Выпуск №3(97), 2015

Переработанный и актуализированный текст выступлений на международной конференции "Принудительная дипломатия, санкции и международное право", Рим, 13 февраля 2015 г., и последующих обсуждениях различного формата во Франции и странах Бенилюкса в феврале-марте с.г. Великие утверждали: практика – критерий истины. Где-где, а в международных отношениях – несомненно. Руководство и политические элиты ведущих мировых игроков настаивают на тех или иных решениях, продавливают их, предпринимают бешеные усилия, чтобы добиться своего, а потом убеждаются, лучше бы они этого не делали. И сразу, пусть и с большим опозданием, наступает просветление: смотри-ка, оказывается имелись другие варианты. Может быть, стоило пораньше скорректировать проводившийся курс, дабы избежать ошибок и предотвратить наступившие последствия. Примеров в подтверждение этого сколько угодно. Авторитетнейшие экономисты и социологи несколько лет убеждали лидеров и истеблишмент Европейского Союза и государств-членов, что от политики жесткой экономии, во всяком случае в прежних формах, надо поскорее отказываться. Население периферии ЕС и не только ее на грани. Нельзя перегибать палку. Еще чуть-чуть – и протестное движение не удержать под спудом. Оно вырвется наружу. Издержки политики жесткой экономии чудовищные. В итоге в Греции на досрочных выборах победила леворадикальная партия "Сириза", потребовавшая от ЕС пересмотреть прежние догматы. На местных выборах во Франции праворадикальный Национальный фронт показал настолько впечатляющие результаты[1], что выход на будущих президентских выборах во второй тур его лидера Марин Ле Пен стал восприниматься всеми – и левыми[2], и правыми[3] – чуть ли не как неизбежность. Громко и внушительно заявила о себе на выборах в Андалузии леворадикальная партия "Подемос", программные положения которой очень созвучны тем лозунгам, с которыми к власти пришли греческие единомышленники. Она набрала 15% голосов. Для политического образования, которое буквально вчера выбралось из пеленок, – блестящий результат[4]. Понятное для неангажированных политиков и экспертов стало очевидным для всех. Поколебавшись, западные лидеры на ура встретили "арабскую весну". Со старыми партнерами было покончено. От них отказались как от ненужного хлама. Происходящее в Северной Африке и на Ближнем Востоке окрестили ни много ни мало пришествием демократии. Тем, кого Запад по ошибке принял за революционеров, был дан карт-бланш. Им оказали массированную политическую, информационную, материальную и даже военную поддержку. Все соседние страны, арабисты, востоковеды, здравомыслящие люди говорили апологетам "арабской весны": что же вы делаете?! Так нельзя. Вы выпускаете джина из бутылки. Ни о какой демократии даже близко речи нет. Своими действиями вы ввергните регион обратно в Средневековье. Прошло не так много лет. Регион в огне. Всюду полыхает. Разруха. Нестабильность. Горе. Потоки беженцев. Дифирамбы по поводу "арабской весны" больше нигде не звучат. Подписывая многомиллиардный контракт[5] с египетскими военными[6], которых тогда руководство западных стран бесстрастно "кинуло", президент Франции Франсуа Олланд всем разъяснял, что они – надежда и опора в борьбе с нестабильностью, исламским радикализмом и международным терроризмом. В частности он акцентировал, что контракт позволит "Египту действовать на благо безопасности и стабильности"[7]. "Мы ведем общий бой против терроризма", – вторил ему министр обороны Жан-Ив Ле Дриан[8]. К нескрываемому удивлению журналистского сословия, левого крыла своей собственной партии и всего левого спектра политических сил страны[9]. Ведь получается, подчеркивалось в передовице популярной французской газеты "Монд", что Париж вновь братается с теми же самыми режимами, ненависть к которым "породила, вроде бы, поддержанную им "арабскую весну"[10]. Многострадальные Ирак, Ливия и Сирия продолжают истекать кровью. Свергнув, несмотря на всю их риторику, по сути светские умеренные режимы, переиначив все в двух из этих стран и оставив их разделенными, полураспавшимися, превратившимися в "бомбу дезинтеграции" для всех соседних государств[11], американцы и есовцы в первом случае и есовцы и американцы во втором попытались "умыть руки". Не получилось. В Сирии уже вскоре после массовых протестов и их жестокого подавления оппозиция вдруг оказалась в состоянии успешно противостоять отлично вооруженным и подготовленным правительственным войскам. Западные державы в союзе с влиятельными внутрирегиональными игроками взяли курс на свержение еще одного светского режима на Большом Ближнем Востоке, теперь уже Башара Асада, и с упорством, достойным иного применения, продолжают ему следовать. Оппоненты спрашивали у них: "И что дальше?" Не знаете. Вам безразлично. А мы знаем: своими руками вы разжигаете большую братоубийственную религиозную войну в регионе. Превращаете его в цитадель воинственного ислама и международного терроризма. Их опасения оказались обоснованными. Мир получил чудовищное, страшное, бескомпромиссное Исламское государство на территории Ирака и Сирии и его продолжение в Ливии[12]. Все по провидческому роману братьев Стругацких "Трудно быть богом", если кто читал. Нет – обязательно познакомьтесь. Рекомендую. Теперь уже более 60 государств во главе, конечно, с Соединенными Штатами ожесточенно сражаются со своим собственным порождением, а Египет, Лига арабских государств, в ожидании благословения СБ ООН, делающего ставку на национальное примирение, не только призывают, но и разворачивают ограниченные боевые действия против экстремистов в Ливии[13]. Аналогичным образом осознание ошибок и того, что поддерживаемая вами практика далека от совершенства, приходит, когда из субъекта политики вы неожиданно для себя превращаетесь в объект политики, прежде всего экономической. Компании ЕС и европейский истеблишмент до последнего времени вполне устраивала практика частного арбитража по инвестиционным спорам. Устраивала потому, что помогала входить на рынки развивающихся стран и работать на них, пользуясь привилегиями и преимуществами, которых нет у местных конкурентов, чувствуя себя гораздо более защищенными от своеволия и, в том числе, законных претензий властей принимающего государства. В какой-то степени как в колониальные времена, когда в отношении капитала метрополий действовали в его пользу изъятия из национального режима. Но вот на обязательном включении в текст будущего соглашения с ЕС о зоне свободной торговли и трансатлантическом сообществе положений о возможности разрешения инвестиционных споров между корпорациями и принимающим государством методами частного арбитража стали настаивать американцы, и ситуация изменилась до неузнаваемости. Переговорщикам со стороны ЕС и государств-членов убедительно подсказали, что эти положения играют на руку более сильным конкурентам. Американские компании являются зачастую более предприимчивыми и энергичными. Под прикрытием практики частного арбитража им будет проще и легче действовать на внутреннем рынке ЕС по сравнению с национальными компаниями государств-членов. Они спокойнее смогут противостоять требованиям национального государства, отвечающим приоритетам последнего, в том числе в социальной области. Результат известен. Окончание работы над соглашением откладывается с 2015, по крайней мере, на 2016 год, вопреки громковещательным заявлениям Европейского Совета об обратном[14]. В перечень задач своего председательства в ЕС (второй семестр 2015 г.) Люксембург данный пункт включать не захотел. Хотя на словах от него этого ждали. Юридические службы институтов ЕС усиленно работают над тем, как ослабить действенность частного арбитража. Нейтрализовать его привлекательность для инвесторов. Предотвратить вынесение им окончательных решений, не подлежащих обжалованию. Поставить его под контроль национальной правовой и судебной системы. Весло вам в руки, господа. Сходный разворот совершили российские политики. На протяжении многих лет они использовали свободный доступ на внутренний рынок крупнейшей евразийской державы в качестве рычага давления на соседние малые и средние страны. По тем или иным основаниям вводили запреты на поставки отдельных или широкой номенклатуры товаров и предоставление услуг. Сокращали отгрузку своих. Ужесточали таможенное администрирование на границе. Но стоило им самим оказаться под прессом "регулятивных запретов", произвольно и вызывающе наложенных США и ЕС, как они убедились в их сомнительной природе и деструктивном характере. Пожалуй, сейчас санкции, в целом "принудительная дипломатия", как ее именуют наши западные коллеги, выдвигаются в самые горячие темы, требующие переосмысления с описанных выше позиций. При этом в первую очередь речь идет о совокупности санкционных режимов различного уровня и направленности, методов и процедур принятия решений об их введении и их реализации, имеющейся на настоящий момент регламентации порядка применения санкций международными структурами и государствами, включая механизмы их оспаривания. Все чаще принудительная дипломатия рассматривается в качестве одного из важнейших инструментов внешней политики. Более того, начинает перечисляться в общем ряду с мягкой, экономической и жесткой силой. Давайте поговорим об этом с должной основательностью. По окончании Второй мировой войны предполагалось, что монополия на применение принудительных мер будет передана Совету Безопасности ООН. Он наделялся главной ответственностью за поддержание международного мира и безопасности и всеми необходимыми атрибутами и полномочиями действовать в их защиту. Вплоть до применения вооруженной силы. За государствами оставлялось лишь право на самооборону. Паллиативом универсальной системе коллективной безопасности в виде ООН признавались только региональные аналоги, уполномочиваемые купировать конфликты между своими членами. На практике все пошло далеко не так, как задумывалось. Началась "холодная война" со всеми ее эксцессами, страхами и непримиримыми противоречиями. СБ ООН по вине его постоянных членов не раз оказывался парализованным. Ведущие державы неоднократно пытались прибегать к принудительным мерам в одностороннем порядке. Чтобы наказать кого-то или выразить свое недовольство. Даже в отношениях между ними самими такие попытки случались. Так, после вторжения советских войск в Афганистан Соединенные Штаты наложили эмбарго на все, что только можно, и прервали чуть ли не все связи. Однако в целом СБ ООН выдержал проверку временем. Он внес неоценимый вклад в поддержание международной стабильности и урегулирование значительного числа конфликтов на планете. Хотя ему удалось далеко не все, он смог обеспечить главное – никогда, за исключением Корейской войны 1950-1953 гг., ООН не использовалась против кого-либо из постоянных членов, а коллективные принудительные меры не вводились ею вопреки их позиции. Благодаря этому ООН смогла предотвратить сползание мира к большой войне. Объяснялось это мудрыми организационными решениями, делающими в принципе невозможным вовлечение Совбеза в конфликт между постоянными членами. Каждый из них обладает правом вето. Для принятия решений по существенным вопросам, т.е. по всему тому, что имеет хоть малейшее отношение к поддержанию международного мира и безопасности, принуждению к миру, достижению урегулирования и т.д., требуется единогласие постоянных членов и квалифицированное большинство. Голосование относительно того, является ли вопрос существенным или нет, для принятия решения по которому достаточно простого большинства, проводится как по существенному вопросу. Таким образом закрыты все лазейки, позволяющие преодолеть право вето и тем самым на деле, а не на словах втянуть СБ ООН в конфронтацию. Односторонние же санкции по определению в двухполярном мире особого значения иметь не могли. Мир и так был разделен. Односторонние ограничения к этому мало что могли добавить. Каждый из двух лагерей – социалистический и капиталистический – существовали в экономическом плане практически автономно. Они были самодостаточными. Санкции же против стран т.н. третьего мира автоматически подталкивали их в объятия геополитических противников, которые незамедлительно приходили им на помощь. С крушением Берлинской стены, распадом Советского Союза и исчезновением биполярной системы ситуация в корне изменилась. В однополярном мире, впоследствии в многополярном, в котором, несмотря на все изменения, сохраняется доминирование тандема США-ЕС, односторонние ограничительные меры приобретают принципиально иное звучание. В каких-то отношениях США, НАТО и ЕС получают возможность конкурировать с ООН и подменять ее. Каким образом – за Совбезом ООН номинально сохраняется монополия на применение коллективных принудительных мер, но США, НАТО и ЕС захватывают квазимонополию на применение односторонних ограничительных мер. Их использование обретает практический смысл. Ведь мировая политика и мировая экономика сделались на порядок более целостными. Все теперь взаимозависимы. Однако одни, т.е. все периферийные, развивающиеся страны, зависимы больше, чем другие. От односторонних санкций теперь не спрятаться. От них не перебежать в другой лагерь – его теперь нет. Не защититься – приходить на помощь некому. Пока не появится противовес США-НАТО-ЕС, а равно контролируемой ими мировой финансовой системе, к чему они фактически подталкивают весь остальной мир. Не только Китай – он-то шаги в данном направлении уже давно предпринимает. Принудительная дипломатия, санкции превращаются в один из весомых инструментов в арсенале внешней политики стран НАТО и ЕС. Последние к ним все охотнее прибегают. Это когда-то санкции вводились редко. Штучно. По итогам длительных размышлений. После хотя бы частичного исчерпания других средств. Считались чем-то чрезвычайным. За последнее десятилетие произошла их рутинизация. Они превратились в обычный, ординарный инструмент внешней политики. Меняя ее характер. Природу. Представления о том, что правильно, легитимно, позволено, а что нет в международных отношениях. С самыми негативными последствиями для, может быть, самого главного – самой психологии поведения государств и негосударственных игроков на международной арене. Монополию и эксклюзивные полномочия на применение принуждения международное право передало СБ ООН. Выше указывали на это. Принуждение в обход Совбеза противоречит международному праву и подрывает его. Но аналогичный эффект вызывают такая интерпретация резолюций СБ ООН, которая не имеет ничего общего с буквой и духом включаемых в них положений, или когда принимаемые резолюции служат на практике либо прикрытием, либо политико-правовым обоснованием последующих односторонних мер. Мол, есть за что их вводить. Только гораздо более разрушительных. Волюнтаристских. Далеко идущих. Ведь что получается на практике. Допустим, США, Великобритания и Франция ратуют за принятие Совбезом принудительных мер против того или иного государства в связи с угрозой международному миру и безопасности, которую его действия, как они считают, представляют. Россия и Китай – другие два постоянных члена СБ ООН – придерживаются другой, несколько другой или принципиально другой точки зрения на происходящие события. В особенности, если речь идет о внутренних конфликтах, волнениях, акциях гражданского неповиновения, когда вмешательство внешних игроков может спровоцировать эскалацию конфликта, а не способствовать урегулированию. Или о возможной подтасовке фактов, свидетельств, документов, как, например, в случае с попытками легитимировать агрессию США и коалиционных сил против режима Саддама Хусейна в Ираке под предлогом того, что его вооруженные силы оснащены оружием массового уничтожения. После вторжения в Ирак – вопреки позиции России, Франции и Германии и в нарушение элементарных требований действующего международного права – выяснилось, что это чистой воды дезинформация. Преднамеренная. И тем более опасная. Однако, предположим, угроза действительно есть. На нее надо реагировать. Ради более тесного сотрудничества в рамках СБ ООН, или чтобы снизить накал противоречий между ведущими мировыми игроками, или выступая в пользу меньшего из двух зол, или в силу каких-то иных соображений Россия и Китай решают воздержаться от блокирования усилий на данном направлении. Начинается долгая, тяжелая, кропотливая работа по согласованию объема санкций. Каждого слова резолюции. Каждой запятой. Постоянные члены СБ ООН в итоге выходят на согласованный пакет принудительных мер. Россия и Китай настаивали на гораздо более мягких формулировках, иначе обусловленных, действие которых было бы ограничено во времени и т.д. Но, в конце концов, идут навстречу партнерам. Непостоянные члены поддерживают. СБ ООН текст резолюции одобряет. Вроде бы, ура: все ведущие мировые игроки действуют вместе. Целенаправленно. Целеустремленно. С единых позиций. А потом – бах: США и ЕС, вместе или по отдельности, в довесок к резолюции Совбеза вводят свои собственные, "домашние" санкции, серьезно перекрывающие то, о чем договорились. Наиболее показательный пример – Иран, в отношении которого американцы и есовцы закрыли свои энергетические рынки и установили почти полный запрет на финансовое обслуживание. Или, делая вид, что выполняют резолюцию, на самом деле предпринимают что-то совершенно другое. По Ливии СБ ООН ввел режим закрытого неба, чтобы пресечь использование авиации правительственными войсками против противника и "мирного населения". Такой режим был установлен, но, помимо этого, под его прикрытием оппозиции была оказана прямая военная поддержка оружием и боевыми действиями с воздуха, чтобы покончить с режимом Муаммара Каддафи. Возникает вполне логичный вопрос о том, как оценивать подобные односторонние действия, какую юридическую квалификацию им следовало бы дать. Наши западные друзья, включая представителей политических, экспертных и правительственных кругов и юридической общественности – хорошо что только они – на голубом глазу утверждают, что, дескать, это нормальное явление. Все должны бороться с угрозами международному миру и безопасности и их нарушениями, все должны купировать очевидные и вопиющие нарушения международного права. Соответственно страны Запада вольны вводить ограничительные принудительные меры в той степени, в какой они считают их целесообразными. Никакого нарушения здесь нет. Все правильно и легитимно. Нет и еще раз нет. Извращенная и бездоказательная логика. Конечно же, такие действия в корне противоречат самой сути функционирования и предназначению СБ ООН. Вводимые им санкции носят пакетный характер. Они результат согласования разных, порой совершенно несовпадающих или даже противоположных подходов. Мировые игроки договариваются о единстве действий. Общих позициях. Оказании определенного уровня давления на то или иное государство или негосударственное образование. Они исходят при этом из того, что выполняться будут именно те меры, о которых они договорились. Ни на что другое их договоренность, облаченная в обязательное к исполнению решение СБ ООН, права не дает. Решение СБ ООН должно исполняться именно в том виде, которое члены Совбеза ему придали. Отход от предписываемого в резолюциях СБ ООН, их недобросовестное исполнение, а дополнительные односторонние санкционные меры или произвольное толкование резолюций СБ ООН ничем иным не являются, представляют собой нарушение решений единственной в мире универсальной инстанции, обладающей соответствующими полномочиями. Кроме того, они постфактум перечеркивают саму идею, основы сотрудничества постоянных членов Совбеза – ради чего договариваться, если потом все будет переиначено. Воспринимаются остальными в качестве акта обмана чистой воды. Понятно же, что Россия и Китай ни за что не дали бы согласия на развал и фактическое уничтожение Ливии в качестве современного государства и насильственную смену политического режима, если бы могли предположить, что Франция и Великобритания при поддержке США подобным образом воспользуются резолюций СБ ООН о закрытии воздушного пространства страны. Столь нечистоплотное использование единой воли Совбеза обусловило в дальнейшем позицию стран БРИКС по Сирии. Памятуя о недавнем опыте произошедшего в Ливии, они не допустили повторения аналогичного сценария теперь уже в Сирии. Все последующее развитие событий показало, насколько они правы. Меры же, перекрывающие решения СБ ООН, нелегитимны втройне. Без какого-либо преувеличения. (1) Они представляют собой акт узурпации полномочий Совбеза. (2) Они противоречат решению СБ ООН. Их объектом являются не минимальные меры, которые можно было предпринять, на чем настаивают ангажированные эксперты и политики, а то, как и каким образом обязаны действовать все государства. Не меньше, но и не больше. (3) Наконец, они плохо согласуются или, вернее, никоим образом не согласуются с общим международным правом. Как и любые другие принудительные меры одностороннего характера. Раньше уже приходилось писать на этот счет. Напомню. Во-первых, любые меры принудительного характера, неподкрепленные решениями СБ ООН, а односторонние меры по определению не могут черпать свою легитимность в авторитете всемирной организации безопасности, противоречат таким краеугольным предписаниям современного международного права, как невмешательство во внутренние дела, уважение суверенитета других стран и суверенное равенство государств. Более того, они не могут не нарушать их, поскольку целевая направленность санкций состоит в подчинении воли государства, против которого они вводятся, воле третьей стороны. Смысл санкций заключается в принуждении властей, элиты, народа делать что-то иным образом, нежели они намеревались, нежели это диктуется моментом или национальными интересами, как они их понимают. Во-вторых, принудительные меры одностороннего характера нарушают императивные, т.е. высшие нормы международного права, отдающие приоритет сотрудничеству между государствами и мирному разрешению международных споров. О каком сотрудничестве, как обязательном требовании к поведению государств на международной арене и выстраиванию международных отношений, может идти речь, когда это сотрудничество намеренно ограничивается, на пути делового, гуманитарного взаимодействия, пользования свободой передвижения, предпринимательства, элементарной свободой выбора воздвигаются барьеры. В-третьих, односторонние меры несовместимы с правилами международной торговли и свободы конкуренции. За ними, если поскрести, всегда стоят стремление к переделу рынков, захвату природных ресурсов или привилегированного доступа к ним, получению выгодных контрактов или иных преимуществ за счет других внеправовыми, внеэкономическими методами. Наиболее очевидные примеры – провоцирование внутренних конфликтов или прямое вторжение в такие нефтедобывающие страны, как Ирак, Судан, Ливия. Вообще, о какой честной конкуренции может идти речь, когда экономические позиции банков-конкурентов, производителей-конкурентов и покупателей-конкурентов с помощью санкций пытаются подорвать. К тому же, принудительные меры всегда являются дискриминацией чистой воды. В-четвертых, односторонние меры являются полным и последовательным отрицанием принципов правового государства и прав человека. Они всегда носят волюнтаристский, произвольный характер. Обуславливаются политическими мотивами. Не связаны ни с судебными решениями, ни с объективной проверкой доказательств и аргументов, которыми они обосновываются. Кроме политической целесообразности за ними ничего не стоит. Они не предусматривают возможности полноценного судебного обжалования, отмены и компенсации за нанесенный ущерб. Если бы такое предусматривалось, западные страны давно бы разорились. Внеправовыми методами ограничивают, отменяют или сводят на нет права человека, включая права юридических лиц, в отношении всего, что только можно себе представить. Равенства всех перед законом. Недопустимости преследования категорий лиц. Доступа к правосудию. Справедливого судебного разбирательства. Пользования своим имуществом и т.д. В-пятых, односторонние меры противоречат не только азам международного права, но и внутреннему правопорядку государств и объединений государств, которые их вводят. Недаром национальные и наднациональные суды так часто подтверждают их правовую ущербность, а Суд ЕС завален исками к институтам интеграционного объединения. Однако суды могут прийти на помощь потерпевшим лишь по прошествии длительного времени, когда зло уже причинено и его поправить крайне затруднительно. Таким образом, односторонние меры ущербны не только с точки зрения их правовых оснований, но и в процессуальном плане. Еще с 1960-1970 гг., когда СБ ООН вводились на 100% оправданные санкционные режимы в борьбе международного сообщества с апартеидом, начали создаваться т.н. санкционные комитеты – 1966/1968 гг. по Южной Родезии и 1977 г. по Южно-Африканской Республике. Помимо контроля за соблюдением режима и отчетности, в их ведение отдавалось определение изъятий из-под действия санкций[15]. По торговым операциям. С учетом складывающейся гуманитарной ситуации. В связи с ущербом, наносимым ограничительными режимами третьим странам. Со временем весомое место в их деятельности заняла проблематика защиты прав человека. Особенно важно подчеркнуть, что работа этих комитетов носила и носит публичный характер и открыта через других членов СБ ООН для всего международного сообщества. Разительное отличие от того, что имеет место при установлении санкционных режимов в одностороннем порядке. Пускай многие авторы и продолжают наивно утверждать, будто бы институтам Европейского Союза и государствам-членам удается поддерживать должный, справедливый или хотя бы разумный баланс между целями, ради которых принципы правового государства и защиты прав человека попираются, и теми же самыми стандартными требованиями правового государства и защиты прав человека[16]. Другой аспект неминуемого противоречия действующему международному праву, в которое вступают любые санкционные режимы одностороннего характера, состоит в их экстратерриториальных целях и экстратерриториальном действии. Если принуждение осуществляется СБ ООН и от имени ООН, данный вопрос вообще не возникает. Совбез представляет интересы всех стран, всего международного сообщества. Он защищает и отстаивает правовые позиции всего человечества. Действует ради достижения общего блага. Устанавливает универсальный правовой режим. Предписывает всем членам международного общения единый стандарт поведения в отношении государства, политиков, компаний, организаций и движений, против которых вводятся санкции. Отступление от этого стандарта, попытки обхода режима санкций должны расцениваться в качестве прямого нарушения не только соответствующих резолюций СБ ООН, но и самого Устава ООН, наделяющего решения СБ ООН обязательным характером. С рестриктивными мерами одностороннего характера все полностью наоборот. Это они являются отступлением от общего международного режима. Это они вступают в противоречие с действующими предписаниями международного права. Тем не менее, несмотря на свой волюнтаристский, политически обусловленный характер и весьма сомнительную легитимность, они претендуют на то, чтобы подменить общий правовой режим, заставить все третьи страны, юридических и физических лиц иной национальной принадлежности равняться на предписания, придумываемые отдельными государствами и группами государств, подчиняться им. Альфой и омегой действующего международного права выступают представления о том, что акты национального государства не могут и не должны накладывать на другие государства какие-либо обязательства без их согласия. Точно так же соглашения между государствами не могут и не должны сопровождаться появлением у третьих стран, без их на то согласия, у их физических и юридических лиц каких-либо обязательств. Иное понимание современного правового порядка отрицало бы такие его базовые слагаемые, как суверенитет и суверенное равенство между государствами. Однако односторонние санкции как раз на это и претендуют. На универсализм. На то, чтобы заставить других. Иначе бы они утратили смысл и превратились либо в "выстрелы холостыми патронами", либо "выстрелы себе в ногу", поскольку вели бы лишь к потере рынков, ослаблению собственной конкурентоспособности и т.д. В этом заключается объяснение той настойчивости, с которой американская Фемида штрафует и наказывает иностранные банки, позволяющие себе вольность руководствоваться национальным, а не американским законодательством экстратерриториального характера. Наиболее известный случай – многомиллиардные штрафы, наложенные на транснациональный французский банк первой величины "Париба" за использование системы расчетов в американских долларах при обслуживании транзакций проблемных стран. ЕС и США в последнее время активно используют и такую страшную "экономическую дубинку" влияния на третьи страны и хозяйствующих субъектов, как отлучение от доступа на национальный рынок. Применяется она в том случае и таким образом. Эмиссары приходят к руководству, акционерам, вообще лицам, принимающим решения, и объясняют: ваш объем сделок с такими-то мизерен по сравнению с тем, что вам дает наш рынок, а посему "извольте бриться" – и вся недолга. Действует безотказно. Во всяком случае, применительно к банкам и корпорациям. Не сила права, а право силы в откровенном и беспардонном виде. То, что никакой свободы односторонних действий международное право не признает, тем более свободы прибегать к принудительным мерам одностороннего порядка, является труизмом. Все развитие международного общения и становления современной регулятивной системы шло по пути ее пошагового, но все более последовательного и эффективного ограничения. По сути смысл совместного регулирования международного общения как раз в том и заключается, чтобы отобрать у отдельных государств и групп государств возможность пренебрегать волей всех или большинства, узурпировать права, переданные компетентным международным структурам, и заставить всех вести себя цивилизованным образом, как это предписывает международное право, а не как им заблагорассудится. Такое понимание мирового порядка нашло адекватное отражение в современной доктрине международного права и авторитетных решениях международных судебных органов давным-давно. Еще чуть ли не век назад Постоянная палата международного правосудия, лучшие черты которой унаследовал Международный суд ООН, разъясняла, что свобода односторонних действий может осуществляться лишь в пределах тех ограничений, которые накладывают на нее и общее международное право, и специальное[17]. Как и в какой степени, указывается выше. Оспаривать его для грамотного юриста просто некорректно и непрофессионально. Все западные юристы это очень хорошо знают. С этого начинают обучение на всех юридических факультетах любых университетов, где бы они ни располагались. Однако политический заказ есть политический заказ. Поэтому, прячась за привычную ко всему спину политологов, воспринимающих обычно знание международного права как никчемную, обременительную обузу, связывающую полет фантазии, они придумали множество искусственных юридических конструкций, призванных оправдать использование санкций одностороннего характера. Все они – заведомый блеф. К обоснованным нормами права юридическим построениям никакого отношения не имеют. Очевидно тенденциозны. Однако западным истеблишментом подаются как неоспоримая истина, не требующая доказательств. Почему, несколько дальше. Чтобы убедиться в несостоятельности этих конструкций, разберем несколько наиболее ходовых из них. Да, легко соглашаются их адепты, монополию на принуждение международное сообщество передало СБ ООН. Но не вообще, а для достижения конкретных целей. И если Совбез с возложенными на него задачами справляется, все: вопрос исчерпан. Однако такое случается далеко не всегда. И вот в тех случаях, когда СБ ООН оказывается парализованным, когда применяется право вето и принятие насущных решений задерживается, у ответственных держав – читай США, НАТО и ЕС – появляется естественное право "помогать" ему, "подправлять" его и заменять для достижения поставленных целей. Вроде бы логично. Даже красиво. Ну конечно же, система коллективной безопасности должна противостоять угрозам, с которыми она сталкивается, вне зависимости от того, насколько успешно работают отдельные ее слагаемые, пусть и самые важнейшие. Тем более, если речь идет об обструкции ее функционированию со стороны отдельных держав, в частности "коммунистического" Китая или "реваншистской" России. На самом деле логика каверзная, извращенная, напрочь отвергающая то, ради чего СБ ООН создавался, и подрывающая устои, на которых он базируется. О том что она противоречит Уставу ООН, который ничего подобного не предусматривает и не допускает, даже можно не упоминать. Это само собой. Давайте опрокинем ее в рамки внутригосударственной жизни и посмотрим, что получится. Суд оправдывает подозреваемого во всяких и всевозможных прегрешениях в связи с отсутствием состава преступления или снимает с него обвинения, поскольку улик недостаточно, свидетельские показания сомнительны, вина не доказана. Но просвещенная общественность или кто-то другой считают, тем не менее, что подозреваемый все равно должен поплатиться за якобы совершенные им преступления. Суд подкуплен. Или вообще не заслуживает доверия. Надо исправить допущенную им ошибку, как они считают. Недопустимо, чтобы преступление оставалось безнаказанным. Это создает атмосферу вседозволенности. Подрывает авторитет власти. Дискредитирует установленный правопорядок. Что у этих кого-то появляется право растерзать оправданного или выпущенного на свободу, поскольку выдвинутые против него обвинения не удалось подтвердить? Повесить на ближайшем суку? Забрать себе его имущество? Ворваться в дом, разграбить его, побить всю мебель и посуду? Затоптать посевы? Естественно, что нет. Полнейший бред. Вот что в действительности означает предлагаемая логика рассуждений. Ведь как правильно интерпретировать отсутствие согласия в стане постоянных и ротирующихся членов СБ ООН по тому или иному конкретному вопросу. Только как то, что проблема очень сложная, комплексная, многофакторная, не приемлющая упрощенных черно-белых подходов. Как то, что она простирается далеко за пределы той ограниченной территории, в рамках которой разворачиваются события, дискутируемые в СБ ООН, и затрагивает, причем существенным образом, интересы гораздо более широкого круга мировых игроков – их тоже необходимо принимать во внимание. Как прямой отказ Совбеза следовать односторонним подходам того или иного своего члена или группы членов, поддержать предлагаемые ими рецепты лечения болезни, согласиться с приводимыми аргументами, доказательствами и т.д. В этом свете односторонние меры представляют собой попытку сделать именно то, от чего напрямую отказалась универсальная организация безопасности, которой человечество передало главную ответственность за поддержание международного мира, безопасности и законности. Отказ СБ ООН поддержать те меры, которые, тем не менее, затем предпринимаются отдельными государствами или группами государств самовольно, означает, что они не подлежат применению и нарушают его волю. Они несовместимы с Уставом ООН и действующим международным правом. Никак иначе эта ситуация трактоваться не может. И не должна. Как не крути. Если следовать букве и духу не только современного международного права, но и нормальной, а не заказной логике. В Сирии было зафиксировано применение химического оружия. Не было понятно только, какого именно и кем именно. США, Франция, коллективный Запад обвинили в злодеянии правительственные войска. Однако убедительных доказательств того, что химическое оружие принадлежало именно им и было применено именно ими, и то, что это не провокация, представить не удалось. Сколько-нибудь вменяемого объяснения, зачем правительственным войскам в тех условиях могло потребоваться применение химического оружия, тоже не последовало. СБ ООН раскололся. Один блок государств во главе с Соединенными Штатами потребовал наказать режим Б. Асада. Другие высказались за проведение тщательного международного расследования для установления истины, подчеркнув, что все выдвинутые обвинения, похоже, носят огульный, бездоказательный, заказной характер. По логике апологетов политико-правовой конструкции замещения воли СБ ООН, в тех случаях и когда он парализован и не в состоянии выйти на согласованную позицию, волей отдельных его членов, НАТО и ЕС, в данной конкретной ситуации США и Франции, никакой необходимости еще что-то доказывать, коль и так все ясно, не было, и по Б. Асаду следовало, не мешкая, нанести ракетно-бомбовый удар. Такие меры были бы вполне правомерными и политически оправданными. Что за ними последовало бы – интернационализация религиозной войны, дальнейшая дестабилизация региона, новые десятки тысяч убитых, раненых, искалеченных, значения не имеет. Тиран был бы наказан, повержен, растоптан. Ненавистный политический режим снесен. США и коллективный Запад доказали бы свою состоятельность. Слава Богу, развитие событий пошло согласно другой – нормальной, человеческой, неизвращенной – логике. В данном случае. Независимое международное расследование под эгидой ООН так и не подтвердило применение химического оружия правительственными войсками. Зато по инициативе и под давлением России начался процесс реального химического разоружения Сирии. Последняя стала полноправной участницей конвенции о его запрещении. К процессу уничтожения и помощи Сирии в этом отношении подключились чуть ли не все ведущие мировые игроки. Совместными усилиями удалось добиться доселе невиданного. Был создан прецедент практического избавления страны от оружия массового поражения путем его уничтожения. Огромная победа всех здравомыслящих сил, инклюзивной, а не конфронтационной политики и дипломатии. Другая столь же порочная политико-правовая конструкция оправдания принудительных мер одностороннего характера состоит в утверждении о том, что санкции всегда вводятся в ответ на допущенное кем-то грубое, серьезное нарушение международного права для его исправления или пресечения. Поэтому они по определению носят законный характер. Ведь борьба против злостных нарушений всегда во благо. Она отвечает общим интересам международного сообщества. Она помогает защите отстаиваемого человечеством правопорядка. Санкции выполняют одновременно и охранительные и превентивные функции. Они противостоят безнаказанности. Напоминают всем проблемным странам и негосударственным субъектам, что выполнение международных обязательств, а равно обязательств перед своим собственным народом, населением, зарубежными фирмами – не прихоть. Это – долг каждого. Отработка за включение в семью цивилизованных народов. Поддерживают приведенные утверждения разнообразные концепции обязанности государств "Erga Omnes" защищать права человека в третьих странах, демократические устои, жизнь и здоровье населения, брошенное его собственным правительством на произвол судьбы, бороться с международным терроризмом, организованной преступностью, международными преступлениями[18]. В этом же ряду стоят и концепции универсальной юрисдикции, наделяющие национальные суды компетенцией преследовать тиранов третьих стран и вообще всех злодеев, по которым "плачет" Международный уголовный суд. Скажем, еще столетие назад государства поставили пиратство и работорговлю вне закона и договорились совместно сражаться против них. Казалось бы, с этими международными преступлениями человечество давно покончило. Поэтому, когда в конце XX века, к всеобщему ужасу, они возродились, вопроса об обязанности всех государств пресекать их с использованием абсолютно любого инструментария ни у кого не возникло. То же самое касается и всемерного преследования за пытки и т.д. Никто, правда, руководство Соединенных Штатов за систематическое применение пыток против лиц, подозреваемых в терроризме, и создание зон беззакония в виде передвижных тюрем на территории третьих стран, что было с полной определенностью доказано и Парламентской Ассамблеей Совета Европы, и Европейским Парламентом, преследовать не собирается. Но это уже другая история. Так вот, общим пороком всех искусственных конструкций, согласно которым санкции одностороннего характера по определению легитимны, поскольку являются адекватным ответом на акты безусловного и очевидного нарушения международного права, является то, что эти акты очевидны и безусловны и признаются нарушением международного права только теми государствами и группами государств, которые вводят санкции. Если бы они квалифицировались в качестве таковых всем международным сообществом, потребности в односторонних действиях бы не возникало. Сугубо субъективная природа санкций одностороннего характера с помощью таких конструкций подправлена быть никак не может. Концепции же "Erga Omnes", сутью которых является в большинстве случаев противодействие доказанным, запротоколированным нарушениям, квалифицированным в качестве таковых уполномоченными на то международными инстанциями, помогают лишь запутать дело. К тому же не стоит забывать о таких "частностях", как пропорциональность, адекватность, обусловленность, ограниченность во времени и многих других, которые решаются на основании права, а не с потолка, тогда, когда санкции накладываются международным сообществом, а не отдельными мировыми игроками в ответ на нарушения международного права, и, напротив, тем же произвольным образом во всех других случаях. Обобщающая политико-правовая конструкция оправдания односторонних санкций – "ответственность за защиту". С концепциями "R2Р" все знакомы. Они на слуху. Вдаваться в детали нет необходимости. Как и в отношении претенциозных утверждений о том, что они, якобы, стали плоть от плоти действующего международного права. Ту часть построений, которая образует стержень концепций: о совместной ответственности всех государств, всех мировых игроков за сохранение действующего международного правопорядка, пресечение международных преступлений, защиту гражданского населения и т.д. – никто не оспаривает. По этому поводу серьезных разногласий между ведущими мировыми игроками не было и нет. Не надо наводить тень на плетень. Ахиллесовой пятой "R2Р" является вопрос о процедуре принятия решений. Коллективный Запад утверждает, что он и сам может, более того, обязан вмешиваться в происходящее на территории проблемных стран и предпринимать в их отношении те меры, которые диктуются обстоятельствами. Практически все остальные участники международного общения, и в первую очередь страны БРИКС, это мнение оспаривают. Они настаивают на том, что, как и во всех других случаях, "включать" ответственность за защиту имеет право лишь СБ ООН. Только он уполномочен на это и обладает соответствующими прерогативами. Все иное от лукавого. Ну, и еще один капитальный недостаток современных концепций "R2P" заключается в том, что они не отвечают на вопрос о том, кто несет ответственность за последствия одностороннего вмешательства третьих стран и структур во внутренние дела суверенных государств и осуществление в их отношении принудительных действий. Допустим, вы "взяли грех на душу" и, добиваясь своего – низложения тирана, смены политического режима, корректировки политического курса, восстановления прав собственности, получения доступа к природным ресурсам, урегулирования конфликта, – разбомбили страну, разрушили ее промышленный потенциал (как в случае с Сербией), посеяли хаос (с Ливией), нанесли колоссальный материальный ущерб (с Россией, Ираном, Кубой и далее по списку). Кто будет нести ответственность за восстановление, выплату справедливой компенсации и многое другое? Вне зависимости от того, успешные это попытки или заведомо обреченные на провал. По всей видимости, те, кто всю "кашу заварил". Ведь это односторонние меры. Но нынешние концепции "R2P" об этом умалчивают. Таким образом, чтобы они легитимно заработали и сделались состоятельными, их нужно встраивать в обычные процедуры деятельности СБ ООН и достраивать ответственностью за последствия вмешательства. То, что все разобранные выше политико-правовые конструкции, призванные оправдать принудительные меры одностороннего характера, ущербны, несостоятельны и не выдерживают критики, не секрет ни для кого из здравомыслящих западных юристов. Поэтому в публикациях на юридические темы так часто можно встретить признание того, что такие конструкции, скажем мягко, некорректны. Как бы их ни развивали и ни модернизировали, это не в состоянии изменить их противоправную и сугубо конъюнктурную природу. Все они представляют собой попытки узаконить "самосуд" и "суд Линча", равносильные возведению произвола в краеугольную основу мировой политики вместо международного права. Претендуют на то, чтобы объективные факторы, наделяющие международное право качеством общего блага и общего интереса, подменить на субъективные. Создать ситуацию, при которой решение о принудительных мерах и применение санкций, то, ради чего и по какой причине они накладываются, были бы выведены из-под эффективного международного контроля и не зависели от международного сообщества. Чтобы никто не мог сказать: стоп, это не реакция на предполагаемое нарушение международного права, а "преследование частных политических или экономических целей"[19]. Попадание в десятку. Причем не только в том, что касается любых искусственных конструкций оправдать принудительные меры одностороннего характера, но и односторонних санкций в целом. Они становятся такими популярными, получают столь широкое применение со стороны коллективного Запада потому, что являются эманацией однополярного мира. Лучше всего обслуживают подобное устройство международного сообщества и его сохранение. На практике возводят коллективный Запад в верховного арбитра того, что можно и что нельзя в международных отношениях, внутренней политике и государственно-правовом строительстве. Превращают его в прокурора, судью и судебного пристава глобальной политики и мировой экономики в одном лице. Закрепляют за ним особый статус, привилегии и иммунитеты, признававшиеся в мировой истории только за хозяевами глобальных империй. Выталкивают все остальные страны во вторую лигу: извините, вы можете только следовать проводимой нами политике, и никак иначе – к игрокам первой лиги относятся лишь те, кто в состоянии, не боясь последствий, обращаться к политике санкций, когда им заблагорассудится. В выступлениях российских политиков, официальных заявлениях, многочисленных публикациях на русском языке очень часто высказывается недоумение: мол, как же так, раз за разом антироссийские ограничительные меры вводились США и примкнувшими к ним странами ЕС, Норвегией, Канадой и Австралией не тогда, когда этого, вроде бы, требовала логика развития конфликта на Украине, а, напротив, в самые неподходящие моменты. Когда намечалась его деэскалация, был запущен Минский процесс и т.д. То есть получалось, что, даже если допустить, будто бы с помощью давления на Москву старались добиться прогресса в урегулировании конфликта, в реальности подпитывали милитаристские амбиции Киева, били по первым росткам политического диалога, провоцировали эскалацию. Святая наивность. Принудительные меры одностороннего характера противоправны по своей природе. Они не могут преследовать легитимные цели. Не надо путать дымовую завесу – прикрытие, под которым вводятся односторонние санкции, с теми задачами, которые на самом деле с их помощью решаются. Эти задачи всегда связаны с артикулированной или подразумеваемой долгосрочной внутриполитической и внешнеполитической стратегией соответствующих государств и групп государств и лишь откликаются на конъюнктуру международного развития. Поэтому-то политологическая наука и социология и многочисленная армия экспертов все время попадают впросак при анализе эффективности принудительных мер одностороннего характера, успешности того, в какой степени они приближают достижение провозглашаемых целей. Они пытаются обсчитывать химеры. Провозглашаемые цели односторонних санкций, как правило, не имеют ничего общего с истинными намерениями тех, кто за ними стоит. Единственным исключением, во всяком случае, редким исключением служит, наверное, только Куба. Проводя политику изоляции Гаваны, Вашингтон ни от кого не скрывал, что радеет не об интересах кубинцев, защите прав человека и т.д., а пытается свалить режим Фиделя Кастро. В этом, констатируют все, Вашингтону преуспеть не удалось. Наглядное свидетельство провала – разворот администрации Барака Обамы на 180 градусов и провозглашение курса на снятие блокады. Особенно с учетом того, что в Гаване не за горами смена власти, подрастает поколение, которое не против того, чтобы попробовать прелести частного предпринимательства, и американцы хотели бы иметь легальный доступ в страну и уже быть представленными на месте, когда это произойдет. Но у политической и экономической изоляции Кубы было и другое, гораздо более важное предназначение – не допустить распространения коммунистических идей в Латинской Америке, где для них имеется достаточно питательная среда. Подорвать Гавану экономически и тем самым убедить всех остальных на континенте, будто бы кубинский опыт – тупиковый путь развития, следовать ему себе дороже, ничего хорошего из этого не получится. С этой точки зрения односторонние санкции против Кубы выглядят гораздо более убедительными. Чили Сальвадора Альенде, Никарагуа, Венесуэла, против которых США в разное время тоже вели войну санкций или продолжают ее, все же относятся к явлениям другого порядка. В большинстве же случаев аналитикам приходится констатировать, что принудительные меры одностороннего характера не просто мало эффективны. Хуже – они вызывают последствия, прямо противоположные ожидаемым. Вводится эмбарго на поставки оружия – под его прикрытием регион накачивается самыми разными вооружениями. Предполагается, что санкции вынудят прекратить преследование оппозиции – она, в первую очередь, оказывается под ударом, поскольку иностранная поддержка, причем в столь одиозных формах, в глазах власти и населения превращает ее либо в пятую колонну, либо в иностранную марионетку. Утверждается, что санкции помогут затушить внутренний или международный конфликт – опять промашка. Они лишь разжигают его. Усиливают враждебность и непримиримость сторон. Вызывают иллюзию того, что одну из них удастся поставить на колени. В последнее время, с учетом того, что переговоры по иранской ядерной программе вышли на финишную прямую, многие начали утверждать, будто бы ограничения, наложенные Соединенными Штатами и ЕС на торговлю с Тегераном и его допуск к мировой финансовой системе сыграли свою роль. Они вынудили руководство Ирана быть поуступчивее. Не понятно, чего в этих утверждениях больше – наивного заблуждения или намеренного передергивания. Очевидно же, что, как и во всех других случаях, односторонние санкции укрепили и консолидировали правящий режим вместо того, чтобы его ослабить. Привели к его радикализации. Ответом на оказываемый на него нажим стало не замедление, а всемерное ускорение ядерной программы. Своими собственными руками коллективный Запад превратил Иран в ведущую региональную державу, наиболее влиятельного игрока в регионе, без участия которого стабилизация Ближнего Востока абсолютно невозможна. Расколол исламский мир на две непримиримые группировки[20], между которыми он теперь неуклюже балансирует[21]. Уступки и помощь любой из них вызывают ожесточенное сопротивление другой[22]. Хорошо бы не сбылось пророчество президента всемирно известного Совета по международным отношениям Ричарда Хааса о начале эпохи "тридцатилетней войны" на Ближнем Востоке[23]. Не санкции, а обратные ожиданиям последствия одностороннего давления, не ослабление, а усиление влияния Тегерана, не подрыв его экономики, а ее адаптация к изменившимся условиям, не успешность санкций, а их бесперспективность в качестве инструмента сдерживания иранской ядерной программы заставили коллективный Запад пойти на попятный. В итоге возобладал подход, все эти годы лоббировавшийся Россией. Москва всегда указывала на контрпродуктивность санкций. Она настаивала на вовлечении Ирана в широкое международное общение, а не на его изоляции, как наши западные партнеры. Хотя провокационные призывы разбомбить иранские ядерные объекты, причем из высоких сфер, по-прежнему раздаются[24]. Больше всего сейчас копий ломается по поводу ограничительных мер, в одностороннем порядке введенных коллективным Западом против России. О том, что к установлению мира на Юго-Востоке Украины они не имеют никакого отношения, упоминалось выше. Хотя антироссийские меры прикрываются именно этим доводом. Другая гипотеза, которую чаще всего обсуждают в сфере публичной политики, состоит в том, что ограничительные меры своим острием направлены против правящего режима и лично против президента страны и его окружения, а не против России, ее народа и т.д. Гипотеза, конечно, красивая, но не очень реалистичная. Все без исключения признают, что конфронтационная политика Запада, опять-таки как и во всех других случаях, привела к усилению и консолидации режима. Кроме того, она породила волну патриотизма и национализма, от которых Россия уже было начала отвыкать. В результате в затруднительном положении оказались не правящие круги, а оппозиция. Часть ее перешла на патриотическую платформу. Другая часть оказалась в какой-то степени дискредитированной. Утверждения же о том, что ограничительные меры, якобы, направлены только против верхушки страны и никак не против народа, являются, с позиций здравого смысла, ложью чистой воды. Конечно же, ограничительные меры бьют по стране в целом, а не по отдельным избранным целям. Всеми своими тяготами ухудшение экономического положения ложится только и исключительно на плечи простого человека. Прямым следствием ограничительных мер становятся увольнения, закрытие предприятий, рост стоимости потребительской корзины, снижение заработной платы, снижение уровня жизни, резкое падение потребительского спроса[25]. Таким образом, по факту, а не умозрительно, они направлены против российского народа, российской молодежи, российского бизнеса, всего российского, а не как-то выборочно. Значит, если оттолкнуться от фактов, от реально происходящего, а не довольствоваться созерцанием идеологизированной дымовой завесы, следует признать, что единственной целью ограничительных мер выступает нанесение Москве максимального экономического ущерба. Все. Ничего другого за ними не стоит. Ничего чистого, возвышенного, благородного. Абсолютно. США и ЕС воспользовались удобным поводом или даже, скорее, создали его для того, чтобы ослабить политического и экономического конкурента. Нанести удар по стране, которая наиболее сознательно и последовательно выступает против гегемонии коллективного Запада в мировых делах. Сломить сопротивление тех, кто предлагает альтернативу однополярному миру, считает его противоречащим идеалам равенства государств и народов, всеобщей безопасности, господства права в мировой политике, мировой экономике и международных отношениях. Под этим углом зрения не совсем понятно, почему американскую политику насильственной защиты и насаждения однополярного мира столь рьяно поддержали лидеры Европейского Союза. В однополярном мире ЕС столь же неуютно, как России, Китаю, Индии, другим мировым игрокам. ЕС, вроде бы, за многополярный. За то, чтобы проводить самостоятельную политику и отстаивать интересы, далеко не всегда совпадающие с американскими. Во всяком случае, за то, чтобы строить капитализм с человеческим лицом. То есть ЕС и его государствам-членам, причем всем без исключения, даже тем, кто сейчас временно записался в "партию войны", объективно выгодны дружественные отношения с Россией. Совместная борьба с общими врагами и проблемами. Тесное экономическое сотрудничество и кооперация. Ограничительные меры бьют по их интересам в той же степени, что и по интересам России, против которой они направлены. Ослабляют возможности противостоять растущим угрозам с Юга[26]. Это совершенно абсурдно и противоестественно. Поэтому-то столь важно без подтасовок разобраться с юридической природой и целевыми установками принудительных мер одностороннего характера. Может быть, если развеять дымовую завесу, лидерам ЕС и общественному мнению ЕС и государств-членов станет понятнее, что, кроме вреда, они ничего не приносят. С украинской авантюрой пора заканчивать и заняться восстановлением нормальных добрососедских отношений с Россией. Причем в самом срочном порядке, пишут самые разные авторы, чтобы не вызвать необратимые последствия[27]. Для российского истеблишмента ограничительные меры стали самым настоящим ушатом холодной воды. Они отрезвили многих и заставили заняться переоценкой ценностей. Они показали, сколь важна ускоренная продуманная долгосрочная реиндустриализация страны и ее тщательное обустройство. Что внешняя политика и внешнеэкономические связи по необходимости должны быть многовекторными и диверсифицированными. Что монополию нельзя допускать ни в области мировых финансов, ни в сфере информации. Всюду и всегда должна быть альтернатива. Только ее наличие дает возможность эффективно отстаивать свои интересы, свою независимость, делает реальным право выбора. А то, что ограничительным мерам всегда есть что противопоставить, очень хорошо показывают последние статьи многих известных экономистов. В них утверждается, что необходимость реформ, перед которой оказалась Россия, дает ей очень неплохой шанс на строительство нового, более сбалансированного общества и экономики[28]. Им обязательно надо воспользоваться. © Марк ЭНТИН, главный редактор, профессор МГИМО (У) МИД России Екатерина ЭНТИНА, доцент НИУ ВШЭ [1] Алармистские оценки, близкие к панике, см. La France à l'épreuve du tripartisme. A l'issue du premier tour des élections départementales, l'UMP, le FN et le PS se partagent le paysage politique. Le bipartisme est révolu. Avec 25% des votes, le FN réalise le meilleur score de son histoire dans des élections locales. Il sera présent dans 760 duels // Le Monde, 24 mars 2015. – P. 1; Thomas Wieder. Le tripartisme s'installe en France. La nouvelle poussée du FN fait du parti d'extrême droite l'un des acteurs majeurs de la vie politique nationale // Le Monde, 24 mars 2015. – P. 2; Abel Mestre. Le FN au second tour dans un canton sur deux. Le partie d'extrême droite n'est pas "le premier parti de France", mais confirme un fort ancrage électoral // Le Monde, 24 mars 2015. – P. 8. Попытку принизить масштабы перемен см. L'UMP l'emporte. Le FN s'installe. Le PS décroche // Le Figaro, 23 mars 2015. – P. 1; Emmanuel Galero. Marine Le Pen fait progresser le FN, mais moins que prévu // Le Figaro, 23 mars 2015. – P. 3. [2] Comment l'enracinement du FN s'est étendu sur tout le territoire // Le Monde, 25 mars 2015. – P.1, 11. [3] Julien Chabrout. Le PS craint un second tour dévastateur // Le Figaro, 24 mars 2015. – P. 2-3; Emmanuel Galero. Marine Le Pen croit en sa bonne étoile // Le Figaro, 24 mars 2015. – P. 8-9. [4] Raphael Minder. Spain's big parties get electeral shock. Voters in Andalusia show discontent as leftist group takes 15 seats in its debut // International New York Times, March 24, 2015. – P. 4. [5] Rafale: les secrets d'une vente-éclaire à l'Egypte // Le Monde, 14 février 2015. – P. 1; Rafale: cinq mois de négociations pour un contrat-éclair // Le Monde, Economie&Entreprise, 14 février 2015. – P. 1. [6] Véronique Guillemard. L'Egypte devient le premier client du Rafale à l'exportation // Le Figaro, 13 février 2015. – P. 18. [7] Цитируется по Dominique Gallois. La vente du Rafale au Caire bouclée en un temps record // Le Monde, 14 février 2015. – P. 2. [8] Цитируется по Véronique Guillemard. Au Caire, la France et l'Egypte signe le contrat du Rafale. En présence du président Abdel Fattah al-Sissi, le ministre de la Défense, Jean-Yves Le Drian, a déclaré que les deux pays "mènent un combat commun contre le terrorisme" // Le Figaro, 17 février 2015. – P. 4. [9] Olivier Faye. Satisfaction et embarras après la vente des Rafale à l'Egypte // Le Monde, 15-16 février 2015. – P. 2. [10] Editorial. Vendez des rafale, pas des salades // Le Monde, 15-16 février 2015. – P. 24. [11] По образному выражению авторов оппозиционной французской газеты "Фигаро" – Thierry Oberlé. Le conflit libyen, bombe à fragmentation régionale // Le Figaro, 17 février 2015. – P. 15. [12] Borzou Daragahi, Alex Barker, James Politi. A divided land. Faltering peace talks to resolve a bitter civil war have taken on new urgency with the spread of Isis and other jihadi groups in the oil-rich state at the crossroads of Africa, the Arab world and Europe // Financial Times, FT big read, Libya, March 20, 2015. – P. 8. [13] Georges Malbrunot. Libye: les appels à riposter // Le Figaro, 17 février 2015. – P. 2. [14] European Council meeting (19 and 20 March 2015) – Conclusions, Brussels, 20 March 2015 (OR. en): EUCO 11/15 CO EUR 1 CONCL 1. – file:///C:/Users/Home/Downloads/european-council-conclusions-19-20-march-2015-en.pdf [15] Обстоятельный анализ их деятельности и полномочий см. Thilo Marauhu, Ignaz Stegmiller. Sanctions and the Protection of Human Rights: The Role of Sanctions Committees / Materials of International Conference on Coercive Diplomacy, Sanctions and International Law, Rome, February 13, 2015. [16] Monica Lugato. Sanctions an Individual Rights / Materials of International Conference on Coercive Diplomacy, Sanctions and International Law, Rome, February 13, 2015. [17] Permanent Court of International Justice, The case of the S.S."Lotus", 7th September 1927. [18] Kyoji Kawasaki. Sanctions and Erga Omnes Obligations in the Protection of Human Rights / Materials of International Conference on Coercive Diplomacy, Sanctions and International Law, Rome, February 13, 2015. [19] Charlotte Beaucillon. Individual States, sanctions and the extraterritorial effects of national legislation / Materials of International Conference on Coercive Diplomacy, Sanctions and International Law, Rome, February 13, 2015. [20] Yémen: choc entre l'Iran et l'Arabie saoudite // Le Monde, 28 mars 2015. – P. 1. [21] Geoff Dyer. White House struggles to balance both sides of Sunni-Shia divide // Financial Times, March 30, 2015. – P. 2; Laure Mandeville. Le grand écart des Etats-Unis entre sunnites et chiites // Le Figaro, 27 mars 2015. – P. 11; Editorial. Saudi intervention risks all-out civil war in Yemen // Financial Times, March 30, 2-15. – P. 6. [22] Sam Jones. Leaders edge closer towards nuclear deal // Financial Times, March 30, 2015. – P. 2. [23] Richard Haass. Decades of deadly conflict will spread across the Middle East // Financial Times, March 27, 2015. – P. 9. [24] John R. Bolton. Bomb Iran to stop the bomb // International New York Times, March 27, 2015. – P. 9. [25] Isabelle Mandraud. Avec la crise, les Russes consomment autrement // Le Monde, Eco&Entreprise, 30 mars 2015. – P. 4. [26] James Politi, Alex Barker. Europe risks ignoring threat from south, warns Italy. Area from Mali to Pakistan as dangerous as Ukraine, says minister // Financial Times, March 30, 2015. – P. 3. [27] В частности "не превратить Россию в откровенного врага", указывается на страницах "Файнэншл Таймс" – Andrei Nekrasov. Russia looks to its history in search for a new ideology // Financial Times, March 30, 2015. – P. 7. [28] См., например, Jacques Sapir. La Russie sort de la crise // RussEurope, 21 mars 2015 – http://russeurope.hypotheses.org/3650 или Matthew A. Winkler . Russia rebounds, despite sanctions // Bloomberg, March 20, 2015 – http://www.bloombergview.com/articles/2015-03-20/russia-rebounds-despite-sanctions

Политическая карта мира, пёстрая, разноцветная, та самая, что мы разглядывали ещё со школьной парты, меняется. Меняется довольно быстро, если мыслить историческими категориями, скажем, столетиями. Появляются и проявляются новые государственные образования и прото-образования: Восточный Тимор, полупризнанное Косово, мало кем признанные Абхазия и Южная Осетия, и далее по регулярно пополняемому списку. Принцип территориальной целостности вошел в клинч с равновеликим принципом международного права – правом нации на самоопределение. Перекройка границ происходит явочным порядком, самопроизвольно, самостийно, и чаще всего по воле свободных в своем выборе граждан. По просторам континента со старейшими демократиями бродит призрак возрождающейся Вестфальской системы, в основу которой положена идея: приоритет должен быть отдан государству-нации, и высшей ценностью провозглашен суверенитет. Как следствие, в Европе распространяются настроения в пользу не размывания, а закрепления национально-государственной идентичности, что подчас принимает форму непослушания и демаршей в адрес властных структур Европейского Союза. На этом фоне заметно проступили претензии региональных политических и бизнес-элит обособиться, чтобы избежать распространения разного рода экономических и финансовых инфекций, таких как зародившийся в США ипотечный коллапс. Возьмем Соединенное Королевство. Список потенциальных осколков, на которые оно может разлететься, внушителен. В каждом случае страждущие «парада суверенитетов» представляют собой пусть и малочисленных, но идеологически мотивированных активистов. Вот лишь несколько регионов, где правящие кланы лелеют мысль о полной суверенизации. Корнуолл. Гернси. Джерси. Остров Мэн и остров Уайт. Северная Ирландия. И собственно Англия, где также бродит, пенится и пухнет на дрожжах местнического патриотизма идефикс обрести свою «самость» со всеми приличествующими атрибутами государственности. Что происходит? Эта центробежная тенденция необратима? Малые нации разобрала охота жить порознь, а не в составе большой семьи? Не спешите. Будучи непосредственно связанной с финансово-банковским бизнесом, я привыкла доверять тщательному расчету. Возьмем в качестве иллюстрации британских консерваторов, старших партнеров по правящей в Лондоне коалиции. Тори привыкли оттенять и подчеркивать свою прагматическую линию в отношении членства в Евросоюзе отсылом к опыту Норвегии. Эти варяги, мол, не состоят в сообществе, но пользуется всеми благами свободного доступа к рынку с 500 миллионами потребителей. Дэвид Камерон с монотонной регулярностью пугает Брюссель, что если вестминстерским законодателям не вернут значительную часть полномочий, переданных ранее на транснациональный уровень, то Лондон проведет референдум и перейдет к более свободной форме ассоциации с ЕС. По аналогии, образу и подобию преуспевающей Норвегии. Аналитики мозгового треста «Открытая Европа» (Open Europe) взялись оценить, какие преимущества открылись бы при такой форме матримониальных отношений с ЕС у Британии. Итог для бриттов вышел малоутешительным. Сейчас британская казна тратит 33 миллиарда фунтов стерлингов в год, чтобы во всем соответствовать 100 наиболее обременительным требованиям законодательства ЕС. Желание сэкономить эту сумму велико, но, увы, не удастся. Если Британия примерит на себя статус Норвегии, ей все равно придется скрупулезно следовать 93 из 100 правил общежития. Экономия будет, но мизерная, чуть более полутора миллиардов фунтов в год. Всё дело в том, что вход на общеевропейский рынок имеет свою цену. Исландия и Лихтенштейн, также допущенные в торгово-экономическое пространство ЕС наравне с Норвегией, обязаны учитывать и выполнять установки регуляционного режима, действующего в сфере предоставления финансовых услуг, рынка занятости и энергетики. Обязанность предполагает, что Британия должна соответствовать внутреннему распорядку ведения бизнеса в сообществе, что имеет стоимостное выражение. Подсчитано, правда, что примерно треть всех установленных Брюсселем инструкций и правил, которым подчиняется Лондон, не приносит никакой прямой пользы. Аналитик «Открытой Европы» Павел Свидлицки утверждает в опубликованном недавно докладе, что «издержки регулирования (рынка) со стороны ЕС превышают выгоду». Британия может заменить полноправное членство в Союзе более свободной формой взаимозависимости, но в результате потеряет свободу маневра и возможность отстаивать свою точку зрения. Не менее иллюзорны обещания кабинета Камерона перекрыть доступ потокам эмигрантов на Британские острова, как только сдадут членский билет. Это либо обман, либо самообман, поскольку взамен доступа на общий рынок ЕС все привилегированные ассоциированные страны, такие как Швейцария или Норвегия, должны держать свои двери открытыми. Так, альпийская республика обязана принимать в год 11,3 эмигранта на каждую тысячу граждан, а страна фиордов – 7,3. Для сравнения, для Британии в ее нынешнем качестве эта пропорция зафиксирована на уровне 2,5. Таким образом, переход в иной статус сам по себе не избавит Лондон от необходимости проявлять, по нужде, человеколюбие к переселенцам. Главный вывод исследования, подготовленного учеными мужами и дамами из «Открытой Европы», сводится к констатации: превращение Британии во вторую Норвегию вовсе не соответствует ни коренным интересам нации, ни провозглашенным коалиционными правительством Камерона планам. Можно и даже нужно и дальше экстраполировать умозаключения ученых мужей. Самостоятельность через обретение государственности далеко не всегда гарантирует беспроблемное существование, а тем более служит условиям устойчивого экономического роста и социального развития. Так все-таки: вместе или врозь? Ответ, на мой взгляд, заключается в бесхитростной истине. Всё очень индивидуально. Нужно считать. Гармонию, в том числе и прекраснодушные политические устремления, нужно проверять алгеброй. Нельзя ничего делать поспешно, второпях, впопыхах. Помните призыв Блока в «Скифах» к «старому миру»? Поэт советует тому, кто мыслит иллюзорными построениями: «Остановись, премудрый как Эдип…» Светлана ФЕДОТОВА, CEO, управляющий директор East-West United Bank в Люксембурге

Психологический аспект долгового кризиса Эллады Тема – каким именно способом родоначальница европейской демократии будет выпутываться из долгового кокона? – это больше, чем злоба дня, заголовки передовиц и флэш-анонсы бегущей строкой на телеэкране. Сейчас пишется черновой вариант и закладывается пробная модель будущих баталий под крышей общеевропейского дома. Баталий неизбежных, когда в очередной раз социально-экономический кризис выдвинет на передний план ключевой вопрос: насколько оправдана передача суверенитета на надгосударственный уровень в альянсе или сообществе неравных наций? Стоит отвлечься от суровых цифр и упрямых фактов, касающихся общего объема задолженности, уровня долговой нагрузки по отношению к ВВП, учетных ставок, условий рефинансирования и т.д. Не менее важны как идейное портфолио команды премьера Алексиса Ципраса, в частности, министра финансов его правительства Яниса Варуфакиса, так и общий информационно-психологический фон, на котором происходит выяснение отношений Греции с руководящими и направляющими структурами Евросоюза. Из нескончаемого новостного и комментарийного потока, пенящегося вокруг диссиденствующей Греции, взгляд выхватил публикацию в лондонской «Индепендент» некоего Шона О'Грейди, взявшего на себя смелость сформулировать (привожу заголовок его статьи) «9 причин, по которым эксперимент Греции с радикальными леваками обречен на неудачу». Рассуждения заслуживают внимания, потому что раскрывают стереотипное мышление и скрытые предрассудки тех, кто, если не формирует политику в отношении накренившейся над пропастью дефолта Элладой, то, по крайней мере, влияет на направление мыслей политической элиты и управленческой бюрократии, чья позиция иногда предопределяет, как мы знаем и по другим странам, смысл принимаемых на государственном уровне решений. Первым делом Шон О'Грейди объясняет, почему избиратели отдали свои симпатии СИРИЗЕ, то есть левоцентристской по своему идеологическому багажу партии. Причина проста: «разочарованный, уставший и разгневанный электорат». Понятно, что только не вполне адекватный избиратель, судя по логике автора, может поверить в таких леваков, как главный финансист Варуфакис. Он называет себя «либертарианским марксистом». Ему же доброжелатели лепят пикантный ярлык: «Джон Кейнс с добавкой Маркса». Затем Шон О'Грейди берется выстроить свою вертикаль аргументов, призванных убедить, что СИРИЗА – всего лишь краткосрочная аберрация здравого смысла, и если ее команда не прогнётся под давлением жёстких реалий сегодняшнего Евросоюза, метла истории сметет их всех на свалку. Итак, во-первых, автор утверждает, что «полученный на выборах мандат на правление ничего не значит». Чтобы его не заподозрили в предательстве принципов демократии, автор тут же оговаривается: «По крайне мере, ничего не значит в жёстком мире международных финансов». Если ты должен деньги, их надо возвращать. Ципрасу со товарищи это объяснят. Во-вторых, если допустить невозможное – вдруг начнут договариваться о полном списании греческого долга, то возникнет эффект домино. Найдется еще немало обремененных аналогичными обязательствами стран, которые захотят, чтобы это стало прецедентом, и им также простили. Вы думаете, в ЕС не понимают, что тем самым породят цепную реакцию, плодящую отказников, рассуждающих по-простому: не могу заплатить, потому и не буду. Куда такое всепрощенчество нас заведет? В-третьих, автор использует фразеологизм: «Бойся греков, обремененных долгами». Еще несколько лет назад перспектива того, что Греция покинет зону евро, страшила всех без исключения. Это было сродни землетрясению или цунами. Сегодня никто и ухом не ведет. Свыклись с мыслью, что такое возможно. Финансовые рынки уже не реагируют на такие панические слухи. Вероятность, что за Грецией последуют другие страны средиземноморского пояса – Италия, Испания и Португалия, признана ничтожной. В-четвертых, у греков нет козырей в рукаве, чтобы успешно торговаться. Они, было, попытались напугать своим гипотетическим уходом Германию (замечу, как держателя контрольного пакета акций в Евросоюзе), но та не дрогнула. Угроза выйти из ЕС и тем самым подорвать хотя бы имидж успешного интеграционного проекта под названием «единая Европа» не сработала. Других доводов в пользу того, чтобы ей пошли навстречу, у Греции нет. В-пятых, да, Греция может покинуть зону евро, но какими будут последствия? Теоретически, возвращение к драхме позволит через несколько лет, как это бывало в Британии, накопить средства за счет притока твердой валюты, создать более конкурентоспособную экономику. Но только долг никуда не денется. Более того, он вырастет в реальном исчислении с учетом неизбежно слабой национальной валюты. Дефолта снова не избежать. В-шестых, – и в этом случае Шон О'Грейди отходит от категорий сугубо экономических и финансовых – списание долга делу не поможет. История свидетельствует, что вхождение в зону евро и получение доступа к дешевым кредитам возбудили аппетиты греков, которые мгновенно впали в грех потребительства. Стали обзаводиться дорогими немецкими автомобилями, покупать недвижимость, словом, тратили налево и направо. Как говорилось в прежние времена, греки «жуировали напропалую». Значит, жили не по средствам, а по капризам. Смысл этого пассажа в том, что, по разумению автора, переформатировать внешний долг, структуру экономики, институты власти – можно, но невозможно переформатировать самих греков. У правящей ныне партии СИРИЗА нет никакой конкретной программы развития и реформ, пишет далее Шон О'Грейди, чтобы сделать страну такой же конкурентоспособной, как Словакия или Польша, не говоря уже о Южной Корее или Китае. Седьмой довод озаглавлен кратко и ёмко: «Немцы сыты по горло». Это подразумевает, что рядовой германский налогоплательщик, которого и впрямь заставляли затягивать пояс, не хочет быть дойной коровой, из которой высасывают деньги на кредитование не вполне экономически состоятельных стран-членов ЕС, в частности, Греции. (Правда, автор забывает, что главным выгодополучателем от создания зоны евро изначально была экспортно-ориентированная Германия, накопившая жирок за счет отсталой, в том числе и, средиземноморской периферии. – В.М.). Восьмой тезис вытекает из седьмого. Если ранее Германия демонстрировала устойчивый экономический рост, сегодня это ушло в область преданий. Да, внутри Евросоюза Германия наравне с Данией и Финляндией остается островком стабильности, но не локомотивом взрывного роста. Отсюда прямой вывод: свободных денег нет, и не предвидится. Что дальше? Шон О'Грейди ставит точку с помощью своего девятого постулата: «Греция не сорвется с крючка». Долг придется возвращать. Но компромисс будет найден. Не самый удачный, не самый эффективный, но приемлемый для всех. Приемлемый в том смысле, что германский обыватель не выйдет громить бундестаг, а харизматичный премьер Греции не «потеряет лицо» и сможет утверждать – интересы его страны учтены и не пострадали. …Занятная логика. Вот только лондонский автор явно недоучитывает им же отмеченную психологическую усталость греков. Вряд ли Алексис Ципрас примет паллиативное решение по долговому жернову на шее своей нации. У него мандат – сломать стереотипы и вырваться из заколдованного круга, так выразительно очерченного Шоном О'Грейди. Конечно, никто не может предсказать: хватит ли у него пороха в пороховницах? Не опутают ли его шелковые удавки и «медные трубы», применяемые ко всем строптивым политикам со времен флорентийских интриг? Пока греки в него верят… Владимир МИХЕЕВ

Начнётся ли антикрестовый поход на Рим? «Средиземноморье превратится в море хаоса! У Запада есть выбор: или я, или террористический хаос». Эти слова из последнего интервью бывшего правителя Ливии, полковника Муамара Каддафи одной британской газете в марте 2011 года, незадолго до его свержения с участием сил НАТО и расправы, похоже, становятся пророческими. Во всяком случае, угроза главарей самопровозглашенного «Исламского государства» наводнить Средиземное море неуправляемыми судами с полумиллионом беженцев на борту в случае интервенции военных сил Европы всё более серьёзно воспринимается на юге континента. Особенно – в Италии, до которой от побережья Ливии всего 350 километров. Да, намерение исламистов «с благословения Аллаха завоевать Рим» теперь не кажется абсолютно фантастическим. Как и недавнее предостережение одного из двоюродных братьев бывшего диктатора – Ахмеда Каддафи ад-Дама – о возможности повторения в Европе «в течение одного или двух лет» ужасного нью-йоркского теракта 11 сентября 2001 года. Он также утверждает, что в распоряжении ливийских «ополченцев» находится существенное количество обогащённого урана, который прежнее правительство надёжно хранило в тайном месте в пустыне, и что мятежники попытаются продать этот запас, поскольку им нужны средства на ведение войны. Ну, а тактику «дрейфующих баркасов» в прошлом году уже начали использовать, но пока не джихадисты, а многочисленные синдикаты торговцев «живым товаром». Они наполняют утлые суденышки беженцами и мигрантами из стран Африки и Ближнего Востока по тарифу 400-700 долларов «за голову», а затем предоставляют этих пассажиров воле волн, не обеспечивая даже минимального управления плавсредствами. Судьба несчастных людей, таким образом, полностью зависит от профессионализма итальянских спасательных служб. В 2014 году значительная часть более 170 тысяч мигрантов, добравшихся до берегов Апеннинского полуострова, прошла через подобное смертельное испытание, а несколько тысяч человек утонули. С начала этого года усиливающаяся анархия в Ливии, где идёт война всех против всех, примерно вдвое увеличила поток беженцев, среди которых, как опасаются европейские власти, прибывает немало потенциальных террористов из этой страны, а также из Сирии и Ирака. Не меньшую угрозу коренным европейцам представляют и доморощенные джихадисты, которые получили боевое крещение в Ираке, Сирии, Ливии, а теперь возвращаются на новую родину – в Европу. По оценке руководителя «Европола» Роба Уайнрайта, таковых его ведомством идентифицировано не менее трёх тысяч, однако реальное количество может превышать пять тысяч человек. Большинство из них – радикально настроенные исламисты, готовые совершать теракты в странах ЕС. Глава европейской полиции не слишком оптимистично настроен относительно возможности их нейтрализации: предотвратить теракты разрозненных профессиональных группировок, действующих на свой страх и риск, может лишь тесное сотрудничество специальных служб «двадцати восьми». А вот такого партнёрства пока и не хватает для эффективной борьбы с этим злом. Особую озабоченность вызывает использование террористами так называемого глубокого Интернета, с помощью которого им удаётся избегать надзора полицейских, в том числе, «Интерпола», в киберпространстве. Оно активно используется для вербовки молодых бойцов джихада, причём в последнее время – также девушек и женщин… Тем временем Брюссель требует от властей стран Европейского Союза увеличить квоты для приёма беженцев и иммигрантов, расширив для этого легальные каналы. Новый состав Европейской Комиссии считает законопроект об иммиграции одним из десяти приоритетов на ближайшее время. Инициатива исполнительного органа предусматривает, с одной стороны, более пропорциональное распределение иностранцев, имеющих право на убежище (на этом настаивают южно-европейские страны, но против выступают Германия и Швеция), с другой – привлечение высококвалифицированных иностранных специалистов с помощью единого разрешения на работу на всей территории ЕС. Очевидно, что обе намеченные меры будут встречены в штыки праворадикальными силами Европы, влияние которых в напряжённой психологической обстановке нарастает с каждым днём. Александр СОКОЛОВ

Парламентские выборы в Эстонии завершились вполне предсказуемо: правящая левоцентристская коалиция осталась у власти, а сторонники «Эстонии для эстонцев» упрочили свои позиции. Разумеется, выборы прошли под знаком украинского кризиса, вызвавшего у многих эстонцев изрядное беспокойство, которое было довольно незатейливо подстёгнуто призывами к НАТО оказать поддержку стране, якобы живущей под гнётом жуткой «российской угрозы». Ничего ни нового, ни интересного для кого-либо кроме тех, кто, как говорили наши предки, готов «тележного скрипа бояться», в этом нет. Однако кое-какие новации эстонские выборы все же принесли. В местный парламент прошли две новые партии, и стало их теперь там целых шесть. И четыре из этих шести вполне можно отнести к правому спектру, а две так и вовсе не без оснований могут побороться за звание ультраправых. Новички – «Партия свободы» и «Народная консервативная партия» – отражают некоторые изменения политического ландшафта, вызванные тем, что от прежних политиков даже терпеливые и неторопливые эстонцы устали. Поэтому от новых лиц ждут новой политики, хотя бы внутренней. Изменений в политике внешней ожидать совершенно бессмысленно: в ЕС поведение Эстонии не изменится ни на йоту, а взаимоотношения с Россией, и без того откровенно плохие, могут только ухудшиться. Особенно в свете откровенной травли, которой весь эстонский политический класс подверг центристскую партию и её лидера Эдгара Сависаара. Истерики и истерички, обвинявшие патриарха эстонской политики чуть ли не в измене и переходе на сторону «агрессивной России», словно забыли, кому нынешняя Эстония в значительной степени обязана своей независимостью. Многие из нынешних говорунов еще под стол пешком ходили, когда Сависаар задавал тон в «Народном фронте». Конечно, что бы там ни писали недоброжелатели, партия Сависаара выборы не проиграла, практически сохранив статус-кво. Но олицетворять голос разума, разумеется, в его эстонской интерпретации, она будет по-прежнему в одиночку. Ну, не считать же таковым местных социал-демократов, которые, по мнению непредвзятых экспертов, являют собой уникальный сплав социальной демагогии и провинциального милитаризма. Словом, принесут ли парламентские выборы изменения во внутренней политике Эстонии, надо ещё посмотреть: ведь все четыре праворадикальные партии будут топтаться на одной и той же поляне. А избирателей больше всего интересует, когда же жизнь начнет меняться к лучшему, а иначе, зачем они в этот Европейский Союз втиснулись? Понятно, что уровня жизни, сопоставимого с европейскими грандами, в Эстонии давно уже никто не ждет, поумнели. Но хотя бы начать двигаться в нужную сторону всё-таки уже можно было бы. Вот только получится ли с новым составом парламента? Андрей ГОРЮХИН

Шотландские упрямцы упрямствуют Не счесть парадоксов в характере шотландских горцев! Казалось бы, крутая нисходящая спираль цен на «черное золото» должна повергнуть в растерянность поборников независимости и отпугнуть колеблющийся электорат. Второе возможно, но в случае с правоверными сецессионистами всё с точностью до наоборот. В последние месяцы после провального для местных сепаратистов референдума (см. «Шотландия не подала на развод с Англией», №9(91), 2014), численность Шотландской национальной партии (СНП) выросла в четыре раза (!) и достигла 100 тысяч активистов. Воистину, как любил выражаться Черчилль, поражение иногда оказывается замаскированной до поры до времени победой. По всем признакам, на предстоящих в мае всеобщих выборах СНП снова сорвет банк. Нельзя исключать и вовсе драматическую для юнионистов (сторонников унии, то есть союза двух королевств – Англии и Шотландии) исхода: горские националисты получат достаточно мандантов в Вестминстере, чтобы превратиться в партию-балансир. Такое случается в ситуации «подвешенного парламента», когда два тяжеловеса, тори и лейбористы, не став обладателями абсолютного большинства мест, будут вынуждены искать союзников. Ясное дело: СНП едва ли годится в партнеры для тори, для которых будет справедлива максима большой политики: с такими союзниками можно не иметь врагов. Полемика между ними не прекращается ни на минуту. Так, глава местного отделения партии консерваторов Руфь Дэвидсон больно уколола сепаратистов. Если бы они взяли верх на плебисците и пошли по пути суверенизации, то им на голову свалился бы дефицит бюджета в размере 18 миллиардов 600 миллионов фунтов, коих недосчиталась бы казна по причине резкого падения цен на североморскую нефть. Напомним: этот стратегический экспортный товар рассматривается среди сецессионистов как козырная карта, гарантирующая благосостояние на годы вперед в случае выхода Шотландии из состава Соединенного Королевства (см. «Нефть, ветряки и виски», №4(65), 2012). Присовокупленный аргумент звучал менее убедительно: госпожа Дэвидсон обвинила правительство, сформированное СНП, в том, что оно проспало надвигающий кризис. Однако, каким образом можно было предвидеть решение Саудовской Аравии сбросить цены и убедить страны ОПЕК не повышать квоту на добычу, миссис Дэвидсон не объяснила. Националисты не менее озабочены падением доходов от оффшорной добычи углеводородов. Но у них прямо противоположный ответ на канонический британский вопрос «кто виноват?». Виновато центральное правительство в Лондоне, которое отметилось неоднократным повышением налогов на добычу этого чрезвычайно полезного ископаемого, чем тихо душило эту важнейшую, особенно для Шотландии, отрасль. Обозреватель газеты «Скотиш дейли мейл» Кевин Маккена пишет: «Чудовищная неумелость всех британских правительств последнего времени правильно распорядиться богатствами, заключенными в североморской нефти, привела к тому, что теперь страна намного более уязвима перед лицом падающих цен». Далее следует вывод: «Если кто нуждался в доводе в пользу того, чтобы именно Холируд (шотландский парламент) получал доходы от североморской нефти, то вот он и представился». По следам убедительного, но не слишком, референдума, позволившего юнионистам вздохнуть с облегчением, Лондон попытался, в меру возможностей – кризис еще не избыт – поддержать нефтянку. В декабре кабинет Дэвида Камерона снизил для добывающих компаний, качающих нефть в Северном море, корпоративный налог с 32 до 30%. Алекс Рассел, профессор из университета в Абердине, занимающийся пробелами «черного золота», полагает, что это не более чем жест на публику. За этой мерой стоит не долгосрочный коммерческий расчет, а чистая политика: таким способом коалиционное правительство в Лондоне заигрывает с избирателями. «Они занимаются политиканством, когда речь идет о будущем нефтяной индустрии в Северном море», – говорит профессор. В любом случае, тема североморской нефти останется одной из центральных в предвыборных дебатах. Ключевой момент – постепенное исчерпание запасов, что в скором времени самым негативным образом скажется на рентабельности, а значит, поставит крест на новых инвестициях. На выход потянутся энергетические мейджоры. Забрезжит окончательный закат некогда самой динамичной отрасли британской экономики. А в долгосрочной перспективе во весь рост встанет задача консервации отработанных скважин и вывоза буровых, что потребует расходов, по некоторым оценкам, до 60 миллиардов фунтов стерлингов. Лондон уже заявил, что возьмет на себя половину сметы. Кто будет оплачивать остальные счета? А если к тому моменту горцы и впрямь разорвут постромки и начнут галопировать самостоятельно в светлое будущее? Как бы нефтяной козырь, которым так горделиво помахивают громкоголосые витии из СНП, не превратился в битую карту, обанкротив идею суверенизации края. Владимир МИХЕЕВ

Правительство Франции выдержало серьёзное испытание, отделавшись лёгким испугом: оппозиции не удалось протолкнуть через парламент вотум недоверия кабинету министров Мануэля Вальса. Голосование в Национальном собрании пришлось проводить по вызывающему острую дискуссию законопроекту, который предусматривает радикальные меры борьбы с безработицей и повышение уровня конкурентоспособности экономики, на чём настаивает Европейская Комиссия. По процедуре голосование недоверия было обязательным, хотя правительство воспользовалось чрезвычайным правом принять закон без одобрения парламентом, как это допускает конституция Пятой республики. Поставить под сомнение дальнейшее пребывание у власти премьер-министра М.Вальса и его кабинета попытались правоцентристы бывшего президента Франции Николя Саркози, которых поддержала даже часть депутатов от правящей социалистической партии. Но им удалось мобилизовать лишь 234 голоса при необходимом минимуме 289. Однако этот эпизод нынешней острой политической борьбы показал, что правительство не может теперь рассчитывать на твёрдую поддержку Национальным собранием своих инициатив, направленных на болезненную модернизацию экономики. Против решительных мер в этой области выступают около 40 депутатов-социалистов, и, более того, как считают аналитики, внутренняя борьба в правящей партии переходит в настоящую битву. Это затруднит реформирование трудового законодательства, государственной системы здравоохранения, а в будущем – и изменений в бюджете страны. Рискованный шаг молодого французского премьера, которого часть соратников обвиняет в «убийстве социализма», с явным одобрением воспринят Европейской Комиссией. Ранее Париж просил новой отсрочки для сокращения чрезмерного дефицита госбюджета (4,3% в прошлом году, на нынешний запланировано 4,1%) до требуемого Брюсселем показателя в 3%. В ответ исполнительный орган ЕС выдвинул своим условием переноса срока проведение глубоких реформ.

нарушена ли свобода движения капитала?*1 В марте 2015 года Соединенное королевство заявило о готовности принять меры, направленные на лишение люксембургской компании, принадлежащей российскому инвестору, контроля над купленными ей британскими газовыми месторождениями. Это не первый случай, когда Великобритания проявляет настороженность по отношению к иностранным инвестициям в свой энергетический сектор. Около десяти лет назад, в 2006 году, правительство Соединенного королевства с опаской отреагировало на планы российской компании приобрести долю участия в капитале британской газораспределительной фирмы Centrica, и даже обсуждало возможность принятия специального запретительного законодательства. Тогда сделка покупки акций Centrica не была осуществлена. Сейчас же фактически речь идет о перспективе лишения инвестора тех активов на территории Великобритании, которые им уже приобретены. Это заставляет усомниться в том, что британский энергетический рынок является по-настоящему открытым для иностранных инвестиций, и побуждает исследовать правомерность действий Лондона с точки зрения европейского и международного права.   История вопроса 2 марта 2015 года была завершена сделка по продаже германским концерном RWE портфеля нефтегазовых активов (RWE Dea AG) люксембургскому инвестиционному фонду LetterOne Holding S.A., принадлежащему российскому предпринимателю Михаилу Фридману. В проданный портфель, включавший нефтегазовые активы в 17 странах мира, вошли 12 британских газовых месторождений, расположенных на шельфе Северного моря, на долю которых приходится около 5% общего объема добычи газа в Соединенном королевстве. Сделка получила необходимые антимонопольные разрешения на национальном уровне и на уровне ЕС как слияние «европейского масштаба». Но 28 февраля, за два дня до закрытия сделки, Департамент по энергетике и изменению климата Соединенного королевства (DECC) озвучил озабоченности по поводу «британской части» указанной сделки из-за риска возможного распространения в будущем санкций ЕС на LetterOne, то есть на лицо, которое в настоящее время под санкции не подпадает. По мнению британского ведомства, если санкции ЕС будут распространены на это лицо, то это окажет негативное воздействие на добычу углеводородов на соответствующих месторождениях и создаст «серьезные риски для здоровья, безопасности и окружающей среды». Несмотря на то, что LetterOne предложил конкретные меры по минимизации указанных рисков (выделение британских месторождений в отдельное юридическое лицо, подконтрольное голландской компании), DECC заявил о недостаточности этих мер, и пригрозил потребовать от LetterOne продажи британских нефтегазовых активов «подходящему третьему лицу». 4 марта DECC повторно заявил, что если фонд не предложит дополнительных мер по исключению означенных рисков, то ведомство потребует от него продать британские нефтегазовые активы «подходящему третьему лицу».   Аргументы сторон Нормы английского горного законодательства (в частности, Закон о нефти 1998 года и принятые в его исполнение подзаконные акты) наделяют DECC весьма широкими полномочиями в лицензионной сфере как на стадии выдачи лицензий, так и на стадии осуществления лицензируемой деятельности. Так, DECC вправе определять обязательные условия лицензий на пользование недрами и контролировать их выполнение, а также отзывать лицензии в случае неисполнения их условий. При определении условий лицензий DECC вправе руководствоваться широким набором соображений «публичного интереса», включающим национальную безопасность, общественное здоровье, безопасность транспорта, защиту окружающей природной среды, безопасность промышленных объектов, плановое управление углеводородными ресурсами (Регламент Соединенного королевства1995 года о лицензировании недропользования). Хотя смена собственника компании-лицензиата (как в рассматриваемом случае), не требует согласования с DECC, ведомство вправе, если не удовлетворено кандидатурой нового собственника, потребовать от него продажи долей участия в компании-лицензиате лицу, устраивающему DECС. Если это требование не будет выполнено, DECС вправе отозвать лицензию. При оценке приемлемости кандидатуры нового собственника DECC располагает широким субъективным усмотрением, но основным критерием является способность компании-лицензиата после смены собственника продолжать эффективное выполнение своих лицензионных обязательств. В рассматриваемом случае правовая позиция DECC основывается на указанных выше нормах английского законодательства. Применив их, DECC заключил, что переход компании-лицензиата в собственность LetterOne сделает невозможным продолжение ей эффективного выполнения лицензионных обязательств при введении санкций ЕС против LetterOne. При этом DECC счел, что в случае введения санкций будет нанесен ущерб английскому «публичному интересу». Соответственно, DECC зарезервировал за собой право потребовать от LetterOne перепродажи компании-лицензиата третьему лицу и отзыва лицензии в случае невыполнения этого требования. В свою очередь, по мнению LetterOne, требование DECC о перепродаже компании-лицензиата третьему лицу и об отзыве лицензии будет незаконной мерой экспроприационного характера. Фонд четко заявил о намерении обжаловать такое требование, если оно будет принято, в суде или международном арбитраже и потребовать соответствующей компенсации.   Правовой анализ Английское законодательство считается одним из самых дружественных для иностранных инвесторов, так как оно не содержит специальных норм, запрещающих или ограничивающих иностранные инвестиции в экономику в целом и в энергетическую отрасли в частности. В то же время применение общих норм английского законодательства в рассматриваемом деле может привести к тому, что DECC примет ограничительные меры, которые фактически лишат инвестора из Люксембурга инвестиций на территории Соединенного королевства. Инвестор будет либо принужден к продаже инвестиции (при принятии DECC решения, обязывающего LetterOne продать свои акции в компании-лицензиате) либо будет лишен права извлекать экономическую выгоду из инвестиции (при принятии DECC решения об отзыве лицензии). В обоих случаях речь идет о государственном вмешательстве в инвестиционные правоотношения. Поскольку эти правоотношения имеют внутрикоммунитарный трансграничный характер (Люксембург – Соединенное королевство), правомерность такого государственного вмешательства будет оцениваться не только с позиций английского законодательства , но также с точки зрения европейского и международного права. Договор о функционировании ЕС («ДФЕС») предусматривает свободу учреждения и свободу движения капитала (статьи 49 и 63). Данные свободы в максимальной степени распространяются на отношения «инвестор ЕС – принимающее государство ЕС», в меньшей степени на отношения «инвестор из третьей страны – принимающее государство ЕС». В рассматриваемом деле отношения относятся к первой категории, так как LetterOne должен рассматриваться как инвестор ЕС, несмотря на то, что этот фонд принадлежит предпринимателю из России. Это вытекает из статьи 54 ДФЕС, согласно которой коммерческая компания считается лицом государства–члена ЕС, если она:  (i) создана в соответствии с законодательством государства–члена ЕС и (ii) имеет зарегистрированный офис, центральную администрацию или основное место деятельности в ЕС. Следовательно, LetterOne пользуется максимально возможной свободой учреждения и свободой движения капитала при осуществлении прямых и портфельных инвестиций на территории Соединенного королевства. Тот факт, что ограничительные меры DECC, в случае их принятия, будут носить недискриминационный характер, само по себе не означает, что свобода учреждения и свобода движения капитала не будут ими нарушены. Обширная практика Суда ЕС показывает, что недискримиационные национальные меры общего характера могут быть признаны нарушающими указанные свободы, если они затрудняют инвестиционные потоки между государствами-членами ЕС или делают их менее привлекательными. Ограничение государствами-членами ЕС фундаментальных свобод ДФЕС допустимо в виде исключения лишь при выполнении двух условий: во-первых, ограничение вводится в целях «публичного интереса», во-вторых, ограничение соразмерно (пропорционально) для достижения этих целей. Оба условия трактуются Судом ЕС максимально узко. При этом перечень целей «публичного интереса», которыми могут быть оправданы ограничения в сфере трансграничных слияний «европейского масштаба» (рассматриваемое дело) исчерпывающим образом определен в статье 21 (4) Регламента ЕС о контроле концентрации предприятий №139/2004. Этих целей три: «общественная безопасность», «плюрализм средств массовой информации» и «пруденциальное финансовое регулирование». Руководствуясь указанными целями и при соблюдении принципов права ЕС, государства-члены вправе заблокировать сделку «европейского масштаба», одобренную Европейской комиссией, или перенести одобрение этой сделки с общеевропейского на национальный уровень. Использование иных целей «публичного интереса» зависит от согласия Европейской комиссии. Основную сложность представляет обоснование второго условия – соразмерности ограничений для достижения заявленной цели. Суд ЕС очень строго следит за тем, чтобы ограничения не вводились в сугубо экономических интересах и чтобы их объем не определялся государствами-членами в одностороннем порядке. Накопленная судебная практика показывает, что ограничительные меры государств-членов признаются незаконными, если для достижения цели «публичного интереса» доступны альтернативные, менее ограничительные меры. Например, в деле «Комиссия против Испании» (Case C-463/00), решение по которому было вынесено в 2003 г., Суд ЕС признал недействительной норму испанского закона, которая требовала предварительно согласовывать в энергетическом регуляторе Испании приобретение акций национальных энергетических компаний. Испания ссылалась на то, что данная норма, хотя и ограничивала свободу движения капитала, была необходима для обеспечения надежности энергетических поставок. По мнению Испании, эта норма позволяла на предынвестиционной фазе выявлять те угрозы, которые могут возникнуть для национальной энергетической безопасности в случае смены собственников энергетических компаний, и предотвращать эти угрозы посредством запрета соответствующих сделок. Суд не согласился с доводами Испании и счел оспариваемую норму несоразмерной цели обеспечения надежности энергетических поставок. По мнению Суда, у Испании была возможность применить альтернативную, менее ограничительную меру для обеспечения надежности энергетических поставок — механизм последующего контроля. Механизм последующего контроля как соразмерная ограничительная мера был одобрен Судом ЕС в деле «Комиссия против Бельгии» (Case C-503/99), решение по которому было принято в 2002 г. Суд в этом деле признал правомерность «золотой акции» в газовой компании Distrigaz. «Золотая акция» наделяла Правительство Бельгии правом требовать отмены заключенных сделок по продаже инфраструктурных активов, если эти сделки «негативно затрагивают национальный интерес в сфере энергетики». Таким образом, в случае введения DECC ограничительных мер против LetterOne, вопрос об их правомерности должен будет рассматриваться с учетом следующих факторов. Во-первых, ограничения должны быть оправданы одной из целей «публичного интереса», указанных в закрытом перечне статьи 21 (4) Регламента ЕС о контроле концентрации предприятий №139/2004. Скорее всего, DECC в качестве такой цели будет ссылаться на «надежность энергетических поставок» как одну из признаваемых Судом ЕС форм «общественной безопасности». Во-вторых, DECC должен будет доказать соразмерность ограничений для достижения надежности энергетических поставок. Это будет сделать весьма непросто. Необходимо будет установить, насколько реален риск введения Евросоюзом санкций против LetterOne, насколько этот риск способен подорвать надежность энергетических поставок в Великобритании, и, наконец, существуют ли менее ограничительные альтернативы для противодействия этому риску, чем принудительная продажа компании-лицензиата или отзыв у нее лицензии. Представляется, что у LetterOne по каждому из этих аспектов будут серьезные контраргументы против позиции DECC. Что касается оценки риска введения санкций против LetterOne, то пока что санкции не вводились в отношении резидентов ЕС, поэтому, исходя из текущего положения вещей, такой риск представляется незначительным. Кроме того, наступление этого риска полностью находится в сфере контроля Великобритании, так как решение о введении санкций потребует единогласия государств-членов в Совете ЕС. То есть, даже если Великобритания считает, что санкции против LetterOne способны создать проблемы для надежности поставок на ее территории, она сама способна предотвратить такую проблему. Что касается степени, в которой введение санкций против LetterOne способно подорвать надежность энергетических поставок в Великобритании, то ее оценка будет зависеть от фактических данных, включающих порядок финансирования деятельности компании-лицензиата. При этом в пользу LetterOne, как представляется, может играть то обстоятельство, что Великобритания в ходе антимонопольного согласования сделки в Европейской комиссии не заявила о защите своего «публичного интереса» и не потребовала перевести ее одобрение на национальный уровень, то есть не выразила сомнения в том, что сделка затронет ее «публичный интерес». В отношении наличия менее ограничительных мер рассмотренная выше практика показывает, что Суд ЕС в целом не склонен одобрять ограничения ex-ante, носящие превентивный характер. Поэтому Суд может счесть несоразмерными требования DECC о продаже акций компании-лицензиата или об отзыве лицензии, выдвинутые до введения санкций ЕС против LetterOne. Если возможны схемы устранения риска после его наступления, то им может быть отдано предпочтение (например, опцион на обратный выкуп акций компании-лицензиата при введении санкций). Также возможны превентивные, менее ограничительные схемы, например формирование фонда для финансирования инвестиционных потребностей компании-лицензиата в случае введения санкций против ее собственника. В заключение отметим, что правомерность возможных ограничительных мер DECC будет оцениваться также с позиций международного права, прежде всего, Договора к энергетической хартии 1994 года, который запрещает подвергать иностранные инвестиции экспроприационным и квази-экспроприационным мерам без соблюдения ряда условий, включающих выплату «быстрой, достаточной и эффективной компенсации», соответствующей рыночной стоимости инвестиций. Иван ГУДКОВ, к.ю.н., доцент кафедры правового регулирования ТЭК МИЭП МГИМО (У) МИД России *1 Настоящая статья отражает личную точку зрения автора и не представляет официальную точку зрения какого-либо учреждения или организации.

Европейская Комиссия объявила, что в мае 2015 года намерена представить новые предложения по всеобъемлющему усовершенствованию положения в области иммиграции. Надо ли напоминать, что это одна из серьезнейших болевых точек Европейского Союза? Заместитель председателя Еврокомиссии Франс Тиммерманс заявил: надо мобилизовать значительно больше ресурсов, как на общеевропейском, так и на национальных уровнях, чтобы добиться подлинной солидарности в борьбе с этой проблемой и честнее разделить между государствами Союза ответственность за её решение. По некоторой информации, в предложениях, которые готова выдвинуть в мае Европейская Комиссия, делается попытка создать более прочную основу для легальной миграции и организовать более решительную борьбы с миграцией нелегальной. Прежде всего, для этого придется значительно серьезнее организовывать охрану внешних границ Союза, что невозможно без кардинального усиления «Фронтекса» – общеевропейского органа, занимающегося именно этим кругом вопросов. А ему, надо полагать, придется не только пытаться закрыть границы от притока искателей лучшей доли, но и поставить на серьезную основу борьбу с контрабандистами «живого товара», делающими на этом серьезные деньги. Именно на совести этих преступников, в полном смысле слова делающих бизнес на крови, лежит вина за массу случаев с трагическим исходом. Взять хотя бы нескончаемый поток «летучих голландцев», прорывающихся к берегам Италии и других средиземноморских государств. (см. «Дрейфующие баркасы угрожают Европе. Начнётся ли антикрестовый поход на Рим?»). Куратор внутренней политики ЕС Димитрис Аврамопулос заявил, что необходимо учитывать все аспекты проблемы иммиграции, в том числе и то, что речь идет о людях, ставших жертвами торговцев живым товаром, или о тех, кто пытается вытащить свои семьи из регионов, объятых войнами и кризисами. Комиссия, похоже, не собирается предлагать новые принципы распределения мигрантов между странами Союза. Франс Тиммерманс считает, что надо просто лучше пользоваться теми инструментами, которые уже есть в распоряжении национальных государств. Пока, на его взгляд, вполне довольно, чтобы все неукоснительно выполняли действующие правила, а изменения, если они будут действительно необходимы, могут последовать «в будущем». Ну что ж, начальству виднее… Вопрос о выделении больших средств агентству «Фронтекс» только будет обсуждаться со странами, но Ф.Тиммерманс вполне резонно заметил, что коли уж есть намерение возложить на эту организацию больший круг вопросов, то и денег надо ей дать побольше. Димитрис Аврамопулос поставил вопрос о том, чтобы в тех странах, откуда в Европу прибывают основные потоки искателей счастья, были введены должности «атташе по вопросам иммиграции». Разумеется, не обошлось без книксена перед подлинно европейскими ценностями: то, что при этом мы будем сотрудничать с диктаторскими режимами, не означает их демократической легитимации, сказал европейский политик. Ну да, а то она им сильно нужна, такая легитимация, прямо шагу без неё ступить не могут. Разумеется, с этим документом надо ознакомиться подробнее, но по тому, что говорится о нем сейчас брюссельскими политиками, создаётся впечатление: кроме выделения дополнительных денег агентству по охране границ, все может ограничиться прекраснодушными рассуждениями, как сделать и без того хорошее еще лучше… Сергей ПЛЯСУНОВ

Исландия отозвала просьбу о приеме в Европейский Союз, сообщило министерство иностранных дел этой скандинавской страны. Такое решение приняло правительство Исландии. Вместе с тем, оно проинформировало руководящие органы Союза о заинтересованности в поддержании тесного диалога и продолжении сотрудничества. Рейкьявик обратился с просьбой о вступлении в ЕС в 2009 году, после финансового кризиса, особенно больно ударившего по исландской финансовой системе. Тогда в стране увидели залог финансовой стабильности в переходе на евро. С тех пор доверие к единой европейской валюте ослабло, и она больше не воспринимается как гарант процветания финансовой и банковской системы стран, которые ее используют. Негативную роль сыграл и тот факт, что для принятия в Союз Исландии пришлось бы пойти на серьезные уступки в области сельского хозяйства и особенно рыболовства, к чему не была готова значительная часть населения, работающая в этих отраслях. Светлана ФИРСОВА

Впервые за 114 лет существования Нобелевского комитета мира его председатель, норвежец Турбьёрн Ягланд, вынужден уйти в отставку с этого влиятельного и почётного поста, на котором он находился в течение шести лет. Впрочем, бывший премьер-министр Норвегии занимает ещё и должность секретаря Совета Европы. Слухи о неизбежной отставке лейбориста Ягланда начали циркулировать в Осло прошлым летом, а в сентябре он сам подтвердил такую возможность. Причина смещения главы комитета тоже не была секретом: присуждение в 2010 году известному китайскому диссиденту Нобелевской премии мира. В ответ на это Пекин фактически заморозил дипломатические отношения с Норвегией. А пришедшее к власти в скандинавской стране правительство консерваторов одной из главных целей во внешней политике провозгласило развитие отношений с КНР. Многие критики в Норвегии и за рубежом возмущались также присуждением в 2009 году этой престижной премии – явно авансом! – президенту США Бараку Обаме, которого при всём желании трудно назвать «политическим голубем». Похожую реакцию вызвало и награждение Европейского Союза в 2012 году. Впрочем, Т.Ягланд останется членом Нобелевского комитета мира, который возглавит теперь Каси Куллманн Фиве, бывшая министр кабинета консерваторов и до недавних пор – заместительница председателя комитета. Своего руководителя члены созданной Нобелем авторитетной организации избирают голосованием, пытаясь при этом избежать её политизации. А их самих избирает норвежский парламент. Явно политизированные последние решения комитета вызывали острую дискуссию в Осло, где раздаются голоса, предлагающие даже ввести иностранных деятелей в эту организацию.

Бывший лидер Великобритании Тони Блэр, ныне зарабатывающий на безбедную жизнь консалтингом, объявился в Белграде в качестве советника премьер-министра Сербии Александра Вучича. Сообщая об этом, лондонская газета «Индепендент» напоминает, что, когда в 1999 году тогдашний глава британского правительства отдал приказ своим военно-воздушным силам в составе НАТО бомбить Белград, А.Вучич входил в сербское правительство. Ещё одна любопытная деталь: в 2005 году именно этому сербскому деятелю было поручено выступить издателем хвалебной книги о Т.Блэре, написанной неким жителем Косово, подозреваемым в военных преступлениях. Назначение Блэра советником премьер-министра вызвало критику со стороны сербской оппозиции, которая считает такое решение оскорбительным и недопустимым. Некоторые наблюдатели не исключают, что британец будет наставлять главу правительства «в нужном направлении», требуя не только ускорения социально-экономических и юридических реформ, но и отдаления от России, вопреки традиционным взаимовыгодным отношениям Белграда с Москвой. Может и настойчиво советовать правительству присоединиться к антироссийским санкциям. Словом, постарается внушить сербскому руководству, нацелившемуся на вступление в Европейский Союз, что негоже пытаться усидеть на двух стульях, и необходимо сделать выбор – понятно, в каком направлении… По некоторым данным, услуги Т.Блэра оплачивают Объединённые Арабские Эмираты. Консалтинговая фирма Т.Блэра успела поработать с правительствами Кувейта, Руанды, Албании и ряда других стран. Её услуги ценятся недёшево: по сообщениям британской прессы, только в 2011 году эта компания заработала около 20 миллионов фунтов стерлингов.

или Один день из жизни Дэвида Камерона Не могу не порадоваться за политтехнологов в услужении британского премьера. Будучи неравнодушна к мужчинам, способным заменить, пусть и не вполне адекватно, женщину за разделочной доской, плитой и мойкой на домашней кухне, я с живейшим интересом изучила фотографический ряд, где вождь тори предстал «матёрым человечищем» в домашнем интерьере. Всё было задумано для триумфа пиаровских технологий. Для раскрутки политика, идущего в этом году на выборы. Мистер Камерон пригласил журналистов понаблюдать за ним вблизи, в неформальной обстановке, в частности, на кухне. Замысел: продемонстрировать широкой аудитории избирателей самодостаточность главы кабинета. Помимо прочего, его способность без помощи извне изготовить бутерброд. Политтехнологов, похоже, задело, что этим нехитрым, но действенным приемом уже воспользовался его главный соперник, лидер лейбористов Эд Милибенд. Тот допустил в свою крохотную кухоньку репортершу «Дейли мейл» Сару Вайн, которая презрительно окрестила жилплощадь главного трудовика подобием убогой пятиэтажки «времен коммунизма где-нибудь в Минске». Но затем всплыла говорящая деталь: на нижнем уровне в доме Эда, оказалось, есть более масштабная кухня, которую тот не посчитал нужным представить на суд общественности. Постеснялся, что ли? В любом случае советники главного консерватора сочли, что кухонная дуэль не повредит имиджу их подопечного. Но вот удивительное дело: для самопопуляризации мистер Камерон, выходец из аристократических кругов и выпускник элитных вузов, выбрал беспримесно бульварное издание – газету «Сан». Целый день за ним ходили по пятам, снимали со всех ракурсов, задавали вопросы. Фоторепортаж вышел нейтральным, но текст был приправлен присущей бриттам сдержанной иронией. Так, на кухонных полках выстроился ряд начищенных до блеска разнокалиберных кастрюлей. Их ручки повернуты вбок под одним и тем же углом. Никаких следов вмятин и подкопченных бочков. Идеальное состояние. Точно с ними носятся как с хрустальными бокалами и ежедневно надраивают до блеска. А ниже опять же ровными рядами сгрудились разномастные бокалы и стаканы. Картинка – просто загляденье. Словно ты попала в посудный отдел супермаркета ИКЕА. Репортерша, подглядев, что после приготовления сэндвича первый министр символично вытер руки полотенцем, сделала вывод: чистота, похоже, не входит в число его приоритетов. Но тогда как объяснить ослепительно стерильную прибранность на кухне, напоминающей операционную? Может, как у Эда Милибенда, есть две кухни: рабочая и демонстрационная? Выпячивать кулинарные таланты лидер тори решил явно по совету своих многомудрых нашёптывателей. Тот же вождь лейбористов предпочитает хлеб с беконом. Сытно, но многовато холестерина. Впрочем, еще больше его в бутерброде у госпожи Николы Стерджен, лидера Шотландской национальной партии, которая предпочитает «хаггис». Для сведения: хаггис – это национальное блюдо горцев из бараньих потрохов (сердца, печени и легких), порубленных с луком, толокном, салом, приправами, солью и сваренных в бараньем желудке. О как! К слову, не меньше политического подтекста и в выборе Найджела Фараджа, лидера Партии независимости Соединенного Королевства, пытающейся увести страну прочь из общеевропейского дома. Мистер Фарадж, должно быть, не без гордости, объявил, что сверху на кусок хлеба кладет только британскую ветчину и британский сыр. Как съязвили местные журналисты, такое сочетание традиционно встречается в сети популярных среди островитян французских по своей родословной закусочных Pret a Manger. Вообще, если брать в сравнении, творение мистера Камерона вполне тянет на гастрономический шедевр. Он готовит трехчленную начинку для своего излюбленного сэндвича, объединяя сардины, помидоры и лимон. Для обогащения вкуса обычно добавляет каплю майонеза. Известно, что не следует фотографировать жующего человека – получается не слишком эстетично. Но вождь британских консерваторов, честь ему и хвала, отважился предстать перед публикой в этой заведомо проигрышной мизансцене. На снимке Дэвид Камерон сосредоточенно потребляет им же созданный бутерброд. Его движения, как отмечает свидетель этого таинства, были скупы, отточены, несуетны. Так я вольно рискну перевести выражение: «Controlling his jaw muscle, his eyes focused on the task at hand». Спору нет, фотосессия удалась. Особенно удачно смотрелся сэндвич с сардинами во рту премьера, наряду с его отутюженной белой сорочкой с запонками. Ни одного пятнышка при обращении с сардинами или майонезом на рубашке не появилось! Что это, как не виртуозное владение кулинарными навыками, а заодно и собой? Интересно: справился бы главный тори с этой задачей, если бы, подобно шотландской гранд леди, питал слабость к бутерброду с жирной колбасой из бараньих потрошков? Надежда ДОМБРОВСКАЯ

Западные санкции против России сохранятся и, более того, будут усилены при первом удобном случае. Они сами по себе являются целью, а не средством достижения некой другой цели, например, урегулирования кризиса на Украине в удобном для Запада виде, хотя официально западные деятели, в том числе, из стран ЕС, и заявляют обратное. Я пришел к этому выводу еще в прошлом году, когда на уровне ЕС был введен пакет самых жестких санкций против России именно в день подписания в Минске первого перемирия. Иными словами, когда был сделан первый за время конфликта в Донбассе шаг в сторону примирения, заседавшие в Брюсселе политики решили сделать резкий выпад, направленный на ухудшение социально-экономического положения в нашей стране. Если бы санкции на деле, а не на словах, принимались ради Украины, то ЕС тогда хотя бы формально, для вида, на время отложил принятие решения: мол, посмотрим, как пойдет дело, а если пойдет не так, то ужо тогда… В таком сценарии хотя бы была некая внутренняя миротворческая логика. В том сценарии, который был исполнен на практике, логика другая: мир миром, а ухудшение положения в российской экономике – по расписанию. Не изменился этот подход и сейчас, хотя все больше стран ЕС все очевиднее считают (а некоторые смеют даже робко говорить это вслух!), что санкции необходимо смягчить, а то и вовсе отменить, поскольку они бессмысленны. Конечно, если иметь целью урегулирование ситуации на Украине, то санкции бессмысленны. Но если они имеют целью глобальное ослабление России, ее выведение из игры, то тут все внешне бессмысленные действия европейцев обретают свой подлинный смысл. Подтверждение тому, что правильно именно последнее предположение, недавно пришло из Берлина, главной столицы ЕС. Канцлер Ангела Меркель сказала: «Есть связь между имеющимися санкциями и выполнением Минских соглашений, вплоть до возвращения Украине доступа к границе с Россией». Ее пресс-секретарь Штефен Зиберт позже уточнил: «Территориальная целостность Украины будет восстановлена, только когда украинские пограничники будут контролировать границу с Россией». Что это значит в переводе на язык реальной политики? Такой контроль при имеющемся соотношении сил на Украине возможен при двух обстоятельствах. Первое: Киев одерживает военную победу над Донбассом, а киевские войска с криком «ура!» выходят на тот участок границы с Россией, который сейчас контролируют донецкие и луганские ополченцы. Второе: Киев и Донбасс проводят устраивающую обоих конституционную реформу, при которой украинские регионы получают значительную и реальную автономию, что откроет путь к глубокому переустройству украинского государства и его политики. Решение проблемы первым путем означает начало правительством Украины новой военной кампании против Донбасса, которая в отличие от двух предыдущих по какой-то причине закончится победой. Успех подобной операции на данном этапе представляется проблематичным с военной точки зрения, хотя многие военные эксперты ожидают начала боевых действий летом: к этому сроку Киев надеется восстановить утраченную боеспособность своей армии. Но если следовать германской логике, то это значит, что Берлин не против возобновления войны в Донбассе, вина за которое, естественно, официально будет возложена на ополченцев. Тогда получается, что Берлин не заинтересован в выполнении Минских соглашений, за которые официально выступает? Решение проблемы по второму сценарию было бы разумным и единственно возможным способом преодоления украинского кризиса с помощью политического инструментария. Маловероятно, чтобы нынешний киевский режим пошел по такому пути: только война позволяет ему держаться у власти, другие сценарии для него просто самоубийственны. А как нынешний экстремистский состав украинского парламента пропустит подобную реформу? При несамостоятельности властей страны и их доходящей до неприличия зависимости от США сложно себе представить и то, что вашингтонские спонсоры разрешат им пойти на глубокую реформу государственного устройства страны, последствием чего станет, конечно же, мир, но одновременно и потеря Западом монополии на власть в Киеве. Позитивное политическое развитие событий возможно, но лишь при полном исчерпании внутренних ресурсов нынешнего режима, существенного ухудшения социально-экономической и политической обстановки на Украине. Поэтому если Берлин искренне делает ставку на сценарий полноценного и долгосрочного политического урегулирования, нереального без учета интересов Донбасса, то было бы логичнее давить санкциями не на Россию (она уже год настаивает на подобной реформе украинского государства для выхода из кризиса), а на Киев. Ведь основное сопротивление будут оказывать именно там! Или Германия считает, что при проведении конституционной реформы мнение Донбасса можно проигнорировать? Тогда смотри выше, сценарий номер один. Следовательно, антироссийские санкции на деле не привязаны к Украине, Украина – лишь повод. Санкции нужны для ослабления России как предполагаемого конкурента. А это значит, что санкции останутся надолго. Ладно. А как быть с тем, что санкции ослабляют и страны ЕС, а не только Россию? Как быть с тем, что геополитически они могут быть выгодны США, но совершенно не выгодны Европе? Что делать европейским странам в той ситуации, в которую они себя загнали, как им выбираться из тупика? Для этого нужны другие лидеры, с другим масштабом мышления и более широким видением мира, горизонт которых не ограничен потребностями очередных парламентских выборов. Посмотрите на британского премьера Дэвида Камерона. После года блестящей изоляции его страны по украинскому вопросу он вдруг стал выделяться резкими, практически экстремистскими заявлениями (и даже действиями) против России. Почему? Просто в мае состоятся парламентские выборы, на которых перспективы его партии выглядят отнюдь не блестяще. Разработчики его кампании, видимо, посоветовали среди прочего принять воинственную позу, показать крутизну, чтобы переманить определенные слои избирателей. Это может помочь консерваторам на выборах, а Украине? В прошлом выпуске (см. «Назад, к демократии?», №2(96), 2015) я изложил свое мнение о том, что нынешний европейский политический класс отобран для решения других задач, для действия в других условиях. Для изменившегося мира нужны лидеры иного качества, но пока их нет. Нынешним руководителям европейских стран не под силу свернуть с проторенной колеи, которую проложили, в том числе, антироссийские санкции. Сохранять их, говорить, что Россия во всем виновата, а Украина во всем права – удобно, просто и понятно, усилий не требует, равно как и признания (о, ужас!) собственных ошибок. Отход от привычного шаблона означает для лидеров вступление на неизведанную тропу политики иного качества, к ведению которой они просто не способны: их этому не учили. Они боятся потерять власть – как лично они, так и в целом широкие группы людей, управляющие ныне странами ЕС и самим Союзом. Это рассуждение касается не только частного вопроса об антироссийских санкциях, но и всего спектра внутренней, экономической, социальной, внешней и военной политики европейских государств. Их нынешние правители чуют, что могут оставаться у руля, только следуя проторённой колеёй. Страх потерять власть – движущая сила инерции ведущей в никуда политики в ЕС. Валерий ВАСИЛЬЕВСКИЙ

Ну, разумеется, не хочет, ни на единую секундочку. В сознании подавляющего большинства европейцев вопросы военного строительства занимают куда меньшее место, чем проблемы подлинно экзистенциального масштаба вроде однополых браков. Тогда с чего это вдруг председатель Европейской Комиссии Жан-Клод Юнкер высказался за создание единой союзной армии? Ведь не может же он совсем не представлять ситуацию, хотя бы на примере родного Люксембурга, где никак не могут полностью набрать могучее войско численностью 500 человек, то бишь – две мотострелковых роты? Желание пригрозить ужасной России, сообщив ей таким образом, что общие европейские ценности будут, если что, защищать силой оружия, в этом заявлении, несомненно, присутствует. Спасибо, конечно, что предупредили, только мы бы и сами догадались. В крайнем случае, помогли бы литовцы, которые перед лицом угрозы со стороны всей той же макабрической России решили вернуться к комплектованию вооруженных сил на призывной основе. Чисто военные аспекты создания европейской армии всерьёз обсуждать пока, вежливо говоря, преждевременно. Даже в самые холодные годы «холодной войны» по гамбургскому счету армия в странах Западной Европы и так была одна, и называлась она бундесвер. Все остальные сухопутные силы заслуживали в лучшем случае упоминания одной строкой. Сейчас если что и изменилось, то только в сильно худшую сторону: германская армия докатилась до такого позорища, чтобы в ходе учений имитировать стволы пулеметов на бронетехнике с помощью ручек от швабр, это, как говорят в Одессе, просто чего-то особенного. Да-да, я знаю, что обороноспособность ЕС после 2004 года небывало возросла со вступлением в него государств Восточной Европы. Но даже если абстрагироваться от того экономического вклада, который они способны внести в общеевропейское военное строительство, то их готовность к ведению войны – не то что современной, а вообще, в принципе – известна всем, кто дал себе труд этим поинтересоваться. Во всяком случае, нынешние германские генералы, безусловно, наслышаны об этом от своих коллег старшего поколения, непосредственно видевших тех же румын на поле боя. Нет, если вы хотите расценивать всерьез все такие менуэты, когда батальон бундесвера отдаётся под команду полякам, а в состав германской бригады встраивается польский батальон, то воля ваша. Но у любого офицера, знающего, что такое сколачивание боеспособного подразделения даже из людей, говорящих на одном языке, эти забавы могут вызвать только ироническую усмешку. Так что создавать единую европейскую армию, буде она появится, придется Парижу и Берлину. Совместная бригада, которой попеременно командуют то француз, то немец у них уже существует с 1989 года. Осталось построить вокруг этого полноценные сухопутные войска. Бритты, как всегда, отсидятся на своем острове, а сколько будет помощи от всех прочих, мы, возможно, увидим. Но если все же иметь в виду, что война – это средство силой оружия добиваться своих внешнеполитических целей, то для начала Европейскому Союзу не худо было бы иметь хоть сколько-нибудь эффективную единую внешнюю политику. Вы её когда-нибудь видели? Случайно не в исполнении недоброй памяти баронессы Эштон? В общем, идею европейского оборонительного союза, которую в Старом Свете мусолят аж с 1950 года, то есть 65 лет, ни неожиданной, ни оригинальной назвать нельзя. Помните, сколько носился с ней Хавьер Солана? Он и сейчас возглавляет группу экспертов, готовящую документы по этим вопросам. Есть основания полагать, что результат будет равен прежним. Но главный адресат высказываний Жан-Клода Юнкера, думается, все же не Москва, а Вашингтон. Вообще-то затянувшееся на семь десятилетий присутствие американских вооруженных сил в Европе как раз и обосновывается защитой этих самых европейских ценностей. А раз европейцы, в который уже раз, заговорили о том, чтобы подкрепить свою субъектность с помощью единых вооруженных сил, то это значит: они явно недовольны тем, как это делают США. Чересчур активное участие Вашингтона в европейских делах – сперва в бывшей Югославии, теперь в почти бывшей Украине – угрожает стабильности в Старом Свете. И европейцы дали это понять. США тут же не замедлили напомнить, что НАТО, большую часть бюджета которой составляют американские деньги, как раз и есть гарант всего хорошего и борец со всем плохим. И вместо того, чтобы предаваться иллюзиям о создании собственной армии, надо побольше вносить средств в общий натовский котел. Другими словами, забудьте и думать о том, чтобы освободиться из липких американских объятий. И если учитывать гигантский уровень влияния Вашингтона на элиты европейских стран, то можно не сомневаться, что своей армии ЕС не видать еще долго. Как говорится, не по носу табачок. Андрей ГОРЮХИН

Забавную статью опубликовала в газете «Вашингтон пост» сенатор-демократ от штата Массачусетс Элизабет Уоррен! Она призвала всеми силами сопротивляться ключевому положению предложенного Соединенными Штатами группе стран АТР соглашения, создающего между ними эксклюзивную зону свободной торговли. Эта инициатива называется Транс-тихоокеанское партнерство (ТТП) и предполагает блокирование США с Японией, Австралией и еще семью ключевыми партнерами в регионе, разумеется, исключая Китай и Россию. Это представляется как главный инструмент американского курса на перенос центра тяжести своей политики в Азию. Аналог ТТП на атлантическом побережье призван создать такую же зону свободной торговли со странами ЕС и называется Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство (ТТИП). Про последнее сенатор не писала, сосредоточившись на азиатском векторе. А нам интересно взглянуть, что ее испугало в том документе, чтобы потом сравнить со страхами, которые существуют у европейцев относительного другого документа, касающегося их. Э.Уоррен (кстати, многие готовы ее продвигать в качество вероятного кандидата в президенты от демократов, альтернативного Хиллари Клинтон) полагает, что от ТТП проиграют американские работники, потребители, малый бизнес, налогоплательщики, а выиграют лишь крупнейшие многонациональные корпорации. Забудем, что большинство из них – американские и посмотрим, чем объясняет сенатор свои страхи. Ее пугает положение предложенного США документа, который вводит механизм т.н. урегулирования споров между инвесторами и государствами (в английском варианте Investor – State Dispute Settlement, ISDS). Этот механизм предполагает, что любая компания из страны-участницы соглашения может подавать в специальный наднациональный судебный орган на любое государство-участника, если компания считает, что оно дискриминирует ее деятельность на своей территории. «Это позволит иностранным компаниям обходить законы США и даже потенциально получать крупные выплаты из денег налогоплательщиков, не появляясь в американском суде», – говорится в статье. А пользоваться таким правом смогут только очень крупные компании, которым по карману огромные расходы на лучших юристов. Это, по мнению автора, подрывает американский суверенитет. Примечательно, что именно это же положение пугает в странах ЕС тех, кто выступает против ТТИП! Они предупреждают, что такой механизм, по сути, демонтирует все регулирование рынка, которым так гордятся «двадцать восемь», и позволит американским компаниям диктовать свои условия европейским конкурентам, полностью демонтируя любые введенные европейскими государствами и органами ЕС правила игры. При этом никто не сомневается, что такой возможностью будут чаще пользоваться именно американские гиганты – их просто больше (см. «Взрослые игры вокруг свободы торговли», №11(93), 2014). Все сходится. Предлагаемые США для двух регионов новые механизмы торговли, экономического взаимодействия и инвестиций действительно призваны создать особые условия для сверхкрупного бизнеса. Статья сенатора Э.Уоррен подтверждает это, хотя и забывает, что главным бенефициаром станет сверхкрупный бизнес именно ее страны. Светлана ФИРСОВА

С такой провокационной инициативой выступил активист Люксембургской социалистической рабочей партии Паскаль Хансен. Он выдвинул петицию, предлагающую изменить формулировку одного из вопросов референдума, который состоится в Люксембурге 7 июня 2015 года. Там будет обсуждаться, в частности, целесообразность предоставления иммигрантам на определенных условиях права голосовать на парламентских выборах в стране. Если под петицией будет собрано 4,5 тысячи подписей, то ее внесут на рассмотрение соответствующего комитета в парламенте. На самом деле автор инициативы вряд ли действительно хочет соединения двух монархий воедино, как это, кстати, было с 1830 по 1839 год. П.Хансен активно выступает против предоставления иммигрантам права голоса в Люксембурге и своим шагом постарался привлечь внимание к этому вопросу, доведя его до абсурда. По его мнению, участие иностранцев в избрании выборных людей в Люксембурге свидетельствует об отказе от национального суверенитета. В частности, он предлагает рассмотреть целесообразность того, чтобы «спросить люксембуржцев, не стоит ли оставить идею суверенитета и независимости, коль скоро мы на их защиту очевидно не способны».

Европейская Комиссия решила, что планы по созданию в рамках Европейского Союза безотходной экономики подождут до лучших времен. Конечно, вы уже догадались, как оценили это решение в экологических кругах, да? Самое вежливое, что было там сказано по такому поводу, это «непростительная близорукость». Оно и понятно, поскольку желанная цель борцов за чистоту окружающей среды – использовать сто процентов бытового мусора для переработки в полезное сырье – так и осталась недостижимой. Экологи уверяют, что следование излюбленному некогда лозунгу отечественных старьевщиков «нет отходов – есть утиль», может создать массу новых рабочих мест и снизить зависимость многих стран ЕС от импорта сырья. Не говоря уже про сокращение выбросов двуокиси углерода в атмосферу, уменьшение иных вредных выбросов, спасение от язв мусорных полигонов, разрастающихся как на дрожжах вопреки всем стараниям ввести их в разумные рамки. Сейчас большая часть бытового мусора не возвращается в производственную цепочку, а банально сжигается, а то и вовсе пополняет дурно пахнущие эвересты свалок. Конечно, такое происходит не везде: в обеспеченных странах вроде Германии или Австрии раздельный сбор мусора и использование вторичного сырья поставлены на широкую ногу. Но в целом по Союзу проблема со всей очевидностью обостряется. Идеи «безотходной» экономики имели довольно широкое хождение ещё во времена председательства в Еврокомиссии португальца Баррозу. Но сейчас они из числа приоритетов выведены, Объяснение простое: не до того, надо раскручивать на полные обороты экономику стран Союза. А мусор подождет до лучших времен. Да и то сказать, несмотря на все добрые намерения, квота использования мусора в ЕС с 2008 года упала с 63,2% до 59,4%. Кризис, знаете ли. Александр ВАРВАРИН

Пасхальная неделя, которая у нас в России и в Европе приходится на весеннюю пору – пору пробуждения природы, создающую ощущение внутреннего обновления, невольно побуждает задуматься о возвышенном. Но, увы, приходится соотносить все это с прозой жизни и злобой дня. В сводках новостей и в интеллектуальных дискурсах тема религиозной одержимости вышла на передний план. Причин множество. Это остервенелый фанатизм джихадистов из Исламского государства, пытающихся силой не слова, а оружия воссоздать халифат на оккупированных землях в Ираке и Сирии, заодно разрушая памятники прежних, доисламских эпох. Это и всплеск воинственного атеизма как ответная реакция на нападение на сатирический журнал «Шарли эбдо» в Париже. Это и отстаивание представителями креативной прослойки своего права на самовыражение, подразумевая под этим безнаказанность при публикации карикатур на пророка Мухаммеда или проведении перформанса в стиле панк-рок в стенах кафедрального собора в Москве. Действие, как водится, рождает противодействие. Атака на религиозную идентичность, как правило, вызывает эмоциональное отторжение, укрепляет убежденность в своей правоте, заставляет искать прибежища среди единомышленников. Как следствие, вера не размывается, не отслаивается, не разрушается, а крепнет. Однако это вовсе не означает, что в отсутствии внешнего давления духовные скрепы нашего самосознания ослабевают. Сужу по своему опыту, наблюдая за бесконфликтным и гармоничным сосуществованием различных культов и светского государства во многих уголках Европы, в частности, в Люксембурге. Здесь вполне мирно уживаются христиане – католики, протестанты (в том числе англиканцы) и православные, а также мусульмане и иудеи. Государство формально отделено от религии, но оберегает храмы и дома священников, выделяет из казны ежегодно порядка 60 миллионов евро, расходуемых, в том числе, и на зарплаты служителей церкви, поддерживает и поощряет диалог между верующими. Из пяти тысяч православных каждый пятый – русский или русскоязычный. Вера, берущая истоки в византийской купели христианства, с 1998 года имеет статус официальной конфессии. Помимо русского, в Люксембурге есть также греческий, сербский и румынский приходы. Община православных медленно, но верно множится. На столичной улице Пробст расположен Храм Петра и Павла. Строился он на пожертвования православной общины. Отправной точкой считается 1975 год, когда священник Сергий Пух получил официальное разрешение властей, но первый камень вместе с реликвиями со Святой земли был заложен только четыре года спустя. Пятиглавая церковь, выстроенная по проекту архитектора М.Шолла, была освящена в 1982 году, рассказывает супруга ныне ушедшего на заслуженный покой его настоятеля, Эмилия Пух. Судьба этой женщины, принявшей в 22 года православие, наполнена полезными нравоучениями. О себе Эмилия рассказывает так: «Родилась в Люксембурге, натурализованная американка, вышла замуж за русского. Видите, это типичный русский салат! Но это не имеет никакого значения, откуда ты и куда направляешься, когда есть вера. Вера – это доверие». В начале осени, 4 сентября, Сергий и Эмилия Пух отметят 60 лет совместной супружеской жизни. Благодаря мужу Эмилия выучила русский язык. У нее кредо простое: «У священника должна быть жена. Понятно, что она должна держаться в тени, но – всегда рядом». Не менее выразителен пример того, как вера сближает, еще одно, по Шекспиру, «соединение двух сердец». Жозеф Седрати, француз, выросший в католической семье, побывал в России в возрасте 29 лет, было это в 1984-м, а спустя четыре года крестился в православие. «Вера – одна из самых важных вещей в России», открыл он для себя. Затем месье Седрати отправился на заработки в Сибирь, более десяти лет прожил в Томске, там и женился, а впоследствии вместе с русской женой Юлией и двумя дочками вернулся на западный край европейского континента. Одной из своих жизненных ценностей Жозеф считает передачу детям от родителей «православных традиций как драгоценного наследия». Кстати, в люксембургских школах, как и встарь, преподают Закон Божий, хотя начиная с 2011 года настойчиво звучат голоса в пользу замены этих уроков унифицированными занятиями по этике. Этим призывам пока не удается переубедить высших чиновников и народных избранников, которые в своей массе, как мне это видится, по-прежнему считают, что основные религии в своем первородном предназначении служили и служат не только источником утешения, но и воспитывают нравственность. Можно ли быть высоконравственным человеком, не будучи верующим в церковном значении этого слова? Думаю – да. Можно ли выстроить иерархию религий по степени их обращенности к человеку? Наверное, можно, но не стоит. У каждой конфессии есть свои достоинства. Равно как и недостатки. Важно другое. На фоне терзающей нас вакханалии цинизма, культа наживы и потребительства, размывания моральных норм  нам – для сохранения в обществе духовного и душевного здоровья – необходимо обязательно громко и постоянно говорить о добре и зле. О человеколюбии. А для подрастающего поколения объяснять доходчиво и наставительно: что такое «хорошо» и что такое «плохо». А еще нужно задуматься о непознанном в неодушевленном мире, но, в первую очередь, о душе, своей и чужой, которая, как ведомо, – потёмки. О непознаваемом, как в случае с вечностью и бесконечностью. О беспафосном смирении. О даре утешать тех, кто нуждается в утешении, и при этом помнить, что таковых – большинство. О необходимости несуетного служения идеалам добродеяния. О том, что иногда всем нам требуется… принуждение к добропорядочности. Владимир МИХЕЕВ

В какую сумму потерь обходятся Европейскому Союзу его санкции против России, а также контрмеры Москвы в области торговли? Общей статистики пока не существует, но о величине взаимных потерь можно судить на примере отдельных стран. Одними из самых пострадавших стали, несомненно, взаимовыгодные итало-российские торгово-экономические отношения, отличавшиеся в последние десятилетия широтой и динамикой развития. По свидетельству такого профессионального знатока этих связей, как Антонио Фаллико, возглавляющего «Банк Интеза Россия», двусторонний торговый обмен не досчитался в 2014 году 5,3 миллиарда евро. Выступая в Милане на открытии семинара на тему «Возможности, невзирая на кризис», организованном фондом «Познать Евразию», этот банкир, давно работающий в Москве, отметил, что за короткий период «сгорели многолетние усилия итальянских компаний, для которых Россия была одним из самых многообещающих рынков». По данным управления исследований банка «Интеза Санпаоло», экспорт из Италии в РФ вырос с 2000 по 2013 год на 327%. По мнению А.Фаллико, никогда еще не было столь актуальной задача остановить эту новую «холодную войну». Он отметил, что в то время как Европа в прошлом году несла огромные убытки, США за первые девять месяцев 2014 года смогли увеличить свой экспорт в Россию на 23%. В январе текущего года поставки итальянских товаров в РФ сокращались ещё более высокими темпами, упав на 36,7%, а это значит, что предприниматели с Апеннин не досчитались около 250 миллионов евро. Особенно страдает экспорт таких товаров, как текстильные и кожевенные изделия, одежда, электробытовые приборы и электроника, продукция машиностроения, транспортные средства и продовольствие. Едва ли не единственное, что показывает прирост (более чем на 33%) – это продукция фармацевтической индустрии. Несмотря на столь печальную статистику, А.Фаллико, на долю банка которого приходится финансирование 57% торгового оборота между двумя странами, выразил уверенность, что геополитическая напряжённость, нынешние низкие цены на нефть, падение курса рубля и прогнозируемое сокращение российского ВВП несколько ограничат, но не остановят иностранные инвестиции в РФ. А их суммарный объем оценивается более чем в 400 миллиардов евро, поэтому предприниматели Италии не должны терять открывающиеся возможности, им необходимо сохранить свою важную роль в экономике России и не уступить её конкурентам.

Неужели проняло? Внимательный наблюдатель за отношениями между США и их европейскими союзниками с начала марта мог заметить признаки накопившегося раздражения. Как давно оно проявлялось за плотно закрытыми дверями в залах, где собирались политические лидеры, и проявлялось ли вообще – нам доподлинно знать не дано. Но сейчас можно заметить признаки взаимного недовольства и в публичной сфере. За океаном газеты для истеблишмента и просвещённой публики позволяют себе сейчас не просто колкости в адрес европейцев, а неприкрытые и бесцеремонные нападки. Чего только стоят обвинения самых верных и последовательных союзников США в Европе – британцев – в том, что они-де языком молоть горазды, а вот помочь материально не больно торопятся. Прежде всего, американцы имеют в виду слабость нынешних вооруженных сил Великобритании и нежелание Лондона делать хоть что-то для исправления положения. Мол, как можно противостоять России, если Лондон не намерен тратить на военные нужды больше 2% ВВП? А как понимать намерение британцев участвовать в создаваемом Китаем Международном банке по развитию инфраструктуры, который в США воспринимают как конкурента управляемых американцами международных финансовых структур – МВФ и Всемирного банка? Мало того, своим примером Великобритания показала путь в китайский банк Франции и Италии! Неслыханно! Европейцы тоже откровенно недовольны старшим в атлантической песочнице. Германия, которая до недавних пор в украинском вопросе забегала чуть ли не впереди США и в безоговорочной поддержке Киева, и в антироссийских санкциях, вдруг резко поостыла. В Берлине – лучше поздно, чем никогда – поняли, что эскалация конфликта опасна для европейской стабильности, а плата за антироссийскую, прозападную Украину становится непосильной. Поговаривают, будто в германском правительстве все большее раздражение вызывают нынешние украинские правители, а развитие ситуации в этой стране устраивает Берлин все меньше. Не вдохновляет немцев и то, как Киев выполняет (точнее, демонстративно не выполняет) Минские соглашения. Пока вслух говорить этого нельзя – блоковая дисциплина, понимаете ли. Вы обратили внимание, что в Вашингтоне тотчас приветствовали принятый украинским парламентом закон об особом статусе Донбасса, назвав его соответствующим минским договоренностям. А в европейских столицах отнюдь не торопились с такими заявлениями… Много можно говорить и про недовольство европейцев последствиями действий США на Ближнем Востоке, включая ухудшение перспектив палестино-израильского урегулирования в условиях все более напряженных отношений между США и Израилем. Этот регион, который, как и Украина, примыкает к пространству Европейского Союза, также дестабилизирован действиями Вашингтона за последние полтора десятилетия. Тут особенно встревожены французы. Эти тенденции вписываются в более широкий контекст. Стратегическую идею США можно понять как стремление полностью подчинить себе и без того послушную Европу, лишив ее остатков самостоятельности и самобытности на международной арене. Это заставит европейскую экономику играть на американскую, создаст США еще большую стратегическую глубину. Связать Европе руки в отношениях с Россией с помощью украинского кризиса, лишить возможности вести свою игру на Ближнем Востоке и в Северной Африке – и страны ЕС оказываются лишенными субъектности обладателями ограниченного суверенитета. К этому надо добавить желание ввести ограниченный суверенитет и в экономической области. Здесь главный инструмент – переговоры по созданию зоны свободной торговли через Трансатлантическое партнерство в области торговли и инвестиций (английская аббревиатура TTIP). Это предполагает возможность крупным корпорациям, большинство которых – американские, демонтировать любую регуляционную защиту национальных рынков, тщательно установленную, прежде всего, в Европе. Знаете, что больше всего пугает Францию в истории с построенными для России «Мистралями»? Если они их не передадут Москве, то безнадежно пострадает международная репутация именно французских оружейных компаний, которых до сих пор покупатели считали относительно самостоятельными. Так, сейчас под угрозой находится контракт на поставку французских самолетов индийским ВВС… А вот взгляд на проблему с другой стороны. Иран, который может рассчитывать на снятие западных санкций, не рассматривает Европу как будущий главный экспортный рынок для своего природного газа. Дон-Кихоты из ЕС именно с помощью иранского газ предполагали бороться с ветряной мельницей угрозы Газпрома. Зато в Тегеране склонны видеть в качестве главных экспортных рынков для своего газа Индию и страны Восточной Азии. Ведь европейцы, как показала практика, могут в любой момент подвести, опять объявить санкции или занять недружественную позицию, особенно по настоянию США. Ненадежные партнеры, ведь достаточно посмотреть, как они обходятся с Россией, говорят иранцы. Глухое недовольство европейцев тем тупиком, в который их загнал заокеанский старший брат, проявляется во множестве мелочей, хотя, повторюсь, до открытой ссоры дело вряд ли дойдет. Но как расценивать упорство франко-германской дипломатии в приверженности минским договоренностям по Украине (на антироссийскую риторику можно не обращать внимания, это входит в правила игры)? Оно явно контрастирует с ориентированностью США и киевского режима на возобновление войны в Донбассе. А как иначе рассматривать брюссельскую идею создания некоей армии ЕС? Такая армия теоретически могла бы стать основой европейской военной самостоятельности и независимости от американцев, которые сейчас всецело обеспечивают глобальную безопасность своих союзников-вассалов в Старом Свете. Опять же не в плане разрыва союза с США, а изменения расстановки сил внутри этого союза. В медийном пространстве в Европе в качестве мишеней для публичных нападок пока выбраны американские объекты не первого уровня. Это – командующий объединенными силами НАТО в Европе («эль Супремо» – на жаргоне натовских штабов) генерал Бридлав и Виктория Нуланд, которая отвечает в государственном департаменте за европейское направление, включая Россию. Главному американскому генералу в Европе и предполагаемому будущему госсекретарю США достается за агрессивные действия, за подталкивание Запада к силовым действиям на Украине, в том числе, за систематическое вранье относительно масштабов вовлеченности России в военный конфликт в Донбассе. В марте вся Европа зачитывалась статьей в германском еженедельнике «Шпигель», в котором генерала, ссылаясь на данные германской военной разведки, обвиняли в систематическом предоставлении союзникам ложных сведений о действиях вооруженных сил России в этом регионе и провоцировании обострения конфликта. «Все это делает очевидным факт плохих и ухудшающихся трансатлантических отношений, равно как и плохих отношений между Россией и США, между Европой и США, предстающими подстрекателем кризиса, а также Путиным, к которому в западной и восточной частях Европы испытывают смешанные чувства осторожного уважения и реального, хотя и неопределенного страха, – пишет старейшина американских комментаторов Уильям Пфафф. – Отношения между США и западными европейцами оказываются такими плохими, какими не были уже много лет». Я не склонен преувеличивать возможные угрозы трансатлантическим связям между Европой и США. Европейцы в обозримом будущем останутся самыми верными союзниками и партнерами американцев, иллюзий быть не должно. Дело в качестве этого партнерства и степени взаимного доверия. Предоставлю слово еще одному интересному свидетелю, Джузеппе Кукки, отставному итальянскому генералу, проработавшему, в том числе, в постпредстве своей страны при НАТО и в должности директора Военного центра стратегических исследований: «Мы пока не дошли до трагического разрыва, но недовольство уже находит выражение в ряде тяжелых обвинительных статей, опубликованных в одном из самых авторитетных германских изданий. Если эти публикации не были инспирированы самой Ангелой Меркель, то они в любом случае ей понравились. Тяжелый кризис переживает т.н. «трансатлантическая связь», являющаяся краеугольным камнем НАТО. Она была нужна в прежние времена, но теперь остается просто полезной хотя бы до тех пор, пока не станет очевидным инструментом, используемым США для втягивания нас в авантюры, которые мы не намерены разделять, по крайней мере, в военном измерении». Вашингтон тоже не будет молча наблюдать, как европейские вассалы позволяют себе вольности, ответные шаги последуют. Но Соединенным Штатам это становится все труднее, они терпят поражения на всех фронтах, а не только на европейском. Андрей СЕМИРЕНКО

Казалось бы, экономика в стране развивается мощно, никогда уровень безработицы не был таким низким, но в то же время доселе не было в ФРГ и столько бедных. Причем, это не эмоциональная оценка, а результат исследования, проведенного организацией под труднопереводимым названием «Паритетишен гезамтфербанд», отслеживающей проблемы германского общества. Один из ее руководителей Ульрих Шнайдер подвел итог проведенной работы кратко: германская республика глубоко расколота. В 2013 году число бедных в стране превысило 12 миллионов. Такого не бывало еще никогда в послевоенной истории. По сравнению с предыдущим годом, квота бедных людей увеличилась с 15% до 15,5%, а разрыв между бедными и богатыми расширился. К этому добавляется и региональный аспект: различия между прозябающими и процветающими землями ФРГ становятся все заметнее. Больше всего бедных в Бремене – 24,6%. Ненамного отстали Мекленбург – Передняя Померания (23,6%) и Берлин (21,4%). Не лучше обстоит дело и в других землях германского Востока, где этот печальный показатель варьируется в интервале от 18% до 20%. Однако из указанных данных нельзя представить себе того, какова динамика этих процессов, которая тоже значительно разнится по регионам. Скажем, в германской столице угроза обеднеть в 2013 году стала на 0,6 процентного пункта выше средней. Еще быстрее такой рост происходил в Северном Рейне – Вестфалии, Рейнланд – Пфальце и Мекленбурге – Передней Померании – на 0,8 процентного пункта. Однако самый быстрый прирост бедных зарегистрирован в Тюрингии (плюс 1,2) в Сааре и Бремене (по плюс 1,7) и в Гамбурге (плюс 2,1). А вот в некоторых германских землях квота бедности снижалась. Скажем, в Бранденбурге отмечен минус 0,4, а в Саксонии – Анхальте – 0,2 процентного пункта. Ниже среднего показателя по стране зафиксирована квота бедности на юге и на севере ФРГ. В Баварии она составляет 11,3%, в Баден-Вюртемберге – 11,4%, а в Гессене – 13,7%. Да и в Шлезвиг – Гольштейне с его 14% дело обстоит лучше, чем в большинстве других земель. Сюрпризы поджидали исследователей и в пределах отдельных земель. Например, в Северном Рейне – Вестфалии квота бедности составляет 17,1%. А в Руре, где живут почти 5 миллионов человек (вдвое больше, чем во всей Саксонии – Анхальте), она вырастает уже до 19,7%. В окрестностях столицы этой земли – Дортмунда – отмечен еще один скачок до 25%. Почти то же самое наблюдается в Дуйсбурге (24,3%) и в Гельзенкирхене (22,1%). Зато в регионах Арнсберг и Зиген дело обстоит лучше, чем в среднем по республике – 12,2% и 13,1% соответственно. Понятно, что самая очевидная группа риска с точки зрения впадения в нищету – безработные. Из них это может произойти с 58,7%. Те, кто в одиночку воспитывает ребенка, следуют прямо за лидерами – 42,3%. Низкоквалифицированные работники замыкают тройку с 33%. Впрочем, не они одни: ровно такой же шанс имеют мигранты без германского гражданства. А вот пожилым людям повезло, поскольку среди тех из них, кто старше 65 лет, пополнить ряды бедняков рискуют только 14,3%. Наверное, стоит пояснить, что точкой отсчета в определении того, беден человек или нет, является т.н. медианный доход. Это сумма доходов, находящаяся как раз посредине общей шкалы. Тех, кто получает менее 60% медианного дохода, по немецким нормам можно считать бедняком. Пример: одинокий человек, зарабатывающий в месяц меньше 979 евро нетто, попадает в эту категорию. Конечно, германский получатель социальной помощи, так называемой «Харц IV», материально живет лучше, чем три четверти населения планеты Земля. Но в такой богатой и дорогой стране, как Германия, он может позволить себе весьма немногое... Другое дело, что отсчет от медианного дохода может довольно заметно искажать результаты. Скажем, безработица падает, занятость растёт, прибавляются зарплаты, а вместе с ними увеличивается и медианный доход. Таким образом, ниже его 60-процентной границы оказываются те люди, которых, в общем-то, бедным трудно счесть даже по указанным меркам. Но ученые пока ничего другого не придумали, и потому, как говорится, за неимением гербовой… Нельзя закрывать глаза и на то, что проблема это таит в себе немалую социальную взрывоопасность. Надо заметить, что правительство Германии не делает практически ничего для сглаживания ситуации. Понятно, что тема перераспределения средств в чью-либо пользу чревата весьма болезненными дискуссиями с изрядными избирательными последствиями, а потому начинать их никому не хочется. Насколько долго можно проводить такую страусиную политику? Вопрос, конечно, интересный… Марина СМИРНОВА

Париж выступает за введение систематического и скоординированного контроля на внешних границах Шенгенского пространства, чтобы предотвратить террористическую угрозу и возвращение исламистских боевиков из многочисленных зон боевых действий. На встрече с коллегами по ЕС министр внутренних дел Франции Бернар Казнав назвал такую меру необходимой. По его оценке, угроза от исламистов остается чрезвычайно высокой во всех европейских странах. «Нельзя снижать бдительности, – отметил он. – Нельзя демобилизоваться». Но не все коллеги согласились с этим подходом. Они подчеркивали, что для введения таких мер необходимо пересмотреть механизмы работы Шенгенской зоны.

уверен евродепутат от Люксембурга Ни шатко, ни валко пока работает специальная комиссия Европейского Парламента по расследованию случаев нарушения налогового законодательства ЕС, созданная по следам скандала «ЛюксЛикс», который подробно освещает в нескольких выпусках наш журнал. Проявляемая парламентариями пассивность объяснима: если за это дело взяться энергично и непредвзято, то в поле зрения должны попасть 26 государств Союза из двадцати восьми, его образующих. Комиссия намерена посетить три страны – Люксембург, Нидерланды и Ирландию, чтобы изучить проблему на месте, сообщил люксембургский евродепутат Франк Энжель газете «Котидьен». Однако, отметил он, «наш визит зависит от доброй воли принимающих сторон». По словам Ф.Энжеля, Люксембург давно выступает за продолжение конкуренции стран в налоговой сфере, однако эта состязательность должна быть организованной. «Справедливость в этой сфере вовсе не означает необходимости привести к единому знаменателю налоговые системы в масштабе всего ЕС, ведь конкуренция поможет покончить с такими нелепостями, как 75-процентный налог на крупные доходы во Франции», – считает люксембургский деятель. Он напомнил, что в Западной Европе фискальная политика длительное время была направлена на прогрессивное увеличение налоговой нагрузки, хотя у такого подхода немало недостатков, главный из которых – многочисленные возможности уклоняться от соблюдения этих требований. В качестве примера разумной налоговой политики евродепутат привёл современную Россию. По его словам, снижение в начале 2000-х годов подоходного налога до 13% позволило государству резко увеличить сбор денежных средств в бюджет, поскольку многие российские олигархи предпочитают теперь платить налоги, а не прятать доходы с помощью сложных схем в оффшорных зонах. А тем временем во Франции, отметил Ф.Энжель, популярен лозунг: «Слишком высокий налог убивает налоги». Парламентарий выразил убеждённость в необходимости сохранения в зоне единой европейской валюты крупных финансовых центров, и Люксембург – один из них. «Если в угоду политическим требованиям эти центры исчезнут, то европейским банкирам придётся занимать деньги, например, у финансистов Сингапура, а это дорого обойдётся тем же французским банкам и, соответственно, их клиентам. Разве к этому мы стремимся?». Ф.Энжель подчеркнул, что сегодня все желающие могут пользоваться таким мощным и хорошо регулируемым финансовым центром зоны евро, как Люксембург, однако ему известно о предпринимаемых попытках переманить некоторые крупные иностранные компании, в частности, в Лондон.

Introduction Europe's neighbourhood has rarely been quiet. The post-Cold War era was inaugurated by a civil war on Europe's eastern borders, in Yugoslavia, and by an inter-state war in its southern periphery, when Iraq invaded Kuwait. In the twenty-five years since there has rarely been a year without conflict in one or other of our neighbours. It is true however that in 2015 many crises are coinciding, which reduces the bandwidth that European leaders can devote to any one of them, and thus creates a pervasive sense of continually running behind the facts. The European Union (EU) feels ill at ease in this “game of zones”. With an assertive Russia trying to establish an exclusive zone of influence in the east and the self-proclaimed Islamic State (IS) taking control of a large zone in the south, to name but the two most striking challenges, this clearly is a game for high stakes. The European Neighbourhood Policy (ENP), the EU's framework for dealing with its six Eastern as well as its Southern neighbours, has obviously been unsuccessful in stabilizing Europe's periphery. But is Europe really as ill-equipped to play the game as it feels? This paper will argue that in spite of policy failures in its eastern (§1) and southern neighbourhoods (§2), which do demand a strategic reappraisal (§3), the EU is intrinsically well placed to assume long-term responsibility for security in its own neighbourhood (§4) – if it finds the political will. The pre-condition is of course that Europe tackle the ongoing crises in the east (§5) and the south (§6), but the EU should already now begin to elaborate a new concept for long-term relations with its neighbours (§7).   1. No More Quiet on the Eastern Front Contrary to what Europe's unease might led to believe, Russia's annexation of the Crimea and subsequent incursion in Ukraine does not constitute a game-changer that changes the face of European security. It is just a reminder that at least since the war with Georgia in 2008, if not before, Russia has been and still is playing the “game of zones”, aimed at (re)establishing a sphere of influence. Many Europeans had forgotten that, or had pushed it to the back of their minds, preferring to believe that they were not engaged in a zero-sum game in their eastern neighbourhood. The EU's hope was that the countries of Zwischeneuropa , wedged in between itself and Russia, would be able to make their own choices, instead of Brussels or Moscow choosing for them. If they would choose to develop close ties with Europe, the EU would gladly oblige, on the condition that they would undertake economic reforms and commit to improve democracy, respect for human rights and the rule of law. But the EU never asked that they would sever relations with Russia. Russia however does not see the world through this lens. And because a win-win situation requires that both sides perceive a benefit, Europe and Russia were engaged in a zero-sum game, whether the EU wanted to or not. Those who deride Europe for failing to understand that it was stumbling into a zero-sum game, especially in the US, are not entirely wrong. The ENP was simply not political enough. A focus on the “low politics” of economic and technical cooperation, to the detriment of the “high politics” of diplomacy and defence; a wide range of ongoing activities, but without a strategy linking these to well-defined political ends: these were the consequences of the EU's conscious avoidance of any fundamental debate on how to deal with Russia, for fear of bringing out the divisions between its Member States. Activities under the flag of the Eastern Partnership, the multilateral dimension of the EU's engagement with its Eastern periphery, went on without it being clear which relationship the EU eventually aspired to with the six countries concerned. Unfortunately, activity is no substitute for strategy: if you don't know what your objectives are, even the most diverse array of activities is unlikely to achieve them. Warnings were issued by EU Member States' embassies and from within the EU apparatus itself (notably the European External Action Service or EEAS) that appearances were deceptive and the signing of the envisaged far-reaching agreement with Ukraine would not proceed that smoothly, for domestic political reasons first of all. Implementing its far-reaching stipulations was in fact incompatible with the nature of the regime. Pushing on regardless, the EU set in motion a chain of events that led to an (itself unpredictable) Russian overreaction when the domestic political crisis in Ukraine escalated. Thus it learned about the geopolitical implications of technical cooperation, export of norms and trade relations the hard way. Just a few years ago however, in 2006-2008, the Europeans prevented the United States from making exactly the same mistake, when they resisted NATO membership for Ukraine and Georgia. Surely that move would not have remained without a Russian reaction either. Alas, neither Washington nor Brussels seems to have learned very much from that episode. In fact, at the time Ukraine itself eventually declined to join NATO. That ought to have taught both Europe and the US that when a country itself is too divided over its own future, pushing it to make an untimely choice is unwise, for it is bound to increase domestic tensions. And those tensions are easily exploited by that country's other neighbour, Russia, seeking to advance its pawns in the “game of zones”. Russia is acting more out of weakness than out of strength, however. Rather than executing a master plan, Russian President Vladimir Putin seems to be making it up as he goes along. He has proved very apt at putting Europeans and Americans off balance, by taking actions that while greatly perturbing always stayed below a certain threshold, so that Brussels and Washington remained in doubt over the correct reaction. Putin is a brilliant tactician, but he is not the master strategist. He supported Ukrainian President Yanukovich to the very end, probably because he did not see an alternative way of safeguarding Russian influence. Then Yanukovich fled the country, either without prior warning, which means Russia lost control of events, or with Russian connivance, in which case Moscow gravely miscalculated. For immediately the Ukrainian opposition filled the void and came to power, and naturally turned to its western neighbour for support. At a stroke, Putin lost most of his influence in Ukraine. The subsequent annexation of the Crimea can be seen as an overreaction. The peninsula's only strategic asset is the naval base, the continued Russian use of which the new Ukrainian government guaranteed right away. But it is typical of a bully to grab by force even what he could get by asking politely, because that is what the bully's reputation depends on. The legitimacy of the regime is based to a great extent on the pretence that Russia remains a great power on a par with the US and China (much more than that Putin cannot offer to his population). The easiest way of maintaining that mirage is by acting as a spoiler in the West, simply because we in the West are such polite company. It is difficult to imagine Putin taking similar risks vis-a-vis China, which would likely react with somewhat less circumspection than Europe and the US. But to take on a bigger part than that of spoiler, be it a very irritating one, Russia no longer has the means. The real game-changer for Europe is that the US has made the same assessment and has reoriented its strategy accordingly. Seen from Washington there is only one strategic competitor: China, hence the “pivot” or rebalancing of the focus of US strategy towards Asia. Of course “events, dear boy, events” will continue to pull the US in other directions. But a great power will also aim to shape events in priority areas – China and Asia are that priority for the US today. The not so implicit message to Europe is perfectly logical: Europeans must assume a lot more responsibility for security in their own neighbourhood. The “European Reassurance Initiative” that President Obama announced in early June 2014, asking Congress for $1 billion to temporarily deploy additional American forces to Eastern Europe, organize exercises and train allies and partners, was meant to underscore this message. Rather than a reversal of the pivot, it said to Europeans, in the run-up to the NATO summit in Wales in early September of the same year: shame on you, for you ought to be doing this yourself. The Wales Summit duly decided upon the creation of a Very High Readiness Joint Task Force, in the framework of which forces will rotate through bases in Eastern Europe for exercises and manoeuvres, and which will demand a serious investment from the European allies. The more capable Europe is, the more safely the US can focus on Asia; in that sense, the pivot hinges on Europe. Of course, NATO's Article 5 is credible only because of the US. It is there to guarantee, through conventional and nuclear deterrence, that Europe's own territory is not under threat. As indeed it is not, for impressive though Russian operations in the Crimea may have been from a military point of view, taking on a NATO or EU Member State is another thing entirely. In all non-Article 5 situations in Europe's broad neighbourhood however, Washington expects Europeans to step up to the plate.   2. The Arab Spring's Cold View of Europe At first sight, the ENP seems to have suffered from the same weakness in the east and in the south, which led to the EU being overtaken by the Arab Spring just as much as by the crisis in Ukraine. But while in the East a focus on “low politics” masked the actual absence of an EU strategy, a closer look reveals that in the South “low politics” masked a very much “high politics” approach by the EU – but one that was also very much at odds with the rhetoric of the ENP. Not so much the absence of strategy as the discrepancy between the declared and the actual strategy handicapped the EU. In practice, the ambitious ENP agenda of stimulating neighbouring governments to equally provide for all their citizens in terms of security, prosperity and freedom was abandoned in favour of a short-term focus on energy, illegal migration, and terrorism. Whichever regime was ready to cooperate with the EU in these areas could count on its support, quite regardless of the human rights situation. The former colonial powers' special relationships with most countries of the region did not help. As a result pictures featuring embarrassing embraces with since ousted dictators can be found of quite a few European leaders. Thus in the end the EU no longer adhered to its own principles. This was the context in which obviously flawed elections in e.g. pre-Arab Spring Tunisia did not lead to condemnations but to congratulations. Compare with the EU reaction to equally flawed elections in e.g. Belarus. Had the EU remained true to its principles, the region probably would not have seen a speedier or less violent transition, but the EU would have enjoyed much greater legitimacy. In Ukraine demonstrators used their support for the EU's model of society to signal their dissatisfaction with Yanukovich. In Tunisia people rose in revolt demanding exactly what Europe stands for, but they saw the EU as an obstacle rather than an ally in their struggle. Because of historical reasons people in Europe's eastern neighbourhood can of course connect more easily with Europe than in the south. Less than in Cold War Poland perhaps but much more than in present-day Egypt, people in Ukraine can think in terms of a return to Europe and a restoration of the freedom which they briefly enjoyed and was then taken away from them. In the south, history inevitably leads people to see Europe as foreign, paternalist or even imperialist. Having just made a revolution they are loath to accept any outside model. Fortunately that means that other outside powers that are also in “the game” in Europe's immediate neighbourhood (the Gulf States, Russia, China) find it is not a walk-over either. But they are intent on gaining influence and they are on the rise. At the same time even domestic actors who prioritise a religious agenda over the political, economic and social concerns of the people meet with strong resistance. One positive conclusion can be drawn therefore. Revolution and protest in both the Eastern and Southern neighbourhood of Europe have vindicated the core idea of EU foreign policy (as expressed e.g. in the 2003 European Security Strategy). An equal share in security, prosperity and freedom is a universal demand and not a European or western conception; without it, no durable peace and stability are possible. On this the EU can build to revitalize its strategy for the neighbourhood.   3. Time for a Strategic Reappraisal The start of a new Commission, including a new Vice-President and High Representative, Federica Mogherini, is the perfect opportunity to make a new start in the neighbourhood.*1 Fortunately, nobody seems to doubt any longer, as was long the case, that the EU should set priorities in function of its vital interests. They are obviously at stake in the neighbourhood: preventing spill-over of security threats to EU territory, ensuring trade routes and energy supply, managing migration and refugees, combating trafficking of humans, arms and drugs, maintaining international law, safeguarding the autonomy of European decision-making. Europe cannot keep quiet therefore, but that does not mean that Europe too should play the classic “game of zones” and try and establish an exclusive sphere of influence, as other actors try to do. The best way of preserving EU interests is not by attempting to bring Europe's neighbours under its control. As Russia is learning in Ukraine, even if part of the population supports you, you will inevitably antagonise others, which is a recipe for perennial instability. EU interests are better served by empowering its neighbours to make their own choices, and to offer mutually beneficial partnership if they also, but not exclusively, choose to cooperate with Europe. The EU does not need its neighbours to look up to it, but it does not want them to look away from it either – that would be very harmful for its interests. Empowerment starts with domestic stability, which starts with integrating all citizens in the political arena, guaranteeing their security, and their share in the wealth of the country. The EU certainly do not need to abandon the core idea of the European Security Strategy therefore. But it does require new regional strategies on how to bring this grand strategy into practice. Strategies, plural: the notion that a single Neighbourhood Policy can fit all of Europe's neighbours has been proved wrong. The dynamics in the East (geographically and culturally in Europe, but also within the ambit of a power with irredentist designs, Russia) and the South (in Africa and Asia, where multiple powers compete for influence) are just too different. At the same time, the EU has come to realise that “the neighbours of the neighbours” are often as crucial to its interests. Indeed, the EU is a major actor in stabilising the Horn of Africa, where its anti-piracy operations have bred a comprehensive regional strategy, as well as the Sahel, for which another regional strategy is in place. As a leading negotiator with Iran, the EU plays a crucial role in Gulf security as well. In reality therefore, five partially overlapping and strongly interrelated areas are of vital importance to European security: the eastern neighbourhood, the Mediterranean, the Sahel, the Horn of Africa, and the Gulf. In diplomacy, symbols matter. If and when it does adopt a new approach to its neighbourhood, the EU would do well to gradually phase out the ENP brand, which rightly or wrongly has become associated with failure, in favour of an Eastern, Mediterranean, Sahel, Horn of Africa and Gulf Policy. These policies should be issue-based and thus geographically overlapping. The EU has a tendency, manifest also in the ENP, to see the world through the artificial geographic divides that are but its own creation and do not always reflect reality on the ground. Different issues generate different regional dynamics, hence the EU should be flexible and approach the same country in the context of different regional policies according to the issue at hand. If on one issue it makes sense to have e.g. Algeria and Jordan around the same table, on other issues one needs to convene Algeria and Mali while Jordan would have but little interest. Such a flexible approach of course requires prioritization and strong coordination between the five regional policies, in order to avoid that neighbouring countries would be confronted with contradictory expectations.   4. An Ambitious Long-Term Security Provider Before any new long-term regional policies can be put in place however, the EU must address the ongoing crises in its neighbourhood. To start with Europe must make it clear that it does consider the security of this broad region to be its responsibility. Not just because that is what the US expects, but in the first place because the EU's comprehensive regional policies will not be credible if the impression persists, as in the past, that its engagement ends where hard security problems begin. Europe must be the first-line security provider in its own neighbourhood. Whenever a security problem arises, the EU must take the lead, initiate a response, and forge a coalition to deliver it. In many instances a diplomatic response will be called for, at which the High Representative and the EEAS have already proven to be proficient (on Kosovo and Iran e.g.), supplemented as required with sticks and carrots from the comprehensive EU toolkit (trade, development, SSR, sanctions etc.). But the EU must also display the ability and the will to use force, first of all as a credible deterrent that will enhance the effectiveness of its diplomacy. Actual military intervention is the last resort when vital interests and the responsibility to protect cannot otherwise be upheld. Even if the EU would formally declare the broader neighbourhood a security priority, at the level of grand strategy, whether or not to intervene in a specific crisis will always depend on an ad hoc cost-benefit calculation. What positive effects could intervention achieve, but which negative fall-out might it generate and which risks would our forces run? Crucial to the military success of recent interventions (in Libya and Mali) is that a major part of the population welcomed them. It will in any case be a European decision. As a consequence of the pivot, the US will no longer take the initiative in Europe's place but will look to Europeans to take charge. The EU evidently is the best forum through which Europeans can assume this comprehensive security role, as here they can integrate diplomacy, development, trade and defence into a single course of action. If in a specific crisis Europeans through the EU take the political decision to take military action, they will of course call upon a Member State or NATO to provide the command and control for a European-led operation, through the Common Security and Defence Policy (CSDP) or through NATO, depending on the circumstances. Assuming responsibilities has capability implications. Europeans must drastically step up military cooperation and integration through the CSDP to enable them to fulfil the Headline Goal (deploying at corps level or up to 60,000 troops) in the broad neighbourhood over and above any ongoing operations – that would provide them with a real deterrent and strategic reserve. Furthermore, they must aspire to be able to deploy in this region relying on their own enabling capabilities (air-to-air refuelling, intelligence etc.) rather than continue to be dependent on the US, thus freeing up American assets for deployment elsewhere.   5. But not without Short-Term Crisis Management: In the East These long-term security obligations provide the framework for the EU's short-term crisis management. The EU actually has responded pretty adequately to the outbreak of the Ukraine crisis: adopting sanctions to signal its dissatisfaction with the annexation of the Crimea, keeping further sanctions in reserve to warn Putin against similar military incursion in mainland Ukraine, providing economic support to the Ukrainian government and helping to organize the presidential elections, and engaging in high-level diplomacy. Indeed, Obama aligned himself with this approach in his Brussels speech on 26 March 2014, putting paid to rather more belligerent utterings in some American quarters. Of course, EU decisions were preceded by difficult debates between Member States, but too often we allow these initial divisions to overshadow the outcome. They are inherent to decision-making in any actor, the only difference being that usually debates in the EU are out in the open as opposed to those between the State Department, the Pentagon and the National Security Council in the US. The separatist rebels forced the EU's hand when in a fatal mistake they shot down Malaysian airliner MH17 on 17 July 2014, with missiles that could only have been provided by Russia. Confronted with the death of 298 innocent civilians, many of them EU citizens, the EU imposed additional (mostly financial) sanctions that hurt. Unfortunately, Putin did not use this opportunity to quietly phase out his support for the armed separatists, even though the MH17 disaster greatly damaged his international position, forcing even Russia's usual partners to at the very least remain silent even when not openly condemning it. Yet, as before, the rebellion was not allowed to escalate beyond a certain threshold. Furthermore, only rather weak counter-sanctions were adopted by Russia. The threat to stop importing second-hand cars from Europe is hardly indicative of great power status – and even that threat was not made hard. Putin too seems to have noticed that in eastern Ukraine there may be a lot of dissatisfaction with rule from Kiev, but it is neither as massive as (it apparently is) in the Crimea nor does it necessarily equate with a wish to join Russia. Unlike in the Crimea therefore, pushing things to extremes may lead to a bloody and protracted civil war (as civil wars usually are) in which Putin likely prefers not to be involved. Russia may in fact have more interest in keeping Ukraine together but weak, which creates opportunities to wield influence nationally, rather than in splitting off further parts, which would cut it off completely from the Western-oriented country that would remain.*2 That also implies that the EU and the US should aid Ukraine to build up its armed forces, but with the objective of maintaining a presence of the central government throughout the country and control the borders – not to try and resolve the issue by force. That would only fuel internecine violence, which could tempt Russia in turn to intervene militarily anyway, bound as it has itself by its statements about protection of Russians everywhere. The people who stand to lose from civil war are the Ukrainians. In the same vein, Europe should not over-react to Russian military posturing (such as overflights): it is but posturing, in order not to create the impression that Russia is scared off by the strong declarations emanating from NATO's Wales Summit, and it probably indicates rising nervousness inside the regime because of the dire effect of sanctions on the economy. At the time of writing, winter is coming however: a much more effective instrument for Putin to wield is energy supply. Yet his margin for manoeuvre is limited, given his dependence on income from energy export, whereas alternative markets (such as the gas deal hastily signed with China in 2014) will take years to fully develop. If EU member states remain united, that is, and do not allow themselves to be pried apart by Russia. The EU should maintain sanctions and at the same time continue its diplomatic engagement to try and forge a consensus on a federal solution for Ukraine that can satisfy all Ukrainians, including in the East of the country, which can therefore also be a face-saving way out for Russia. A commitment by the Ukrainian government not to apply for NATO membership could be part of an honourable deal – in any case, most allies do not currently want Ukraine to join NATO, if they are honest about it. Only when the Ukrainian government has effective control of all outside borders of mainland Ukraine, can sanctions be lifted. In the end, the outcome might be very advantageous for the EU, except than that Europe will likely be the one having to pay for it for a long time to come: the gradual stabilization of a more democratic Ukraine, free to build constructive relations with all of its neighbours. The economic and political challenge is huge though. The question that Europe should ask itself is: is it willing to establish as close relations and spend as much treasure on the other countries of the Eastern Partnership? If they so desire, of course. In the case of Moldova a positive answer seems already guaranteed from both sides; as regards Belarus the question does not now pose itself. But what about the South Caucasus? What are their aspirations, how far is Europe willing to go to meet them, and how can it avoid another clash with Russia? Putin may have damaged his own long-term interests for even those who are inclined to look to Moscow rather than to Brussels did not count on cessation of territory being part of the bargain. What EU policy will not achieve is to return the Crimea to Ukraine. The peninsula will join South Ossetia, Abkhazia and others in the category of territories of which Europe does not recognize the proclaimed status but also does not actively attempt to alter it. That is unsatisfactory, but it ought not to be a surprise. The history of international relations since World War Two shows that the Permanent Five do not wage war against one another, and that even proxy wars tend to be very costly for all sides. Just as, earlier in this century, Russia and China protested against but could do little in practice to end the evidently illegal US invasion and occupation of Iraq, so the balance of power impels us to live with a Russian Crimea, however much we disapprove.   6. As in the South In recent years, awareness has sharply increased across the EU that security in the broader southern neighbourhood concerns all of the 28 member states. That does not yet translate, unfortunately, into a great willingness to act when forceful intervention is required. In Libya in 2011 and in Mali in 2013 ad hoc coalitions outside the EU had to take the military lead, at the initiative of Britain and France, with the EU as such not coming onto the stage until the follow-up phase. But the EU does now have comprehensive regional strategies for the Sahel and the Horn, in the implementation of which is has deployed training and capacity-building missions as well as the naval operation Atalanta. It also deployed a border assistance mission in Libya, and it attempted to play a vital role in the diplomatic processes to end the civil war in Syria and to prevent nuclear proliferation to Iran. The success of none of these engagements was guaranteed in the first place, but turmoil in the region reached another level with the military take-over of significant parts of Syria and Iraq by the IS in 2014. What is required first of all is staying power: the will and the means to sustain engagement until an acceptable end-state has been achieved. The security situation in the Sahel appears manageable, but fighting in Mali remains ongoing and the EU will have to sustain its military deployment as well as its economic and financial support for years to come if the region is not to slide back into major instability. The vastness of the region is a challenge, but on the other hand even a limited number of major assets (notably air support) in support of local forces can make a difference as insurgents are mostly but lightly equipped. The EU might wish to consider an additional effort in this sense, alongside its training missions. In the Horn of Africa, the efforts of years are finally bearing fruit, but here too a sustained effort is necessary. It will be some time to come before Somalia is sufficiently stable and prosperous to eradicate the root causes of piracy. Until that time the EU has no choice but to keep patrolling the neighbouring waters. Much more challenging is the situation in Libya, which is far too chaotic and dangerous for the border assistance mission to be more than a token deployment. Unfortunately, gravely deficient follow-up has almost completely negated the effects of the successful military intervention in 2011. The crisis in Mali in 2013 has already demonstrated the damage that spill-over from Libya can cause. Though success is by no means guaranteed, the EU has both the greatest responsibility and the most instruments to work with the Libyan authorities to try and create a semblance of stability. That implies a much more ambitious role than it is assuming today. The gravest crisis is the civil war in Syria and Iraq. Initially military intervention in Syria was calculated to cause more harm than good. Even the use of chemical weapons did not affect this calculus, as President Obama's final reluctance to use force demonstrated. The war however has proved too intractable for the diplomatic process to achieve anything beyond the destruction of chemical weapons – a good thing, but it does not in itself stop the war. At least spill-over of violence to where it was most feared (to Lebanon, Jordan and Turkey) has so far been limited, but the risk remains; military action may yet be called for to prevent it from materializing. In June 2014 the war spectacularly hit Iraq, when the extremist IS that was fighting Assad in Syria took everyone by surprise by capturing large parts of northern Iraq. Another proof (if more was needed) of the error of invading Iraq in 2003, but Europe cannot consider this to be just an American problem, for the stability of the entire Middle East is at stake. Furthermore, the IS is exactly the group that many fighters originating from Europe have joined, hence Europeans have a responsibility to contribute. Suddenly military intervention was seen as imperative. Yet again only a few Europeans countries joined the US-led air campaign against the IS in Iraq, where the government formally requested assistance; they do not participate in the campaign over Syria, for lack of a UN mandate. Some countries from the region participate as well, but overall the perception remains that of another Western intervention. Meanwhile the EU, together with the UN, the US and (in spite of the crisis in Ukraine) Russia, has no option but to keep putting pressure on all parties in Syria to bring them to the negotiating table. In view of the stalemate in the civil war, any agreement may have to include a continued role for Assad, at least in a transitional phase, for it to be workable. However much we may dislike the idea on principle, the crisis in Iraq has probably tilted the balance in favour of realism. A ceasefire between the non-IS opposition and Assad is indeed what the latter has been aiming at by consciously targeting the former and avoiding to attack the IS. But as continued fighting is unlikely to break the stalemate it would only result in more loss of life, while a ceasefire would allow efforts to be focused on the IS. The attempt to involve Iran in the Syrian negotiations was very wise and has to be kept up. A settlement for Syria has to take into account the proxy war with Saudi Arabia that is going on and that will continue beneath the surface even though Iran and Saudi Arabia are now objective allies in the fight against the IS. The EU's role is not to take sides in this quest for regional dominance, but to strive for a regional arrangement in which all find their place. Hence the strategic importance of the broader negotiations with Iran itself. Care must be taken not to jeopardize the outcome of these by appearing so eager that Tehran would no longer see a reason to make many concessions – European energy companies especially are chafing at the bit. Yet a “normalization” of relations with Iran would be a breakthrough indeed. “Normalization” can only go so far, in view of the serious human rights issues in Iran (such as the hanging of homosexuals), though the situation in Saudi-Arabia, the West's “ally” in the Gulf is hardly any better. But even a limited shift towards constructive relations on an issue-by-issue basis would be a game-changer for the Middle East and the Gulf – and there probably is a much bigger chance of transition in Iran, which is in many ways a much more open society, than in Saudi Arabia. Europe could thus try to maintain an equidistant position between Riyadh and Tehran, further diversify energy supply, and help stabilize the Middle East. As the US role vis-a-vis Iran remains constrained, for domestic political reasons, the EU is best placed to imagine an ambitious diplomatic scheme to take this forward. Even the US has stepped up its engagement, for the crisis in Iraq, where Sunni IS fighters are massacring Shia, is of great concern to Iran as well and has immediately produced informal consultation between Washington and Tehran. But the immediate remains to contain the IS. The military intervention is but a stop-gap measure, to prevent the IS from taking control of an even larger territory and fending off the threat to Baghdad. Training and equipping the Iraqi armed forces will not suffice either, for until they see a credible political end state that they can believe it, they will not fight, no matter how well we train them and how much advanced equipment we lavish them with. A clear political project for the future of Iraq and the region that can be supported by all of our allies in the fight against the IS: that is the enormous diplomatic challenge that Europe and the US ought to concentrate on. And if the viability of such a project demands that borders be changed: so be it.   7. A Partner in Pragmatic Idealism If the security situation can at least be kept under control, the EU can revitalize its long-term multilateral and bilateral relations with the countries in its broader neighbourhood. A multilateral forum would add value to bilateral relations, at least as a confidence and security-building measure for the countries of each of the five regions in Europe's neighbourhood, which often are embroiled in tensions and disputes, but also to foster cooperation between sets of countries on concrete issues. The more operational the multilateral forums can be the better, of course, which requires a focused agenda. That certainly holds true for the existing forums: the Eastern Partnership and the ill-fated Union for the Mediterranean; with the participants of these the furthest-reaching bilateral relations, such as association agreements, can be envisaged. Multilateral relations with the Gulf countries, via the Gulf Cooperation Council (GCC), need to become more political. For the Sahel and the Horn, European security initiatives in these regions can be the starting point for less institutionalized but focussed multilateral meetings. In addition, ad hoc meetings in various constellations can be envisaged, including Iran, in function of the issue to be addressed, e.g. the security crisis in Iraq. At the bilateral level, a reconceptualization of relations is in order. Partnership is indeed the aim, but it cannot be the starting point. Partnership at first sight does not work. By declaring all neighbours to be partners from the start, the EU has weakened rather than strengthened the incentive for reform. Why change if you are on the list of the good guys already? Instead of changing its neighbours, the EU itself has become tainted by associating itself too closely with unsavoury regimes. Real partnership implies systematic consultation and regular joint action on an agreed range of issues. That requires a degree of agreement on both values and policy objectives which can be achieved with democracies and countries in transition but probably not with authoritarian regimes. The EU should of course have a dialogue with all neighbours, starting from the realisation that in the absence of a membership perspective and because the paternalistic conditionality approach no longer fits in with this multipolar and post-Spring era, having a reforming role from the outside is extremely difficult. Playing a moderating role, curbing excesses, is realistic and important however, and can go hand in hand with issue-based cooperation on an ad hoc basis, as a prelude to eventual partnership. This is what could be called pragmatic idealism. When transition and democratization does happen, the EU can and must of course offer full support. In such a scenario Europe has a comparative advantage, for few other external actors can fully support democracy, in view of their own lack of it. Within this context the EU should phase out the language of partnership, except where it really applies. A return to classic diplomacy is in order, speaking with all actors at all levels, privately but also publicly, in full view of public opinion in the country. For this is Europe's strongest asset throughout its broad neighbourhood: people have become active citizens and will continue to exert pressure on their governments when they perceive their rights to be ignored. Once found, this “class consciousness” cannot be put back in the bottle. Supporting free media and Europe's own public diplomacy are very important in this regard. Secondly, the EU has a lot of expertise to offer (e.g. on security sector reform) and should be generous when it is requested, especially in countries in transition. Thirdly, although other external actors at times have more resources to spend and the scale of the challenges is immense, the EU still can allocate significant budgets (e.g. €15 billion for the European Neighbourhood Instrument for 2014-2020). Or at least they would be significant if they were concentrated on more specific priorities rather than fragmented across a wide array of well-intentioned but not always very effective initiatives. The highest priority appears to be investment in economically viable projects that stimulate employment and long-term development (such as transport and energy infrastructure).   Conclusion As violence and foreign intrusion threaten the stability of many of Europe's neighbours, with full-blooded war going on in several countries, our broader neighbourhood certainly is in the worst state since a long time. But that does not mean that Europe is impotent to deal with this. If the EU deploys them pragmatically, its diplomatic, military, civilian and economic instruments, and indeed its values themselves, can have a great impact. The key, as ever, is strategy: setting clear objectives and choosing instruments and allocating means in function of those priorities. In the simplest of terms: not just doing things with the neighbours, but doing things for a purpose. In this context, the EU has to work with the great powers, simply because they are the great powers. Their non-obstruction, if not their active cooperation, is needed to advance in key areas, such as the negotiations about Syria and Iran, and economic ties are way too close and important to permanently put at risk. Tempting though some may find it to revert to Cold War frames, it is imperative to maintain constructive relations with Russia where possible. Issue-based cooperation with all of its “strategic partners”, whenever the EU finds that it can agree on the way to protect shared interests, is precisely the way of pulling them into effective and rule-based multilateralism as Brussels sees it. Partnership is not marriage: we do not have to declare our love, but we do have to be able to compartmentalize and proceed where we can. With Russia specifically, energy supply is a crucial dimension of the relationship. Putin will hopefully have provided enough of a scare to have convinced the EU Member States to finally fully integrate their energy markets and accelerate diversification. The latter should go beyond diversification in the supply of fossil fuels, for that will only increase dependence on other equally undemocratic suppliers in its southern neighbourhood. Or it will make Europe rely on fracking by the US, which is extremely damaging for the environment. The US expects, by the way, that if Europe wants to benefit from American energy it needs to make an effort itself, i.e. start fracking too. Real diversification thus either means more nuclear energy (which is also being suggested from the US side) or more renewables. Even when it achieves substantial diversification, the EU would do well to still buy Russian gas. It would then be in a much stronger position, able to demonstrate its goodwill by continued purchasing from and investment in the Russian energy sector, which is important for the stability of the country, but in the knowledge that it could much more easily turn its energy supply around. Europe's vulnerability vis-a-vis Russian energy blackmail would thus be much decreased. In the end, it has to be repeated, the Ukraine crisis is not a game-changer for European security. It would have been a game-changer had the US, Europe and Russia managed to build a real and equitable relationship of trust. The brief interval in which that seemed to be in the cards ended in the early 2000s already. Not for the first time in history Europe now sees Russia as a great power that it dare not trust. But it is no longer such a great power that it actually threatens Europe's own territory. Consequently, the stand-off about Ukraine also does not threaten global stability in a truly multipolar world, in which notably China is much more powerful than Russia, to the extent that a similar crisis would have during the Cold War. Regrettably, the Ukraine crisis has rendered a real strategic partnership between the EU and Russia impossible, probably for some years to come, but that doesn't mean cooperation on specific compartmentalized issues should not be attempted. Finally, one other conclusion imposes itself: in a multipolar world, Europe and the US cannot expect even democratic powers such as Brazil and India to condemn such a blatant violation of international law as the Russian incursion in Ukraine if they do not respect the rules themselves. Seen from Brasilia or New Delhi, there is not much of a difference between Iraq in 2003 and Ukraine today. In that sense, the US and Europe have lost power as well, but they remain powerful enough to achieve a rule-based international order in partnership with the other poles of the multipolar world. Sven BISCOP   NOTE: The opinions expressed in this article do not necessarily represent the views of the publisher/editor.   *1 Stefan Lehne, Time to Reset the European Neighbourhood Policy. Brussels, Carnegie, 2014. *2 Tony Wood, “Back from the Edge? On the Situation in Ukraine”. In: London Review of Books, Vol. 36, 2014, No. 11, pp. 37-38.

«Миллиарды евро возвращаются в Италию» – оповестил интернет-сообщество через «Твиттер» глава правительства Италии Маттео Ренци. Так он отреагировал на достижение его страной и Швейцарией двустороннего соглашения о взаимодействии в налоговой сфере. Итальянская пресса поспешила расценить это как конец банковской тайны в Альпийской республике в отношении беглых капиталов своей страны. Более сдержанным был министр экономики и финансов Италии Пьер-Карло Падоан, поставивший свою подпись на документах вместе с федеральным советником Швейцарии Эвелин Видмер-Шлюмпф. По его словам, благодаря этому договору «мы предприняли очень важный шаг вперёд в отношениях двух стран. Подписание соглашения потребовало длительной и трудной работы». В Милане подписаны два документа – юридический, об обмене информацией между двумя соседними странами, и политический, о разработке «дорожной карты» для решения других вопросов, в том числе, касающихся трансграничных налоговых мер: в Швейцарии работает немало итальянских граждан. В целом, как подчеркнул министр, эти меры направлены на ликвидацию «налоговых оазисов». По подсчётам экономистов в Риме, в швейцарских банках находятся вклады итальянцев на сумму 120-150 миллиардов евро, без учёта стоимости недвижимости класса «люкс», яхт, личных вертолётов и самолётов, а также произведений искусства. Теперь, как надеются налоговые органы Италии, они получат доступ более чем к 10 тысячам счетов своих сограждан, по той или иной причине уклоняющихся от предоставления деклараций о своих реальных авуарах. Прозрачность в этой сфере должна резко возрасти, а часть беглых капиталов неизбежно возвратится на родину. Во всяком случае, о наличии счётов в Швейцарии имеющие их итальянцы должны сообщить добровольно до конца сентября этого года, и урегулировать проблему, заплатив налог. В среднем он достигает 37%. Правда, мнения итальянских банкиров о том, сколько денег может выручить теперь государство, расходятся: одни называют 15 миллиардов евро, а другие уверены, что операция по выявлению ловких беглецов от налогов обернётся провалом. Как бы то ни было, но после подписания двусторонних соглашений об отмене фискальных границ ранее с Люксембургом, теперь – со Швейцарией и Лихтенштейном, а в начале марта – с Монако, в Риме полагают, что на повестку дня встаёт работа с властями Дубая, Панамы, Каймановых островов и ещё нескольких «налоговых раёв»

Объем средств, накопленных в люксембургских специализированных инвестиционных фондах и учреждениях по коллективному размещению средств, только за первый месяц 2015 года вырос на 5,88%, достигнув 3,277 триллиона евро. Такие данные опубликовала национальная Комиссия по наблюдению за финансовым сектором. В годовом исчислении прирост составил 24,89%. Общее число таких финансовых структур составляло в стране 3885.

Под старым имеется в виду та же самая фатальная ошибка, которую новосветские финансисты совершили в начале 2000-х. Именно она привела к финансовому кризису 2008 года, последствия которого мир не может расхлебать до сих пор. Тогдашняя самонадеянность американских банкиров выглядела так: слишком многие граждане США получали жилищные кредиты, хотя было ясно, что вернуть их они никогда не смогут. Теперь эта порочная практика повторяется, только на этот раз на автомобильном рынке, уверяет германская пресса. От себя добавим, что ошибиться, конечно, может каждый, «Эраре хуманум эст», чего уж там. Но кто повторяет одну и ту же ошибку дважды, уже делает серьезную заявку на то, чтобы удостоиться почетного звания безнадежного дурака. Вот сюжет, который транслировала американская телекомпания Си-Эн-Би-Си. Ведущая озвучила волнующий замысел: взять кредит на покупку автомобиля, а деньги использовать для спекуляции на рынке акций. И, словно она сама не знает, чем кончаются такие игры в «казино-капитализм», решила задать экспертам вопрос, разумно ли это? Что же они ответили? Эксперты (!) ответили, что разумно. Вы думаете, что это какие-то неправильные пчёлы? Так это потому, что вы консервативный, если не сказать замшелый европеец. Вам бы все работать да копить. А жить надо задорно и в кредит. Так, как это делают миллионы обитателей Нового Света, где выдача займов уже давно превысила уровень, который был накануне кризиса 2008 года. Деньги дают буквально всем, кто попросит. В том числе и тем гражданам США, чья платежеспособность решительно не позволяет приобретать что бы то ни было на деньги, взятые взаймы у банков. Перед нами, друзья, все те же самые субстандартные кредиты, которые привели к краху 2008 года, вот в чем суть! Интересно, какая волшебная сила вселила в американских банкиров веру, что на этот раз карточный домик не рухнет? Вот что сообщает всем известный инвестиционный банк «Голдман Сакс»: «В январе в США субстандартные кредиты составили 21% всех займов, выданных на приобретение автомобиля». Таким образом, был изрядно превышен уровень в 16%, достигнутый в канун финансового кризиса. Статистическое отклонение? А что вы скажете, узнав, что это продолжается уже седьмой (!) месяц подряд? В США действует рейтинг Эф-Ай-Си-Оу, оценивающий потенциал каждого потребителя. На максимуме он достигает 850 пунктов, возможности среднего американца оцениваются чуть выше 700 пунктов, а тех, у кого рейтинг ниже 620 пунктов, в принципе, надо было бы гнать от банковской стойки мокрыми тряпками. Так нет же, им еще и займы дают… Ах, да, рост потребительских расходов вносит оживление в американскую экономику. И что, никто не подозревает, чем такие затеи могут обернуться? Никого не беспокоит, что во вновь выданных потребительских кредитах и задолженностях по кредитным картам «гнилые» займы составляют почти четверть? И то, что в 2014 году сумма новых субстандартных кредитов составила 189 миллиардов долларов? Кроме займов на покупку авто, есть еще одна весьма проблемная сфера – кредиты на получение образования. Студентам, у которых, кстати, даже и рейтинга-то никакого нет, деньги дают без проблем, и рынок этот развивается взрывообразно. В конце 2014 года он уже составил 1,16 триллиона, или на 77 миллиардов больше, чем за год до этого. А с начала финансового кризиса эта сумма и вовсе удвоилась. Вот ведь какая тяга к знаниям овладела нынче американской молодежью! И все-таки, почему матерые банкиры, безусловно отдающие себе отчет в возможных последствиях, идут на такие сомнительные операции? Причина в основном в том, что по субстандартным кредитам с клиента требуют значительно более высокие проценты, то есть налицо банальная алчность, заставляющая действовать на грани риска. А в том, что риск есть, и он весьма велик, легко убедиться. Вот данные Федерального резервного банка Нью-Йорка: в четвертом квартале минувшего года 11,3% получателей кредитов на обучение не смогли обслуживать свои долги. И это только начало, предостерегают эксперты. Все дело в том, что примерно для половины заёмщиков время расплаты даже еще не наступило, ведь по условиям договора оно начинается некоторое время спустя после завершения обучения. Вот почему реальное число неплатежеспособных как минимум вдвое выше названных 11%. По автокредитам число неплательщиков несравненно меньше и пока отстоит далеко от красной черты. Но и там оно растет, хотя и не так быстро. Причем, особенно часто неплатёжеспособными оказываются те, кто взял деньги сравнительно недавно. Скажем, к ноябрю 2014 года платить не смогли 8,45% должников, взявших займы не ранее первого квартала того же года. То есть, если сказать попросту, те, кто брал деньги, изначально не собираясь их отдавать полностью. Интересен и вопрос, какие же банки пострадают от нынешнего пузыря субстандартных кредитов? В частности, называют американскую дочку испанского банка «Сантандер», которая весьма активно работает на рынке автокредитов. Она сумела раздать 25 миллиардов долларов и 60% из них – именно таким заёмщикам, которых всякий разумный банк держит от своих денег подальше. А ведь совсем недавно всей Европой оказывали помощь испанским банкам, изрядно погоревшим на сомнительных сделках с недвижимостью. Кое-кому, похоже, показалось мало… Нельзя упускать из виду, что в любом случае сильно достанется страховым компаниям, работавшим с банками, которые окажутся в пролёте. Ну а в конечном счёте, всем этим, извините за выражение, финансистам, на помощь будет прийти некому, кроме государства, то есть налогоплательщиков, всегда оказывающихся главными проигравшими. Андрей ГОРЮХИН

Столица Люксембурга оказалась на выгодной позиции среди городов, привлекательных для открытия офиса. Таковы результаты исследования компании «Офис спейс экросс зе Уорлд», которая сравнивала различные деловые центры с точки зрения стоимости аренды помещений под фирмы и учреждения. Люксембург занял в этом списке 12-е место, уступая лидеру – Лондону – в три раза по цене аренды офисного квадратного метра. В главном городе Великого герцогства этот показатель составляет 752 евро. Список возглавляет столица Великобритании, за ней следуют Гонконг и Нью-Йорк. Самая высокая арендная плата в Лондоне зафиксирована в Вест-Энде, где за 2014 г ода она поднялась на 4,6%, однако по-прежнему на 13% отстает от показателей докризисного 2007 года.

Французские поборы признаны незаконными задним числом Европейский суд решением от 26 февраля 2015 года объявил незаконным введение французским правительством дополнительного «социального налога» на доходы, полученные нерезидентами от сдачи в аренду и/или продажу своего жилья. Эти поборы были введены в 2012 году, когда президент Франсуа Олланд изыскивал всяческие способы расширить источники пополнения государственной казны. Ожидалось, что такая мера позволит добирать по 250 миллионов евро в год. Лондонская «Дейли телеграф» подсчитала, что это означает для тех 200 тысяч британских граждан, что обладают недвижимостью, расположенной через Ла-Манш. Абстрактный пример: если британская семья лет 20 назад прикупила домик во Франции, выложив за него 200 тысяч евро, а ныне (с выгодой для себя) продала его за 750 тысяч, то пока еще обязана уплатить чужому государства 60 тысяч. Суд постановил: нет, не должна и не обязана. Логика: налог, введенный при Ф.Олланде, противоречит законодательству Евросоюза – отчисления можно делать в систему социального обеспечения только одного государства. Между тем в Париже собирались стричь длинные купоны: поверх подоходного сбора в случае аренды жилья (20%) или его продажи (19%) накинули еще 15,5%, что заметно утяжеляло налоговое обременение. Новость об отмене налога пришлась по душе 79-летнему англичанину Дэвиду Куперу, в прошлом – землемеру, топографу, маркшейдеру. В 1989 году он стал счастливым обладателям квартирки в Сен-Тропе, выложив за нее свои накопления в размере 190 тысяч 500 евро. В прошлом году он продал эти квадратные метры за 467 тысяч и те же 500 евро. Сумма, которую он уплатил французским мытарям, составила более 16 тысяч евро. Правда, собственному правительству он отдал 65 тысяч фунтов в качестве налога на полученный им доход, но с этим ничего не попишешь. Журналистам мистер Купер признался: «Я желал бы только одного: чтобы это решение приняли еще раньше, потому как евро с августа прошлого года сильно обесценился». В этой фразе кроется большой смысл. Евро может и дальше скользить по наклонной плоскости. И потому с подачей декларации о компенсации нужно спешить. Тем более что Париж ввел временные рамки: заявка на возврат денег теми, кто продал жилье в 2012 и 2013 годах, принимается только до 31 декабря следующего года, то есть 2014-го. Правда, базирующийся в Лондоне адвокат по сделкам с недвижимостью Грэм Перри убежден, что эти бюрократические хитрости можно оспорить. Но снова – только в суде. А значит, ничто не обещает простоя для знатоков юриспруденции. Вадим ВИХРОВ

Древние гэлы, одно из кельтских племен, заселивших сегодняшнюю Ирландию, могут стоя и бурно аплодировать своим потомкам. Каких-то пять лет назад, что не более чем миг в условиях сжимающейся и убыстряющейся истории, страна лежала на боку (см. «Кельтский тигр зализывает раны», №6(45), 2010), полагаясь исключительно на милость внешних кредиторов и долготерпение разочарованных граждан. В 2010 году финансовый крах, вызванный невозвратом кредитов из-за искусственно перегретого рынка недвижимости, потребовал срочного выкупа от ЕС и МВФ. В финансовую систему срочно закачали 85 миллиардов евро. Санация (в т.ч. аккумулирование «токсичных» активов в особых структурах) и докапитализация проблемных банков дала положительный результат. Необходимо признать, что и программа жесткой экономии, по сути – смена парадигмы потребительства на аскетизм, пусть вынужденный, а потому временный, по определению, до известной степени тоже сработала. В начале марта, словно подгадывая под День Святого Патрика (этот святой – покровитель «Изумрудного острова»), подвели итоги 2014 года и возрадовались. Ирландия, еще вчера сирая и убогая, продемонстрировала рост ВВП на 4,8%, и это на фоне того, что усредненный показатель по Евросоюзу составил всего 0,9% ВВП. Для сравнения: в 2013 году островная экономика пребывала в рецессии с темпами роста не более 0,2% ВВП. В декабре того года правительство Ирландии закрыло тему внешних заимствований, а в октябре 2014 года сдало в архив папку с программами секвестрования. Последовала взрывная динамика деловой активности. Успехи 2014 года не могли не вскружить голову и не озадачить, если бы прогнозы не подтверждали: это вовсе не зигзаг удачи, не милостивый каприз «невидимой руки рыка», а устойчивая тенденция. По итогам текущего года аналитики Еврокомиссии ожидают прироста ВВП не менее чем на 3,5%, но их дублинские коллеги настроены более оптимистично, рассчитывая на приращение товаров и услуг в стоимостном выражении на 3,9%. Министр социальной защиты Ирландии Джоан Бартон поздравила соотечественников с тем, что после шести лет затягивания поясов экономика ожила и ускорилась в своем восходящем тренде. Повод для вздоха облегчения, безусловно, есть, но не стоит обольщаться. Ни самим рецептом выхода из кризиса, предлагаемым ЕС, – через режим урезания всех и всяческих государственных расходов, ни конкретным случаем скоропостижного выздоровления ирландской экономики. Почему? Во-первых, масштабы островного финансово-экономического потенциала, а, следовательно, и масштаба проблем несопоставимы с тем, что переживают страны средиземноморского пояса – Греция, Италия и Испания. Во-вторых, в структуре ирландской экономики едва ли не ключевую роль играют транснациональные корпорации, в основном, со штаб-квартирами в США, что занимаются фармакологией и информационными технологиям. Тем самым экономическое здоровье Ирландии напрямую зависит от самочувствия американского большого бизнеса. Но это же конкурентное преимущество делает Ирландию уязвимой. Если, например, сбыт экспортной продукции, производимой на ее территории под американскими брендами, но направляемой для реализации в Европу, замедлится или станет менее выгодным (например, из-за обесценения евро). И все же можно порадоваться за подопечных Святого Патрика, оказавшихся в лидерах после того, как плелись под бременем долгового жернова на шее в самом конце. Кельтский тигр снова замурлыкал. Пожелаем ему, чтобы ничто не прервало эту убаюкивающую мелодию. Вадим ВИХРОВ

Единой безопасности не бывает без единого контроля. Нет, это не капитан Очевидность приветствует нас, это центральная мысль нового плана по созданию в рамках Европейского Союза еще одного союза. На это раз – энергетического. Заместитель председателя Европейской Комиссии Марош Шефчович, выносивший и представивший эти планы на суд общественности, полагает, что настало время, чтобы страны Союза проявляли большую солидарность в сфере энергетики, открыли доступ Брюсселю к переговорам с поставщиками ресурсов, развивали использование возобновляющихся источников энергии и повышали эффективность потребления энергетических ресурсов. Собственно, значимым в этом перечне является только вопрос о доступе к материалам переговоров, ибо всё остальное любое благоразумное правительство современной страны должно делать и без понуканий господина Шефчовича. Глава Европейкой Комиссии Жан-Клод Юнкер говорит еще откровеннее: «Многие граждане Европейского Союза высказывают опасения, что у них не будет достаточно энергетических ресурсов, чтобы отапливать свои дома». Опасения эти не то чтобы совсем уж беспочвенные: Европейский Союз импортирует 53% потребляемой им энергии, а газоснабжение некоторых стран полностью зависят от одного-единственного поставщика – российского Газпрома. Казалось бы, если это вас не устраивает – ищите других поставщиков, что зря воздух-то сотрясать. Или, используя собственно европейскую терминологию, хотите диверсифицировать – диверсифицируйте на здоровье. Ну, и как успехи? Много надиверсифицировали? Пока говорить особенно не о чем. Да и с солидарностью в области энергоснабжения дело пока развивается ни шатко, ни валко. Даже такие «глобальные» проекты как строительство связок между газотранспортными системами соседних стран – то есть трубы протяженностью, как правило, в 150 – 200 километров – обсуждается годами и столько же «магистраль» строится. Так, словно делается это всё из-под палки. То же самое происходит и в сфере электроэнергетики: сети многих стран изолированы друг от друга, хотя они входят в один союз уже многие десятилетия. А вот теперь Европейская Комиссия дозрела до того, что требуется сочетание кнута и пряника, то есть политического давления и выделения дотаций, чтобы хотя бы 10% электроэнергии могло транспортироваться через национальные границы. По экспертным оценкам, на эти цели потребуется около 40 миллиардов евро. А для достижения долгосрочной цели – увеличения указанной доли до 15% – и того больше. Чтобы лучше контролировать торговлю энергоресурсами, Европейская Комиссия хочет усилить свою регулирующую роль на этом рынке. Цены будут проверяться, а их, как это называется в Европе, «искажение» путем взимания различных налогов, сборов и субвенций – выноситься на всеобщее обозрение. Цель состоит в том, чтобы способствовать созданию конкурентной среды. Это, как нам объясняют, делается в интересах покупателей. В их же интересах стремятся реализовать и другую идею – выступать в вопросе закупок газа единым фронтом, чтобы, дескать, злокозненный Газпром не играл на ценовых расхождениях. Интересно, а мысль о том, что, коли уж эта единая европейская цена будет российскому концерну не сильно нравиться, то и поставлять в Европу газ он будет по остаточному принципу, отдавая предпочтение более выгодным покупателям, в головы европейским стратегам не приходит? А если у вас есть возможность взять где-то газ дешевле, чем сейчас у Газпрома, то зачем вообще все эти танцы? Возьмите, и дело с концом. Вернёмся к вопросу об эффективности использования энергоресурсов. По оценкам Европейской Комиссии, примерно 75% всех строений в странах ЕС не обладают достаточной теплоизоляцией или экономной системой отопления, то есть успешно обогревают окружающую среду. Вот вам огромное поле деятельности! Ведь в случае успеха можно будет заметно снизить объем закупки энергоносителей, не так ли? Говорят об этом в Европе из года в год, но пока особенно далеко дело не пошло.   Вообще, несмотря на планов громадьё, работу по созданию энергетического союза быстрой можно назвать только в шутку. Сразу же после начала украинского кризиса тогдашний премьер-министр Польши Дональд Туск заявил, что «избыточная зависимость от российской энергии делает Европу слабой». И этот не бесспорный тезис был положен в основу первой единой энергетической стратегии, разработанной под руководством Мароша Шефчовича. Но вся прелесть в том, что по сей день энергетическая политика остается в компетенции национальных правительств. Конечно, при необходимости, как это показывает болгарский прецедент, Брюссель может эффективно нажать на местные власти, по сути, заставив Софию сделать невозможным строительство газопровода «Южный поток» из России на Балканы. Однако не весь же ЕС состоит из одних Болгарий. Возможность проведения независимой энергетической политики вполне успешно доказывает, в частности, венгерский пример. С точки зрения стратегии развития энергетической базы, Европа до сих пор представляет собой лоскутный половик. Франция, Великобритания и Венгрия делают ставку на ядерную энергетику, Польша – на уголь, Италия – на газ из России. А Германия и вовсе затеяла реформу, предусматривающую прощание с атомными станциями. И настроила столько «электромельниц», что стоит только ветру подуть покрепче, как электричество срочно приходится передавать в соседние страны. А это – сю-ю-юрпрайз! – ставит их сетевые возможности на грань коллапса. Слава богу, что ненадолго. Так что у целого ряда государств идея Шефчовича о трансграничной передаче электроэнергии не вызывает никакого восторга. По мнению брюссельских экспертов из Центра по изучению европейской политики, Франция как страна, располагающая огромным потенциалом ядерной энергетики, абсолютно не заинтересована в получении, скажем, из Испании электричества, произведенного с помощью солнечных батарей. Для неё эта волнующая перспектива не обернётся ничем, кроме гигантских расходов. Ну, а у экологически сознательных европейцев планы Шефчовича вызывают неприятие своей недостаточной радикальностью. Для них они содержат слишком мало «декарбонизации», «зеленой энергетики», «климатической политики» и прочего «биотоплива». Конечно, этим-то только дай волю, так они завтра откажутся от использования «вредоносных» ископаемых энергоносителей. Разумеется, если отвечать за последствия придется не им, а кому-нибудь другому. Однако и серьезные эксперты указывают на то, что проект Шефчовича содержит изрядные противоречия. Так, в нём предлагается к 2030 году увеличить до 27% долю энергии, получаемой из возобновляемых источников – ветра, солнца и воды. Дотошные эксперты подсчитали, что это обернется необходимостью получать половину всей производимой в ЕС электроэнергии из указанных источников. В реальности это возможно только при выделении масштабнейших субвенций – германский опыт тому порукой. Но главное – полностью противоречит благопожеланиям относительно создания внутреннего рынка энергоресурсов с якобы «неискаженными ценами». Видимо, тот, кто сводил воедино подготовленные в разных брюссельских кабинетах куски единой энергетической стратегии, очень торопился и не успел заметить указанных расхождений. Как и того, что с субвенциями Брюссель вроде бы принципиально борется, но то, что британское государство готово щедро их выделять на строительство новых реакторов на АЭС «Хинкли пойнт», у него возражений не вызывает. Это, видимо, ничего не искажает. Таким образом, не стоит удивляться, если тусковская идея по созданию общеевропейского картеля по закупке газа из окончательной редакции стратегического документа Шефчовича тихо испарится или утонет в округлых формулировках вроде «создания расширенных возможностей для формулирования общего спроса со стороны отдельных государств Союза». С одной стороны – донельзя изящно, а с другой – решительно ничего не означает. Что и требовалось доказать. Сергей ПЛЯСУНОВ

Французский сенат сделал выбор. Между обеспечением промышленного роста и энергетической реформой он выбрал первое. И потому оставил неизменной долю электроэнергии, которая будет производиться с помощью атомных станций. Одни назовут это торжеством разума, другие – предательством и подкопом под прекрасное экологически чистое завтра. Но факт остаётся фактом: цели, заявленные в проекте Национального собрания, где доминируют социалисты, сенаторами сочтены неприемлемыми. И значительного снижение к 2025 году доли электричества, производимого на АЭС, не будет. Сейчас во Франции работают 58 ядерных реакторов и они покрывают 75% потребности страны в электроэнергии. К указанному сроку эта доля должна была уменьшиться до 50%. Вместе с общим снижением энергопотребления в стране – на 20% к 2030 году. Но – не срослось. Сенат вычеркнул из текста закона эти ориентиры, а заодно отказался и установить верхнюю границу объема производства «ядерной» электроэнергии на нынешнем уровне в 63,2 гигаватта. И теперь после ввода в строй в Нормандии новой АЭС во Фламанвиле менее современные реакторы из-под нагрузки выводиться не будут. Аргумент сенаторов прост, как колумбово яйцо: скромный рост промышленного производства в стране нельзя ставить под удар экспериментами по экономии электроэнергии. А то, что они одним росчерком пера поставили подножку производителям «зеленого» электричества, сенаторов не взволновало. Сделано это, как некогда говорили, в интересах трудящихся. Законодательно установленная норма удаления ветроэнергетических установок от мест проживания была увеличена вдвое – с 500 до 1000 метров. И теперь, как поясняют эксперты, 85% территории «ля бель Франс» стало непригодно для установки «электромельниц». Теоретически возможно, что этот закон все же не вступит в силу, если его переголосуют в Национальном собрании. Но знатоки французской политической кухни полагают, что такое стремление в этой палате парламента вряд ли возникнет. Ведь ядерные электростанции, как это вынуждены признавать даже завзятые экологи, «углеродно нейтральны», проще говоря, не пополняют атмосферу двуокисью углерода. А значит, не являются первоочередным объектом нападок экологически сознательных европейцев. К тому же ходят слухи, что и сам Франсуа Олланд не был особенно счастлив от того, что столь радикально «антиядерный» проект закона был поддержан Национальным собранием. То есть, была без радости любовь, разлука будет без печали. Андрей НИЖЕГОРОДЦЕВ

Высокоскоростные поезда становятся популярнее самолетов на средних дистанциях. К такому выводу пришли эксперты из американской финансовой компании «Америкэн экспресс» в сотрудничестве с компанией «Увет» (услуги в области бизнес-туризма). Они проанализировали поток пассажиров на самом популярном внутреннем маршруте Италии – Рим-Милан. Особенно внимательно изучались те, кто ездит по служебной надобности. Оказалось, что в сентябре 2014 года железнодорожный транспорт впервые опередил воздушный, и с тех пор отрыв только возрастает. Были изучены 700 итальянских крупных и средних компаний, годовой бюджет которых на командировки колеблется в пределах от 20 тысяч до 15 миллионов евро. Оказалось, что 52% поездок между политической и экономической столицами Италии совершались их сотрудниками на высокоскоростных поездах. Конкуренция со стороны этого вида транспорта не помешала миланскому авиаузлу увеличить в 2014 году общий пассажиропоток. Рост числа пассажиров отмечен в Италии также в аэропортах Катании, Бари и Триеста.

Industrial revival in Russia Нефть или автомобили О возрождении промышленности в России Новое исследование Фонда Эберта (на русском и немецком языках) Öl oder Autos? Neue Studie der FES Russia (in German and Russian) Новое исследование представляет собой анализ предпосылок возможной реиндустриализации России. Падение курса рубля работает в пользу российских производителей. Кризис стал шансом для реиндустриализации России. Существует один частично удавшийся промышленный проект: уже несколько лет отечественный автопром модернизируется в ключе классической политики импортозамещения. Ссылка для загрузки Link zum Downloaden

В продвижении представительниц прекрасного пола на руководящие политические посты в странах Европейского Союза за 2014 год не произошло почти никаких изменений. Среди 21 главы государств трое женщин – в Литве, Хорватии и на Мальте. Доля дам в правительствах стран Союза выросла аж на целый процентный пункт – с 27% до 28%. В семи европейских монархиях, разумеется, сугубо демократических, как и все европейское, функционируют две королевы – датская и британская. Есть четыре женщины, возглавляющие кабинеты министров – берлинский, копенгагенский, рижский и варшавский. Таким образом, доля дам среди премьер-министров составляет 14%. Такой показатель заставит раздуться от возмущения всякую уважающую себя феминистку, твердо знающую, что её «сестры» в какой угодно стране Старого Света составляют больше половины населения. Больше всего представительниц прекрасного пола в финском правительстве – 59%. Далее следует Швеция – 50%, Франция – 47%, Эстония – 43% и Италия – 41%. На противоположном полюсе кабинеты министров, в которых окопались «мэйл шовинист пигз» (перевод этой обзывалки посмотрите в словаре сами). Речь идет о Греции, Словакии и Венгрии, где женщин в правительстве нет вообще. От слова совсем. Не расстраивайтесь, дорогие подруги, есть и обнадеживающие изменения. В национальных парламентах стало больше дам. Пока только на 1 процентный пункт, но тенденция правильная. Лидирует Швеция – кто бы сомневался! – с её 44%. Отстает по этому показателю все та же «сексистская» Венгрия с 10% – вот ведь есть же в Европе державы, населённые благоразумными женщинами? С другой стороны, в 7 странах Старого Света в парламентах председательствуют представительницы прекрасного пола, с чем их и поздравляем. В исполнительном органе Европейского Союза девять дам, то есть – треть от общего числа. В Европейском Парламенте доля женщин-депутатов составляет аж 36% – 276 из 751 человека. Больше всего женщин делегировала в Европарламент Мальта – 67%, меньше всего… нет, не Венгрия, а Литва – 9%. Марина СМИРНОВА

Все познается в сравнении: люксембургская армия жалуется на неукомплектованность! По штатному расписанию, ее численность должна составлять 500 солдат-добровольцев, а на деле их насчитывается всего 329. Проблема не столько в нехватке желающих. Их набирают, сколько надо, однако примерно половина выбывает из строя досрочно: 35% – в процессе подготовки, еще 14% – до истечения 36-месячного контракта. А в последние два набора положение ухудшилось еще больше, поскольку на этом этапе были отсеяны 50% набранных военнослужащих. Главная причина такого положения, отмечает профсоюз военнослужащих, – плохая физическая форма молодых люксембуржцев, которые не выдерживают нагрузок. Многие получают серьезные травмы, которые делают их негодными к строевой службе. Выходом из положения может быть привлечение к службе молодых безработных. По оценкам, около полутора тысяч молодых людей в возрасте до 25 лет удовлетворяют требованиям, предъявляемым к набираемым в армию. Вопрос теперь в том, как заинтересовать этих людей военной карьерой. Алексей СТРАШЕВ

Исследование под названием «Евробарометр», которое раз в полгода готовят для Европейской Комиссии, показывает: люксембуржцы считают экономическое положение своей страны хорошим, причем таковых примерно вдвое больше, чем в среднем по странам ЕС. Эти данные обнародованы в марте 2015 года. Опрос, проведенный в ноябре 2014 года, показал, что положительного взгляда на национальную экономику в Люксембурге придерживаются 75%, тогда как в ЕС в целом – 34%. Три четверти подданных великого герцога довольны своим профессиональным положением, 86% – финансовым. Не удивляет, что 92% опрошенных довольны принадлежностью к Люксембургу, а 72% рады, что страна является участником ЕС. Однако не все так радужно. Если люксембуржцы считают свою страну экономически благополучной, то на ЕС в целом они смотрят тревожнее. Только треть полагает, что там дела идут хорошо, а 43% опасаются, что и в Люксембурге экономическое положение будет ухудшаться. Две главных тревоги жителей страны – безработица и жилье. Эти проблемы беспокоят 39% населения. И большинство из них не верит, что положение в этих областях будет улучшаться со временем. При этом 35% граждан полагают, что в Люксембурге дела идут в неправильном направлении, тогда как 40% высказываются аналогичным образом, когда им задавали тот же вопрос применительно к ЕС. Алексей СТРАШЕВ

Никакого отношению к археологии, антропологии или истории религии Джулиан Сполдинг не имеет, что позволило ему взглянуть на загадку мегалитического чуда в графстве Уилтшир с неожиданной стороны. Тот самый случай, когда дилетант или просто сторонний наблюдатель может увидеть нечто такое, что знатокам предмета и в голову не придет. Нет, это несправедливо: нельзя сравнивать мистера Сполдинга с «дилетантом»: он профессиональный искусствовед и возглавлял престижные музеи Британии. К Стоунхенджу, древнейшему монументальному сооружению, построенному, предположительно, в интервале между третьим и вторым тысячелетием до Рождества Христова, примеривают три версии его происхождения. Одни называют его храмом, созданным друидами для отправления своих таинственных обрядов. Другие усматривают в математически просчитываемых пропорциях промысел высших, явно нездешних сил, оставивших тут после краткой транзитной остановки гигантский космический календарь. А третьи сравнивают его с «доисторическим Лурдом» – по аналогии с чудодейственным местом во Франции, куда на протяжении веков стекались убогие и хворые, чтобы найти исцеление. Возможно, здесь находятся точки пересечения и наложения геомагнитных полей особой интенсивности. Джулиан Сполдинг предлагает неортодоксальный взгляд. Взгляд сверху. Его мнение, что мы традиционно оценивали Стоунхендж «с модернистских позиций, отталкиваясь от земли». А надо отталкиваться... от неба. В свое время поверх гигантских столбов, что образовывали идеальный круг, располагался настил, скорее всего, деревянный. Доступ к нему имели только представители высшей касты, скажем, касты жрецов, сносившиеся с богом или богами. Этим избранным, видимо, бессмертным в представлении остальных, не пристало ходить по земле, наравне со всеми. По сути, Стоунхендж представляет собой остатки величественного алтаря. Как выражается автор новой гипотезы, это была «Мекка на сваях». Профессиональные исследователи разделились в своем отношении к еретической интерпретации человека не из их круга. Винсент Гафни, ведущий знаток Стоунхенджа из университета в Бредфорде, признался, что воспринял новость «с известной долей скептицизма». Другой светило, археолог О.Бэрл был милостивее: «В этом что-то есть, наверное». Такой разброс мнений обещает бурную дискуссию вокруг только что опубликованной книги Джулиана Сполдинга «Осознание: Увидеть, чтобы затем понять. Истоки искусства». А значит, загадка Стоунхенджа остается. Надежда ДОМБРОВСКАЯ

Система государственного вспомоществования молодым родителям себя оправдала, но нуждается в улучшении, свидетельствует проведенное в Великом герцогстве исследование. Опрос показал, что 73% верноподданных вполне удовлетворены тем, как функционирует система, но приветствовали бы корректировку базовых принципов, в частности, длительности отпуска по уходу за малышом и сумме компенсации. Власти в лице Корин Каен, министра по делам семьи, готовы, как говорилось, «идти навстречу пожеланиям трудящихся». Право не только мамам, но и папам отлучиться на время с работы, чтобы понянчиться с новорожденным, появилось в Люксембурге в 1999 году. Разрешается «сидеть дома» с ребенком шесть месяцев кряду, или – если выбирается вариант частичной занятости, а это значит неполный рабочий день, то 12 месяцев. Опрос выявил любопытное невежество граждан: 36% не имели полного представления об этой государственной программе. Каждый шестой до сих пор уверен, что послеродовой отпуск узаконен только для женщин. Это заблуждение больше всего распространено среди самой многочисленной диаспоры: среди португальских иммигрантов. Глава службы опинионики TNS ILRES Шарль Марг замечает: «В этом проявляется разница в менталитете. Мы живем бок о бок, но на разных скоростях». Обнаружили и невидимый барьер, мешающий зачастую решиться на отпуск по уходу за ребенком. Каждый седьмой опасался гнева начальства и вероятности ухудшить свое материально-финансовое благополучие. Статистика показала: 44% молодых пар не рискнули уйти в отпуск по сугубо денежным причинам, а еще 15% получили от ворот поворот на работе. Но таких – меньшинство. Высокий уровень удовлетворенности широких народных масс столь грамотной опекой (в духе скандинавского, британского, французского и советского социализма) со стороны государства объясняется тем, пишет местная газета «Котидьен», что система позволяет «гармонизировать карьеру и личную жизнь». Но сумма пособия оставляет желать большего. Сейчас Корин Каен подумывает о том, чтобы уравнять пособие с минимальным уровнем оплаты труда неквалифицированного работника, то есть поднять с нынешних 1778 евро до 1922 евро. Одновременно предлагается повысить гибкость по срокам: можно будет «выпасть» из трудового марафона всего на 4 месяца, что для многих более привлекательно, чем полгода или год. Но уже сегодня замеры настроений показали, что и при нынешнем конфигурации этой социальной льготы ею готовы воспользоваться 68% женщин и – внимание! – 40% мужчин. Вадим ВИХРОВ

Франция, одна из самых демократических стран в мире, подверглась порицанию Совета Европы за применение телесных наказаний к детям. Нет, закон, запрещающий рукоприкладство в отношении малолеток, конечно, во Франции существует, но он очень расплывчат и позволяет многообразное толкование. Как, например, можно интерпретировать такие его слова: родители имеют право «корректировать поведение ребёнка, но при условии, что эти действия будут мягкими и применяться в воспитательных целях»? Вот почему международная организация, считающаяся главной защитницей прав человека в Европе, потребовала от французских властей изменить соответствующее законодательство таким образом, чтобы оно абсолютно чётко запрещало применение физических мер воспитания к несовершеннолетним. Это стало реакцией Совета Европы на обращение британской правозащитной организации воздействовать на Францию, которая якобы нарушает «Европейский общественный статус» в части, касающейся отношения к детям. Хотя решения СЕ не являются обязательными, они символически «ставят в угол» провинившиеся в той или иной сфере страны.   Пусть и богатые поплачут… Чем ты богаче, тем больше заплатишь, если проштрафишься, – этот принцип непоколебимо действует в Финляндии, в чём на собственном опыте смог убедиться местный предприниматель Рейма Куисла. Выписанный ему штраф за превышение скорости всего-то на 20 километров в час составил 54 тысячи евро! И всё потому, что за год он заработал 6,5 миллиона. Бизнесмен пожаловался в «Твиттере», что жить богатым людям в Финляндии становится невозможно. Но его сетование не вызвало сочувствия в Интернете: большинство откликнувшихся ответили в том духе, что, коли ты гребёшь денежки лопатой, то и плати соответствующие штрафы. Или не нарушай правила дорожного движения. Или вообще пересядь на велосипед… В памяти многих финнов – рекордное наказание другого отечественного бизнесмена: в 2002 году один из руководителей компании «Нокиа» «мчался» на своём мотоцикле «Харви Дэвидсон» со скоростью 75 километров в час по улице Хельсинки, где скорость ограничена 50-ю километрами. И был оштрафован на 116 тысяч евро. А не зарабатывай 14 миллионов в год!   «Смолл из бьютифул» Люксембург привлекает всё больше иностранных туристов, принося этой маленькой стране около 3 миллиардов евро в год, свидетельствуют статистические данные отрасли. В 2014 году число ночёвок гостей в отелях Великого герцогства во всех его регионах увеличилось на 2,7% по сравнению с предыдущим годом и достигло рекордного показателя, а в кемпингах выросло и того больше – аж на 9,5%. Усиливается интерес туристов к люксембургским замкам, музеям и развлекательным центрам вроде «Парка чудес» в Беттембуре. Особенно охотно эту страну посещают немцы, голландцы, французы и бельгийцы. Правительство Люксембурга решило стимулировать развитие внутреннего и иностранного туризма, не прибегая при этом к новым инвестициям в отрасль. По его мнению, необходимо направить усилия на дальнейшее улучшение качества предоставляемых услуг, а также шире информировать потенциальных гостей о возможностях герцогства в этой области.

Итальянские игристые вина, среди которых самое известное – «Просекко», уверенно теснят французское шампанское на крупнейших зарубежных рынках, в том числе, в США. Это относится и к гигантскому рынку Китая, куда поставки в минувшем году подскочили на 90% по сравнению с 2013 годом. Самыми популярными после «Просекко» стали такие марки игристых вин, как «Асти» и «Франчакорта». Специалисты объясняют успех этой продукции Италии довольно просто: удачное сочетание цена/качество и успешная маркетинговая работа торговых фирм за рубежом. В 2014 году с Апеннинского полуострова было экспортировано рекордное количество итальянских игристых вин – 320 миллионов бутылок, что на 20% больше, чем годом ранее. А французы смогли поставить 307 миллионов бутылок шампанского – прирост достиг лишь 0,7%. Любопытный факт: итальянцы сумели продать во Францию 9,8 миллиона бутылок своей продукции, тогда как французские виноделы и торговцы сбыли в Италии шампанского ровно на четыре миллиона бутылок меньше.   Как пропадали письма К шести месяцам тюрьмы (условно) и штрафу в 900 евро приговорен люксембуржец – бывший почтовый служащий – за коллекционирование чужих писем. На чердаке осуждённого жандармы обнаружили более 13,6 тысячи посланий, который этот странный человек скопил с 2001-го по 2011 год. Прежде, чем застичь жителя Люксембурга с поличным, полиции пришлось провести хитроумную операцию: поступавшие на почту конверты были незаметно покрыты специальным порошком, который оставлял следы на руках и одежде. Многие обнаруженные на чердаке письма горе-почтальон за целое десятилетие не удосужился даже вскрыть. Его адвокат пояснил странное увлечение подзащитного тем, что того привлекали цвет и форма конвертов, которые он оставлял себе на память. Правда, 62-летний воришка всё-таки признался, что в нескольких письмах он обнаружил немного денег, которые истратил на заправку своего автомобиля бензином.   «Пармиджано» против «пармезана» Необычную экспозицию под открытым небом провели итальянские сыровары. На одной из центральных площадей города Болоньи они показали всем желающим подлинные сыры самых знаменитых сортов с клеймом «Сделано в Италии» – «пармиджано реджано» и его главного конкурента – «грана падано». С давних времен их производят в Эмилье-Романье и Ломбардии, а любая другая продукция, как бы она ни называлась, считается низкопробной подделкой. Чаще всего контрафактный сыр, выпускаемый за границей, называют пармезаном. Кстати, образцы фальшивого «пармезана» тоже были представлены в изобилии. Итальянские сыровары особенно страдают от подделок, сбываемых в США – на самом большом рынке. Они призвали власти Европейского Союза, где марка «пармиджано» юридически защищена, оказать Риму помощь в решении этой проблемы. На Апеннинах знаменитый сорт традиционно производят из молока особой породы коров – так называемой красной, а каждая головка сыра должна вызревать в течение двух лет. Для вящей убедительности на выставке в Болонье сыровары продемонстрировали свое искусство, и даже разместили в стойле несколько «красных» коров… Как свидетельствует статистика, в результате массового производства за границей контрафактных сыров, оливкового масла, вин и других продуктов, выдаваемых за итальянские, эта страна ежегодно теряет несколько десятков миллиардов евро – в два раза больше, чем выручает от их экспорта.