начали проводиться. Побочным эффектом курса жесткой экономии для целого ряда стран ЕС стали резкое падение ВВП, безобразно высокая безработица, деградация социальной ткани общества и т.д.

Специфика нынешнего этапа системного кризиса ЕС заключается в том, что выход из него сделался намного более последовательным и убедительным. Политическое руководство интеграционного объединения и государств-членов негласно признало перечисленные и некоторые другие ранее допущенные ошибки при реализации интеграционного проекта и приступило к их исправлению. Призывать их публично покаяться, как продолжают настаивать социальные прожектеры в хорошем смысле этого слова[98], нет никакой необходимости. В осуществление политики жесткой экономии внесены серьезные коррективы. Она проводится, в целом, намного мягче и дифференцированнее. Среди приоритетов первое место отдано стимулированию экономического роста, поощрению инвестиций и борьбе с безработицей. Валютно-финансовый союз достраивается отсутствовавшими элементами. Социальная проблематика снова в чести. Первые ростки экономического подъема используются для возрождения настроений еврооптимизма и пропаганды достижений и ценностей евроинтеграции.

На руку политической элите ЕС и государств-членов играют дешевая нефть, фактическая девальвация евро и сверхмягкая монетарная политика ЕЦБ. Однако получать отдачу от конъюнктурных преимуществ очень помогают ЕС большая нацеленность нового состава Европейской Комиссии на получение конечного результата, проявляемые ею динамизм и инициативность и концентрация на решении ключевых задач. Плюс к этому на практически всех направлениях реализации внутренней политики, за исключением только связанных с миграционным кризисом, страны региона проявляют возросшую солидарность и тягу к совместным действиям. Это видно на примере отношения к Европейскому фонду стратегических инвестиций, созданию банковского и энергетического союзов, восстановлению и модернизации общего рынка капитала, планам построения общего цифрового рынка. Ярким примером и «выражением солидарности» назвали люксембуржцы в своем отчете о председательстве утверждение бюджета ЕС на 2016 год[99].

Третье. Однако нынешний системный кризис, с которым интеграционное объединение справляется все лучше и лучше – цветочки по сравнению с глубиной эндогенных проблем, на которые ЕС и государствам-членам рано или поздно придется давать ответ. Понятно, что если они займутся поисками их решения как можно раньше, у них будет больше шансов на успех.

Население региона быстро стареет. Система социального обеспечения, пенсионная и система здравоохранения уже не справляются с возрастающими нагрузками. В дальнейшем давление на государственный бюджет и общество в целом будет только усиливаться.

Рождаемость во многих странах ЕС, включая такие ключевые, как Германия, крайне низкая. Согласно всем имеющимся прогнозам, достоверность которых никем не ставится под сомнение, Германия уже через несколько десятилетий превратится из крупнейшей в рядовую крупную державу по численности населения. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Ситуация на рынке труда далека от благостной. Уже сейчас в экономике Германии и ряда других стран, находящихся в сходном положении, ощущается нехватка квалифицированных кадров. Программистов. Специалистов по кибербезопасности. Информационно-коммуникационным технологиям. Инженеров. Техников. Тех, от кого зависит создание новой экономики. И рынок труда, и система образования плохо или недостаточно удовлетворительно откликаются на потребности экономики.

Правда, эти потребности частично покрываются за счет иммиграции и трудовой миграции. Но есть и свои «но». Они вызывают к жизни не меньшее количество проблем, нежели решают. Мигранты по большей части заполняют те вакансии, на которые не идет коренное население. Соответственно проблема трудоустройства и люмпенизации низкоквалифицированных кадров превращается в бомбу с часовым механизмом. Их все меньше прельщают перспективы ассимиляции в то общество, которое их принимает. Это раньше они растворялись в нем, в какой-то степени потому, что не было других вариантов. Сейчас разноязыкие общины разрослись повсюду и вновь прибывшие легко вживаются в них. Тем самым обостряется проблема потенциального конфликта интересов между общинами и принимающим государством, их членами и коренным населением, между ними и обществом, отталкивающими друг друга.

К тому же само западное общество претерпевает весьма сложную эволюцию. Его абсорбционные возможности в значительной степени исчерпаны. Появление критической массы мигрантов, как показывает опыт Швейцарии, Франции, других стран, резко усиливает его враждебность к «чужакам», вызывает истерию, подпитывает ксенофобские, националистические и радикалистские настроения. Но это одна сторона медали.

Вторая заключается в том, что западное общество по набору своих ценностей и установок все дальше дрейфует от традиционалистского. Оно поощряет те модели поведения, которые за пределами европейского континента вызывают настороженность и непонимание. Вступает в противоречие с заповедями, которых на протяжении столетий придерживались основные мировые религии. Отсюда проблемы, остроту которых не мог бы снять даже мультикультурализм. А ведь в Европе, вроде бы, он уже потерпел провал.

Еще одна проблема высшего стратегического порядка – низкий динамизм европейского социума. Да, за годы колониального господства и получения маржи вследствие своего привилегированного положения в производственных цепочках европейское общество накопило колоссальные богатства. Уровень жизни здесь чрезвычайно высокий. Но на обозримую перспективу ЕС обречен на низкие темпы роста. В этом сходятся все специалисты. В среднесрочных и долгосрочных прогнозах, подготовленных ведущими мировыми научными центрами и международными организациями, другие сценарии вообще не рассматриваются. Значит, ЕС со временем будет неминуемо превращаться во все меньшее суденышко, окруженное бурным меняющимся океаном страстей, вожделения, нищеты и горя. Хватит ли у ЕС ресурсов, умения и мудрости для того, чтобы противостоять этому другому, либо дружелюбному, либо враждебному миру, отыскать свое место в нем, предсказать крайне сложно.

Очевидно, тем не менее, что ни создание новой зеленой экономики, ни построение общего цифрового рынка, ни реиндустриализация на базе информационно-коммуникационных технологий, объемного принтинга и тотальной роботизации к этим вызовам прямого отношения не имеют. Все эти стратегические задачи или направления деятельности, призванные обеспечить модернизацию хозяйственного механизма ЕС, касаются другого. Их предназначение состоит в том, чтобы вернуть ЕС конкурентоспособность в мировом разделении труда, в основном за счет всеобъемлющего снижения издержек производства.

Однако специфика новой технологической революции, стучащейся в наши двери, заключается в том, что она вынуждает организовывать производство и предоставление услуг за счет замены человека техническими системами, его вытеснения из реальной экономики и многих других сфер деятельности[100]. К тому, чтобы ситуация развивалась как-то иначе, западное общество не готово. Неолиберализм с его индивидуализмом, вседозволенностью, мишурой и самообманом политической корректности, жизненной установкой «каждый за себя» надежд европейскому социуму на то, чтобы сломать тренд, не оставляет.

Поэтому лидеры ЕС и государств-членов спешно бросились за советом к ведущим теоретикам индустриальной революции, нового технологического уклада, социального конструирования. Их рецепты очень интересны и перспективны. Многие из них имеют прикладной характер. Но они универсальны. Одинаково востребованы и развитым миром, и развивающимся. И ЕС, и его конкурентами на мировой арене. Они подсказывают, как адаптироваться к грядущим изменениям и подчинить их своим интересам, если бы все было более-менее благополучно. На благополучие же бывшим колониальным державам и окружающим их странам рассчитывать не приходится.

Четвертое. ЕС и государствам-членам удалось или почти удалось преодолеть глобальный кризис и кризис суверенной задолженности весьма специфическим образом. Конечно же, экономика региона не стояла на месте. Шло ее техническое перевооружение. Продолжалась ее модернизация. Но рост производительности труда стал отнюдь не главным и определяющим фактором выхода из кризиса. Не его движущей силой.

Он был обеспечен главным образом за счет снижения стоимости факторов производства. ЕС и государства-члены осуществили невиданное за послевоенную историю наступление на права трудящихся. На их плечи правящие элиты переложили все тяготы кризиса. На улице оказались миллионы людей. Замораживание или даже снижение заработной платы и социальных выплат сделались повсеместным явлением.

То есть правящие элиты ЕС пошли на беспрецедентное сокращение внутреннего спроса, построив свою стратегию на снижении удельного веса затрат в человеческий капитал до уровня, сопоставимого с тем, который был до сих пор характерен для развивающихся стран. Тем самым они смогли вернуть себе потерянную было часть своего собственного рынка и бросились завоевывать чужие. Перелом наметился еще в 2014 году. Дефицит во внешней торговле сменился на профицит. На протяжении всего 2015 года он стремительно шел в гору. Особенно быстро дело стало поправляться в этом отношении в периферийных странах ЕС. Не говоря уже о Германии, профицит внешней торговли которой достигает 7% ВВП.

Еще раз подчеркну, внутренних предпосылок для роста производства товаров и предоставления услуг ЕС не создал. Спрос в государствах-членах по-прежнему стагнирует. Выход из кризиса он нашел в усилении экспортоориентированности своей экономики. Другими словами, стал экспортировать вовне все свои проблемы: спад, безработицу, банкротство, разорение мелких и средних предприятий, снижение темпов экономического роста и т.д. Выкарабкиваться из ямы, в которую опрометчиво свалился, предпочел не путем увеличения «мирового пирога» и решения тем самым своих проблем за счет сохранения прежней доли в нем, а иначе. Путем передела рынков. За счет других.

И это в добавление к тому, что ЕС активно накачивает мировой финансовый рынок своей валютой. Здесь механизм примерно такой же. Если страны с неконвертируемой валютой увеличивают денежную массу, они лишь разгоняют инфляцию. Если это делает ЕС, то перекладывает существенную часть потерь на всех остальных игроков мирового рынка. Заставляет их расплачиваться по своим счетам. Щедро делится с ними всеми своими проблемами. Пользуясь тем, что они не могут ответить той же монетой.

Поэтому, по большому счету, колоссальным усилиям ЕС и государств-членов по содействию развитию, продвижению экономической и климатической повестки, повсеместному насаждению ценностей демократии, прав человека и правового государства – грош цена. Они несут прямую ответственность за нищету, бедность, нехватку самого необходимого, за ухудшение экономического положения развивающихся стран и нарастание в них кризисных явлений. Как и в колониальные времена, одной рукой они дают. Другой забирают. Только на порядок больше.

Такая модель построения экономических, политических и любых других отношений с внешним миром, прежде всего развивающимся, нежизнеспособна. Она «проходит» только потому, что все остальные к ней давно привыкли. Потому, что коллективный Запад жестко контролирует мировые СМИ. Любые намеки на полемику по этому поводу пресекаются на корню. Во всяком случае, удерживаются подальше от мейнстрима.

Однако долго так продолжаться не может. Для ЕС это тупиковый вариант. ЕС надо искать новую парадигму своих связей с внешним миром. Гораздо более многочисленным. Проблемным. Отчаявшимся. Алчущим перемен. Если ЕС вновь уклонится от совместных поисков, ему в дальнейшем будет только сложнее.

О возможном выходе и для ЕС, и для всех остальных уже говорил раньше. Им может быть инклюзивная повестка, стержнем которой станет повсеместное повышение качества жизни и выравнивание уровней экономического развития на планете.

Пятое. Одним из приоритетов отнюдь не только внешнеэкономической политики ЕС, но и его политического и экономического развития является создание общей с Соединенными Штатами зоны свободной торговли и защиты инвестиций. Зачем она нужна ЕС и для чего, обстоятельно проанализировано в значительном числе специальных и публицистических материалов. Официальный предлог – паралич ВТО. Пробуксовка Дохийского раунда. С декабря 2015 года – его «фактическая смерть»[101]. Неспособность стран-участниц выйти на взаимоприемлемые универсальные решения. Истинная цель, которая давно уже не скрывается, – установить такие правила игры в мировой экономике, которым бы подчинялись все остальные.

Не буду сейчас вдаваться в детали. Тема заслуживает отдельного рассмотрения. Отмечу только, что ЕС и государства-члены стоят на пороге исторического выбора. Они решают для себя, быть ли им со всеми, совместно строить, регулировать и преобразовывать мир или же, как и в прошлом, пытаться навязать остальным свои подходы. Командовать. Править. Принуждать.

Делая свой выбор, лидерам ЕС и государств-членов, всему европейскому социуму надо отдавать себе отчет в том, что второй вариант чреват безумными издержками и для ЕС, и для развивающегося мира, с которым интеграционное объединение, вроде бы, хочет наладить отношения подлинного сотрудничества. Кроме того, оно его, если исходить из предпринятого выше анализа, просто не потянет…

© Марк ЭНТИН, главный редактор,
профессор МГИМО МИД России
Екатерина ЭНТИНА, доцент НИУ ВШЭ

[1] Thierry Nelissen. Présidence sortante. Les réfugiés au cœur d’une Europe entre humanisme et raidissement // Le Jeudi, 17-23 décembre 2015. – P. 6.

[2] Martin Wolf. Greek debt and a default of statesmanship // Financial Times, December 9, 2015. – P. 2.

[3] О чем тысячу раз писали независимые экономисты – Martin Wolf. Greek debt and a default of statesmanship // Financial Times, December 9, 2015. – P. 2.

[4] Paul Taylor. In Greece, a problem of trust // International New York Times, December 8, 2015. – P. 21.

[5] Раз за разом откладывая переговоры и напоминая грекам, что «утром деньги – вечером стулья, вечером деньги – утром стулья, но деньги вперед» – Manon Malhère. Grèce: Tsipras peine à réformer, les créanciers s’impatientent. L'»allégement» de la dette, qui approche les 200% du PIB, n’interviendra pas avant l’année prochaine // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 17.

[6] Martin Wolf. Hope and fear in the endless Greek crisis // Financial Times December 23, 2015. – P. 7.

[7] Как пишут в своей недавно вышедшей книге специалисты, уже несколько десятилетий изучающие генезис и современные черты крайне правого движения – Jean-Yves Camus, Nicolas Lebourg. Les droites extrêmes en Europe. – P., Ed. Seuil, 313 p. Кратко о ней и о выводах, к которым приходят авторы, см. Charles Jaigu. Dans les entrailles du national-populisme // Le Figaro, 10 décembre 2015. – P. 17.

[8] В одних случаях это слово было убрано в текст – The presidential threat posed by Le Pen in France // Financial Times, December 8, 2015. – P. 8. В других – занимало полразворота – Le choc // Le Figaro, 7 décembre 2015. – P. 1.

[9] Régionale: la poussée historique de FN // Le Monde, 8 décembre 2015. – P. 1.

[10] Приводится по Olivier Faye. Le Front national plus haut que jamais // le Monde, 8 décembre 2015. – P. 4. Раскладку голосования по регионам в первом туре см. Résultats du premier tour // Le Monde, Régionales 2015, 15 p. Во втором – Résultats du second tour // Le Monde, Régionales 2015, 15 décembre 2015, 12 p.

[11] Anne-Sylvaine Chassany. United front French voters turn out en masse to repel Le Pen’s far right // Financial Times, December 14, 2015. – P. 1. Намного более реалистичные и сбалансированные оценки даются французскими аналитиками – Patrick Roger. Le jour ou le FN aurait pu avoir 46 députés // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 7.

[12] Editorial par Alexis Brézet. D’un tour l’autre… // Le Figaro, 14 décembre 2015. – P. 1.

[13] Gérard Courtois. La présidentielle à qui perd gagne. Loin de clarifier le paysage politique, les régionales l’ont rendu plus complexe, confus et imprévisible // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 24.

[14] Jean Portante. Un thermomètre plongé dans le corps malade de la France // Le Jeudi, 17-23 décembre 2015. – P. 12.

[15] Sylvie Kauffmann. Marine Le Pen postponed // International New York Times, December 15, 2015. – P. 9.

[16] Baptiste Rossi. Finissons-en avec la vielle classe politique française! // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 14.

[17] Что французы думают по поводу обещаний властей и конкретно президента страны см. Marc Landré. Les Français ne croient plus aux promesses de Hollande. Une immense majorité, y compris sympathisants PS, pense que le chef de l’Etat ne tiendra pas ses engagements économiques et sociaux en 2016 // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 16.

[18] Simon-Pierre Sengayrac. Ne laissons pas le sommeil de la raison enfanter des monstres idéologiques // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 14.

[19] Editorial. Comment en est-on arrivé là? // Le Monde, 8 décembre 2015. – P. 31.

[20] Jean-Jacques Mével. Le succès de Marine Le Pen ébranle l’Union européenne // Le Figaro, 8 décembre 2015. – P. 21.

[21] Françoise Fressoz. La poudrière // Le Monde, 19 décembre 2015. – P. 14.

[22] Alissa J. Rubin. National Front victory in France shakes up political landscape // International New York Times, December 8, 2015. – P. 1, 4.

[23] Eduardo Porter. Europe’s immigrants face formidable barriers // International New York Times, December 9, 2015. – P. 18.

[24] Ran Halévi. L’année ou la légitimité de nos politiques a été ébranlée // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13.

[25] The presidential threat posed by Le Pen in France // Financial Times, December 8, 2015. – P. 8.

[26] Tony Barber. France is the exception as support for Europe’s populist parties wanes // Financial Times, December 10, 2015. – P. 2.

[27] Насколько Тони Барбер прав в этой части своего диагноза, свидетельствует поток статей в самых престижных газетах и журналах. Вот одна из них – Henry Foy, Zusia Wasik. Poland’s lurch to the right opens deep divisions // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 5.

[28] Типичный образчик – Pologne: l’inquiétant virage autoritaire // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 1; Jakub Iwaniuk. Une révolution conservatrice à la polonaise // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 2.

[29] На это указывают, в том числе, высказывания высших функционеров Европейской Комиссии о том, что в 2016 году Польша станет одной из «крупнейших проблем» Европейского Союза – Jean-Pierre Stroobants. Vu de Bruxelles, des dérives «effrayantes» // Le Monde, 23 décembre 2015. – P. 2.

[30] Да и вообще результаты региональных выборов рассматриваются главным образом через призму того, с какой поддержкой и какими программами основные политические партии придут на президентские выборы 2017 года – Solenn de Royer. François Hollande met le cap sur 2017 // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 6-7; Jean-Baptiste Garat. Le Maire: «Il faut une offre politique nouvelle» // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 4; Bastien Bonnefous, Nicolas Chapuis. Au PS, la rengaine du changement // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 2.

[31] Сильное заявление. Только оно как-то плохо вяжется с оценками других экспертов. Пол Тейлор, например, на страницах «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс» походя замечает: политические элиты «во Франции, Нидерландах и Дании просто в ужасе от подъема крайне правых антииммигрантских популистов в своих странах». – Paul Taylor. If E.U. thinks 2015 was bad – wait // International New York Times, December 22, 2015. – P. 18.

[32] Почему-то популярный журнал «Экономист» утверждает, что, наоборот, они на подъеме – Playing with fear. In America and Europe, right-wing populist politicians are on the march. The threat is real // The Economist, December 12-18, 2015. – P. 13.

[33] Действительно, «Подемос» получила меньше, чем первоначально ожидалось – 20,6% (консерваторы – 28,7%, социалисты – 22%), но те, кто проголосовали за нее, все равно сломали двухпартийную систему Испании и оставили правящую партию в относительном меньшинстве. Приводится по Après les élections, l’Espagne en quête d’une coalition inédite // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 1. Подробнее см. Isabelle Piquer. Espagne: la victoire impossible de Mariano Rajoy // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 2-3; Sandrine Morel. Avec la percée historiques de Podemos, la gauche plus divisée que jamais // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 3; Sandrine Morel. L’entrée en masse de «gens normaux» au Parlement // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 2; Raphael Minder. Spain’s vote deals blow to austerity in Europe // International New York Times, December 22, 2015. – P. 1; Raphael Minder. Vote breaks open Spanish politics // International New York Times, December 22, 2015. – P. 3.

[34] Любопытно, что действующий премьер-министр Италии высказывается гораздо более нюансировано. В интервью, данном в конце 2015 года «Файнэншл Таймс», он в частности предупреждает, что популисты сметут чуть ли не все правящие партии на южном фланге ЕС, если они будут следовать прежним курсом… Знаковое суждение – James Politi. Renzi warning. Tide of austerity-driven populism is rising among EU’s voters // Financial Times, December 22, 2015. – P. 1.

[35] Anne-Sylvaine Chassany In. Valls warns of «civil war» if National Front wins power // Financial Times, December 12/13, 2015. – P. 4.

[36] «Общество находится на грани гражданской войны», – пишет, например, известный французский ученый и публицист Никола Баверес, подводя политические итоги 2015 года – Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13.

[37] Giorgio Agamben. De l’Etat de droit à l’Etat de sécurité // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 16.

[38] James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3.

[39] Stefan Wagstyl. Transformation of a cautious chancellor // Financial Times, FT Person of the Year. Angela Merkel, December 14, 2015. – P. 7.

[40] Цитируется по Stefan Wagstyl. Transformation of a cautious chancellor // Financial Times, FT Person of the Year. Angela Merkel, December 14, 2015. – P. 7.

[41] Nicolas Barotte. Migrants: Merkel obtient le soutien sans faille de la CDU // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10.

[42] Frédéric Lemaître. Angela Merkel réaffirme son autorité sur son camp. Au congrès de la CDU, la chancelière allemande a accepté de réduire le flux de migrants sans fixer pour autant de limite // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 12.

[43] Meeting on the Western Balkans Migration Route: Leaders Agree on 17point plan of action, European Commission – Press Release, Brussels, 25 October 2015 – http://europa.eu/rapid/press-release_IP-15-5904_en.htm; 2015 Valetta Summit on Migration, 11-12 November 2015, Action Plan and Political Declaration – http://www.consilium.europa.eu/en/press/press-releases/2015/11/12-valletta-final-docs/

[44] Council Conclusions on Measures to handle the refugee and migration crisis, Press Release 789/15, November 9, 2015.

[45] Германия в первых рядах.

[46] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. «Migration», point 1. – P. 1.

[47] Andrew Higgins. For Hungary, tough stance on migrants gains traction. Vilified for his policies, premier now finds views being echoed in Europe // International New York Times, December 21, 2015. – P. 1, 3; Andrew Byrne. Orban’s tough stance on refugees pays off amid EU focus on security // Financial Times, December 17, 2015. – P. 3.

[48] Andrew Higgins. Hungary’s migrant views get wider assent // International New York Times, December 21, 2015. – P. 3.

[49] В пакете предложений Европейской Комиссии по укреплению контроля на внешних границах ЕС предлагается учредить Службу пограничной и береговой охраны ЕС, в которую войдут пограничные службы и службы береговой охраны государств-членов и Агентство пограничной и береговой охраны ЕС (АПБО ЕС). Это агентство должно быть создано на базе «Фронтекса», но существенно нарастит кадровый потенциал и получит самостоятельность в плане технического оснащения. В его рамках будет создан центр мониторинга и оценки рисков. Оно сможет посылать своих сотрудников в качестве офицеров связи в государства-члены фактически для сбора данных о ситуации. Кроме того, готово будет оказывать в случае необходимости прямое содействие. В проекте регламента об учреждении АПБО фактически предусматривается возможность введения внешнего управления. – European borders. A real border guard at last // The Economist, December 19-January 1, 2015. – P. 32-33.

[50] Jean-Jacques Mével. Des gardes-frontières aux portes de Chengen. Le Commission cherche à instaurer un pouvoir supranational pour surveiller la frontière «externe» de l’Europe // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10.

[51] James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3.

[52] Цитируется по James Kanter. E.U. pushes to take over borders at migrant pressure points // International New York Times, December 16, 2015. – P. 3.

[53] С объективной оценкой ахового положения в Турции и правами человека, демократией и господством права можно познакомиться в заключениях Совета ЕС от 15 декабря. В нем перечисляются «подрыв независимости и беспристрастности системы правосудия», «значительный откат назад в области свободы слова и собраний», «недостаточное соблюдение принципа разделения властей и основных прав человека», «судебное преследование СМИ», «террористическое насилие» в контексте необходимости восстановления мирного процесса урегулирования курдской проблемы» и т.д.

[54] Tim Arango. Turkey puts new focus on tightening its borders // International New York Times, December 23, 2015. – P. 1, 3.

[55] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. «Migration», point 2. – P. 2.

[56] В соответствующем пункте заключений Европейского Совета от 17-18 декабря указывается на необходимость скорейшего введения систематических и скоординированных проверок на внешних границах ЕС и распространения их на граждан ЕС – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part II. «Fight against terrorism», point 8. – P. 4.

[57] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part I. «Migration», point 1 f) and e). – P. 1. То, как эта мера уже заработала, см. Guy Chazan. Germany cracks down on Balkan migrants // Financial Times, December 24, 2015. – P. 2.

[58] Nicolas Barotte. Migrants: Merkel obtient le soutien sans faille de la CDU // Le Figaro, 15 décembre 2015. – P. 10.

[59] Цитируется по Frédéric Lemaître. Angela Merkel réaffirme son autorité sur son camp. Au congrès de la CDU, la chancelière allemande a accepté de réduire le flux de migrants sans fixer pour autant de limite // Le Monde, 16 décembre 2015. – P. 12.

[60] La France en état d’urgence // Le Monde, 17 novembre 2015. – P. 1; Le virage sécuritaire de Hollande // Le Monde, 18 novembre 2015. – P. 1.

[61] Вызывающем неприятное послевкусие, по мнению французских комментаторов, – Jean-Baptiste Jacquin. Etat d’urgence: questions après l’unanimité // Le Monde, 22 décembre 2015. – P. 8.

[62] Bastien Bonnefous, David Revault d’Allonnes. Etat de guerre: jusqu’ou peut aller Hollande // Le Monde, 17 novembre 2015. – P. 6; David Revault d’Allonnes. Une loi qui renforce les pouvoirs de police // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 6; David Revault d’Allonnes. Déchéance: Hollande sur la ligne radicale // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 6.

[63] Sophie Huet. La gauche émet de sérieuses réserves sur l’arsenal répressif du gouvernement // Le Figaro, 18 décembre 2015. – P. 3.

[64] «Avec l’émergence de l’EI, l’Europe n’est plus en sécurité». La vice-ministre israélienne des affaires étrangère Tzipi Hotovely justifie le gel des contacts avec l’UE sur le Moyen-Orient // Le Monde, 18 décembre 2015. – P. 4.

[65] Nathalie Guibert. Les limites de l’opération française contre l’EI. Face à la promesse présidentielle de «détruire le terrorisme», les militaires réclame «patience et persévérance // Le Monde, 13-14 décembre 2015. – P. 8.

[66] В среднем по еврозоне рост составил в 2015 году 1,8%, во Франции – 1%. В целом было создано 2,2 млн. рабочих мест. Однако во Франции отряд безработных продолжил пополняться и составил 5,7 млн. чел. Суверенная задолженность начала снижаться. Во Франции до 2017 года она достигнет 100% ВВП. Данные приводятся по Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13.

[67] Насколько глубоко укоренились неверие и пессимизм, по данным социологических исследований, читай Marc Landré. Les Français ne croient plus aux promesses de Hollande. Une immense majorité, y compris sympathisants PS, pense que le chef de l’Etat ne tiendra pas ses engagements économiques et sociaux en 2016 // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 16.

[68] The retreat before the anti-immigrant tide // Financial Times, December 24, 2016. – P. 6.

[69] Конечно, не о том, что «индустриальная Европа умерла», задушенная брюссельскими фанатами от конкуренции. «Европа энергетики и транспорта» убита отказом Ангелы Меркель от АЭС. «Финансовая Европа тоже умерла», сраженная совершенно неуместными мерами против Греции. «Европа экономического роста умерла» – она слишком сильно отстает от других мировых игроков. «Европа внутренней безопасности умерла» с распадом Шенгена. Остается лишь Парламент, штампующий законы, и армия чиновничьей саранчи. А «оду радости» пора заменить на похоронный марш. Это не более чем эпатаж. – Yves de Kerdrel. L’Europe se meurt, l’Europe est morte // Le Figaro, 16 décembre 2015. – P. 17.

[70] Nicolas Baverez. 2016: chaos ou redressement? // Le Figaro, 21 décembre 2015. – P. 13.

[71] Paul Taylor. If E.U. thinks 2015 was bad – wait // International New York Times, December 22, 2015. – P. 18.

[72] Jim Yardley. Has Europe reached the breaking point? // International New York Times, December 19-20, 2015. – P. 1-2.

[73] Hugo Dixon. In E.U. crises, a decentralized alternative // International New York Times, December 21, 2015. – P. 18.

[74] Их суммарное изложение см. Jean-Claude Juncker, Frans Timmermans. Email to Mr. Martin Schulz, President of the European Parliament et Mr. Xavier Bettel, Prime Minister of Luxembourg, Strasbourg, 9 September 2015, 7 p.

[75] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, An Introduction. Union for the citizens. – P. 8.

[76] Alison Smile, Andrew Higgins. Spanish vote ends a year of division for Europe // International New York Times, December 23, 2015. – P. 1, 3.

[77] James Politi. Renzi warning. Tide of austerity-driven populism is rising among EU’s voters // Financial Times. December 22, 2015. – P. 1.

[78] Что характерно СМИ, казалось бы, разного профиля и с диаметрально противоположными политическими установками – Jean-Jacques Mével. Cameron se heurte à l’inflexibilité de l’UE // Le Figaro, 18 décembre 2015. – P. 8; Philippe Ricard. Cameron et les questions qui fâchent // Le Monde, 24 décembre 2015. – P. 23.

[79] То, что в этом состоит главная цель переговоров, соглашаются чуть ли не все. В их число входит и Пол Тейлор. – Paul Taylor. How Britain could fray E.U.’s unity // International New York Times, November 10, 2015. P. 17. – Однако он в то же время предупреждает о ряде подводных камней. Не исключено, что вслед за Великобританией от «все более тесного союза» захотят откреститься поляки, может, и другие страны, где сильны позиции евроскептиков. Формальное признание того очевидного факта, что наряду с евро в ЕС имеют хождение и другие валюты, даст основание новобранцам ЕС отказаться от своего обязательства по вступлению в еврозону. А это ни много ни мало Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, Хорватия и Чехия. Вместе с ними, Стокгольмом и Копенгагеном Лондон окажется в состоянии оказывать достойное сопротивление доминированию еврозоны. Расширение полномочий национальных парламентов влиять на утверждение и ревизию европейского законодательство тоже не так безобидно. Оно может вызвать к жизни поколение парламентариев и политиков, которые будут на этом специализироваться.

[80] Philippe Bernard, Cécile Ducourtieux, Jean-Pierre Stroobants. «Brexit»: «David, on veut t’aider» // Le Monde, 19 décembre 2015. – P. 3.

[81] George Parker, Alex Barker. UK set to hold EU referendum in summer // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 2.

[82] Цитируется по EU on road to deal for «Brexit» vote // Financial Time, December 19/20, 2015. – P. 1.

[83] George Parker, Alex Barker. UK set to hold EU referendum in summer // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 2.

[84] Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part IV. «Internal market», point 16 a). – P. 6.

[85] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 10.

[86] Jim Brunsden. Integration in Europe still lags behind the pre-crisis era // Financial Times, December 14, 2015. – P. 2.

[87] В том числе, см. Council conclusions on corporate taxation – base erosion and profit shifting, Press Release 910/15, December 8, 2015; Council conclusions on business taxation – future of the code of conduct, Press Release 908/15, December 8, 2015.

[88] Council Conclusions on the Commission Action Plan on building a Capital Markets Union, Press Release 791/15, November 10 2015.

[89] Council conclusions on the governance system of the Energy Union, Press release 869/15, November 26, 2015.

[90] «Связанный между собой рынок», по терминологии Европейского Совета – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015), EUCO 28/15, CO EUR CONCL 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en), Part V. «Energy Union with a forward-looking climate policy», point 19 d). – P. 7.

[91] Sarah Belouezzane, Cécile Ducourtieux. L’Europe renforce la protection des donnée personnelles // Le Monde, Eco&Entreprise, 17 décembre 2015. – P. 7; Mark Scott. E.U. poised to back new rules on data protection // International New York Times, December 16, 2015. – P. 17.

[92] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 4. Revitalizing the single market by focusing on the digital dimension. – P. 21-23.

[93] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 9.

[94] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 2. Deepening the European Union’s social dimension. – P. 12-13.

[95] Здесь тоже немало того, что стоило бы упомянуть. Скажем применительно к совместной борьбе с международным терроризмом. Обмен данными всех видов будет интенсифицирован. Европейские информационные системы начнут накапливать сведения по более широкой номенклатуре досье. Интернет-провайдеров обяжут гораздо теснее сотрудничать с силовыми ведомствами. Максимальная поддержка будет оказана контртеррористическому центру ЕС, который начал функционировать с января 2016 года. – Conclusions of the European Council meeting (17 and 18 December 2015). – EUCO 28/15, CO EUR 13 Concl 5, Brussels, 18 December 2015 (OR. en): II. Fight against terrorism. – P. 3-4. Обстоятельный обзор различных направлений работы см. A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 3. Managing migration, combining freedom, justice and security. – P. 16-20.

[96] Один из подзаголовков в «Файнэншл Таймс», гласящий «Кризис в Греции, а не еврозоне», говорит сам за себя – John Authers. The long and the short of a year of trading in hindsight // Financial Times, December 19/20, 2015. – P. 22.

[97] Alain Frachon. Marine Le Pen et le vaudou // Le Monde, 18 décembre 2015. – P. 20.

[98] В частности хроникер газеты «Монд», известный французский экономист, автор неоднозначно воспринятой книги «Капитал в XXI веке» Тома Пикетти, призывающий к социально-экономическому возрождению ЕС вокруг его передового ядра – Thomas Piketty. Changer l’Europe, maintenant // Le Monde, 20-21 décembre 2015. – P. 29.

[99] A Union for the citizens. Preliminary report on the achievements of the Luxembourg Presidency of the Council of the European Union, July-December 2015, 1. Stimulating investment to boost growth and employment. – P. 11.

[100] Eilene Zimmerman. Robots to write letters for you // International New York Times December 17, 2015. – P. 22.

[101] Shawn Donnan. Trade talks lead to «death of Doha and the birth of a new WTO» // Financial Times, December 21, 2015. – P. 4.