Повсюду в средней полосе Европы лес такой ручной, приветливый, безобидный. Он как верный друг. В летнюю жару дарит покой и прохладу. В зимнюю стужу всегда готов поделиться всем, что у него есть, чтобы поддержать огонь под чугунком, чтобы поделиться теплом.
Но не всегда… Катя-котенок была в воздушном подвенечном платье. Белом. Искрящемся. Умопомрачительном. Не хуже, чем у английской принцессы. Фата и незабудки, ловко вплетенные в копну пшеничных волос, классно оттеняли ее нежное улыбчивое лицо с по-детски припухшими губами.
Глядя на нее, Лёха испытывал неслабое головокружение. Он готов был вновь влюбиться в нее в десятый, сотый, тысячный раз. И обязательно послушался бы зова своего сердца, если бы не был в нее и так по уши влюблен. Как в романах. Безумно. Безоглядно. Полностью. Без остатка.
Примерившись, он подхватил ее на руки, чтобы, как положено, перенести через порог свою суженую – дом, специально срубленный для них всем миром, уже гостеприимно распахнул навстречу им свои двери – как случилось непредвиденное. Какое там непредвиденное – форменное безобразие. Из Дивного леса, начинавшегося тут же, за околицей, выскочило нечто страшное, темное, мохнатое, сбило его с ног, перехватило невесту, и только его и видели.
Не тратя ни секунды драгоценного времени, Лёха пустился в погоню. Как был в черном чопорном костюме с фалдами и легких ботиночках на микропорке. Вооруженный одним лишь ай-фоном фирмы «Эппл» и пригоршней конфет, прихваченных с церемонии бракосочетания так, на всякий случай.
Смеркалось. День, обещавший быть лучшим в его жизни, клонился к закату. Бежать – он давно уже еле брел, но делал это с таким упорством, будто бы еще бежал – становилось все труднее. Длинные скрюченные ветки хватали за фалды, норовили попасть в глаз, царапали лицо. Бугристые корни на каждом шагу пытались подставить подножку. Но он все еще более-менее легко увертывался.
Как вдруг Дивному лесу надоело убеждаться в его решимости, ловкости и выносливости. Он мирно расступился, и Лёха оказался на светлой жизнерадостной ухоженной поляне, спланированной так, будто бы сюда, в лесную чащобу перенесли какой-нибудь тронный зал из княжеского, а то и – бери выше – императорского дворца.
Посередине возвышался трон, самый настоящий, классический. Со ступеньками. Высокой резной спинкой из драгоценных пород дерева. Покрытый чем-то бархатисто-травяным. Утопающий в весеннем карнавале местных цветов. На нем, уютно устроившись, восседало страшное, темное, мохнатое.
– Отдышись, Лёха, – приветствовало оно его милостиво. – Пока будешь отдыхать да в себя приходить, можешь мною полюбоваться.
Посмотреть, действительно, было на что. Чудище выглядело вполне элегантно, хотя и несколько аляповато. О трех головах, ровненьких, шарообразных. С тремя парами длинных жилистых рук. Хвостатое, но так – в меру. Причем хвост, если бы не все остальное, мог показаться его главной достопримечательностью. Он жил своей совершенно отдельной жизнью. Энергичной. Насыщенной. Превращаясь попеременно то в чешуйчатую извивающуюся змею, то в слоновий хоботок, то в длинный плетеный пастуший кнут – страшное оружие в умелых руках.
– Неча мне тебя рассматривать, – заорал Лёха диким голосом, только переведя дух. – Отдавай Катю-котенка, и вся недолга. Не то я тебя…
– Чего меня, – вкрадчиво спросило чудище и радостно заулыбалось. – Никак ты со мной драться удумал. Или, может, сразу убивать будешь. Этим, как его, каленым словом.
– Все равно чем, – насупился Лёха, соображая, что, кроме ай-фона и пригоршни конфет, у него ничего нет. Выскакивая из Дивного леса на поляну, он не удосужился даже дубинку какую прихватить.
– Да, не предусмотрительно, – поддакнуло чудище его мыслям. – Вечно приходится за героев додумывать. На, выбирай.
И тут же рядом с троном возникла аккуратная оружейная стенка. На ней чинно в ряд висели алебарды, мечи, прямые и кривые, арабские, арбалеты, боевые топоры с длинными удобными рукоятями и много еще всего такого. Особо не мудрствуя, Лёха ухватил боевой топор и подскочил с ним к чудищу.
– Ты чего, такой прыткий, – полюбопытствовало чудище. – Руку мне хочешь отхватить, или, может, хвост тебе мой не понравился, или вообще в голову метишь?
Лёхе стало как-то неудобно. Чудище мирно сидело на троне. Не проявляло никакой агрессивности. Не нагличало. Вело с ним светскую беседу. А он как-то так вдруг, выскочив из Дивного леса, метил его порешить.
– Ну, ты того, – промямлил герой. – Может, защищаться будешь. А еще лучше, само на меня нападешь. Я тебя тогда враз порублю.
– Не кажи гоп, – раздумчиво заметило чудище. – Только дело не в этом. Ты, ведь, думаешь, я тебе враг, и поэтому на меня так окрысился: вон, с боевым топором ко мне подбираешься. Только я тебе не враг.
– А кто? – удивился Лёха, чувствуя явный подвох, – конечно, враг. Ты у меня невесту увело, любимую-разлюбимую. Поэтому я тебя побить или победить должен, не важно, а Катю-котенка домой вернуть.
– Это с какой стороны посмотреть, – принялось витийствовать чудище. – Если все примитивно оценивать, то, может, и увело. А если в сути вещей разобраться, то оказало тебе неоценимую услугу.
– Это как же? – пытаясь разобраться с нахлынувшими на него недобрыми мыслями, на всякий случай переспросил Лёха.
– А вот так, – обрадовано подхватило чудище. – Смотри. Ты Катю-котенка всего ничего знаешь. Без году неделю. Втюрился в нее, и сразу жениться удумал. А как же чувства ее и свои на прочность проверить? Забыл. Напрочь забыл. По неопытности. Нехорошо. Может, ты ей и себе жизнь таким образом загубишь. Вот я вас и выручаю.
– Как это, – с некоторой долей тупизма переспросил Лёха.
– А вот так, – довольное произведенным эффектом, снисходительно продолжило чудище. – Если бы ты ее любил по-настоящему, ты бы ни секунды не медля, в лес за суженой бросился, чтобы ее вызволить. Любые преграды преодолел, только бы ее вернуть. Любые…
– Да я и так знаю, что люблю ее крепко-накрепко, и жизнь за нее отдам, – дерзко перебил его Лёха. – Ты мне зубы не заговаривай. А ну, выходи сражаться. Вот сейчас тебе все твои блудливые головы отсеку.
– Ну и дурак ты, Лёха, – презрительно проигнорировало чудище все его эскапады. – Форменный дурак. Пока ты тут со мной препирался, мой хозяин твою красотку изнасиловал. Ты уж извини. Теперь она для тебя навсегда потеряна. Либо она после этого, как нередко бывает, про тебя забудет и в него влюбится. Либо весь мир людской возненавидит. Но ни в том сценарии, ни в другом тебе места нет. Ты в них никак не вписываешься. Так что топай отсюда восвояси, рыцарь прекрасного образа, заторможенный.
– Ах ты, гад вонючий, – завопил Лёха, что есть мочи, и набросился на чудище с боевым топором.
Но чудище явно ожидало нечто подобное. Оно легко отбило игрушечный топорик невесть откуда взявшейся палицей, а затем стало расти. Вот оно уже выше дерев возвышается. Вот переросло девятиэтажный дом. Вот вытянулось под облака.
Однако и Лёха не промах. Никогда в своей недолгой жизни он никому спуска не давал, даже когда обидчики были на две головы выше и числом поболе. А где две, там и сто две. К тому же чудище допустило тактическую ошибку.
Лёха схватил со стенда самострелы с удобным пружинным механизмом натягивания тетивы и начал одну за другой засаживать стрелы чудищу в стопы ног – ни во что другое при сложившихся обстоятельствах он попасть не мог. Нанесенные им уколы, похоже, оказались чертовски болезненными. Чудище моментально опало обратно в бархатистое кресло и уставилось на Лёху слезящимися глазами.
– Примитив ты, Лёха, и умишком убогий. С тобой и пошутить-то нельзя. Сразу свирепствовать начинаешь.
– Хороши шутки. За такие шутки не то, что головы, и другого чего лишают. Ладно. Хватит. Наговорились. Возвращай Катю-котенка, и шабаш.
– Легко тебе говорить. Раз, два, и в дамки. А, ведь, Катя-котенок тоже должна проверить, как сильно она тебя любит. Если это только не приворот какой. Сейчас мужики такие пошли. Никогда не знаешь, какие у них чувства истинные, а какие за гроши купленные. Вот раньше бывало…
– Что там раньше бывало, – оборвал Лёха заскучавшее чудище, – никому не интересно. А вот если ты ее немедленно не отпустишь, она на экзамен в Университет опоздает. Мы же специально так подгадали, чтобы, не переодеваясь, вдвоем на него махнуть. Ни у какого профессора, ни у какой комиссии духа не хватит нас, глядя на наши счастливые лица, в такой день срезать.
– Что же ты раньше не напомнил, – заверещало чудище в панике, сразу превращаясь в Катю-котенка. – Мог бы за меня напористее сражаться. И лексикон у тебя какой-то уж очень ограниченный.
– Это потому, котеночек, что ты все время на первом уровне игры застреваешь. Зато как на верхние выберешься, узнаешь, на что я способен. Только я все равно тебя люблю и никому не отдам, в какие бы ты игры играть не вздумала. А сейчас собирайся быстренько: мы тютелька в тютельку на экзамен попадаем. На нем и доиграешь.
Хорошо. Если покажешь попозже вечером, как проходить следующий уровень.
© Н.И. ТНЭЛМ