Европейская цивилизация слишком поздно вспомнила о лесах. Здесь их почти не осталось. Тем большее внимание им сейчас уделяется. О них много пишут и говорят. Им посвящается растущее число исследований. Но до поры до времени леса предпочитают не раскрывать свои тайны. А их, похоже, осталось еще немало.
Первый же день, который Дурдень провел на работе, должен был стать для него и последним. А ведь он так о нем мечтал. Ему нестерпимо хотелось забросить куда подальше университетские учебники и тренировочные костюмы и, наконец-то, почувствовать себя настоящим мужиком, самостоятельно зарабатывающим себе на хлеб насущный, прочно стоящим обеими ногами на твердой земле.
Ради этого он встречался с хед-хантарами. Рассылал свои резюме во все конторы, где его голова и руки могли быть востребованы. Прорывался на конкурсы. Пытался произвести благоприятное впечатление, приходя на многочисленные собеседования.
И так лопухнуться. За первые несколько часов, что утекли после его выхода на работу, он сморозил больше глупостей, чем за всю свою предшествующую жизнь. Вместо того чтобы молчать в тряпочку, он переругался со всеми своими непосредственными начальниками. Нагрубил одним. Нахамил другим. То поручения, которые ему дали, показались ему совершенно абсурдными, даже идиотскими, если не сказать больше. То тон, которым с ним попытались разговаривать, – непотребным и неприемлемым. О чём он заявил, естественно, во всеуслышание.
Отрезвление наступило только тогда, когда его пригласили в кабинет директрисы. Всё – выгонят, осознал он, к сожалению, с большим опозданием. Да и кому он такой нужен – экстремал-правдолюбец. Мало ли, что он умница и красавец, каких поискать: за свою недолгую жизнь ему уже не раз удавалось доказывать, что он все знает, все умеет, или почти все.
С этими упадническими мыслями, потупив взор, Дурдень вошел в святая-святых – туда, где решалось всё, откуда исходили все команды, где определялась стратегия деятельности компании на многие годы вперед. Его компании, мог бы он добавить еще утром. Но теперь все заставляло его в этом сильно сомневаться.
Простояв несколько минут в полнейшей тишине, с остервенением предаваясь самобичеванию, Дурдень совсем пал духом. «Докатился, – подумал он, – даже разговаривать со мной не желают». Однако долго оставаться так, глаза долу, он не мог. Нужно было как-то начинать разговор. Надо было попытаться что-то сказать в своё оправдание или, на худой конец, хотя бы уйти, не уронив чувство собственного достоинства.
Но когда он поднял голову, то остолбенел по совсем другой причине. Перед ним, глядя на него огромными, бездонными, сумасшедшими глазами, стояло катастрофически неземное существо. Дурдень смутно подозревал, что феи и богини могут жить на Земле, но они ему в его прежней жизни не встречались. Это было вполне естественно, ведь они должны были обитать на Олимпе и большую часть своего времени проводить именно там.
Сказать, что она была красива, значило ничего не сказать. Она как будто излучала красоту. И не её одну. Мощь, сила, ум, благородство, величие и ещё много-много всего, струящегося от нее, освещали кабинет лучше, чем смиренно жужжащие огромные диодовые лампочки. Она завораживала, ослепляла, уносила в какой-то иной мир. В мир, где все было возможно. Где само представление о преградах выглядело нонсенсом. Потому что красоте дозволено все.
Лишившись рассудка, а заодно и дара речи, Дурдень так бы и простоял пень пнём в её кабинете всю оставшуюся жизнь, если бы вдруг не почувствовал, кожей не ощутил – в отсутствие мозгов, которые у него напрочь отбило – что он произвел на неё не меньшее впечатление.
То, что произошло потом, было ничем иным как форменным умопомешательством. Время перестало для них течь. Мир прекратил своё существование. Ничего больше не имело значения. Ничего, кроме их страсти.
Они искали близости каждое свободное мгновение, которое они создавали, придумывали, изобретали, не щадя сил. Они встречались всюду, где только могли. Они находили самые экзотические предлоги и самые простые обыденные места. И им было всего мало, мало, мало. Хотелось быть вместе ещё и ещё и не расставаться никогда.
Но быть вместе на работе или вместе выходить в свет, им было заказано. Чертова разница в годах еще больше, чем разница в положении, отравляла им блаженство. Во всяком случае, ей. Портила всё. Или очень многое.
Богиня, она же фея – так он называл её в зависимости от ситуации и её настроения – была вне себя. Ей, которую все боялись, которую все боготворили, приходилось прятаться, скрываться, как какой-нибудь толстовской куртизанке. Она места себе не находила. В любой момент она готова была взорваться с непредсказуемыми последствиями.
Надо было спешно что-то изобрести, что-то придумать. И фея придумала. Она была такая. Она никогда не сдавалась. Богиня исчезла на пару дней – может, побывала в Шамбале, а, может, рванула к себе на Олимп – но вернулась сияющей.
– Собирайся, – сказала она ничего не подозревающему Дурденю. – Я всё разведала. Где-то далеко-далеко, в самом сердце дремучего Леса, Великого леса, Вечного леса растут деревья-Прародители. Сок, текущий в их стволах, содержит эликсир вечной молодости. Ты должен его принести. И тогда мы сможем быть вместе везде и навсегда. Наше счастье ничто более не будет омрачать.
Конечно, задачка не из простых. Никто из смертных в ту глушь еще не забирался. Или, во всяком случае, оттуда не возвращался. Ты будешь первым. Моя любовь, то, что я тебя жду, будет придавать тебе силы. Ничто и никто, кроме меня, не сможет тебя остановить или задержать.
Вот тебе билет на самолет. Сначала долетишь до Н-ска. Там тебя будут поджидать геологи с вертолётом. Они забросят тебя, куда осмелятся. А дальше тебя поведет запрограммированный мною беспилотник. Самая последняя наша разработка. В широком смысле наша. Почти магическая.
Он в этом рюкзаке. В разобранном виде. Там же всё необходимое снаряжение и средства связи. Этой ночью мы с тобой соберём его, чтобы гарантировать себя от случайностей, а потом разберём обратно. Завтра с ранья тебе выступать.
Утром она поцеловала его на прощание тем незабываемым поцелуем, который и птенца делает ястребом, и подтолкнула к двери. Так началось для Дурденя это удивительное путешествие в неизвестное. В Н-ске он был уже вечером (по местному времени). С вертолетом тоже никакой заминки не случилось. Он переночевал с партией. Затем геологи забросили его ещё дальше и оставили, пообещав прилетать за ним к условленному месту раз в неделю.
Дурдень споро собрал беспилотник, проверил связь, запустил его и побежал следом. Вот где ему по-настоящему помогла спортивная закалка, приобретенная в университете, – а он её еще хаял. Он прорывался через бурелом, форсировал бурные реки, преодолевал перевалы. Упорно. Методично. Не допуская ни промахов, ни промашек. Час за часом. День за днём. Делая минимально короткие привалы только тогда, когда уже не зги не было видно.
Но возможности техники, когда имеешь дело с неизведанным, не безграничны. В какой-то момент беспилотник притормозил, а потом начал снижаться, нехотя, дергаясь, как будто против своей воли.
Дурдень поспешил за ним и вывалился на полигон. Ни на каких картах он, естественно, не значился. О его существовании никто либо не знал, либо уже не помнил. Судя по всему, на нем когда-то проводили испытания какой-то новой сверхсекретной техники, захватывающей чужие летательные аппараты. Полигон, скорее всего, из-за всеобщего бардака и недофинансирования зарос бурьяном. Но техника еще работала.
В бункере, хорошо укрытом от посторонних глаз, жизнь по-прежнему теплилась. На перестук спартаковских болельщиков круглую вакуумную дверь ему открыл, злобно матерясь, заспанный старлей. Но под добрую чарку забористого самогона, выслушав неприхотливый рассказ Дурденя, потеплел душой.
– Сделаем так, – сказал он. – Впереди ещё два полигона. На приличном расстоянии от моего и друг от друга. Я сейчас ненадолго технику отключу, и твой беспилотник снова поднимется в воздух. Его, как ты уже ухватил, аккурат сначала на одном перехватят и посадят. Потом на другом. Народ там не чета мне. Я хоть радио по утрам иногда слушаю. Совсем забуревший. Вмиг тебя к стенке поставят. Только потом вопросы задавать начнут. Сообщать им по каналам связи ничего нельзя. Сразу Центр заинтересуется. Но я тебе сейчас бумагу служебную с печатями справлю. Мол, прибыл со сверхсекретной законспирированной инспекцией в виду того, что потенциальный противник вновь зашевелился. С расспросами не приставать. Всю необходимую помощь оказывать. И без выкрутасов.
Сказано – сделано. Поутру Дурдень снова пустился в путь, строго следуя за беспилотником. Всё случилось, как старлей и предсказывал. На втором полигоне беспилотник проявил себя столь же беспомощно. Его без труда посадили. А как Дурдень объявился, и его схватили и так отмутузили, как он только в голливудских боевиках видел. Правда, ничего не отбили и не сломали, за что он местным остался весьма признателен. Когда же бумагу старлея отыскали, извинились: мол, ошибочка вышла, с кем не бывает. Ну, да ничего – бдительность она на то и бдительность. Перебинтовали и отпустили.
На третьем все повторилось как под копирку. Но и там ребята хорошие оказались. Били его по службе, а не по злобе. И отпустили с лёгким сердцем. Более того, сжалившись, даже дельный совет дали: беспилотником не злоупотреблять. Как он круги делать начнёт, сразу посадить, и вперёд одному пробиваться.
Хорошую Дурденю подсказку сделали. Без неё беспилотник бы его запросто потерял, и один бы в обратный путь пустился.
Лес на глазах менялся. Необъятные стволы поднимались к самому небу. Кронам позавидовала бы и бразильская сельва. Беспилотник был больше не нужен. Вектор изменений сам подсказывал, куда идти.
Вдруг, как по волшебству, Великий лес, Вечный лес расступился, и Дурдень оказался на берегу таёжного озера. Чистейшего. Хрустального. Первозданного.
Рядом с ним как из-под земли появилась молодая женщина, немножко фея, немножко богиня – как тогда, в кабинете директрисы, он доподлинно сказать не мог. Но здравый смысл подсказывал, что обычная смертная вряд ли бы тут оказалась.
Чаровница улыбнулась и молвила:
– Далеко же ты забрался, мил человек. Видать нужда заставила. Поделись. Раскрой душу.
На этот счёт никаких инструкций у Дурденя не было. Он не заставил себя упрашивать и выложил всё, как на духу. Хотя, может, не стоило ему кое-какие детали упоминать.
– Да, – призналась лесная берегиня, всё больше и больше и внешне, и манерой поведения становясь похожей на его первую пылкую любовь. – Есть такой эликсир. Вот, возьми. От тебя ничего скрывать не буду. Ты его заслужил. Только попробуй его на себе сначала. Посмотри, что получится.
Дурдень отпил махонький глоточек эликсира, и случилось удивительное. Из его ног, рук, всего тела к земле устремились бугристые корни и разбежались по её поверхности. А потом из них мощно пошли вверх сотни, тысячи ростков. Они как две капли воды походили на Дурденя. Только Дурденя не человека, а растение.
– Вот видишь, – сказала берегиня, продолжая меняться, и улыбнулась так, что у Дурденя всё внутри затрепетало. – Эликсир, который Великий лес, Вечный лес хранит для Земли, для будущего, тебе не подходит. Человеку потребно совсем другое. Для него существует совсем иной эликсир вечной молодости. Он ничуть не слабее. Он сам творит будущее. Иди за мной – я тебе его покажу.
Сказав так, берегиня, окончательно превратилась в его богиню, взяла Дурденя за руку и увлекла за собой. Нигде – ни на полигонах, ни у геологов, ни в родной конторе интеллигентного атлета больше не видели.
Зато вскоре в самых различных местах Большого леса все, кому повезло прикоснуться к таинственному – охотники, геологи, военные, стали встречать людей новой расы, дотоле невиданных. И всё в большем количестве. Людей красивых, сильных, статных, бесстрашных и сообразительных, подстать Великим деревьям-Прародителям. И расселяться они стали постоянно расширяющимися концентрическими кругами, постепенно приближаясь к становищам прежнего человека и тесня его.
© Н.И. ТНЭЛМ